Журнальный мир

Каскадёр

Как-то, находясь в отгулах, я повстречался с помощником бурильщика Саней Сибирко у экспедиционного магазина. Мы поздоровались, закурили свою любимую «Приму» и заговорили о предстоящем выезде в поле. Но тут наш разговор вскоре прервался появлением молодого человека, Санькиного знакомого. Я к этому времени проработал здесь меньше года и знал в основном только экспедиционных сотрудников, а жители большого посёлка Повалиха мне были малознакомы. Подошедший поздоровался с нами обеими за руку. Рукопожатие невысокого, но жилистого парня оказалось неожиданно крепким. Да и взгляд у него был быстрый, оценивающй. И сам паренёк чем-то неуловимо внешне и внутренне отличался от всех моих новых знакомых буровиков Алтайской экспедиции. Перекинувшись с Саней несколькими фразами о каком-то общем знакомом, неожиданный собеседник удалился по своим делам.

– Кто такой? – спросил я у Сани. – Что-то я его не видел раньше. Он не из экспедиции? Не местный?

– Как тебе сказать… – ответил Саня, затянувшись сигаретой. – Он местный, но не совсем. Я думаю, он тут временно… Не задержится долго. Что ему в нашем медвежьем краю делать?..

– Как это – местный, но не совсем? – переспросил я.

– Не, так он местный. Но – по рождению. Да и в школе тут учился… А так где-то не то в Ленинграде, не то в Москве. Он каскадёр.

– Кличка такая, что ли? – недоумевал я.

– Ага. И кличка тоже. Но он и правда из каскадёров, которых в кинофильмах снимают: драки там, погони… – терпеливо разъяснял Саня.

– А что же он тут делает? Вроде бы у нас тут фильмы не снимают? – пошутил я.

– Чёрт его знает… Может, отдыхает. А может – выгнали. Говорит, у матери гостит. Кто их поймет, этих каскадёров?

– Слушай, Сань. А с чего ты взял, что он – каскадёр?

– Так он сам нам говорил!

– Ну, мало ли что я могу, например, о себе наговорить!

– Нет, это не тот случай! Володя, он настоящий каскадёр!.. Мы как-то однажды даже проверили его.

– Кино что ли снимали? – улыбнулся я.

– А что, обязательно для проверки кино нужно снимать? – Саня тоже улыбнулся. – Хотя – да, это было почти как в кино!.. Даже еще почище всякого кино! Это во время отгулов произошло. Сидим мы как-то раз с ребятами, выпиваем…

… Хорошо сидели в тот раз ребята, поскольку выпивки было много… Расположились в тени тополей, в просторном деревенском дворе, потягивали неспешно портвешок. И настроение потому у всех было хорошее, веселое: рассказывали анекдоты, вспоминали смешные случаи. Кто-то из ребят начал подшучивать над Каскадёром: свистишь, мол, парень, что в кино снимался! Каскадёр долго отмалчивался, но, по-видимому, в конце концов, подначки задели его за живое. Но он не пошёл по традиционному пути, то есть не послал надоедливого шутника куда подальше, и не дал ему, несколько расширив рамки дискуссии, по сопатке, нет.

Вместо этого Каскадёр внимательно взглянул на деревянный дом, на стопу толстых досок возле забора, окинул взглядом обширный двор, в котором сидела компания под шелестящими на ветру тополями, и, как бы прикидывая что-то в уме, медленно сказал собеседнику:

– Значит, сделаем так… Слушай сюда, Фома неверующий. Ты поставишь литр водки для компании, если я вот прямо сейчас на мотоцикле въеду на крышу этого дома?

Отдыхающие заинтересованно переглянулись, оживились: по любому раскладу, литр водки – это не пустяк и было бы даже совсем неплохо. Да и предстоящее зрелище – это вам не переворот в кювет, пусть даже на скорости 70 км в час! Такие перевороты для деревенских мотоциклистов – дело привычное, никого этим не удивишь. А вот перескочить через дом – это нечто иное, это совсем другой коленкор…

Слово за слово и спорщики ударили по рукам. Тут же закипела деятельная подготовка к предстоящему зрелищу. Парни засуетились, начали подтаскивать толстенную плаху, позаимствованную на время из стопы стройматериала, лежавшего у забора. Примостили её к срезу крыши дома…

А тем временем Каскадёр взял чей-то мотоцикл – половина отдыхающих ребят была на мотоциклах – бегло осмотрел изделие Ковровского завода, похлопал по сиденью, удовлетворительно хмыкнул:

– Годится!

А в это время парни закончили сооружать пандус, который был придирчиво осмотрен Каскадёром. Затем он оседлал мотоцикл, запустил двигатель и сделал пару кругов по двору, пробуя машину. Затем резко нажал на газ, мотоцикл протестующее взревел, привстав на дыбы, но Каскадер толчком бросил его вперёд. Сделав небольшую пробежку по двору, Каскадёр, пригнувшись к рулю, в мгновение ока взлетел по приставленной доске на самый гребень крыши! Зрелище для деревни – необычайное. Да и не только для деревни. Не часто такое увидишь, если увидишь вообще. Народ буквально взревел от восторга: вот это трюк!

– Так что Володя, – обращаясь ко мне, произнёс Саня Сибирко, – этот парень – самый что ни на есть каскадёр. Ну, посуди сам: когда он с мотоциклом свалился с крыши, то у мотоцикла помялись крылья, фара разбилась, немного погнулся руль, а вот Каскадёру – ему хоть бы что! Ни одной царапины! Не-а, он самый настоящий каскадёр!

– Стоп, стоп! – прервал я Саню. – Слушай, Санёк, я, наверное, что-то не так понял. Как же так получилось? Ведь Каскадёр въехал на крышу дома, верно? А отчего же съехать не мог?

– Так мы же это… по пьяному делу… Короче, забыли мы в суматохе с той стороны дома вторую доску поставить. Выпивши были. Вот он и загремел с самой верхотуры, с конька крыши, вместе с мотоциклом… Что тут непонятного? Обычное дело…

Обычное дело? Ничего себе, «обычное дело»! Меня, честно говоря, потряс этот случай. Без страховки, без надлежащей проверки – взять и вот так запросто заскочить на ревущем мотоцикле на крышу дома. Действительно, это – каскадёр. Настоящий, без обмана…

Всё-таки есть, есть в ментальности русских некая «перпендикулярность»! И, правда, мы, наверное, действительно не можем жить по-другому, иначе, потому что если не все, то многие из нас в душе – каскадёры. И бывает так, что выкидываем иной раз весьма замысловатые коленца, и даже вовсе необязательно «по пьяному делу»…

Водится за нами такой грех.

