Журнальный мир

Детство с природой

Любовь к природе мне привила бабушка: она меня таскала в лес и на речку с тех самых лет, какие я только помню. Ходили за ягодой, грибами, собирали различные травы, копали корни, рвали хмель – на нём раньше ставили опару и стряпали хлеб, ставили брагу. Хмель заменял дрожжи. Почти всё заготавливали в лесу – лекарства, шишки, веники, сено, дрова, ягоду, грибы. Без этого прожить в деревне невозможно.

Как только наступала весна, всё взрослое население выходило в поле сеять хлеб, в лес – заготавливать дрова, молодые деревья – на полозья саней. Пиломатериал готовили в основном зимой.

В деревне оставались старики и дети. Был у нас и детсад, его почему-то называли детские ясли. Туда водили ребятишек всех возрастов, все находились в одном помещении, никаких отдельных групп не было. Моя мама с бабушкой часто ссорились из-за меня, да и так они жили плохо друг с другом. Мать меня тащила в ясли, а бабушка меня оттуда тихонько уводила, не предупреждая воспитателей, которые потом бегали по деревне, не зная, куда я исчез. И если бабушка меня не позовёт тихонько из-за угла, то я с друзьями и братьями Владимиром и Виталием перелезал через забор и исчезал до вечера.

От родителей потом был нагоняй, бить они меня не били, хотя иногда пытались. Но у меня был в этом деле хороший защитник. Он грудью вставал на пути любого агрессора, который пытался меня наказать физически. И, прячась за бабушкиной спиной, я получал ущерб незначительный по сравнению с тем, который должен был бы получить.

Рыбалка – это лучшее наше с бабушкой занятие. Она плела корчажки (так называли у нас в деревне ловушки для рыбы, сплетённые из прутьев тальника). Это что-то вроде верши, только у корчаги горловину смазывают тестом, добавляя пережаренные семена льна или конопли, и комочек бросали внутрь. Расставив корчаги, мы садились на нашем излюбленном месте у раскидистой старой ивы на берегу реки Баксы. Закинув удочки, ждали поклёвки. Наловив чебаков, ельчиков, проверив корчаги, мы, счастливые, с хорошим уловом шли домой. Воспитатели отказывались меня брать в ясли, мать была против того, чтобы меня воспитывала бабушка, дескать, она меня балует. Тогда отец решил меня брать с собой на покос, так как он был звеньевой, у него в подчинении было около двадцати человек мужчин и женщин. Взяв литовки (косы), встав друг за другом, колхозники косили траву. С раннего утра до позднего вечера.

Небольшой перекур во время обеда. Предоставленный сам себе, я занимал себя, чем мог. Отмахивался от комаров, мух, слепней и паутов. Поймав паута или слепня, отрывал ему крылья, бросал на муравьиную кучу, наблюдая, как муравьи расправляются со столь крупной добычей. От скуки лазил на деревья, а однажды взял и отошёл подальше в сторону, сел за дерево и уснул. Хватившись, что меня нет, все забегали в поисках. Громко кричали: «Ваня! Ванечка!». Но я, услышав, не отвечал, сидел и слушал, какой из-за меня поднялся переполох. Только когда я услышал, что заплакала моя мама, вышел из своего укрытия. Мама, крепко обняв, стала целовать, плача и причитая. С тех пор меня с бабушкой не разлучали. Я купался в реке до посинения, загорал, рыбачил.

Однажды к нам в корчагу попалась огромная щука. Погнавшись, видно, за рыбёшкой, которая нырнула в корчагу, она кинулась за ней. Когда мы подняли ловушку, из горловины торчал хвост. Мы её не могли вытащить. Бабушке пришлось расплести часть корчаги, чтобы освободить хищницу. Завернув её в телогрейку, которую бабушка брала для меня вместо лежака и сиденья, занялась корчагой. А мне сказала, чтобы я следил за добычей, которая начала шевелиться и подпрыгивать. Извернувшись, скинула с себя телогрейку и стала приближаться к воде. Я попытался её остановить, но она, чиркнув у меня перед носом своей огромной пастью, дала мне понять, что не стоит мне соваться к хозяйке реки. Я громко позвал бабушку на помощь, но было поздно. Огромная щука, подпрыгнув ещё раз, плюхнулась в воду и, махнув нам хвостом на прощанье, исчезла в тёмной воде реки.

