«Поцелуй» медведицы. «Варвар». Собачья смерть.

«Поцелуй» медведицы.

«Варвар»

Собачья смерть.

Рассказы

«ПОЦЕЛУЙ» МЕДВЕДИЦЫ

 

В один из теплых весенних дней, когда уже растаяли снега и вскрылись воды озер и рек, меня неудержимо потянуло в тайгу. Я решил, что несколько дней у таежного костра развеют мою застоявшуюся зимнюю хандру.

Заранее договорившись с приятелем о предстоящей рыбалке, я с нетерпеньем ожидал этого дня. Когда же он наступил, мы, прихватив с собой пару небольших сетей для верности рыбацкого успеха, отправились на одно из безлюднейших и многочисленных озер нашей Северомуйской долины.

Первозданные красоты тайги вокруг придавали особую прелесть выбранному нами озеру. Соединяясь весенней полноводной протокой с рекой, озеро впускало в себя огромное количество разной рыбы. Нам без труда удалось изловить несколько некрупных щучек для нашей вечерней ухи. Затем, уже в ночь, поставив сети в устье протоки, мы дожидались утра.

Обычные походные разговоры о приключениях в жизни незаметно скрадывали наше время у ночного костра. Но таежная обстановка была не совсем обычной: весенняя пора, пора тревог и волнений среди лесных обитателей, придавала шумную суетность ночи. Всплески воды на поверхности озера, неизвестные всхлипы у берегов, вскрики и встревоженные посвисты болотных куликов; писк свадебно настроенной ондатры, подзывающей к себе самца; лай гурана — таежной косули, раздающийся у отдаленных от озера сопок, и еще множество всевозможных звуков вызывали некое тревожное чувство. Однако, постепенно привыкнув к окружающим нас звукам и шорохам, мы успокаивались и незаметно погружались в сон.

Расположившись на прогретом солнцем склоне пологого бугра, головою к лесу и ногами к костру, и запахнувшись в куртку из шинельного сукна, я через какое-то время уже не слышал всей этой какофонии ночной таежной жизни. Не слышал и приближения к нам подраненной, как выяснилось позже, медведицы, переправляющейся через протоку, и то, как шумно она потом отряхивалась от воды.

Скрываясь от преследования настигающих ее охотников, раненная медведица уходила в горы. Встретив на своем пути водную преграду, она, возможно, выбрала самое удобное место для переправы через полноводную протоку, не подозревая о расположении людей, то есть нас, на том берегу: влажный и плотный воздух, поднимаясь от поверхности воды, преграждал поток запахов, идущих с нашей стороны.

Оказавшись на противоположном берегу, медведица, конечно же, не могла не учуять нас, а значит, ее дальнейший подход к нам не был вызван дружелюбным любопытством.

Под бледным светом луны, в тени деревьев и кустов, осторожно ступая по хрустким мелким веткам, черный огромный зверь неотвратимо приближался к нам. Но, уже завидев нас, лежащих у потухшего костра и не пытающихся даже сдвинуться с места, чтобы убежать или оказать какое-либо сопротивление, медведица на время замерла. Принюхиваясь к человеческому духу и не обнаруживая в нем явно угрожающих для себя запахов, она, возможно, раздумывала, решая, как поступить дальше.

В тот момент я находился ближе к ней. Ни о чем не подозревая, не чувствуя стоящего рядом зверя, я продолжал так же спокойно «посапывать», уткнувшись в мягкую от сухой травы землю.

Когда же медведица склонилась надо мной и прикоснулась своим носом к моему затылку, я почувствовал, как кто-то будто взъерошивает мне волосы. Это прикосновение неожиданно пробудило меня. Резко приподняв голову кверху, я увидел перед собой огромную округлую личину медведя. Еще не совсем понимая, что это — явь или сон, я взирал на то, что никак не воспринималось моим сознанием. В каком-то полугипнотическом состоянии, застыв от поражающего зрелища, я в упор всматривался в медведицу. И она тоже застыла в недоумении, не ожидая подобного. Ее маленькие, глубоко засевшие за узкой переносицей, округленные глаза, казалось, даже с неким любопытством взирали на меня; и уж точно, в тот момент злобы я в них не почувствовал. Широченная морда медведицы, словно со сказочной картинки, уставилась на меня, и потому, не веря в ее действительность, я довольно спокойно взирал на нее. Возможно, это были какие-то мгновения, но мне показалось тогда, что время остановилось.

И вдруг я вижу, как медведица вытянулась вперед и медленно потянулась к моему лицу. Только тут, почувствовав прикосновение к моему носу ее холодной, влажной мочки на конце морды, я осознал весь ужас происходящего. В тот же миг мое сознание, не выдержав невероятного напряжения, как бы взорвалось, истошный резкий крик вырвался из моей груди прямо в пасть медведицы.

