Полуночники и поезда

Полуночники и поезда

В сентябре Евгений Михайлович встретит свое 60-летие. Редакция журнала «Нижний Новгород» поздравляет замечательного поэта с юбилеем и желает ему крепкого здоровья и новых творческих высот.

 

* * *

 

Там, где падает снег, паровозы идут по воде…

Б. П.

 

Поезда в Поронайске идут по холодной воде,

Проводник поднимает глаза к синеватой звезде,

Машет ручкой составу зимой, а весною поёт,

На любой остановке написано прописью: «Nord».

Твой двойник до сих пор засыпает в зелёном купе:

Сновиденье цветёт и архангел сидит на гербе

Незнакомого места и курит чертовский табак,

И мальчишка стоит, точно некий из прошлого знак.

Поронайский состав до Парнаса дотянет навряд:

Отгадать парадиз стало трудно, а выглянуть в ад —

Много проще, чем жизнь чешуёй зарифмованной скрыть,

И архангел вверху продолжает взатяжку курить.

Остановка. Вагон проводник открывает. Душа

Вышла в мятом своём и куда-то идёт не спеша

По воде ли, по суше… Ты выпустил слово. Ты сам

Что-то плёл о таком полуночникам и поездам.

Смотрит ангел-очкарик-двойник-одиночка на юг,

Нет в печурке огня, тот, что бился, отбился от рук…

Паровоз постоит и, заправившись сказкой морской,

Станет слушать опять, как тоскует твой голос живой.

 

* * *

 

Не спрашивай, откуда осень и

Блуждает кто по жёлто-лисьим листьям,

Дублирует холодные слои,

Читает жизнь по выдуманным письмам…

Вот дерево, что хочет улететь

За птицами в Габон и занзибары.

Слепилась осень – золотая смерть,

Всё шире открывают двери бары,

В них одиноких глаз не разглядеть,

Когда они клоня́тся над бокалом,

В котором «Баллантайнс» уже на треть…

И кто тогда не выглядит усталым?

Такое вот повторное кино.

А фосфор фонарей – намёк, собака,

Что вышла на болота заодно

С библиотекой сумерек и страха.

«Не подходи к болотам торфяным», —

И мне писал Джеймс Мортимер когда-то…

Теперь лишь космос, то есть аноним

Космический с записками формата

Не финиша. С насмешками в окне

О трёх башках Геката и собака,

В огромном фосфорическом огне

Горят-горят все знаки зодиака.

 

* * *

 

В июле тридцать третьего числа,

Когда и сновиденья от тепла

Сбежали бы, но кто-то выше против,

Входило солнце с головою Ра,

От счастья задыхалась детвора

И нищий пел (прекрасен и уродлив).

 

А вечером мрачнели облака,

Тянулась к жизни мальчика рука,

Что жил как будто никого на свете…

В том мире безотцовщины, где нить,

Едва родился, а уже не сшить:

Глотай грозу, купай в ладонях ветер,

 

Когда ночами кубовый колдун

Выносит тело из таких лакун,

Что вспомнишь с длинным носом человека.

Сработает инстинкт: захлопнешь том,

Карпатский чёрт на молнии верхом…

На простыне застиранной прореха.

 

Всё прочее виднеется едва,

Синеют травы, падает сова

Воображенья. На подушке метки

От зловидений остаются. Тьма –

Дотронешься, но не сойдёшь с ума

В зашторенной не ведьмаками клетке.

 

Молоко неизвестной силы

 

«В октябре и демоны пьют глинтвейн», –

Повторял старик, точно это мантра,

Не сумевший выучить «Журавлей…»,

Улетевших в Африку. Саламандра

Надевает тёплое: шкуру-мех

Бестиарий-маркет подкинул твари,

Положи в огонь и – услышишь смех

Мастерской глубин, где плетут кошмары.

 

Прикоснись слегка – изо рта зверька

Молоко пойдёт неизвестной силы,

И твоё лицо, и твоя рука

Переменит цвет, как в кино вампиры.

Это цирк? Не цирк. Наливай в бокал,

Осуши огонь под оттенки света

Постаревшей лампы, и сам ты стар,

Ничего не слышишь помимо ветра…

 

В октябре и ангелы пьют вино,

Эликсир небес заливают в глотки.

Молодой старик, будто видит дно

Демонизма, а, перерывши шмотки,

Посреди находит очки: вот-вот –

И гляделки тоже деталь у Босха;

Помнишь триптих, где сатанинский крот?..

Что-то, видно, есть в закромах у мозга,

 

А вернее бы написать – в мозгах,

Спорадически не в ладах со словом…

Всё же осень – это ещё и страх:

Будь к приходу бабы с косой готовым.

Ржавый цвет луны. Рыжий цвет листвы.

Осень жизни и – сорок капель в рюмке.

За окном дома, словно бы мертвы

От покатых крыш до пастушьей сумки.

 

Жёлто-китайское

 

Призрак осени спит беспробудно,

Ветер тянет туземную весть,

Облетает с кустов поминутно

Цвета сангрии нежная шерсть.

Прямо в море пикирует жёлтый,

Постаревший востоком дракон,

В лапах зверя живой или мёртвый?

В мертвецах я совсем не силён.