Мы, конечно, сильно переживали свою неудачу. Бабушка меня успокаивала – дескать, мы всё равно её поймаем. И действительно, через какое-то время мой отец с соседом дядей Гошей, взяв небольшой бредешок, пошли порыбачить. Взяли меня и соседского мальчика, немного старше меня, Толю, таскать рыбу. Наловили целое ведро мелочи и несколько небольших щук, я таскал их, нанизанных на небольшую палку с сучком. Мы с Толей уже притомились и начали скулить. «Хорошо, сейчас последний раз закинем», – сказал отец. Заходя вглубь, он вдруг резко провалился с головой в какую-то яму. Вынырнув, поплыл к берегу. Вытаскивая бредешок, мы увидели огромную щуку, очень похожую по размеру на ту, которую мы с бабушкой упустили. На теле у неё не хватало нескольких чешуек – это бабушка содрала их, когда вытаскивала щуку из корчаги. Да и от того места совсем рядом. Вот так бабушка предсказала и убедила всех, что эта щука наша.

В конце деревни, в нашем краю, у берега реки было кладбище, на котором стояла огромная лиственница, в обхвате – пять метров. Высоту я точно не помню, хотя я её мерял, когда учился. Было домашнее задание по геометрии. Измерить, кто что хочет, по теореме. Точно не помню – синусы, косинусы, короче – прямоугольник. Очень высокое, абсолютно сухое дерево. Для жителей деревни это был своего рода маяк. Вершину этого дерева было видно за много километров. И нам, пацанам, было легко находить дорогу домой.

Моя бабушка, 1900 года рождения, говорила, что, когда ей было семь лет, одна ветка была ещё зелёной. Лиственница простояла до 1985 года. Упав, не повредила ни одной могилы, ни одного креста, только поломала некоторые оградки. Такого дерева я ни разу не встречал в Сибири. Только на Чёрном море, в ботаническом саду, во время отдыха по путёвке. Эвкалипт – вот это гораздо выше нашей лиственницы и больше в обхвате. Но это же тропики, а у нас – Сибирь.

В восемь-девять лет я уже неплохо держался в седле. Отец несколько лет работал конюхом, и я частенько ему помогал, а чаще, наверное, мешал. Очень полюбил лошадей. Когда отец ушёл от нас, мы с мамой, чтобы выжить, пасли деревенский скот – коров и овец. Колхоз давал нам лошадей, редко с седлом. Обычно кинешь телогрейку на торчащий хребет и целый день почти не слазишь. От этого сбивали задницу себе и коню хребтину, но всё равно – ты на коне.

С пятнадцати лет я начал обучать молодых, не объезженных коней. Запрягал сначала в сани, носились по деревне сломя голову. В Ново-Ивановку тогда не ходил никакой транспорт, и все, кому необходимо было, шли ко мне. Мы тогда уже семьёй переехали в деревню Терсалгай. Конюхи дядя Миша и дядя Коля никогда не запрещали мне запрягать какую-нибудь молодую лошадь. Я брал ещё с собой двух-трёх ребят, чтоб было веселее, и мы везли пассажиров.

Ново-Ивановка всегда славилась своим хорошим самогоном. В шестнадцать лет мы уже баловались этим делом. Нас там, конечно, угощали от души. И мы весело, с песнями возвращались домой. В то время молодёжи было много, в клубе было не протолкнуться. Часто вспыхивали драки по любому поводу. Я частенько принимал в них активное участие. Я научился неплохо драться. Как-то после очередной драки в чужой деревне, правда, это было уже после армии, следователь спрашивал у меня, чем я занимался – боксом или самбо. Мой ныне покойный друг Виталий ответил за меня: «Выработано в результате работы». Тогда нас чуть было не посадили. Мы втроём тогда разогнали толпу человек в 15. Но это уже другая история.