О том, что произошло далее, можно говорить лишь предположительно, исходя из биологических особенностей «медвежьей болезни»: вероятно, медведица, забыв, зачем подходила к нам, уносилась прочь без оглядки.

Очнулся я уже под утро. Напарник мой все еще находился во власти сна. Лишь после нескольких моих громких окликов его по имени он, нехотя приоткрыв глаза, уставил на меня свой заспанный взгляд. Я спросил его, что слышал он ночью? Он ответил, что ничего, добавив, что вообще крепко спит. Тогда я довольно спокойно рассказал ему о произошедшем ночном эпизоде. Но он отмахнулся, выказывая этим свое неверие и снова погружаясь в сон. Действительно, в мой рассказ поверить было невозможно.

Спустя какое-то время, когда уже приметно рассвело, я отошел чуть в сторону того места, где видел зверя. Буквально в метре от моей ночной «лежки» заметил на земле глубокие рваные следы, оставленные медведем: клочки серого мха с корневищами брусничника, вырванные когтистой лапой из земли, лежали поодаль от широких углублений. Следы подтверждали: медведица действительно подходила к нам; но ее заставил сорваться с места мой резкий неожиданный крик.

Ближе к полудню на противоположной стороне протоки мы заметили приближение людей. Это были местные охотники во главе с охотоведом нашего района. Мой товарищ знал их в лицо и вышел им навстречу. Переправившись через протоку на лодке, он долго беседовал с ними. Уже возвратившись, рассказал, о чем поведали ему охотники и что поведал он им. Оказалось, это они явились причиной ночного появления у нас «в гостях» раненой медведицы. Накануне они стреляли ее, как говорят охотники, когда преследуют цель — убить зверя; но убили лишь ее единственного медвежонка. Медведица же, раненая и глубоко напуганная, хотя и озлобленная, ушла по направлению к сопкам северной гряды. Идя по ее следу, охотники вышли на нас.

Узнав, что этой ночью медведица была рядом с нами, но мы остались невредимы, они сильно удивились; и все же, спустя время, ушли в сторону, указанную моим товарищем.

После встречи с охотниками, когда мы уже узнали, что медведица была еще и ранена, то наши впечатления от события стали куда более «потрясающими», ведь раненый зверь становился опаснее вдвое. К тому же медведица, потеряв свое единственное дитя, могла лишиться и рассудка. В подобном случае исход встречи был бы совершенно непредсказуем, вернее — совершенно очевиден… И не пришлось бы мне уже делиться с вами впечатлениями о своем ночном «поцелуе» с медведицей.

 

«ВАРВАР»

 

(Этот рассказ написан мною со слов одного моего знакомого — «героя» данной истории. Свой поступок он пересказывал очень подробно, что привело меня к некоторому душевному смятению, и не написать эту историю я уже не мог. Но свои эмоции я постарался оставить за «бортом», хотя название рассказа уже говорит о многом и выражает мое отношение к «герою»).

 

Надрывный рев мотора и грохот от пустого полуприцепа лесовоза разносились на многие версты по зимней дальневосточной тайге: где-то недалеко велась лесозаготовка. Лесная живность уже привыкла к подобным шумам и почти не обращала внимания на чуждый таежной жизни грохот. К тому же, вырубленные деляны приносили даже некоторую пользу многим обитателям леса. В первую очередь это были лоси. Их привлекало обилие корма на вырубленных «делянах», быстро зарастающих молодым лиственным подростом. Туда они и тянулись, иногда пренебрегая опасностью. Водители «лесовозов», зная об этом, всегда возили с собой ружьишко: мало ли какой неосторожный лось выбредет на просеку. Но в особо снежные зимы сохатого можно было встретить и чаще. Глубокий снег во многих случаях оказывался губительным для этих животных, и они часто пользовались проложенными людьми зимними маршрутами.

В тот день, уже по-весеннему теплый, брюхатая самка сохатого, медленно пробираясь по глубокому мартовскому снегу, брела в поисках более обильного и сочного корма, чем грубая кора деревьев. И только на вырубленных делянах лосиха могла найти ее. Туда она и пробиралась. День уже давно наступил, а она все еще брела, тяжело волоча по снегу свой упруго выпирающий живот.

Иногда, чтобы как-то приглушить подступающие позывы голода, будущая лосиха-мать делала короткие остановки. Немного сворачивая в сторону, она пыталась дотянуться до нескольких низко склоненных веточек какого-либо дерева или куста. Но это лишь больше отнимало силы, чем прибавляло чувство сытости, и потому лосиха торопилась: ей надо было до наступления сумерек найти такое место, где она могла бы вдоволь погрызть сочной осиновой коры и пожевать ольховых побегов молодых кустов.