Март 2017 г.

ПРИЗРАК СНЕЖНОГО ПЕРЕВАЛА

Жизнь – явление удивительное, в ней достаточно места всему. Немало в жизни имеется забавных совпадений, всякого рода глупостей и смешных недоразумений, уникального идиотизма и прочего всего такого, что в значительной степени разнообразно раскрашивает нашу обыденную, размеренную жизнь, придавая ей, словно пряности блюду, неповторимую, надолго запоминающуюся пикантность, к которой мы вновь и вновь возвращаемся в своих мыслях и воспоминаниях и даже не прочь поведать кому-нибудь о произошедшем. Если, конечно, не выглядели слишком уж идиотично в том самом неординарном случае, произошедшем когда-то.

А что уж говорить о случаях непонятных, загадочных, порою даже жутких или имеющих мистическую окраску! Вот эти-то случаи запоминаются надолго. Они торчат в памяти, словно вбитый в стену гвоздь, и никаким гвоздодером его оттуда не удалить, потому что именно к ним, этим загадочным, необъяснимым случаям наиболее часто возвращаешься в своих воспоминаниях, вновь и вновь заставляя себя переживать случившееся когда-то и безуспешно пытаясь найти ответ на загадку, с которой ты случайно соприкоснулся…

Я рассажу об одном таком случае, стоящем несколько особняком от большинства перпендикулярных случаев, произошедших со мной в течение моей жизни.

Стоящих особняком – потому что чётких и ясных объяснений случившемуся я долго не находил, как ни пытался анализировать случившееся. Может быть, какая-то мистика, чертовщина. Или криминал? Я вам сейчас расскажу, а вы уж судите сами…

Это случилось в Казахстане, только-только вычленившимся из состава Советской Империи, поваленной лихими перестройщиками. Империя, преданная своими вождями и подданными, униженная и разодранная по-живому, согласно советам заклятых заокеанских «друзей», умирала тяжело и мучительно. А из тела поверженного колосса вырастал новый мир, мир другой социальной ориентации, мир со своей историей, культурой, совершенно иной системой приоритетов, оценок и взаимоотношений.

Это было время сумбурное, непонятное, бестолковое и, на первый взгляд, даже весёлое. Хотя на самом деле оно было подлым и страшным. Но понимание этого пришло позднее. И людское общество тоже на глазах перерождалось. Народ, до которого не было пока дела властям, занятым дележом советского экономического наследства, был предоставлен сам себе, наивно, по-детски, радовался царившей в стране анархии, оптимистично принимая её за долгожданную свободу, и, между делом, учился искусству выживания в условиях рынка. Ведь человек – существо невероятно адаптивное. Человек необыкновенно живуч, он может приспособиться к различным условиям существования, даже самым непостижимым и, казалось бы, по-настоящему враждебным для человеческого организма. Ибо приспособляемость человеческого организма к окружающей природной среде достаточно велика.

А уж относительно выживания в плане экономическом – тут вовсе радужных надежд более чем. Надежда – большое дело. Она, словно тот крысолов из детской сказки, наигрывая на дудочке мелодии всевозможных перспектив, увлекает за собой людей, завороженных этой «музыкой». Иногда даже в пропасть. Но, даже проваливаясь в бездну, человек не теряет надежды: мало ли… Но на этом я закончу «вступительное слово», думаю, историческую и экономическую обстановку того времени, а также невероятную приспособляемость человека к быстро меняющимся условиям жизни вы себе можете представить более-менее отчётливо.

Лично я к тому времени уже закончил свои «топорные дела», то есть работу в строительных кооперативах, и теперь строил, в меру своих сил и умения, капитализм с человеческим лицом в частном книжном издательстве. Советскую империю можно винить во многом, в том числе и в поголовной грамотности её подданных. Что было, то было. В этом отношении законы Империи, нынче поваленной и расчленённой на «суверенные» куски, были безжалостны: учиться, учиться и ещё раз учиться. И потому после развала Великой страны люди в подавляющем большинстве своем ещё не разучились читать, огонёк интереса к книге в их глазах ещё не залила мутная пена наживы. И наше небольшое книжное издательство спешило утолить жажду чтения, поставляя на рынок печатную продукцию и стараясь заполучить читательский кусок масла на свой издательский ломоть хлеба. Изданные книги мы развозили по Казахстану, Узбекистану, Киргизии, а позже начали осваивать Западную Сибирь и даже Москву с Белоруссией. Дела шли в гору, в небе всеми цветами сияла радуга перспектив, Чимкентский автопарк с удовольствием принимал наши заказы на автомобили, ибо груз у нас был не скоропортящийся, а расстояния и объем перевозок были достаточно большими. Работы хватало, прибыль росла, и вскоре у нас появился собственный автомобиль СуперМАЗ с огромным полуприцепом. Шофёром на нем работал Гена, рослый симпатичный чернявый парень, молдаванин по нацио­нальности.

И вот как-то в середине января, загрузившись под завязку книгами и оформив надлежащим образом сопроводительные документы, мы с Геной отправились в обычный рейс из Чимкента по маршруту Джамбул – Бишкек (бывший Фрунзе) – Алма-Ата. Дорога предстояла дальняя, а ещё в Бишкеке у Гены проживали родственники, и потому, учитывая также возможную непогоду на горных перевалах, мы рассчитывали провести в пути несколько дней. В южной местности зимы тоже иной раз бывают достаточно снежными, особенно в горах. Там снега выпадает достаточно много, могут быть и метели.

Мы без особых приключений прибыли в Джамбул, разгрузили часть товара и вырулили в направлении Бишкека. Всё проходило в штатном режиме, и мы без каких-либо эксцессов и кипения адреналина пересекли казахско-киргизскую границу и покатили по территории суверенного Кыргызстана, как он стал теперь называться. Был хороший погожий день. Дорога была чистой, лишь на обочинах да с северной стороны скал громоздились небольшие, грязные от выхлопов мчащихся автомобилей ноздреватые снежные сугробы. Медленно плыли по сторонам голубовато-сахарные вершины дальних гор. По приезду в Бишкек мы переночевали у родственников Геннадия, а поутру, с началом рабочего дня, сдали часть товара в книжные магазины, с которыми у нас была договорённость о поставке книг, и выехали из столицы Кыргызстана в направлении столицы уже другого государства – Алма-Аты.