Однажды отец пригнал жеребца по кличке Гайдан – это был огромный, серой масти конь с широченной спиной и ещё более широким задом, с длинной чёрной гривой и таким же хвостом. Отец был слегка навеселе. Распрягая его, спросил меня: «Ну что, сынок, угонишь жеребца на конюшню?». Конечно, я обрадовался, так как до этого отец доверял мне только самых старых кляч, мне тогда было лет пять. И, посадив меня на широкую спину лошади, отпустил поводья. Я, вцепившись в гриву, как клещ, с гордостью помчался в конюшню, легко перескочив жерди, которыми был прикрыт вход в загон, где стоял табун лошадей. Он по-хозяйски начал обход, храпя, то ли приветствовать, то ли проверять – все ли на месте. Я же никак не мог с него слезть: во-первых, он не стоял на месте и ещё норовил оседлать какую-нибудь кобылу. Поднимался на дыбы, мне нужно было держаться крепко, чтобы не свалиться под ноги неспокойному табуну. Во втором загоне было грязно и вязко. Жеребец меня не слушал, да он меня и не чувствовал. Я сидел, как мне показалось, долго.

Ещё когда отец отпускал поводья, я услышал, как вскрикнула мать. И отрезвлённый сразу отец бросился бежать вслед за мной. До конюшни было недалеко – с километр. Он снял меня с коня, и мы пошли домой. Отец по дороге нахваливал меня, дескать, молодец, но рано тебе ещё на таких лошадях ездить. Мать долго ругала отца за этот поступок. Он молчал, иногда подмигивал мне, дескать, всё в порядке, ты настоящий мужчина.

Мои бескорыстные друзья

Как говорят, друзей много не бывает, и, думаю, это действительно так. Есть у меня настоящие друзья, и этот рассказ я хочу посвятить им. С Владимиром Ивановичем Труновым мы познакомились через наших жён – они работали в детском саду. Вера Александровна была заведующей, а моя жена Лариса Васильевна – воспитателем. Раньше коллективы были дружные, и праздники собирались вместе отмечать – дни рождения, свадьбы, проводы в армию или любой другой знаменательный день. На одном из таких мероприятий мы и познакомились.

Владимир Иванович в то время был участковым, я – шофёром автобазы райпо. Через некоторое время Владимир Иванович стал начальником уголовного розыска нашего района, я тогда возил председателя райпо Владимира Акимыча. Это тоже был замечательный, честный и справедливый человек. Из всех начальников, которые были в моей жизни, самый уважаемый. О нём я тоже постараюсь написать.

Иногда я заходил к Владимиру Ивановичу в кабинет поговорить, как можно помочь земляку, что-нибудь натворившему по пьянке. Владимир Иванович неоднократно вытаскивал хороших мужиков, которые, оступившись, попадали в его отдел. Но ни разу он не сказал, что это именно он помог, просто скажет: «Я там поговорил с ребятами», – то есть со своими сотрудниками – и всё, он вроде как ни при чём.

От бывшего сидельца я узнал, что и он, авторитетный мужчина, которому не раз приходилось бывать в «не столь отдалённых» местах, уважаемый среди заключённых, – бывало, обращался к нему за справедливостью. Нет, не за себя, за случайно оступившихся парней, чтобы не искалечить человеку жизнь. За это многие благодарны им – Анатолию Алексеевичу и Владимиру Ивановичу. Дай Бог им здоровья, а оно им действительно сейчас необходимо. Анатолий потерял здоровье в застенках и на лесоповалах. Владимир Иванович – на непростой службе, требующей большой нервной, умственной нагрузки. Как говорят, нервные клетки не восстанавливаются, от этого и болезни. Но Владимир Иванович не потерял достоинства, интеллигентности. Да, это настоящий полковник. Прошло немало лет, а они помнят друг о друге. Ведь совершенно разные люди. Один – на страже закона, другой – несколько раз осуждённый сиделец. Сейчас всегда рады встретиться и поговорить друг с другом или что-либо вспомнить. Анатолию не раз говорили: дескать, это же мент. Были бы все такие менты, мы бы жили совсем по-другому, такого беспредела бы сейчас не было. Владимир Иванович, полковник запаса, как всегда, подтянутый, стройный, чуть выше среднего роста мужчина, работает заместителем по безопасности одного из банков Томска. Приезжает иногда ко мне в баньку – любит попариться. После парилки, как обычно, по неписаным сибирским законам мы садимся за стол, сервированный Ларисой Васильевной – грибы, иногда благородная рыбка, губы лося, лапы медведя, хвост бобра – люблю угощать друга деликатесом. Владимир Иванович тоже каждый раз балует меня хорошим вином, а внука Никиту, который очень любит дядю Володю, – фруктами, напитками. Однажды у меня за незаконно отстрелянного в другой области медведя забрали карабин, и похоже было, что вернут его не скоро. А без карабина мне стало очень скучно, без охоты я почти не жилец. Заметив это, Владимир Иванович через некоторое время привозит мне новенький СКС, говорит: «Пристреливай сам». Думаю, здесь комментарии излишни.

