Примиряющий запах земли

Примиряющий запах земли

Стихи

Тени

День земным дуновеньям открыт,

Суета — это главное зло.

Ночью громче душа говорит

И все дольше о том, что прошло.

 

Поступь вечности ночью светлей,

Осязательней горечь утрат.

Тени ближних когда-то людей,

Задевая тебя, шелестят.

 

Сколько света ушло в темноту,

Сколько слов онемело навек,

И какую всегда пустоту

Оставлял по себе человек!

 

Но не жалуйся, не прекословь,

Смертный ропот гони, как змею!

Пусть бессмертьем наполнит любовь

Благодарную память твою!

1950

* * *

Сибирь, Урал — уже за мной,

И позади осталась Волга.

Я покидала край родной,

Не думала, что так надолго.

Живет надеждой человек:

Прощаясь, жаждала я встречи.

И тихо падал мне на плечи

Последний нежный русский снег…

 

Пока дышу, пока жива,

Мне этот день все будет сниться.

Первопрестольная Москва —

Опустошенная столица,

И этот мягкий зимний свет,

Чуть затуманенный метелью,

И перед близким новосельем

Печаль, которой меры нет.

 

Москва была не та, не та:

Рвалось чужое отовсюду.

Но храм Спасителя Христа

Еще сиял, как Божье чудо.

Еще у Иверских ворот,

Презрев опасности гоненья,

Искал, как прежде, утешенья

Изнемогающий народ.

 

И я в часовню побрела

С душой, тоской обремененной,

Туда, где свечи без числа

Пылали ярко пред иконой.

Последний день — последний срок!

Но дивная в молитве сила…

И, уходя, я уносила

Благословенный образок.

 

Текут года, потоки лет.

Темны, темны чужие дали.

А Иверской часовни нет,

Ее давно с землей сровняли…

И все — не то, и мир — иной,

И жизнь висит на нитке тонкой,

Но деревянная иконка

Везде со мной, всегда со мной…

 

На Чиглинке

Берег густо порос тальником,

Что идет на отличные дудки.

Мы под горкой уселись молчком —

Ведь рыбешки пугливы и чутки!

 

Взор как будто прирос к поплавку.

Трудно тихо сидеть, а ни слова! —

Каждый миг надо быть начеку

В этот день небывалого клева.

 

Мы сидим на Чиглинке с утра —

На рыбалке не ведаешь скуки.

Чебаков уже есть с полведра

Да еще три чудесные щуки!

 

От черемухи длинная тень

Свисла в тихую славную заводь.

Разбирает сонливость и лень:

Вот бы где побродить да поплавать!

 

Жарко. Китель отец расстегнул,

На лице загорелом улыбка.

Вот он удочку ловко рванул,

И взвилась красноперая рыбка.

 

Рядом в белом кадет-рыболов,

Мой приятель смешливый и храбрый,

Молча нижет своих чебаков

На ободранный прутик за жабры…

 

Полдень. Вкусно запахло ухой:

Вон разложен костер над оврагом.

Эх, беда: зацепилась лесой

За какую-то, видно, корягу!

 

Я тяну. Не дается никак.

Сколько силы потрачено даром.

Но спешит мне на помощь казак,

Закатав до колен шаровары.

 

Ну, довольно! Обедать пора.

Черви плотно в жестянках закрыты,

Лески смотаны. Что за жара! —

Человек от нее как избитый!

 

На лужайке постлали ковер,

Одеяло, две старые шали.

Голосов укоризненный хор:

«Что так долго? Уж ждали мы, ждали!»

 

Разлеглись и расселись кружком

Возле миски с душистой ухою.

Искры пляшут, трещат над костром.

Скатерть так и слепит белизною.

 

Бакенбарды… усы… кителя…

Блузки дам увлекательно-ярки…

А на скатерти, глаз веселя,

Приютились графинчик и чарки…

 

Смех и говор звучат над рекой.

Густо льется струя запеканки.

И, надувшись, сидят с «мелюзгой»

Двое важных кадет в коломянке.

 

Заклубились дымки папирос.

Вьются мошки назойливым роем.

И под редкою тенью берез

Не уйти от палящего зноя.

 

Стихло все. Разбрелась детвора.

Кто вздремнул, кто цветы собирает.

А веселый денщик у костра

Сапогом самовар раздувает!

 

Темная печать

О нездешней думая отчизне,

Все теплее любишь этот свет…

Мысль о смерти — спутница по жизни

С самых ранних помнящихся лет.

 

Времени приметив быстрокрылость,

Я росла в предчувствиях утрат,

Оттого так часто сердце билось

На совсем, совсем недетский лад.

 

Никому нельзя было открыться,

Да и как могла бы я сказать,

Что на любящих спокойных лицах

Темная мне видится печать!

 

По ночам к подушке крался ужас

И грозил двуострым лезвием:

Чем земное перерезать хуже —

Вечностью или небытием?

 

И в глухом измучившем вопросе

Зрела жизнь, превратностей полна.

Не дала поздней ответа проседь,

Как не даст в конце и седина…

 

Первое исчезло окруженье,

Вихрями трагедий сметено,

И уже совсем другие звенья

Окружают среднее звено.

 

Смен не будет: то, что есть, навеки

К жизни приросло — не оторвешь!

