Журнальный мир

СЛОВО О СОСНАХ

Нам, бийчанам, повезло с природной средой. Луга, река, бор. Всё рядом. Только вот природе не повезло с нами, хозяевами этих прекрасных мест. Не повезло с нашей ответственностью и культурой отношения к окружающей природной среде. Живём как потребители по принципу – после нас хоть трава не расти. Вот несколько примеров такого отношения.

Наш бор является частью уникальных ленточных сосновых лесов на Алтае. Полоса этих лесов тянется вдоль Бии и Оби на сотни километров. А ширина разная. Возле нашего города – не более пяти – шести километров.

Этот бор для нас очень важен и жизненно необходим, потому что оберегает нас от ядовитых выбросов химических производств. Не будь этой защиты, мы бы давно уже задохнулись от рукотворной вони. Спасибо соснам, они берегут нас. Но мы их не бережём. За городскими окраинами бор всё более превращается в свалку. Кучи мусора, количество которых с каждым годом увеличивается, вызывает уныние и тоску. И вырубается он, родимый наш хвойный уникум, беспощадно, Зимой и летом, днями и лунными ночами. Стоит только подальше отойти от города в глубь леса, обязательно услышишь звук пилы, топора и грохот падающих деревьев. Если всё делается по закону, то зачем он нам, такой закон, позволяющий крушить всё подряд, оставляя после себя пустыню? Это никак не способствует успеху борьбы с онкологией и туберкулёзом бийчан. Будто оккупанты у нас бал правят…

А в бору так легко дышится и думается! Сосны – деревья стройные, высокие, певучие, с золотым отливом. Ещё они приветливы, каждому руки свои протягивают. Да не все идут к ним с добрым сердцем, чаще с топором да ружьём автоматическим. Прошлым летом опять слышал в бору стрельбу. Палили одиночными выстрелами и очередями. Здесь всё живое берут на мушку. Потому пуст наш лес. Ни зверушек, ни птиц певчих. Кроме дятлов и воронов – ни одной живой души. Ходишь, как по кладбищу. А были белки и бурундуки, зайцы и лисы, совы и филины. Были подснежники и огоньки в берёзовых рощах. Была турбаза «Алтай», мощный спортивно – оздоровительный комплекс, обслуживающий тысячи туристов со всех республик огромной страны. Сейчас остались одни развалины. Когда–то я работал там инструктором и с фанатами горных круч брал снежно – ледовые перевалы. На глаза наворачиваются слёзы, когда смотришь на останки былой романтики и туристической славы нашего города. И задаёшься опять шукшинским вопросом: Что с нами происходит?

Выйдем из леса и пройдёмся по берегу нашей Бии вниз по течению за понтонным мостом. Огромный пойменный луг облюбовали для своих соревнований юные авиамоделисты, а берег реки – отдыхающие горожане. В жаркую летнюю пору по выходным дням весь берег заставлен машинами. Здесь жарят шашлыки, купаются и загорают семьями. Хорошо, но не всё. Люди не привыкли убирать за собой мусор. Дети вырастут и будут поступать так же. Берег завален пластиковой посудой, бытовыми отходами. Такого безобразия даже рыба не обожает и почти не клюёт там.

Но оторвём взгляд от куч вонючих отбросов и посмотрим по сторонам. Вокруг – природа редкой красоты. Вдали проступают синеватой грядой горы, а с восточной стороны выходит край бора. Сосны не любят пойменных мест, вот и остановились они у древнего речного берега на самом яру, где шумит Смоленский тракт. Сосновые стволы светятся, будто рассветная заря опустилась на них, а не растаяла в небе.

Некоторые думают, что если они сами не браконьерствуют в лесу, то их не касаются проблемы экологии. Нет, никто из нас не уйдёт от ответственности за уничтожение лесов и убийство рек. Все будем отвечать своим здоровьем, здоровьем своих детей и внуков.

Действенная защита окружающей природной среды у нас становится делом всё более безотлагательным. Иначе придётся ставить свечку в храме за упокой последних сосен нашего уникального бора.