Приняв по несколько стопочек благородного вина, мы иногда вспоминаем интересные случаи. Как-то собрались на рыбалку почти всем отделом снять стресс, короче, творчески отдохнуть. Но во время сухого закона трудно было достать что-либо, что могло снять стресс, даже мне – работнику торговли. Конечно, я мог взять две, ну три бутылки вина или водки. Но это только для запаха для такой компании. Я вспомнил, что у меня давно стоит фляга браги, а аппарата для перегона нет. Об этом я сообщил рыбакам. Они поняли мой тонкий намёк, и через какое-то время я имел в собственном пользовании прекрасный аппарат, с помощью которого перегнал брагу в более благородный напиток градусов под 70. Взяв необходимое количество с запасом, мы дружной компанией поехали в Вороново к нашему отличному другу Александру Ивановичу Ромашову (Майскому). В основном все его знают как Саньку Майского. Среднего роста, плотного телосложения, добрейшей души человек, спокойный, с чувством юмора, скромный, в общем, прекрасный парень. Его жена Галина Васильевна, приветливая, гостеприимная, красивая, полная женщина, что ей очень к лицу. Добродушно встретили нас, приглашая в дом. Но мы пока отказались, дескать, нужно порыбачить, потаскать невод по протоке Симан. Приняв по маленькой пару раз, закинули невод. Мы с Николаем были в лодке, где находился весь боезапас, которым он немедленно воспользовался, плеснув себе и мне по соточке первача. На нём это быстро отразилось. Пока мы подтянули невод, Коля уже тихо посапывал, уткнувшись головой в нос лодки. Жадноватый до этого дела, но слабенький, ему много не надо. Иногда, пока мы сидим, он успеет раза два-три выспаться.

Погода была прекрасной. По-летнему светило солнце. Было тепло, но не жарко. Всё-таки сентябрь – осенний месяц. Берега, покрытые золотом пожелтевших листьев берёзы, тальника и багрово-красными, постоянно трепещущими листьями осин. Стайка чирков, собравшихся в дальний перелёт на юг, кружилась над соседним затоном. Стояла тихая, умиротворяющая сибирская осень. Забросив ещё пару раз, поймав некоторое количество рыбы – чебак, окунь, несколько небольших щучек, пару судаков и с мешок леща, мы, по приглашению Александра Ивановича, захватив с собой остаток первача и рыбки на жарёху, ввалились в дом.

Галина Васильевна приветливо встретила нас, она привыкла, что у них всегда какие-нибудь гости. То родственники, а в основном мы – рыбаки, охотники. Иногда три-четыре человека жили по несколько дней. Я думаю, далеко не каждая хозяйка или хозяин так может относиться ко всему этому. Мы ехали, как к себе домой, жили, как одна семья. Я имею в виду себя, Костю Траутвейна, Дерябина Анатолия, которые частенько приезжали на рыбалку или на охоту. Три комнаты, небольшой коридор, удобства, как почти у всех, на улице. Как говорят – в тесноте, да не в обиде.

С улицы, когда смотришь на этот прекрасный дом, окрашенный в чисто белый цвет, с круглой, железом крытой крышей, он кажется огромным грибом-боровиком, здоровым и крепким. Стоит, окружённый морем цветов – георгины, гладиолусы, розы всех цветов и оттенков, названия которых я даже не знаю. Галина Васильевна – это её рук творчество – взрастила такую красоту. И когда только успевает – двое детей, домашнее хозяйство, работает дояркой в совхозе. И для нас успела приготовить. Салаты, лосятина с бульончиком, уха из стерляди, которую наловил её любимый муж Александр.