Вдруг лосиха настороженно остановилась. Впереди лес заканчивался, и начиналась просека. По этой просеке грузные лесовозы прокладывали свои ежедневные маршруты. Наезженная колея означала, что где-то уже поблизости есть то место, где будет много корма для нее и для ее детеныша в утробе. Ей оставалось только перейти дорогу, и, возможно, скоро она смогла бы выйти на старую деляну. Но она все ждала, осторожно прислушиваясь к нарастающему вдалеке гулу. Она и раньше слышала подобный гул, и потому, не особо пугаясь его, но и не решаясь уже выйти на просеку, продолжала стоять, оглядываясь по сторонам. Лосиха искала взглядом место, куда могла бы отойти и переждать, пока проскочит мимо приближающийся лесовоз. Но лес вокруг, на ее стороне, почти просвечивался насквозь: он был без подроста и кустов, без чащи, где можно было бы скрыться на время. Только высокие стволы деревьев да глубокий снег окружали ее. Но возвращаться назад лосиха уже не могла, и потому она все же решилась пойти вперед, — через просеку лес ей показался гораздо гуще, и она, уже не обращая внимания на все нарастающий гул, заспешила к дороге.

Перевалив через высокий борт снега на обочине, лосиха вышла на чистое место. Как легко ей показалось идти! Она так бы и не сворачивала никуда, а шла бы и шла до самого места. Но гул позади невольно подгонял ее, и медлить ей было нельзя.

 

В кабине «Урала» — лесовоза — смогом стоял табачный дым. Потягивая одну за другой папиросы, водитель угрюмо давил на газ. В его жизни было мало радостей, но он уже и сам не желал большего, чем то, что приносила ему таежная зимняя трасса. Коренной дальневосточник, проживающий пятый десяток в этом глухом таежном краю, мечтал лишь об одном — как можно больше заработать денег, и как можно раньше съехать в другую местность. «Хочу пожить по-человечи»,— частенько прорывалось из никогда не улыбающихся его уст. Ему и думать о другом не хотелось, да и уже, наверное, и не моглось. Лишь одна забава отвлекала его от рутинной работы. Это была стрельба из ружья, по всякому поводу, и по любой движущейся мишени. Порою он даже и не старался прицелиться наверняка, лишь бы выстрелить. Потому и возил с собой ружье с большим припасом патронов.

«Ух, ты, стерва,— вышла», — завидев впереди по трассе матку лося, вдруг грубо оживился водитель лесовоза. «Ну, сейчас я тебя возьму», — пробубнил он вполголоса и придавил на газ.

Его ружье лежало на сиденье, рядом, и было всегда готово к бою.

Изо всех сил лосиха пыталась преодолеть барьер высокого снежного борта на обочине, но ей пока не удавалось сделать этого. А расстояние уже до громыхающего лесовоза неумолимо сокращалось. В былое время, хотя бы еще пару месяцев назад, она легко бы одолела это препятствие, но сейчас все оказалось намного сложнее: видимо, в ее утробе лосенок был не одинок.

И все же в последнем рывке, пробив в затвердевшей снежной обочине брешь, лосиха пошла вперед: «успею, смогу; смогу, успею», — тревожно стучало кровью ее материнское сердце. Устремляясь вперед, она еще надеялась на то, что сможет скрыться.

Гул мотора, приблизившись, притих. Человек в машине, завидев, как матка лося, уже сойдя с дороги и удаляясь от нее, показался из кабины и несколько раз выстрелил в ее сторону. Одна из пуль слегка задела хребет лосихи, другая глухо вошла в толщу снега под ней.

Быстро перезарядив свое оружие, человек вновь выстрелил, одновременно из обоих стволов, дуплетом, и обе пули попали в цель. Но ни одна из них не смогла причинить смертельного вреда животному. Лосиха по-прежнему продолжала устремляться вперед: в горячей агонии, совсем не чувствуя боли от ран, молодая лосиха медленно, но все же продвигалась к чаще уже близких спасительных высоких кустов. При этом с каждой секундой раненая лосиха ощущала всевозрастающую тяжесть от внезапно навалившейся беспомощности и, спустя еще мгновения, с ужасом поняла, что не может, как прежде, отталкиваться задними ногами; она не чувствовала в них силы.

Выскочив из кабины машины, человек с ружьем принялся лихорадочно ощупывать патронташ у себя на поясе: он искал заряженный патрон, но находил лишь пустые гильзы. Оказалось, что еще в начале дороги он расстрелял большую часть зарядов по всякой живности, попадавшейся на его пути.