МИШКА

Мишка живёт в деревне на высоком берегу древнего берега реки. Река ушла на многие километры, оставив болотистую низину, заросшую кустами шиповника и голубики, ивняка и черёмухи, обвитых хмелем. Деревня в одну улицу. В центре – маленький промтоварный магазинчик, колхозная контора и начальная школа. Мишка ученик этой школы. Ему уже стукнуло десять лет.

С одной стороны к деревне подступает бор, который широкой полосой тянется по яру далеко – далеко, а с другой стороны к домам подходит черновая тайга. У подножий кедров и пихт в буйных зарослях чертополоха журчит речушка, большой ручей, берега которого каждой весной желтеют от цветущей куги или курослепа. Там, как только сходят снега, сквозь мхи, лежалую хвою и старую траву колюче пробиваются ростки колбы и лопушистые кустики медунок. Первые съедобные травы тайги.

Мишка любит это время года, когда начинают распускаться бутоны огоньков, марьиных корений, выстреливают к солнцу ярко голубые стрельчатые звёздочки кукушкиных слёзок с тончайшим ароматом таёжных зорь. Над первой зеленью порхают разноцветные бабочки, разминаются шмели. На огромных кочках закипает муравьиная жизнь.

Талая вода образует в низинах широченные озёра. На их берегах подрагивают на ветру цветущие купола ив. Гудят дикие пчёлы и шмели. В обжигающе холодную воду десантируются стаи прилетевших уток, поднимая столбы искрящихся на солнце брызг. Оглушительно орут дрозды и сороки. А на опушках тайги и в еловых гривах свистят рябчики. С болот, полных воды, доносятся крики журавлей и гогот диких гусей.

Тогда в Мишке просыпается страсть матёрого охотника. Отец его, когда был здоров (сейчас он парализован, ходит с бадажком и работает одной рукой), обучил Мишку, старшего сына, основным навыкам охоты с ружьём и рыбалки удочкой. В деревне после войны мужиков практически не осталось. Только старики да калеки. Поэтому ребята в самом раннем возрасте усваивали премудрости добычи пропитания в тайге. В том числе охоты с ружьями. У некоторых водились допотопные берданки или старые тулки–переломки. Сестра Мишки училась в первом классе, а их младший братик был ещё ребёнком, не умел ходить, в основном валялся в люльке, висевшей на гибкой жердине, прикреплённой к потолку.

Мишка охотился и рыбачил в одиночку. Любимая его лесная добыча – рябчики. По весне на них надо охотиться с манком, который делают из металлической трубки. Один конец трубки надо запаять, а на другом прорезать напильником маленькое отверстие. Подуешь – издаётся свист, каким самка рябчика приглашает самца на свидание в таёжной глуши. Услышав зов дамы, рябой красавчик откликаеся и короткими перелётами начинает приближаться к источнику звука. Тут и берёт охотник его на мушку.

Опыт охоты с ружьём на рябчиков Мишка обрёл рано и теперь при удачном стечении обстоятельств приносил домой зараз по два – три трофея.

Те ранние таёжные вёсны навсегда останутся в Мишкином сердце, в его зреющей жизни, как первая любовь – естественная, памятная не столько умом, сколько чувствами. В ней, этой любви, смешались удивление красотой и мощью природы и непонятная тревога о том, что всё непостоянно. Уходит нечто родное, привычное и приходит новое, незнакомое, пугающее своей неизвестностью.

Мишка научился предугадывать будущее в настоящем. Ну, скажем, скопление туч над головой предвещает ненастье, а цветение шиповника – начало клёва карасей на озёрах.

Мишка в годы раннего детства, пока семья не выехала на родину родителей на Алтай, был нелюдим, не имел среди сверстников друзей, почему–то боялся людей больше, чем любого зверя в тайге. Потом, много лет спустя, он обретёт учительскую профессию, и состоится в ней, и не будет мыслить свою судьбу без неё, предполагающей постоянное пребывание в гуще молодёжной среды, тонко чувствующей душевные пристрастия и искренность педагога. Да, он полюбит эту профессию, наполненную до предела эмоциями, требующую таланта и неподдельной любви к молодому поколению. Он научится вникать в проблемы начинающих судеб. Всё это будет так, но гораздо позднее, когда беспредельная тайга разомкнёт свои глухие вечнозелёные объятия над маленькой Мишкиной жизнью, когда распахнётся горизонт, и откроются неведомые пугающие пространства, обжитые людьми, пространства больших рек, дорог и мостов, городов и сёл, пространства бесконечных степей и гор. Там Мишка впервые увидит автомобили и паровозы, корабли и самолёты. Там другая жизнь, другие люди, да и Мишка там станет другим. В его сердце навсегда поселится неистребимая тоска по родному клочку земли в кедрово–пихтовом сумраке с яркими просветами берёз.