Усевшись вокруг стола, мы приступили к трапезе, наливая при этом по стопочке первача, весело балагуря о прошедшей рыбалке. Николай, приняв пару стопочек, в очередной раз положив голову на стол рядом с тарелкой ухи, мирно посапывал. В это время Васильевна, ставя стеклянную банку из-под растворимого кофе на стол, сказала: «Может, кому перчик». Мы одобрительно закивали. Проснувшийся Николай этого не слышал. И, увидев банку из-под кофе, радостно произнёс: «О, кофе, бразильское». Попросил кипяточку. Ему плеснули в гранёный стакан горячей воды, и он, немедля открыв банку, стал чайной ложкой грузить перец. Положив одну, помешал, видит, что как-то слабо, – кинул ещё одну. Санька попытался остановить его в самом начале, но Трунов остановил: дескать, пускай пьёт, быстрей очнётся. Коля, тщательно перемешав содержимое стакана, предчувствуя наслаждение, закрыв глаза, сделал глоток, и мгновенно их открыл. Ясно и просветлённо посмотрел вокруг. Мы, наклонив головы к чашкам, сдерживаясь, давились от смеха. Ничего не заметив подозрительного, он подумал: видно, показалось. На этот раз не понять, в чём дело, было трудно. Выкатив глаза и разинув рот, Коля произнёс: «А! А! О!». На столе стояла вода для тех, кто запивал горилку, и такой же стакан с первачом. Его содержимое быстро исчезло во рту Николая, придав ему ещё больший эффект горения. Коля замер с открытым ртом и некоторое время находился в шоковом состоянии, пока Александр Иванович не дал ему большую кружку воды. Выпив её, как мне показалось, одним глотком, он стал ошарашенно вращать глазами, ища виновного. А спустя несколько секунд, уткнувшись лицом в стол, уснул.

Утром стоял плотный, как молоко, белый туман, он закрывал всё вокруг, на длину вытянутой руки ничего не было видно. Такое бывает часто в Сибири осенью, в сентябре. В таком тумане легко заблудиться даже в хорошо знакомом месте. Поэтому, проснувшись, нам пришлось ждать, пока уйдёт туман. В это время Николай с Виктором при поддержке Александра Ивановича лечили голову – кто рассолом, кто горилкой. А кто тем и другим. После общения с природой все вернулись живыми и здоровыми и с небольшим уловом.

Оставил с носом

В начале сентября ко мне приехал на иномарке мужчина лет 45-50, чуть ниже среднего роста, представился Валерием Ивановичем и предложил работу в лесу. «Помоги мужикам отвести деляну для загонов и древесины». Я сразу согласился. Во-первых, я сидел без работы, во-вторых, узнал, что возглавлять нашу группу будет Вадим Анатольевич Трапезников. Мужчина около 50 лет, выше среднего роста, плотного телосложения, можно сказать, богатырского. Мы с ним встречались много лет, работая на Беговой Плесе, и во время охоты. Грамотный, хорошо знающий своё дело лесоустроителя, с чувством юмора, хорошо поёт под гитару.

Вадим Анатольевич приехал с другом. Я раньше с ним не был знаком. Евгений, лет 45, среднего роста, немногословный, худощавый брюнет. Познакомились, и мне через некоторое время уже казалось, что мы друг друга знаем давно. Жили на берегу реки Шегарки, на границе Новосибирской и Томской областей. Натянули пологи – это что-то вроде полпалатки: половина крыши и сзади тебя стенка. Перед ним разводить костёр и спать в осеннее время относительно неплохо. Один полог у нас был как кухня и столовая. Была у нас и палатка, ею мы как-то редко пользовались. Как-то в дождь в неё забрались наши собаки. Мой Белый – года три, умный, уравновешенный пёс, который шёл на зверьё, соболя, иногда глухаря добывал с ним. Послушный и спокойный, умный кобель в тайге незаменим. Буран, такой же масти, как и мой Белый, но несколько отличавшийся характером – своенравный, постороннего к себе не подпустит. Все, кто его пытался погладить, сильно об этом жалели. Один из рабочих, когда шла заготовка леса, угостив его картошкой, погладил его по голове, и тут же мгновенно был схвачен за руку. Поэтому старались держаться от него подальше. Увидев их в палатке, мы попытались выгнать их оттуда, но не тут-то было. Буран огрызался, и когда хозяин стал шурудить палкой, хватал её. Белый, некоторое время прятавшийся за своего друга, вылез первый. Вадим кое-как выгнал своего.