Перебирая снег передними ногами, лосиха, хрипя от жара, все же протаскивалась вперед, и ей уже удалось подобраться к зарослям; еще немного времени, и она, возможно, смогла бы скрыться в них. Но этого допустить человек не мог, ведь он был уверен, что животному уже не выжить, волки в первую же ночь порвут ее. «Не пропадать же столько мясу», — думал этот человек, продолжая начатое кровавое дело.

 

Вновь взобравшись в кабину своего незагруженного лесовоза, он прогнал его немного вперед, а затем дал задний ход, направив полуприцеп в сторону от дороги, в то место, где в кустах уже успела скрыться лосиха. Удар пришелся прямо по хребту животного.

Придавленная в снегу железом и лишенная на время чувств, лосиха, уже не имея никаких сил к какому-либо сопротивлению, спокойно ожидала своей участи.

Человек не спеша вылез из кабины и, увидев сбитого, но еще живого лося под прицепом, понял, что без «рукоприкладства» ему не обойтись. Тут же, прихватив с собой огромный топор, он уже решительно направился в сторону плененной таким образом, израненной самки лося.

Приблизившись к умирающей лосихе, человек, испугавшись ее еще перебирающих в снегу передних ног, не смог зайти спереди, чтобы нанести свой последний и смертельный удар в голову. Но и ждать он не мог, и потому, тут же взобравшись на полуприцеп, он приблизился к ней со стороны спины. Но и там ему не удалось дотянуться до ее уязвимого места. И тогда, уже не сожалея ни о чем, без всякой жалости, желая лишь одного — любым способом умертвить лосиху, он топором нанес ей удар по спине. От резкой боли ухнув, она рванулась из последних сил, но уже через секунду вновь ощутила удар, затем еще, и еще….

Врубаясь в горячую плоть, острое холодное железо безжалостно кромсало спину животного. Через мгновения лосиха уже не проявляла какого-либо сопротивления. Кровавым туманом обволокло ее сознание и пеленой застлало свет. Но она все еще была жива и еще долго терпела разрывающие позвоночник боли, и еще долго были слышны ее предсмертные хрипы, и стоны с тяжким уханьем продолжали вырываться из ее груди. И вот, уже затихая, она в последний раз втянула в себя морозный воздух и ушла, унося в себе еще две жизни своих так и не увидевших свет лосят.

Только после того, как прекратились ее предсмертные вздохи, «человек» отвел в сторону окровавленный топор. Он сделал то, на что, казалось даже ему, был не способен. Но это его уже не волновало. В тот момент он видел перед собой лишь груду свежего мяса и нисколько не сожалел о содеянном.

Обвязав голову своей жертвы стальным тросом и прицепив к машине, человек продолжил прерванный путь, досадуя о том, что потерял столь много времени.

Взревев мотором, «Урал» — безликий свидетель кровавой драмы — рванул как можно быстрее от этого места. Но следом за ним, оставляя на белом снегу кровавую поволоку, потянулось истерзанное тело матки-лосихи. Ударяясь о встречные пни раздутым животом, мертвое тело издавало некий выдох, и при этом казалось, что лосиха была еще жива.

Но живы оставались ее детеныши в утробе. И только тогда, когда закончился последний кислород в крови их уже мертвой матери, накопленный с последним ее вздохом, остановились и их маленькие сердца.

 

СОБАЧЬЯ СМЕРТЬ

(Аллегория)

 

Одинокий пес стоял у края сточной канавы и жадно лакал грязную затхлую воду. Тощим и жалким силуэтом выделялся он на фоне уходящего солнца.

День клонился к ночи. Жару сменила духота. Редкая поросль вдоль канавы была единственным источником кислорода: всю остальную растительность выжгло палящее степное солнце. Под его нещадными лучами старый пес весь день блуждал в поисках чего-нибудь съестного; найдя одну лишь мертвую мышь, он и не заметил, как проглотил ее.

Высушенный и голодом, и солнцем, с трудом удерживаясь на подгибающихся ногах, пес медленно добрел до этой сточной канавы. Склонившись над мутной и теплой жижей, пренебрегая ее зловонием, он долго насыщался влагой из этого единственного источника питья.

Немного остудив свой воспаленный мозг, пес тут же опустился в грязь, перегородив собой канаву; изможденное тело больного пса наконец-то почувствовало некую прохладу.

Вдруг внезапно пес дернулся и затих: уставшее старое сердце его остановилось.

Но так же, как и минуту назад, высоко в небе, над иссушенной степью продолжала звенеть трель жаворонка, воспевающего жизнь, и так же над заболоченной луговиной продолжали гоняться друг за другом стрекозы. Никто и не заметил, как на земле одной жизнью стало меньше.

Прошло совсем немного времени, но вот уже мутный поток вонючей жижи, переливаясь через спину умершей собаки, заносил грязью и илом еще не остывшее тело…