Погода нам пока благоприятствовала, хотя небо довольно быстро затягивалось тучами. Что тут поделаешь, зима – она и на юге зима. Наш СуперМАЗ, облегченный наполовину, шустро катил по серому асфальту, рассекая лобастой головой упругий воздух. Проехав пару часов, мы припарковались на стоянке у придорожного кафе: размяться, запастись водой и слегка перекусить. На площадке у кафе были припаркованы рядышком два тяжелогруженных КамАЗа – это было заметно по просевшим рессорам полуприцепов – с киргизскими номерами и несколько легковых автомобилей. Справив свои малые дела, мы с Геной вошли в кафе, вымыли руки и сели за столик, кося взглядом по сторонам.

Настороженность наша была отнюдь не лишней. В те времена как раз начинал набирать силу дорожный рэкет. Не слишком обремененные совестью добры молодцы сколачивались в шайки и перехватывали на дорогах грузовики, забирая товар, машину и даже иногда жизнь у водителей. Тем и кормились, благо мораль рыночного общества подобное позволяет. Ибо теперь каждый был сам за себя, а если уж без реверансов, честно, то настало время, когда человек человеку – волк. И главное сейчас – не попасьть в лапы рэкету, быть предельно внимательным и собранным, чтобы не вляпаться ненароком в нехорошую историю. Такова была суровая правда жизни на дорогах вновь образовавшихся суверенных государств. Это была часть платы за приобщение к цивилизованному образу жизни, как нам разъясняли всезнающие журналисты. В общем, время было неспокойное, смутное, передвижение по дорогам страны было проблематичным и иной раз грозило серьёзными опасностями. Но жизнь продолжалась, и надо было рисковать. Я это к тому, чтобы читатель был в курсе того, какая царила обстановка на транспортных артериях постсоветского пространства.

К нашему глубокому удовлетворению, народу в кафе было немного, а те люди, что наличествовали, на первый взгляд не вызывали никаких опасений. Четверых здоровяков-балагуров, сидевших за столиком, мы сразу определили как владельцев припаркованных у кафе грузовиков. Таким образом, причины для волнений отсутствовали, и мы принялись трапезничать. Кормили здесь, как и в большинстве подобных придорожных забегаловок, стандартно, то есть уже через пару часов и не вспомнишь, что ты ел, и каково это было на вкус, но чувство голода, несомненно, притуплялось.

Покончив с едой, мы взяли пару бутылок минеральной воды и вышли к нашему автомобилю. За то время, пока мы сидели в кафешке, солнце совсем исчезло, рваные низкие тучи торопливо спешили по своим неведомым делам. Набирал силу холодный ветер, погода окончательно портилась.

– Как там перевал? Хорошо бы успеть проскочить, чтобы не было большого снегопада… – озабоченно проговорил Гена, бросив короткий взгляд на спешащие тучи.

– Да проскочим, Гена, это же не Сибирь! – бодро откликнулся я.

– Ну, горы всё-таки…– неопределенно протянул Гена, влезая в кабину и отпирая дверку с моей стороны. Я забрался в теплое нутро кабины и, отсекая нагло рвущийся внутрь ветер, прихлопнул её.

Из двери кафе вышли четверо сидевших там водителей, двое из них направилась к своим КамАЗам, а другая пара потянулась к известному неказистому дощатому строению.

– Ага, – удовлетворенно произнес Гена, – киргизцы тоже выезжают. Это хорошо, когда колонной, мало ли как в дороге придётся.

– Угу-м. – согласился я. – Да и безопасней в смысле рэкета. Не всякие рискнуть колонну тормознуть.

– Это да. Но, с другой стороны, отморозки всякие попадаются. Если вооружены стволами, то им наплевать, колонна идет или одиночная машина. Всякое бывает…

Так, обмениваясь фразами, мы вырулили со стоянки у кафе и двинулись в путь. И снова стремительно уносилась под днище кабины серая лента дороги, ровно гудел двигатель, в кабине звучала музыка, было тепло и уютно. Мы толковали с Геной о разном, поглядывая по сторонам. А за окнами кабины начиналось нехорошее, гуляка-ветер притащил с собой снег и начал, не скупясь, швырять его в окна кабины. Сначала это были редкие снежинки, но постепенно количество их нарастало, превратившись в снежную кисею. Гена включил дворники. Так мы и мчались, пронзая летящий снег. Изредка навстречу нам с ревом проносились стремительные грузовики. Несмотря на начинающуюся непогоду, трасса жила своей обыденной жизнью. Устойчивая видимость была метров 100 – 150, по крайней мере, достаточно хорошо различались проносящиеся по сторонам сугробы и выходы скальной породы. Мы приближались к перевалу, это было заметно по изменившемуся звуку мотора, да и лежащего снега, сдвинутого бульдозерами к обочинам, прибавилось. Мы то натужно поднимались на склон, то облегченно катились вниз, подбираясь к точке перехода, откуда уже будем спускаться в долину. Проносящийся снег липнул к лобовым окнам, но неутомимые дворники шустро смахивали его прочь. И тут…

И тут мы буквально раскрыли рты. Прямо перед нами, в опасной близости, на расстоянии всего нескольких метров дорогу перебегала… обнаженная женщина! Откуда она здесь взялась, черт бы её побрал?! Нет, это не была самка легендарного йети. Это была человеческая, если можно так выразиться, женщина. Обыкновенная женщина, молодая, лет 30-35, с темными, длинными, ниже плеч, густыми волосами, обильно запорошенными снегом. Она не то перебегала, не то проплывала в снежных струях перед нами, стремительно пересекая дорогу. Мы шли со скоростью примерно 50 км/час, всё произошло так быстро, практически мгновенно и тем не менее я успел увидеть достаточно много. Руки женщины были подняты вверх и чуть разведены в сторону, она перебегала дорогу слева направо. Верхняя часть её туловища была развернута к нам. Лицо стремительно мчащейся женщины гримасничало, её рот беззвучно открывался-закрывался, словно она что-то кричала нам, не то умоляя нас, не то пытаясь преду­предить нас о чем-то. На её теле не было никакой одежды, ни обуви, вообще ничего не было! Бегущая была полностью обнажена. Отчетливо различались крепкие груди и черный треугольник внизу живота. Бросилась в глаза какая-то странность в беге: тело её было повернуто к нам, а вот ноги смотрелись как бы сбоку. Знаете, как это бывает в нарочито примитивных мультфильмах. Но может быть это мне только показалось. В остальном же ничего такого я не заметил, каких-либо особых отметин на теле, я имею в виду ран, кровоподтеков, грязи. Такое впечатление, что женщина только-только выбежала из бани и решила пересечь дорогу перед мчащимся автомобилем. Но какая, к чёрту, баня здесь, на перевале?! На этом участке дороги не то что поселков или там бань – вообще, строений никаких нет. И скалы от дороги достаточно далеко, если предположить, что она из какой-то пещеры выскочила. Да и что там ей, голой, в пещере делать опять же?

