Речная память

Речная память

* * *
На рынке в Тарту купить зеленые носки
и птичку-свистульку с отбитым клювом.
На Ратушной площади смотреть на «целующихся»*,
думать о тебе снова.
Гулять вдоль реки-матери
и ыма-ыги** пытаться запомнить,
ещё: как пишется баня, аптека и магазин,
потому что университет уже знаешь – Юликооль.
И ни слова о любви и нежности,
потому что любовь и нежность –
это – только на русском,
это – только там, где ты.

* – фонтан в г. Тарту на Ратушной площади
** – emajogi – мать-река

 

* * *
Почитать газету, покачаться в кресле-качалке,
Сходить за грибами в лес, на родник за водой.
Только б не пахло в доме прелой бедой,
Стылой осенью, переходящей в зиму.
Думаешь часто: «Сгину, будет совсем одна,
Никому не родная». Я-то ведь точно знаю,
Что стоит она у окна, улыбается, ямочка на щеке ее правой.
Вот и вся моя правда.

 

* * *

«Без памяти твой воздух…»
А. Тарковский

Памяти нужно жирное вещество,
Свежее мясо, злаки для молотьбы.

Ветви – раздумья её обвивают ствол,
Гулкой лесной стеной восстают дубы.

В роще её заблудиться – уйти, пропасть.
Воздух беспамятен твой, и тебе равно –

Держишь концы и повелеваешь всласть,
Или глядишь её, как старик кино.

Воздух прохладен, сипл и почти что дик,
Легким уже не справиться с немотой.

Мучим и учим и верим в один язык.
Кажется мне… Я, кажется, не о том…

 

* * *
Козерожья зима настигает, ступает на пятки,
заставляет по дому искать на меху сапоги.
Не услышав вопроса, киваешь обычно: «В порядке»
и идешь на работу – с работы, печёшь пироги,
вяжешь варежки… Врёшь! Ты вязать не умеешь,
не научена многим простым, но и важным вещам.
В осень – липнет хандра, а зимою, конечно, болеешь,
что-то вечно роняешь и ранишься по мелочам.
Не с кем слова сказать? Снегири – погляди – прилетели
и сидят на рябинах, и ягоды гордо клюют.
Обещают под тридцать мороз и метель на неделе,
Брось им крошек тогда или что там обычно дают?..

 

* * *
Врастать корнями в ледяное дно,
Узнать судьбу поющего в пустыне.

Радеть о дальних, если не дано
Беречь своих. Не горько и не стыдно

Латать в ночи с прорехами бельё,
Кормить залётных птиц, котов приблудных.

И прибирать, и украшать жильё,
И целовать любимого прилюдно.

Немилые, как много вас окрест,
Как душно, как мне тесно нынче платье.

И тщетно ждать с утра благую весть,
Душа её – не сможет – не оплатит.

 

* * *
А она лежит, и нога у неё – бревно.
Говорит всегда: «Без ноги я уже давно,
Как пошла в сберкассу, упала и вот – бедро».

А до этого было лето и огород,
Сад из яблонь и слив, соления – круглый год.
Земляника, смородина – просто просились в рот.
И семнадцать лет не входила я в этот сад,
Там сухие бесплодные яблони тихо спят,
А воротины ржавые – песню свою скрипят.
Там тюльпанов и лилий клубни стали землёй,
Королевский крыжовник покрылся коростой-тлёй,
Провода над сараем свисают немой петлёй.

А сама говорю: «Не волнуйся, лежи – лежи»,
И мучительно вижу, как в ней засыпает жизнь,
И как будто уходит на верхние этажи.

А она вспоминает снова: «…был жив твой дед…»,
Словно и не промчалось стремительно тридцать лет,
Словно он и сегодня еще придёт на обед.
И она мне рассказывать будет ещё о войне,
О своем отце, попавшем в немецкий плен,
И о младших братьях, но более – о сестре.
Я стараюсь запомнить тонкую кисть руки,
И прозрачную кожу её, седые виски,
И беззубый рот: «Доживаем мы, старики….»