С годами забудутся летние полчища гнуса, не дающие покоя ни днём ни ночью, зимние завалы снегов, трескучие морозы и бездорожье. Почти никакой связи с внешним миром. Люди предоставлены сами себе. Когда–то, в годы сплошной коллективизации, они подверглись изгнанию из родных мест в северные таёжные глухомани. В годы войны власть вспомнила о них, забрала всех мужиков призывного возраста и бросила в ненасытную военную мясорубку. Оставшиеся старики, женщины и ребятня, оболганные, запуганные репрессиями, были обречены на самовыживание.

Но эта глушь – Мишкина родина. Она запомниться навсегда первыми таёжными весенними проталинами, золотыми островами цветущих огоньков и осенней журавлиной грустью заревых небес, что будут окликать его, звать в прошлое, в детскую бесконечную даль таёжной тишины, облитой печальными акварелями угасающей природы.

Мишка пока ещё не знает о Маугли и Тарзане, а, узнав, найдёт в них родственность, близость своему духу, своей жизни в годы раннего детства. Потом, чтобы стать членом общества, личностью, ему потребуется длительное время для адаптации. Всё это ещё впереди.

А сейчас в маленькой полудикой жизни Мишки – первые удачи и неудачи, первые радости и горечи.

ПОТЕРЯ

В этот день Мишке сильно не повезло, но он знал, что слезами горю не поможешь. Поэтому не плакал. Ему исполнилось одиннадцать лет, но он уже ходит самостоятельно по тайге с ружьём, стрелять из которого научился, как только пошёл в школу. В глухой таёжной деревушке лесозаготовителей, где жил Мишка, в первые послевоенные годы никого не удивляло то, что мальчишки с самого раннего возраста становились добытчиками, бродя по окрестным лесам с отцовскими ружьями. Мужиков – то в деревне начисто подмела война. Одни бабы да ребятишки остались.

У Мишки отца на фронт не забирали. Парализация правой части тела. Ходил с костылём, работал одной левой рукой. А в молодости был хорошим охотником. Этот опыт вместе с ружьём, переломкой шестнадцатого калибра, он и передал Мишке, старшему из сыновей. А он сегодня по глупости потерял это ружьё, без которого будущую жизнь в деревне и представить невозможно. Тайга кругом, дичи полно. Потерял в ельнике, на берегу речки, куда пришёл поохотиться на рябчиков. Их здесь обычно к концу лета, когда молодые встанут на крыло и окрепнут, целые табунки собираются. Кормятся ягодами и, посвистывая, перелетают с места на место.

Переломка с сыромятным ремнём, перекинутая на спину, для невысокого Мишки неудобна при ходьбе по высокой траве и лазанию по кустам. Она бьёт ногу прикладом, цепляется за бурьян, а стволом задевает нижние ветви деревьев. А тут черника стала попадаться. Мишка любит её больше, чем какую другую ягоду. Крупная, ароматная, так и просится на язык. Вот он и придумал снять и оставить на видном месте ружьё, а самому попастись налегке здесь по ягодникам, поесть черники вдоволь. Так и сделал. Приглядел полянку между деревьями с длинной гнилой колодиной посредине, чуть подальше – пень и огромный муравейник. Это приметы. Снял переломку, прислонил её стволом к нижней ветке берёзы, облегчённо вздохнул и принялся собирать ягоду, холодную, ядрёную, синюю, как безоблачное небо. Она никогда не приедается, как брусника или малина. Сколько ни ешь, всё равно ещё хочется. Правда, потом долго остаются синими и рот и руки.