Обнаженная женщина стремительно пронеслась перед нами, перебежав на правую сторону, и исчезла в вихре снежных струй. Мы с Геной ошарашенно уставились друг на друга.

– Ты видел?! – одновременно задали мы вопрос друг другу. И так же одновременно выдохнули-ответили друг другу: – Ага!

– Что за фигня, Гена? Тормози! – завопил я. – Может быть, человеку помощь нужна?

– Нет! – Гена побелевшими от напряжения руками вцепился в руль. – Была бы нужна помощь, так стояла бы у обочины, а она под самым носом перебежала. Володя, я ведь чуть не сбил ее, как зайца! Понимаешь ты?! Чуть не сбил! Какого она? И почему голая?! Это нечеловек!

Генку трясло от пережитого. Ну, еще бы! Тут затрясет! Шутка ли – чуть было не «принял» это существо на бампер. Я сам, ошеломленный увиденным, даже не нашелся сразу, что ему ответить. Некоторое время мы ехали молча.

– Володя, а вдруг это нас выманивали из кабины рэкетиры? – нарушил молчание Гена.

– А что, какие-то машины стояли у обочины? – спросил я его. – Ты видел что-нибудь обочь? Я ничего не видел, только снег. А она должна же откуда-то появиться.

– Нет! И я ничего не видел, никаких машин не было! – энергично замотал головой водитель. – Ничего не было! Ни машин, ни палатки, ни валявшейся одежды. Только снежные сугробы. А эта… она…оно… Из снега выскочило и в снегу же исчезло…

– Но как тогда она здесь очутилась? И почему, перебежав дорогу, скрылась? Чего ей надо было? Нет, какой к шутам рэкет? Да и на хрена дорожному рэкету подобные штуки? Они попроще сделают: перегородят автомобилем дорогу, и куда ты денешься? Остановишься ведь! На таран не пойдешь. У них ведь на лбу не написано, что они бандиты. Остановишься сам. Нет, это не рэкет. Да они что, враги самим себе, рисковать здоровьем, в снегу прятаться, словно полковые разведчики, и поджидать добычу? Нет, это не бандитские штучки. Тогда чьи? Тогда кто это? Или – что? Чертовщина какая-то!

Мы обменивались впечатлениями об увиденном, задавали друг другу вопросы, прикидывали так и сяк, но никаких разумных объяснений случившемуся не было. Но ведь мы видели своими глазами! И что же это было? Привидение? Галлюцинация? Мистика какая-то.

В общем, напрочь выбило нас из привычной колеи это видение. Настроение наше было подавленным, даже музыку не хотелось слушать. С перевала мы спустились в молчании, словно пришибленные.

А в долине снова сияло солнце, сверкали ослепительной белизной вершины гор и большие сугробы снега на обочинах дороги, которых, по мере удаления от перевала, становилось всё меньше и меньше. Впереди нас не было никаких машин, только навстречу промчалась пара-тройка легковушек. Проехав около полутора часов, мы притормозили у придорожной шашлычной. Здесь стояло около десятка грузовых машин и несколько легковых автомобилей.

Есть не хотелось. Мы набрали воды из обустроенного родника, вытекающего прямо из скалы, сели за столик и просто выпили по стакану холодной, от которой стыли зубы, воды. Говорить почему-то тоже не хотелось, мы молчали, каждый по-своему переживая недавно увиденное. Вскоре из-за скалы вынырнули и прижались к обочине автомобили наших попутчиков-киргизцев, следовавших за нами. Мы с повышенным интересом следили за ними, втайне надеясь, что может и с ними приключилось видение, и тогда мы сможем узнать что-либо. Но нас ждало разочарование. По виду вылезших из кабин наших попутчиков никак нельзя было сказать, что им пришлось столкнуться с Необъяснимым. Мужики, весело гогоча и хлопая друг друга по плечам, прямиком направились к мангалу, решив «ударить» по шашлыку. Один из них, на правах как бы уже знакомого, махнул нам рукой: давайте, мол, парни, до кучи. Мы отрицательно покрутили головами. Мужик шутовски приподнял плечи, извиняюще развёл руками, и компания принялась шумно трапезничать. Значит, им, в отличие от нас, ничего не привиделось, никаких обнаженных женщин на трассе не было и никто им дорогу не перебегал.

– Володя, может быть, нам с тобой померещилось? – водитель первым нарушил наше молчание.

– Может быть, и померещилось, – задумчиво обронил я, – а может быть, и нет. Как теперь узнать? Никак… Достоверно известно, что коллективных галлюцинаций не бывает, Гена. А мы видели с тобой одно и то же. Одно и то же, Гена: обнаженную женщину, перебежавшую дорогу прямо перед автомобилем. Вот в чем закавыка. Чего она делала на трассе и почему перебежала дорогу? Если это привидение, то с чего вдруг – на перевале? Там же ни кладбищ, ни древних замков.

– Кто его знает? Может, это козни дьявола? – предположил Гена. Поскольку он был верующим какого-то религиозного направления, то такое предположение прозвучало из его уст вполне уместно.

– Ну, приятель, ты хватил! – запротестовал я. – Какие дела до нас у потусторонних сил? Большие фигуры мы с тобой, что ли? Такие агенты влияния всепланетного масштаба, что нами посланцы Ада занялись? Чепуха это. Нет, тут что-то другое. Вот только что? Объяснение должно быть, всё, что происходит вокруг нас, должно иметь причину…

Мы поднялись из-за столика и направились к своему автомобилю. И снова бесконечная лента дороги летела нам навстречу, тянулись по обе стороны нашего маршрута невысокие горы, постепенно переходящие в пологие холмы, на которых хозяйка Зима расстелила свои снежные простыни. В кабине было тепло и уютно, звучала негромкая мелодия столь любимого мной музыкального шедевра «Одинокий пастух». И всё было бы хорошо, но видение призрака на снежном перевале не давало покоя, бередило душу, создавало душевный дискомфорт.