Однажды я проверял на реке сеть, собаки плавали и переходили по перекату с берега на берег. Осенью река мелеет сильно. Буран плохо плавал, сильно хлопая передними ногами, задними он, похоже, не пользовался и, переплывая через речку, застрял в листьях и траве, растущих на небольшом участке недалеко от берега. Вадим, стоящий на берегу, заметил это. И крикнул мне, чтобы я вытащил в лодку собаку. Но я не торопился спасать своенравного пса. Вадим Анатольевич, заметив это, стал убеждать меня, что в данный момент он меня не укусит. Подойдя на лодке к нему в упор, я внимательно посмотрел кобелю в глаза. Он умоляюще глядел на меня, хлопая передними ногами. Я, не торопясь, несмотря на призывы хозяина спасти поскорее, вытащил его из воды, взяв его за загривок, и доставил к встревоженному хозяину. Вечером мы сидели за столом, трапезничали. Буран неожиданно подошёл ко мне, положил голову на колени и благодарно смотрел на меня. Я всё понял, но ему сказал: «Хорошо, хорошо, но гладить тебя я не буду».

Отработав у Валерия Ивановича всю осень, пока не выпал снег, мы перебрались на Беговую. Там в то время стоял большой дом, в котором уже не жили, и мы поселились в нём, занялись охотой. Евгений привёз своего кобеля такой же масти, который хорошо шёл за соболем. В этот год его было достаточно много и без добычи мы не возвращались. Как-то вечером Евгений сказал, что его кобель нашёл берлогу.

Евгений предложил её продать. Мы возражать не стали. Приехав домой, я быстро через своих знакомых нашёл покупателя, обговорив цену и взяв залог. Мы стали ждать, когда приедут смотреть товар. Перед этим мы с Вадимом, оставив собак, сходили по следам Евгения, проверить, не ушёл ли Потапыч. Осторожно обошли на расстоянии вокруг берлоги – выхода не было, значит, хозяин на месте. Мы продолжали охотиться, но мне приходилось на каждый выходной выезжать домой, чтобы говорить о медведе – в тайге связи нет.

Так прошло почти два месяца. В ту сторону, где находилась квартира Потапыча, мы не ходили, боясь его потревожить. Берлога находилась недалеко от дороги, по которой иногда проезжали на снегоходах охотники. Лес в этом месте был крупный и поэтому редкий. Снизу росли небольшими кустами тальники и малинник. По такому лесу нетрудно ездить на снегоходах. Поэтому я каждый выходной звонил, предупреждая, что медведя могут случайно выгнать. Но покупатели не торопились: они, люди богатые и занятые делами, ждут большое начальство из Москвы, для которого и была куплена берлога.

Наконец приехал представитель, и мы втроём в «уазике», не считая кобеля, – Вадим, Фёдор и я – двинулись за «К-700» с лопатой, который прогребал впереди нас огрубевший снег. Прочистив дорогу к берлоге, не доходя метров двести, мы предложили Фёдору пройти и показать ему точное место, но он почему-то не пошёл, сказав, что в этот выходной они обязательно приедут.

Мы с Вадимом остались в доме на Беговой Плесе ждать крутых охотников, которые должны прилететь на вертолёте или приехать на машинах. С таким размахом мы ещё не встречались. Как всегда, с собой при заезде мы захватили спиртное. Растопив буржуйку, сели за стол поужинать. За разговором обсудили: если они не приедут завтра, пойдём проверять, на месте ли хозяин тайги. Было какое-то беспокойство: всё-таки прошло два месяца, и берлога не более ста метров от дороги. Но как узнать, чтобы сильно не потревожить зверя, чтобы он не вылез? В таком случае придётся самим брать грех на душу. Да очень просто, решили мы, – возьмём Бурана, привяжем его на длинный поводок и пустим к берлоге. Но на медведя мы с ним никогда не ходили, и как он себя поведёт, не знаем. Если он рванёт, то понятно – зверь на месте, а ежели он будет настырно и нагло допекать зверя, отозвать его трудно. Поводок – это надёжно, можно оттащить собаку, и мы ничего не потеряем. И овцы целы, и волки сыты.