Увлёкся Мишка ягодой, закружился, забрёл в какую – то незнакомую глухомань и вспомнил о ружье. Глянул назад, а полянки – то никакой не видно. Бросился искать её, но ещё больше запутался, запаниковал. С чем домой идти? Потерял ружьё! Оно большое подспорье в пропитании семьи.

Много лет спустя, когда Мишка станет взрослым, переживёт немало бед и потерь, то поймёт, что самая страшная потеря в жизни это потеря самого себя. Придёт время, и вдруг словно спохватишься: кто ты? Зачем живёшь на земле? Может быть, ты не свою, а чужую жизнь проживаешь? Где–то проморгал себя, талант свой проглядел, не стал тем, кем природа тебя предназначила. Вот и идёт всё через пень–колоду. Однако рождён ты быть человеком. Вот и будь им.

А пока Мишка, полудикий, осторожный к людям ученик начальной школы, бродит с отцовским ружьём по окрестным глухоманям с надеждой на охотничью удачу. А теперь вот потерял это ружьё. Что же делать? – спрашивал себя Мишка в сотый раз и ничего не мог ответить. Может, придумать какую – ни будь небылицу? Но в подсознании саднила мысль: не лги, имей смелость говорить правду. Пока светло, надо искать! И Мишка искал, кружил по буреломам – в отчаянии, со слезами на глазах.

Он запыхался, устал, присел на какую–то колоду. И вдруг вспомнил, что где–то здесь и оставил ружьё. Вот примятая трава, знакомый пень с муравейником. А под берёзой – тускло блеснул металл. Ружьё! Оно, видимо, соскользнуло стволом с ветки и упало в бурьян. Нашёл!!

Такой стресс Мишка переживал первый раз в жизни. Когда потеря обнаружилась, стало вдруг всё светло, хотя в действительности день начал угасать. Вечерело.

Мир будто преобразился, стал выше, просторнее, красивее, добрее. Хотя всё осталось на своих местах, как и было – с шумом речки за кустами черёмух, стуком дятла по сухой осине и молчанием заревого неба, обрамлённого вершинами пихт и берёз.

КРИК ЗАЙЦА

Зимой тайга цепенеет. Кажется, в её застывшем, звонком, настоянном на морозе колючем мире всё, что живёт и движется, – замерло и превратилось в хрупкую, обжигающе – льдистую твердь. Взгляни непривычным глазом вокруг, и тебе покажется, что это бесконечное белое половодье снегов с плавными, причудливыми изгибами было здесь всегда и останется неизменным до скончания рода человеческого. Но те, кто живёт здесь не один год, знает, что по весне вся эта колоссальная слежавшееся снежная масса превратится под лучами солнца в звенящие таёжные речки и бесконечные озёра в низинах, до боли в глазах блещущие рябью и отражающие в зеркалах своих полузатопленные цветущие кусты ивняков, черёмух и зябкие колонии берёз и осин.

Это знает Мишка, местный старожил, ученик четвёртого класса местный начальной школы, охотник со стажем на таёжную дичь. Он неплохо владеет стареньким отцовским дробовиком, переломкой шестнадцатого калибра, умеет сам заряжать патроны, чистить и смазывать ружьё. Но зимой при обжигающем морозе, какой прок гоняться на лыжах за дичью? Звери и птицы видят и слышат охотника далеко – далеко. Не подступишься. Поэтому Мишка в эту пору не берёт с собою ружьё и охотится на лис с капканами (правда, ни одну так и не поймал за весь свой охотничий срок) и на зайцев с петлями из обожжённой в печке проволоки. Это чтобы мягче была, эластичнее, удобнее в действии. Охота на зайцев была более удачливой.

Ранней весной Мишка пойдёт с ружьём охотиться на косачей и глухарей, которые любят устраивать свои тока на окраинах черновой тайги на гаревых полянах с первыми проталинами среди берёзово–осинового редколесья. Но эти места за речкой, которая во время таянья снегов превращается в бурную реку, заливающую на своём пути все согры и низкие места. Надо искать поваленные деревья и по ним перебираться на другой берег. К речке есть тележная дорога и мостик, но его каждой весной сносит половодьем. Летом его восстановят, когда он будет нужен для переезда. А ранней весной он никому не нужен.