Мы вновь и вновь делились впечатлениями об увиденном, пытались найти разгадку случившемуся, строили всякие гипотезы, предлагали разные версии и тут же сами выявляли их несостоятельность, ибо в этих гипотезах и версиях было много нестыковок, прорех и провисающих логических конструкций.

Да, возможно, произошедшее было связано с криминалом. Например, дорожные рэкетиры брали проезжающие машины «на живца». Но это как же надо любить деньги, чтобы подвергать свою жизнь такой опасности! Понятно, летом подобное вполне могло быть осуществлено. Но зимой? На перевале, где самих рэкетиров может враз замести снегом, да так, что без бульдозера и не выбраться? На стылом ветру? И зачем обнажаться полностью? Каков смысл? Да и припаркованного к обочине транспорта на дороге не наблюдалось. И действуют эти шакалы-рэкетиры на дорогах более простым, но достаточно результативным методом: перегородят проезжую часть, имитируя поломку, вот и вся их паскудная премудрость. Или подрежут при обгоне, прижав намеченную к закланию жертву к обочине…

Возможен и такой вариант, что женщину в ходе каких-то криминальных разборок просто выбросили из проезжавшего автомобиля. Раздели и выбросили. Очень даже вероятно. Но тогда какого чёрта она стремительно перебежала дорогу, словно заяц?! Перебежала и скрылась. Правда, она что-то кричала, но что услышишь, сидя в кабине гудящего грузовика, карабкающегося в гору? Если выбросить обнаженного человека в такую погоду в горах, то долго он не протянет, это понятно. Но если кому-то хотелось свести с кем-то счёты, не проще ли сделать это в уединенном месте, а не на оживленной трассе, где всегда могут оказаться совершенно ненужные в таком деле свидетели. А если пострадавшего подберёт проезжающая машина и он всё расскажет? Нет, так «концы» не прячут. Если обнаженной женщине была нужна помощь, то почему скрылась? Почему она так странно бежала, словно что-то у ней было не совсем правильно, если можно выразиться, в тазобедренной области? Нет, это не выглядело уродством, но что-то было не так в её стремительном беге. И пусть она бежала как-то не так, но бежала довольно ловко, успев проскочить буквально перед бампером едущего грузовика. Зачем она кричала? Просила о чём-то? Что хотела нам сказать? Предупредить? О чём? Никакого вразумительного объяснения мы не находили.

Вариант пресловутого «снежного человека», известного как йети, тоже не проходил. Внешность женщины абсолютно не подпадала под описания этих загадочных полумифических существ. А племён диких людей, живущих примитивным образом в отрыве от цивилизации, в наших краях вроде как не наблюдалось.

Ломали мы с водителем головы, строили всякие домыслы, но дыроваты были наши гипотезы, словно старый бредень. Не сходились концы с концами, не складывалась картинка, говоря научным языком, много было лакун, незаполненных мест. Так за всю дорогу до славного города Алма-Аты мы с Геной и не пришли к какому-то определенному выводу. Не по нашим зубам тогда оказался орешек.

Случай этот накрепко впечатался в память и я периодически в своих воспоминаниях возвращался к нему, однако подходящего ответа на загадку я не находил. А ведь ответ должен быть! Не бывает загадок без отгадок, отгадка есть, но её надо найти. И вот как-то в очередной раз, размышляя о странном случае, мне показалось, что я нашел разгадку увиденного нами призрака.

Нет, не призрак это был, а вполне реальная женщина во плоти. Правда, назвать ее человеком можно с известным допущением. Не совсем это человек был. Как бы человек, но и нечеловек. И правильно тогда водитель Гена интуитивно выкрикнул: это нечеловек! Прав он был, не было это существо человеком в полном смысле этого слова. Я попробую объяснить увиденное нами на снежном перевале вот с каких позиций.

Известны случаи, когда животные, например волки, медведи, воспитывают человеческих детёнышей, этаких «маугли», которые только внешне являются людьми, а образ жизни и поведение их соответствуют звериным повадкам. Помните, я в начале своего повествования говорил о невероятной способности человеческого организма к адаптации? Как-то в начале перестройки была серия сообщений о поимке, кстати, с очень большим трудом, в пустыне Туркмении подобного «маугли». Мужчина лет тридцати был взращен стаей волков и довольно шустро бегал на четвереньках, впрочем, как и на двух ногах, питался сырым мясом и всем своим поведением ничем не отличался от серых братьев и сестер по стае, разнясь с ними только обликом. Прожив некоторое время среди людей, волчий «маугли» так и не стал полноценным человеком. Разум его был где-то на уровне малолетнего ребенка, разговаривал он с большим трудом, да и словарный запас его был невелик. Он плакал, вспоминая убитую людьми маму-волчицу, и на вопрос, где лучше жить, среди волков или людей, ответил без раздумий: среди волков. Честно говоря, наблюдая, во что превращается нынче наше так называемое общество, иной раз можно согласиться с выводом этого несчастного «маугли»: среди волков жить лучше…

Вы понимаете, к чему я клоню? Похоже, что перебежавшее нам дорогу существо и было таким «маугли». Этим объясняется и стремительность, и некоторая странность его бега, возможно, ему приходилось передвигаться и на четвереньках. И еще неизвестно, какой способ передвижения для него предпочтителен.

Несчастное существо, получеловек, полуживотное… Чьё-то дитя, пропавшее в малолетстве, выросшее и воспитанное зверями, полностью адаптировавшееся к жизни в дикой среде, жизни вне людского общества. Поэтому и убежало оно от нас, понимая даже не столько своим примитивным разумом, сколько инстинктом, что «среди волков – лучше». Пробежало, промелькнуло мимолётным призраком, растаяв бесследно в снежной метели.