Заведя разговор про собаку, которая лежала под столом у нас под ногами, я спросил у Вадима Анатольевича, зачем он её держит: «Она ведь от тебя далеко не отходит. Иногда соболя, который совсем близко, облает, а ни лося, ни медведя ты с ним не добывал. Отдай его кому-нибудь или усыпи, пристрели, наконец». И тут же почувствовал, как кобель цапнул меня за ногу. К счастью, ноги были обуты в чуни, и вреда он мне не причинил. Буран тут же спрятался под Вадимову кровать. Проговорив: «Ну, всё!», я пошёл в другую комнату за карабином. Когда оттуда вышел, увидел, что Вадим лежит на полу вдоль кровати, защищая своего верного друга. И мне стало стыдно и неловко. Поставив оружие на место, я предложил мировую, наливая по стопке Вадиму и себе. А его другу в знак примирения я кинул ещё не обглоданную жареную косточку. Он с удовольствием её принял, было хорошо слушать похрустывание из его укрытия.

Буран, оказывается, хорошо ищет телефоны, которые теряют люди, выгуливая своих собак, поведал мне Вадим. Так что кое-какая польза есть. Утром, не торопясь, взяв всё необходимое, усевшись на «Буран» с нартами, двинулись по прочищенной дороге к хозяину тайги. Бросив снегоход, надев лыжи, мы пошли по затёсам, сделанным Евгением, которые вели к берлоге. Погода стояла прекрасная, свежевыпавший снег искрился на ветках кустов и деревьев, освещённых утренним солнцем, осыпая наши лица и белоснежные маскхалаты во время движения. Снег хрустел под обитыми камусом лыжами. Стараясь поменьше шуметь, ведя на поводке своего друга, Вадим подошёл ко мне. Я подготовил видеокамеру на всякий случай. Не доходя метров 10-15, взяли оружие наизготовку, я – камеру, Вадим – ружьё.

Отпустили лайку, она спокойно подошла к лазу, заглянув внутрь. Подняла заднюю ногу, помочив край берлоги, уселась, поглядывая на нас, как бы спрашивая, что дальше. Переглянувшись, мы подошли с опаской – вдруг он всё-таки там, а кобель просто не понимает и не видит хозяина. Поняв наши опасения, Буран залез в берлогу. Это было полное разочарование для нас. Я тоже залез в берлогу. Там была толстая подстилка из сухой травы этого года и хорошо отпечатавшееся углубление от лежавшего на боку тела хозяина.

И вот что потом выяснилось. Приехавшие из Томска охотники вместе с местными в поисках дичи катались в этом месте на снегоходах и потревожили спящего зверя. И он в начале декабря вылез и пошёл по ещё не очень глубокому снегу на свою конспиративную квартиру. Пройдя потом по просеке через болото, направился в верховья реки Иксы, по пути съедая повешенные охотниками приманки и всё, что было в капканах. Об этом мне рассказал Олег Яковлев, он видел след медведя, идущего со стороны Беговой Плесы к Иксе.

Покупатели так и не приехали, если не считать Фёдора, который явился, чтобы забрать залог. Меня не было дома. Жена вернула ему всё, несмотря на те убытки, что я понёс, выезжая каждый выходной из тайги, так как там связи нет. Вот так Потапыч оставил нас с носом.

Фёдор через год погиб на охоте на медведя. Буран ещё несколько лет ходил по тайге с Вадимом, потом вдруг, подойдя к ручью, остановился и дальше не пошёл, хотя этот ручей они переходили до того не раз. Вадима ждала техника, нужно было срочно возвращаться домой, сезон работы в тайге был закончен. Наказав рабочим, которые остались на лесозаготовку, чтобы кормили собаку, если она придёт, он оставил свой телефон, чтобы сообщили, когда Буран появится. Мне он тоже наказал, но собака не пришла. Видимо, чувствовала конец своего жизненного пути и решила остаться в тайге. К Вадиму Анатольевичу он пришёл во сне попрощаться.