Не текут к своим истокам реки…

Каждый год на прошлый не похож…

 

Все ясней, все резче превращенья

Тех же лиц… и страшно сознавать,

Что увижу вдруг в какой-то день я

На любимом темную печать!

 

Спутница! Ты поотстань немного,

Не шепчи мне про нездешний край

И на эту здешнюю дорогу

Предо мною тени не бросай!

1961

 

 

Половодье

Луга и пашни под водой,

Кругом стена из перламутра,

Какая глушь, какой покой,

Какое пасмурное утро!

 

Неслышный грохот колеса,

И жизнь, проснувшаяся рано,

Как эти ближние леса,

Неясно брезжит за туманом.

 

Мой одинокий островок

В чужих разливах и болотах!

Давно истек заветный срок,

Но сердце ждет и ждет чего-то.

 

И в жизни, залитой совсем

Тяжелым буйством половодий,

Не истребленная ничем,

Растет уверенность в исходе —

 

Куда, зачем, в какую даль,

На испытание какое?

О, эта долгая печаль

Лугов и пашен под водою!

1941

 

Прялка

Ни одна не сказала гадалка,

Что придет и такая пора,

И мне в руки достанется прялка

Вместо милого прежде пера.

 

Вот и снова бездомною стала!

Все случайно — и пища и кров.

Но полжизни бы я променяла

На живую сменяемость строф.

 

Суховато стучит моя прялка:

«Потрудись — заработаешь хлеб!»

Пусть живется ни шатко ни валко —

Дух в превратностях больше окреп.

 

Нить выходит все тоньше и глаже,

Все размеренней бег колеса.

Коротай свое время за пряжей,

Раз такая пришла полоса!

 

Надо молча сносить перемены,

Надо вжиться в любую беду!

И хотя сердце рвется из плена,

Я сижу и пряду… и пряду.

Миф

Говорят, что я — это не я.

Говорят, что вовсе нет меня

Ни среди поэтов, ни в природе,

Имя же мое — случайный щит

Для кого-то, кто за ним таит

Нарастанье собственных мелодий!

 

Я при жизни превратилась в миф

Оттого, что долог мой отрыв

От других моих сестер и братьев.

Невидимкой годы прожила

И, должно быть, этим навлекла

На себя какое-то заклятье!

 

Что в ответ на вымысел скажу,

Мерно приближаясь к рубежу,

За которым должен скрыться каждый?

Все равно мой голос слишком тих,

Не услышат люди слов моих:

«Есмь — живу, еще пою и стражду!»

1955

Страна отцов

Разве можно забвенью предать

Эту даль, эту ширь, эту гладь,

Окаймленные лишь небесами,

Оттого, что туда нет пути,

Оттого, что душе доцвести

Суждено за чужими стенами?

 

Разве можно не видеть во сне,

Как бредешь по родной целине,

Ни косы не знававшей, ни плуга,

Где ковыль, что в былинах воспет,

Оковал с незапамятных лет

Тело степи блестящей кольчугой?

 

Часто даже средь белого дня

Вдруг почудится топот коня,

Свист лихого, как ветер, намета,

Чья-то песня до слуха дойдет,

Чей-то облик в глазах промелькнет —

И взгрустнется, и станет работа.

 

Позабыв, что попало в тупик,

Сердце слышит, как шепчет тальник

Про иное житье по старинке,

Как в хрустальной озерной тиши,

Чуть дрожа, шелестят камыши

И, кручинясь, вздыхают кувшинки…

 

На крыльце

Вот как в божьих хоромах затеплятся свечки

И на землю росой упадет благодать,

Хорошо отдохнуть от жары на крылечке

И чуть-чуть перед сном помечтать!

 

На плечах до сих пор ни беды, ни заботы!

Этот маленький мир так привычно знаком…

Всюду тяжко хрипят, закрываясь, ворота —

Домовитость на страже кругом.

 

Словно сонные веки смыкаются ставни.

Глуше лай притомившихся за день собак.

Все следы суеты и работы недавней

Незаметно уходят во мрак.

 

Потухают и гаснут голоса ребятишек.

У дверей хороводами кружатся сны.

Серебром заблестели железные крыши

По желанью хозяйки-луны.

 

Десять раз пономарь отсчитал для порядка.

В закоулках сгустилась дрожащая мгла.

Где-то горькой тоской захлебнулась трехрядка

И на лад плясовой перешла…

 

Городок-островок брошен в море степное,

Но порывы стихий не тревожат его!

Ощущала ль тогда я свое коренное

С той ушедшею жизнью родство?

1960

 

В чужих полях

К неизбежной готовясь развязке,

Ценишь все и вдвойне, и втройне.

Убывающей солнечной ласке

Сердце радо почти как весне.

 

Надо странствовать долгие годы,

Много видеть и все испытать,

Чтоб и самой неяркой природы

Затаенную прелесть понять!

 

Может быть, что тем лучше, чем проще —

Простота иногда глубока,

И похожий на елочку хвощик

Не презренней любого цветка!

 

Неказист полинялого цвета

Торфяной кочковатый ковер —

До чего не похоже все это

На далекий ковыльный простор!

 

Много в жизни примет перелома,

Но не странно ль, что годы прошли,

А он тот же — простой и знакомый,

Не иной на чужбине, чем дома,

Примиряющий запах земли!