Вот такое объяснение я придумал. Оно ничем не хуже криминальной гипотезы и, в отличие от неё, объясняет большинство деталей происшествия. Казалось, тему можно закрыть, пазл сложился. Однако…

Однако не дает мне покоя один-единственный вопрос: что оно кричало нам? А может быть, оно всё-таки нуждалось в помощи? А мы не остановились… И когда я думаю об этом, на душе у меня становится тоскливо и погано. Тоскливо и погано…

ТУМАН

Есть на свете умники, которые всё знают. Есть на свете смельчаки, которые ничего не боятся. А я так скажу: просто этим умникам настоящих вопросов ещё не задавала жизнь. А смельчакам скажу, что они по настоящему-то и ничего страшного не видели в своей жизни. Легко рассуждать умникам, особенно сейчас, когда к твоим услугам Интернет с его необозримой свалкой сокровищ-знаний. Легко быть смелым, сидя на мягком диване перед экраном домашнего кинотеатра с бутылкой «Клинского» в руке. Отчего же при таком раскладе дел не кривить губы в снисходительно-иронической усмешке, отчего же не касаться легонько пальцами виска, лениво делая круговые движения? При таком раскладе – можно. Но всё это – пока, пока умники-смельчаки находятся в своей привычной экранно-диванной среде, или даже пусть в телестудии в какую-то идиотскую игру играют под присмотром ведущего и телекамер. Суть одна и та же: они среди людей, в привычной для себя обстановке и, конечно же, чего умникам-смельчакам в таком разе не умничать и не бояться? Вот и растопыривают пальцы, распус­кают хвосты и надувают от сознания собственной важности щеки. А помести такого крутого и всезнающего малого в иную среду, да упри его физиономией в Непонятное – думаю, ни хрена он не придумает и не объяснит. Тем более что рассчитывать там, при встрече с Непонятным, приходится только на себя, никакого звонка другу или там подсказки зала. Один ты, как глаз во лбу у циклопа. А Непонятное – вот оно, рядом, нагло щерится своей харей прямо тебе в лицо. Ибо жизнь иной раз такие загадки подбрасывает и такого страха нагоняет, что никакие мозговые штурмы всезнаек-знатоков не смогут объяснить случившееся. И даже у самых смелых и крутых при встрече с Непонятным сфинктеры могут непроизвольно дать слабину, прощу прощения за натурализм. Расскажу я вам один случай.

Работал я тогда в Южно-Казахстанской экспедиции и месяцами, словно ссыльнопоселенец, пребывал в поле, работая в буровых бригадах, занятых поиском и разведкой подземных вод. Стояла тогда наша буровая вышка в северных предгорьях Каратауского хребта. Каратау переводится с казахского как Черные горы. На первый взгляд – унылая и однообразная местность, рассеченная саями-ущельями, оттого волнистая, словно гигантская стиральная доска, постепенно поднимающаяся к югу, переходя в настоящую горную страну. Ни деревьев, ни кустарников не росло на покатых округлых спинах увалов, только редкая и жесткая, словно щетина на дикой свинье, пожухлая трава. А тут ещё зима – не самое лучшее для прогулок по данной местности. Даже небольшой ветерок вгоняет в дрожь, заставляя путника поднимать воротник куртки, застегивать пуговицы на груди, ибо как вовсе не сезон для демонстрации молодецкой удали. В общем, тоску и уныние навевает такой, с позволения сказать, пленэр. Но это для несведущего, случайно очутившегося в такой местности путника. А лично для меня никаких поводов для уныния не существовало, да и быть не могло, ибо я знал особенности данного района. Да, если шагать вдоль по увалам, то действительно – радующего глаз немного. Да что там – нет его вовсе. Просто серая, под стать казенной больничной простыне, тоска – вот вам и весь пейзаж! И такое же небо над головой – невыразительное и скучное, словно лицо начальника, которому намекаешь о премиальных. Но это, как я уже говорил, для тех, кто не в теме.

На самом же деле такая местность – словно шкатулка с двойным дном. С секретом она, местность. Ибо стоит только не полениться и спуститься, преодолев крутой склон, в какой-либо сай, и тогда путнику откроется удивительная страна! Как будто ты через некую дверь шагнул в параллельный мир. Здесь всё – по-иному! Вроде тоже небо над головой, а вот вокруг столько интересного и необычного, что глаза разбегаются. Больше всего открывшееся взору напоминает неглубокий каньон. Уходящие вверх на высоту 20-30 метров, а то и более, каменистые стены за много тысяч лет растрескались и разбиты на множество террас, уступов, столбчатых отдельностей, иногда очень причудливых. По дну такого небольшого каньона зачастую протекает ручей, порой теряющийся в гравийно-галечниковых отложениях и вновь выныривающий на поверхность где-нибудь в двух-трех десятках метров ниже. Неширокие берега горного потока густо заросли деревьями и кустарниками, из которых наиболее распространенным является азиатская разновидность лоха серебристого, называемая здесь джида. Заросли эти довольно густые и переплетены так, что продраться сквозь них человеку, даже одетому в толстый ватник, практически невозможно. Заросли эти покруче, чем спираль Бруно, а колючки у растений свирепые, чуть ли не в палец длиной. Клыки, а не колючки. В общем, непроходимые заросли. Хорошо, если они не сплошняком, и тогда можно как-то путешествовать по ущелью; но бывает и так, что приходится карабкаться обочь по скалам, чтобы преодолеть растительную полосу препятствий. Короче, тот еще лес, доложу я вам.

В этих плотных зарослях прячутся всевозможные животные: зайцы-толаи, корсаки, фазаны, кеклики, ежики, мыши и прочая мелочь. Вполне вероятно, что здесь же хоронятся и волки, которые приходят сюда вслед за табунами пасущихся на увалах сайгаков. Здесь же вьют гнезда различные пичуги, а иногда на крупном тополе-осокоре можно увидеть и гнездо пернатого хищника, своей формой напоминающее лохматую папаху горца. В тени прячутся небольшие сугробики снега, до которых не достаёт неяркое зимнее солнце, а у самой кромки воды поднимающийся пар вяжет на склоненных ветках кустарников и будыльях прошлогодней травы свое недолговечное зимнее кружево. Пичуги чирикают, радуясь жизни, перелетают с ветки на ветку, спугнутый шорохом и скрипом каменистых обломков под подошвами сапог прошмыгнет какой-нибудь мелкий четвероногий обитатель в зарослях, зашуршав и затрещав высохшим травостоем. В каменных стенах каньона встречаются пещеры, в которых тоже могут быть обитатели. Конечно, не троглодиты какие-нибудь, а опять же лисы, дикообразы. Словом, внутри сая очень интересно. А надоело тебе брести по саю – найди подходящее место, выберись по стене наверх, пройди поперек увала, разделяющего ущелья, метров триста-пятьсот и спускайся в другой сай – там могут быть иной раз очень существенные отличия. Таким образом, в той местности, по которой я прогуливался со стареньким ружьем, вовсе не так скучно, как может показаться несведущему и не любопытному человеку.