Зимой Мишка ходит по тайге на лыжах. Их сделал отец. Он после парализации стал инвалидом. Работает одной рукой, двигается с костылём, волоча ногу. Поэтому старший сын Мишка – его главный помощник.

Прежде всего, надо найти свежие торные заячьи тропы. Их обычно много в кустах и мелколесье, особенно возле поваленных ветром осин. Осиновая кора для зайцев будто мёдом намазана. Ствол и ветки обгладывают до блеска, как на токарном станке. Теперь надо найти места препятствий на этих тропах, где и надо ставить петли. Заяц перепрыгнет через препятствие и, не заметив опасности, обязательно попадёт в ловушку. Петлю надо приматывать к стволу тонкого деревца, чтобы оно пружинило. Это гарантия – попавшая добыча проволоку не перекрутит и не уйдёт. Если нет подходящей привязи возле тропы, можно петлю прикрутить к длинной палке, с которой зайцу далеко не ускакать, если он залетит в петлю. Подходить к тропе надо в один след, не топтаться. Звери боятся чужих следов и обходят их. А по заячьим тропам любит ходить лисица. Поймать её – большая удача. Но везёт не всем.

Особенно активны зайцы в конце зимы, когда в тайге появляются первые весенние признаки. Снег начинает темнеть, становиться ноздреватым, сыпучим. Верхний слой сугробов днём подтаивает, а ночью промерзает, образуя твёрдую корку – наст. По утрам можно смело ходить по тайге без лыж. Но стоит зазеваться, наст оттает, и замучаешься выбираться на дорогу. Глубина – то снегов до метра и выше, особенно в низинах. Ухнешь с головой, потом тебя ищи – свищи.

Иногда Мишке везло, и он возвращался домой с добычей. Попавший в петлю заяц затягивает силок на шее и задыхается. Он костенеет на морозе и его приходится долго оттаивать дома возле печки, чтобы снять шкурку. Она тонкая и слабая. Её снимать надо чулком, потом растягивать на пяльцы, сушить и только тогда нести сдавать заготовителю. Шустрый мужичок с хитрыми глазами, время от времени приезжал в посёлок и принимал шкуры зверей, добытых местными охотниками. Он, как всегда, куражливо и долго будет осматривать эту принесённую шкурку и, наконец, примет её последним сортом по самой низкой цене. Но Мишка будет и этому рад – помощник матери и отцу– инвалиду! Молодец!

Однажды в его судьбе произошло резкое изменение. Дело было в конце зимы. Он взял ружьё и пошёл на лыжах проверять расставленные петли. В одну из них попался заяц, но был ещё жив. Когда Мишка стал приближаться, он заметался и вдруг закричал так, что у охотника мороз пошёл по коже, а сердце зашлось от жалости. Заяц кричал, как маленький ребёнок, которому вдруг стало нестерпимо больно. Кричал с надрывом, от которого Мишка опешил и не знал, что делать. Он почувствовал, что у него не поднимется рука добивать палкой плачущего зайца. Жалко! Добыча превратилась в живое существо, которое пришли убивать. Отпустить! Но как? У зайца сильные задние лапы с мощными когтями. Не подступишься. А заяц всё кричал отчаянно, обречённо, всё переворачивая в Мишкиной душе. И тогда вспомнил Мишка о ружье за плечами. Снял, отошёл, прицелился, нажал на спусковой крючок. После выстрела над тайгой повисла оглушительная тишина.

С тех пор Мишка перестал охотиться на зайцев, а со временем его охотничий азарт начал угасать. Повзрослев, он понял, что пришедшая к нам с древних времён охота, как её ни называй – спортом, отдыхом, забавой – есть ничто иное, как убийство. Убийство совершенно незащищенных зверей и птиц, живущих рядом с нами. Им больше негде жить.

Когда семья переехала на Алтай, и Мишка стал учиться в средней школе, ружьё куда–то пропало. Никто о нём и не вспоминал. Но рыбалку Мишка не бросил. Только с удочкой. А в студенческие годы он стал горным туристом–пешеходником и ярым защитником природы. Но всегда, когда вспоминает своё детство, он слышит отчаянный обречённый крик зайца, попавшего в петлю, крик, похожий на рыдания ребёнка, и Мишке становится не по себе.