Мне придется пройти тропинкой, что заросла,
Подписать договор о продаже «сего числа»,
И продать свою память место, где я росла.

Где, копаясь в земле, собирала я червяков,
Где я плакала из-за капризов и пустяков,
И не думала, что не станет вдруг стариков.

 

* * *
Я спрячусь от осени, не дам ей себя оплакать.
Стоят вдалеке скамейки без горожан.
Старушка гуляет с внучкою, и собака
Стоит чуть поодаль, от холода хвост поджав.

Старушек-то было трое, но только эта
От них отличалась ярко-рыжим пальто
и темно-бордовой ягодкою берета,

Но только писала я вроде бы не о том…

И дедушка с палочкой тихо идёт по скверу,
И ветер осенний лезет за воротник.

И я принимаю слово «развод» на веру,
Как будто бы фразу, вычитанную из книг.

 

* * *
Выпадет снег поутру: подойду к окну.
Если меня вот так оставлять одну,
Сразу начну выдумывать сказки снежные.

Что-то тревожно шепчется изнутри,
Словно за руку берет, говорит: «Смотри,
Это – предчувствие снега, предчувствие счастья!»
Нежный мой и далекий, ты не печалься,
Я не пойду в вечерние фонари,
Буду смотреть одна из окна луну.

 

* * *
И Дербентскую крепость, и покои Кашипы-короля
истоптала ногами своими, пол-земли исходила,
и банальную фразу «пуста без тебя земля»,
словно птицу на ветку – в строку подсадила.

Омывала ненужное тело в водах семи морей,
ибо руки на что, если им не обвить твою шею.
Мой даргинский друг, мне ещё коньяка налей,
на губах вкус меда, в ушах – елей,
всё равно я жить без него не умею.

А вокруг холмы и горы, здесь сталь куют,
серебро чернят и делают пистолеты.
Мой короткий, временный мой приют
в это лето.

 

* * *

«Ты не умрешь никогда»
И. Ермакова

Я без тебя не умру,
Ты без меня не умрёшь.

Сорную – режусь – срываю траву,
Вот ещё эту и эту сорву.
Ты моих слез ждёшь?

Это не берег, не берег реки,
Это нелепый обрубок руки,
Тянущийся и зовущий.

Мой ледяной полноценный кошмар.
Бью по лицу себя, – точно, комар,
Кровь безвозмездно сосущий.

Перевяжи мои раны травой,
Сделай, ну что тебе – только живой
Чтобы осталась я ныне.

В этом овраге, на лютой косе
Я научусь уже скоро «как все»
Жалости нет и в помине.

Нет никого, я веду лишь с собой –
Непримиримый упорный конвой –
Сумрачные разговоры

А на ладонях порезы-следы,
Мне бы дойти, дотянуть до воды,
Рядом, закончится, скоро.

 

* * *
В доме булки делали с лебедой,
Пахло гарью, въевшеюся бедой.
Мчали кони – чашки падали со стола,
И горели мёртвым золотом купола.

Год который – засуха, недород,
Покосило язвою весь народ.
Бесы вились, бесы чуяли: будет бой,
Мчались ратью половцы на разбой.

На реке на Стугне да быть беде –
Князь при тёмном береге пал в воде.
Вздулась речка паводью, канул он,
В водах старца-инока слышен стон.

Говорил: вода возьмет, все одно,
Затянуло юношу вязко дно.
Плач стоял в селениях и домах,
Тосковал в Чернигове Мономах.

 

* * *
Не проехать, не перейти: широка река,
Ибо имя ей «долг», и вода её глубока.

А в ветвях деревьев, что по брегам её
Откричало смердящее вороньё:
«Вон отсюда, враже, не замути реки,
Ибо воды ее чисты и волны легки,
Ибо то, что чужое – ведомо, не твоё,
Ибо песня умрёт во реке, на волнах её.
Что ты хочешь – прихоть, а то, что ты любишь – ложь,
Будет тяжким игом то, что так долго ждёшь,
Будет тяжкой долей выбор, пойдет отсчёт».

А река играет, но мимо она течёт…