Но я был человек сведущий и любопытный, романтик, если коротко. И потому я брёл, держа ружье наготове, по дну очередного сая, разглядывал окружающую природу, грыз мерзлые плоды боярышника, зачерпывая ладонью, пил стылую воду из ручья. Словом, пытался гармонично слиться с природой. В какой-то степени у меня это получалось. Удивительно, но в этом сае, по которому я брел, движимый охотничьим азартом, птички не чирикали, хотя день был погожий. Облака разошлись, проглянуло зимнее солнышко, воздух начал прогреваться и снежок на открытых местах стал откровенно подтаивать. В ущелье, защищенном от ветра, было тепло и тихо. Я расстегнул верхние пуговицы геологического ватника. Постепенно приходило понимание того, что в этом ущелье я никого не обнаружу. Правда, косвенные признаки обитаемости этого неширокого сая всё же наличествовали. Трижды я натыкался на бренные останки здешних обитателей. Первым мне на глаза попались останки какой-то птицы, возможно, курочки-фазана – серые невзрачные перья и несколько мелких костей. Второй раз были останки зайца – кучка обглоданных и очищенных до блеска костей и несколько клочков шерсти. Видно, здешняя лисичка-корсак была несколько удачливее меня. Последней находкой была кучка тонких косточек и иссиня-черных перьев, неоспоримо свидетельствовавших, что тут нашла свой печальный конец хитромудрая ворона. По-кащеевски лысый череп, бывший когда-то вместилищем вороньего разума, шампиньоном белел в жухлой прошлогодней траве, навевая мысли о бренности бытия. Я постоял, словно былинный князь Олег, у скорбных останков пернатого мыслителя, потрогал носком сапога вороний череп. Вспомнилась когда-то прочитанная фраза: «О поле, поле, кто тебя усеял мёртвыми костями?» Мимолетно промелькнула в голове мысль о какой-то необычности, малой какой-то несообразности, которая присутствовала во всех этих нечаянных находках. Мелькнула мысль и тут же ускользнула, не задержалась в сознании. Ну, череп, как череп, эка невидаль?

Много чего приходилось мне видеть в поле: старые змеиные шкуры, и выскобленные добела черепашьи панцири, черепа сайгаков-рогачей, горных баранов и многое другое. Жизнь – это не только зеленая травка, цветочки-бабочки и журчащие ручейки. Это ещё и каждодневная жестокая борьба за существование. Борьба свирепая и бескомпромиссная, безо всякого сострадания к своей жертве. Чтобы жизнь продолжалась, кому-то надо умирать – повестка дня остаётся прежней. Да и ночи – тоже. Так уж устроен этот не самый худший из миров. Вот и я брожу здесь не только ведь любопытства ради. У меня пять патронов, а это, считай, что я потенциальный хозяин чьих-то пяти жизней. Если пересекусь с обладателями этих самых жизней и не промахнусь, конечно.

…Утомленный непонятным отсутствием какой-либо живности, я решил перебраться в другое ущелье. Завернув за очередной поворот каньона, я отыскал более-менее приемлемое место для подъёма и начал карабкаться вверх по склону. Хоть и не без труда, но мне удалость преодолеть скальную вертикаль. Выбравшись наружу, я удобно присел у края обрыва на скальный уступ, оперся спиной о камень и, положив ружье на колени, достал сигареты.

Я сидел, прислонившись к каменной стене, с ленцой таращился по сторонам, покуривал сигарету, и вволю предавался одиночеству, размышляя обо всём и рассматривая раскинувшуюся внизу маленькую обособленную страну, в которой жизнь идет своим чередом и которую вряд ли кто из людей балует своим посещением. Вполне вероятно, что за сто минувших лет я первый человек, прошедший по дну этого ущелья. Вот сейчас я уйду, и снова сто лет никто не покажется у обрыва. Просторы Казахстана умопомрачительно бескрайние и такой вариант событий вполне вероятен. А ведь тут иной раз между насельниками этого ущелья разыгрываются жестокие жизненные драмы, растения, переплетаясь, душат друг друга, падают наземь ветхие от старости деревья, взрастают брошенные семена, весенний бурный поток ворочает и несет вниз большие камни. Прорвавшийся иной раз с вершин увалов гуляка-ветер играет свою дикую и необузданную мелодию на арфах переплетенных сучьев, колючек и травяного сухостоя, пытаясь заглушить журчание ручья. И вообще, возможно, тут происходит нечто такое, чего мы никогда не узнаем, потому как никогда не увидим. Вот такой философский настрой владел моими мыслями на тот момент.

Всё было хорошо и покойно. Но как-то слишком тихо, слишком покойно.

И тут краем глаза я отметил какие-то движения внизу. Переключив всё свое внимание вниз, я даже рот открыл от удивления. Из-за скалистого поворота каньона выползал… туман, молочного, местами серого цвета. Вообще-то, в наличии в таких ущельях тумана ничего сверхъестественного нет. Остывшая за ночь почва и скалы охлаждают воздух, влага конденсируется, порождая туман. Но такой туман висит в воздухе и никуда не движется, если нет ветра. Просто висит в воздухе. Но появившийся из-за скального поворота «туман» медленно, словно патока, полз по всей ширине ущелья, заполняя собой внутреннее пространство от скальных бортов, а в высоту поднимаясь примерно до середины невысоких деревьев. Этот поток не имел очень чётких очертаний, как оно и положено туману, но всё же и не был сильно размыт, как обычный туман. Медленно движущийся туманный поток был очень похож на какую-то гигантскую слегка уплощенную отвратительную гусеницу молочно-серого цвета. Середина этой туманной «гусеницы» была довольно плотная, внутри неё ничего не просматривалось, только торчали стволы деревьев и верхушки высоких кустов. Края этого медленно движущегося «тумана», хоть и были слегка размытыми, всё же обрисовывали некий контур, и напрашивалась аналогия с какой-то гигантской амебой, которая ползёт и обволакивает пространство сая, тщательно обнюхивая и облизывая всё встреченное на пути. Было в этом медленном, неотвратимом движении нечто неприятное и зловещее. Почему – объяснить я себе не мог ни тогда, ни сейчас. Просто почему-то возникло такое ощущение, и всё. Уж очень сильно этот медленно ползущий «туман» напоминал живое существо, какую-то допотопную тварь, которой-то и названия не придумаешь вот так сразу.