Пасть раскроет и щёлкнет клыками –

Желтоликих накроет лафа,

И проявится над головами

Белый заяц в сетях колдовства.

В ступе зайца бессмертия травы,

Чай Сун Ши, макадамия в пыль

Перемешаны соком агавы,

А над ним облаков монастырь.

Прямо в море спикировал жёлтый,

Может, синий, как яйца дрозда,

Левый глаз, будто воском натёртый,

В правом ворон кричит: «Никогда!»

Есть лекарство? Ну есть, но – стащила

Всё бессмертье воровка Чан Э,

В ней расширилась тёмная сила,

Мозг пылал в лазуритном огне.

Превратившись в небесную жабу,

В Лунной Башне пришлась ко двору…

Призрак осени лунную лампу

Просит выдать бессмертье к утру.

 

Давнее. Островное

 

Баклан надрывается в крике тоски,

Трёх малых в долблёнке качают потёмки:

Расставили сети в местах рыбаки,

Всё море Охотское в лакомой сёмге.

Здесь тянутся абрисы тучных равнин

И спит визави колоритный Хоккайдо.

Здесь сопки вбивают в созвездия клин,

Луна закрутила неспешное сальто,

Лучом зацепившись за каменных баб

С японских времён отдыхающих возле

Пернатых, сложивших воде дифирамб,

Бамбука, что слушает шумное море,

Всю азбуку Морзе, циклоны, шторма

И, видимо, потусторонние души…

В лучах маяка островистая тьма,

Вдоль неба расплылись астральные лужи.

Там крутится жёлтых людей колесо,

И тянется в воздухе что-то паучье…

Там с ложечки кормит Мацу́о Басё

Луну, чтобы стало в блужданиях лучше.

 

Пальто

 

Смотри: зима в личине декабря

Опять детей зацапала с утра

И одарила сахарною пудрой.

Вот так проснёшься, выглянешь в окно –

А жизнь прошла, иллюзии на дно

Легли, как то прославленное судно1,

 

Где жизнь спадала с каждого лица,

И музыку играли до конца,

И альбатросу не хватало неба.

Так говорю, и – блазнится, что та

Костлявая с косой из-за куста

На автора глядит совсем без гнева:

 

Скорей индифферентно в смене дней,

А жизнь светлей играющих детей,

И Снежной королеве что тут делать?

А если тролли в воздухе парят

И зеркало одушевляет ад –

Пошли на три ублюдочную челядь.

 

Всё как-то легче обмануть себя,

Когда в бокале градус декабря

И день уже как точка невозврата.

Заглянет демон – угощу его,

Не зря смешали это волшебство:

Для привкуса четыре капли яда,

 

Зато во сне проснёшься молодым,

Захваченный волнением чудным,

И что-то там покажется в природе,

И ты опять в летающем пальто

Идёшь к любви на праздник или до…

Чтоб выпить утро на волшебной ноте.

 

Неисцелимые

 

Курит В. Ходасевич,

Поплавский плывёт за буйками…

 

Лепрозорий встаёт с петухами в колониях жарких.

Колокольчик с другим колокольчиком только на «ты».

Просыпается Лазарь Святой, чтоб кормить этих жалких,

Этих сильных: в глазах расцветают пустые цветы.

 

Забирают у девочки бедной здорового сына:

К островному посту Спиналонга2 приплыл катерок.

В небе синего – пропасть, закатного много жасмина,

В бледно-розовом облаке прячется греческий бог.

 

Прокажённые смотрят на мир не твоими глазами,

Что им птицы метафор и ящеры метаморфоз?

Курит В. Ходасевич, Поплавский плывёт за буйками…

Ангел мятую розу на каменный берег принёс.

 

Прокажённые видят любовь не твоими глазами,

Что им праздник метафор, животные метаморфоз?

Курит В. Ходасевич, Поплавского метит стихами

Божий Дух или демон, кто больше в Борисе пророс?

 

Почему Б. Поплавский плывёт за буйками? Не знаю.

Да и сам Ходасевич какого хераскова тут?

Так и тянется адский стишок к виноградному раю,

Там грехи отпускают, и солнце к столу подают.

 

Эксцентричный дурак всё расскажет, конечно, случайно,

Прокажённые спят: видят жизни другой оборот.

Докурил Ходасевич… На пасеке необычайной

Б. Поплавский в аду собирает поэзии мёд.

 

Местный

 

Вряд ли закончится эта зима в четверг,

Денег всё меньше. Опять снегопад с ума

Сходит по Фрейду. Какой бы привесть пример? –

Думает местный. В сюжете снегов дома,

В окна заходит Аид в балахоне мглы.

Ну не Аид, но тогда почему черно? —

Думает здешний, глядя, как плывут дворы,

Чувствуя жабрами мрака какое дно?

Смотрит на всё Неизменный оттуда, где

Души в сосудах не вянут, равно цветы:

Духи гуляют с лейками на высоте,

Где дотянуться легко до любой звезды.

Кто говорит? Постоянный. Который взял

Местных немало, а этого как-то нет…

«Пусть поживёт ещё, Я его пеленал,

С маленькой лирой его выпускал на свет».

 


1«Титаник».

 

2Остров, на котором существовала больница для прокажённых.