Признаюсь, мне стало немного не по себе. Я похвалил себя, что успел вовремя убраться из этого ущелья. Хотя, что мне туман сделает? Туман он и есть туман. Природное метеорологическое явление. А может этот туман, что ползет внизу, не только метеорологическое? Ведь почему-то же птиц не видно. Спрашивается, почему их здесь нет, почему они улетели? Ведь в соседнем сае беззаботно порхают, щебечут, а здесь почему-то тишина. Совпадение? Ну, может быть… И ещё найденные останки бедолаг зайца и птиц. А вдруг это проделки непонятного «тумана»? А что, вот так же тихонько подполз, захватил косого врасплох и остались от весёлого прыгуна только белые косточки. Но тогда почему мелкие птички почувствовали, а существа покрупнее – не отреагировали? Ну, так мелочь пернатая – она, вообще, пугливая, ветка качнется от ветра – пичуги сразу врассыпную. Так что вполне могли они вовремя отреагировать на движение тумана, да и встать на крыло в целях безопасности. Хотя кто знает? Возможно, и не встали на крыло, а лежат сейчас их останки среди всякого мусора на земле под переплетением колючего покрова. Поди, проверь. А вот заяц… Или спал он не вполглаза, как обычно, а придавил ухо на полную катушку? Вот и не проснулся. Или всё же корсак его прищучил, да распотрошил? Ну, может и корсак. А если не корсак? Как проверишь? И ворона, видать сидела, клюв разинув, когда на неё эта мерзость наползла, не улетела, замечталась, да так и осталась на месте кучкой костей и перьев. Проворонила свою жизнь ворона. А ведь ворона – ушлая птица, её на мякине не проведешь. Но, поди ж ты, не убереглась каркуша… И тут до меня внезапно дошло, почему меня торкнуло там, в ущелье, когда я рассматривал останки погибших животных. Я вспомнил то общее, что их объединяло. А их объединяло то, кости были целые, не раздробленные. Тут есть такая особенность: если добычу потрошит лисица или волк, то кости, особенно суставные части, как правило, со следами погрызов, а то и вовсе размолотые. А там кости все были целыми, словно кто-то беззубый, причмокивая, аккуратно отделил мясо от костей. Кто мог так аккуратно и деликатно откушать? Неужели ползущий внизу непонятный «туман»? Может, этот чёртов «туман» как-то воздействует на мозг своих жертв, как бы усыпляя его, и животное дремлет, не подозревая об опасности, пока его дрёма не переходит в вечный покой? Интересно, а если бы и я придремал там, внизу, на солнышке, чтобы от меня осталось? Кирзачи да ружье? Я на всякий случай покрепче прижался спиной к скале и уперся каблуками сапог в трещины на камне. А вдруг эта тварь позовет меня к себе? И загремлю по скале вниз, словно незадачливый Икар из поднебесья, да прямиком в эту непонятную субстанцию.

Сидел я вот так, завороженно смотрел вниз, и всякие картинки одна другой интереснее крутились у меня в голове, словно цветные стеклышки в калейдоскопе. А «туман» всё полз и полз, молочным, медленно клубящимся киселём заполняя скалистые берега ущелья. Вот его «голова» уже скрылась за поворотом ущелья, а он всё ползёт и ползёт. И казалось, ему не будет конца. Откуда он, вообще, выползает, где его схрон? В какой-нибудь из многочисленных пещер и пещерок? Или, вообще, оно скрывается где-нибудь в толще скальных пород, просачиваясь иногда по щелям наверх и проникая в наш мир, чтобы подкрепиться? Хорошо бы пройтись сейчас по краю обрыва и посмотреть, вдруг да будет возможность увидеть логово этого чёртова тумана, увидеть, как он зарождается? Конечно, надо бы, да вот почему-то идти мне не хотелось. Какая-то вялость и апатия овладели мной. Да и то: я ведь примерно километров шесть-семь отмахал в хорошем темпе, так это если по прямой, а я-то по пересеченной местности передвигался, да еще в ущелья спускался и наверх поднимался. Так что с гаком мой километраж получается. Хотя шутники утверждают, что для геолога, как для собаки, восемь километров – не круг, но всё же здешняя местность практически те же горы. А в горах устаешь быстрее. Всё это так.

Ну, а если это не совсем обычная усталость? А если это чёртов «туман» сейчас на меня морок наводит? Именно сейчас, в эту самую минуту эта непонятная тварь взламывает моё сознание, подчиняет себе, собираясь мною подзакусить? Можно быть уверенным в том, что это не так? Нет, нельзя быть в данном случае уверенным! Слишком всё это непонятно и зловеще. Надо уходить отсюда, подумал я, а сам даже не двинулся с места. Удобно очень сидел, и двигаться мне не хотелось. И только где-то в закоулках мозга настойчиво, хотя и слабенько, звучало: вставай, не фиг тут рассиживаться, надо искать зайца, ты же на охоте. А я не встаю. А вот неохота вставать и хоть ты тресни. Апатия и лень. Словно раздвоение личности получилось у меня в тот момент. Одна часть призывает остаться, отдохнуть ещё, а вторая тормошит – надо быстрее уходить. И всё же, последовав затухающему тревожному зову своего внутреннего голоса, я нашел в себе силы и осторожно встал со своего каменного сиденья. Медленно поднимающийся откуда-то из глубин сознания непонятный страх помогал преодолеть мою леность и апатию. Так же осторожно, подавляя в себе нарастающее желание никуда не уходить, а отдохнуть и погреться на солнышке, я отступил от края обрыва и боком, стараясь не поворачиваться к ущелью спиной, начал потихоньку отходить от сая. Отойдя от обрыва шагов на десять-двенадцать, я повернулся и, не выбирая особо направления, быстро зашагал прочь, оставив позади чёртово ущелье с его непонятной ползающей туманной субстанцией. Усталость и апатия как-то незаметно прошли, непонятный страх улетучился, ко мне вновь вернулось хорошее настроение.

А приключение это запомнилось, хоть и прошло уже более тридцати лет. Такое не забывается. Вот только что это было? Что за такой странный ползучий «туман»? Просто очень необычная форма тумана, или это действительно неведомое, необычной формы, существо, живущее в расщелинах скал? В этих малопосещаемых, своеобразных затерянных мирах вполне могут таиться, оставаясь неизвестными человеку, необычные, загадочные обитатели. Так ли это было на самом деле? Я до сих пор этого не знаю, да и вряд ли теперь когда-нибудь узнаю.