Счастливые

Счастливые

Трилогия

Книга 1. Венок неудачнику.

 

Продолжение. Начало в № 4 (34)-2019, № 5 (35)-2019, № 6 (36)-2019

 

Часть вторая

 

Чудесный, всюду вхожiй Ардальоновъ зналъ и философа Красова, и книжнаго маньяка Свѣтова, но тѣ только слышали другъ о другѣ, а между собой не пересѣкались (Салабинъ поймалъ себя на этом словечкѣ городской интеллигенцiи, которое – и которую – недолюбливалъ). Свѣтовъ каждому прiятелю внушалъ, что тотъ у него – единственный, и рѣдко у него встрѣчались двое гостей; исключенiемъ бывали только дни рожденiя Свѣтова, но и въ этомъ случаѣ приглашенiя и сборъ гостей распредѣлялись на двѣ, а то и три разныя даты: буднiй день-субботу-воскресенье. Впрочемъ, это выяснилось позднѣе: «совсѣмъ потомъ-потомъ». И званый день рожденiя онъ устраивалъ отдѣльно для женщинъ и для мужчинъ.

Однажды зимой неотложка отвезла Свѣтова въ больницу на сѣверный конецъ города; свои причиндалы онъ держалъ теперь наготовѣ и съ просьбой къ Салабину «взять ключи…» не обратился, но призвалъ къ себѣ въ больницу свою престарѣлую подругу Людмилу Ивановну, одну изъ телефонныхъ своихъ жертвъ. Та пожаловалась на скользкую дорогу, на отёкшiя ноги, но Свѣтовъ её пристыдилъ – и ободрилъ, сказавъ, что существуетъ такой Геннадiй Серафимовичъ Салабинъ, который можетъ её сопроводить, взявъ подъ руку; а телефонъ у него такой-то…

Людмила Ивановна согласовала съ Салабинымъ время, дату, и эта поѣздка состоялась. По дорогѣ она разсказала исторiю своего знакомства съ Свѣтовымъ: они повстрѣчались на юбилейной сходкѣ у памятника Сергѣю Александровичу въ Таврическомъ саду, гдѣ женщина присутствовала по праву и долгу землячки, односѣльчанки Есенина.

Я родомъ изъ села Константинова! – сказала Людмила Ивановна Салабину.

Павелъ Свѣтовъ обратилъ на себя ея вниманiе роскошной гривой сѣрыхъ волосъ изъ-подъ поэтически заломленнаго берета и своей манерой перебивать выступавшихъ, когда тѣ ошибались въ датахъ и фамилiяхъ. Такъ они и познакомились: Людмила Ивановна восхитилась его эрудицiей – при этомъ указавъ на его невоспитанность.

Ея встрѣча со Свѣтовымъ была предначертана на небесахъ, Салабинъ въ этомъ не сомнѣвался – ещё не зная, что его собственное знакомство со Свѣтовымъ тоже даромъ ему не сойдётъ. Вотъ только зачѣмъ Салабину знакомство съ Людмилой Ивановной? – вопросъ оставался безъ отвѣта.

Поджидавшiй ихъ въ больницѣ Павелъ картинно вскинулъ руки къ потолку, расцѣловался съ Людмилой Ивановной, принялъ изъ рукъ Геннадiя пакеты и обмѣнялся съ нимъ рукопожатiемъ. Больше въ памяти Салабина не сохранилось ничего: только щебетъ Людмилы Ивановны на долгомъ обратномъ пути съ грохотомъ метро и гололёдомъ тротуаровъ.

Въ отличiе отъ Свѣтова, у Красова былъ всего одинъ недостатокъ: какъ всякiй преподаватель, лишённый аудиторiи студентовъ, онъ любую тему норовилъ развернуть въ цѣлую лекцiю, при этомъ уклоняясь въ безчисленныя отступленiя. Всё остальное въ Красовѣ можно отнести къ достоинствамъ: искренность, горячность, безкорыстiе, отрешённую скромность… Послѣднее качество помѣшало ему войти въ учёную номенклатуру, но не убавляло его способности притягивать приключенiя на собственную голову – какъ и оцѣнивать по достоинству докторовъ и академиковъ.

Мамардашвили, конечно, философъ съ мiровымъ именемъ, но дрейфъ въ сторону постмодернистскаго эстетизма былъ ему присущъ…

А Батищева либеральныя энциклопедiи замалчиваютъ, потому что онъ совершилъ непростительный, съ ихъ точки зрѣнiя, поступокъ – пришёлъ къ Православiю…

Салабинъ вѣритъ всѣмъ оцѣнкамъ, которыя даётъ Красовъ. Во-первыхъ, онъ вѣритъ Красову. А во-вторыхъ, ихъ оцѣнки совпадаютъ…

 

* * *

Красовъ позвонилъ и передалъ Салабину напоминанiе кн. Рославлева объ очередной традицiонной встрѣчѣ.

Онъ тебѣ, конечно, самъ перезвонитъ, а я его упреждаю: не забудь… Само собой, Ирины тоже касается.

Салабинъ сморгнулъ…

А ты заинтересованъ будто?..

Возможно, не я, а Рославлевъ.

Похоже, она занята въ этотъ день.

Это дѣло ваше.

«Врядъ ли она упуститъ… – думаетъ Салабинъ. – Дата вѣдь была согласована…»

А гдѣ встрѣчаемся?

На выходѣ из метро «Звенигородской». Время какъ всегда.

Ты чѣмъ-то раздражёнъ? – спрашиваетъ Салабинъ.

Я пью! Мой задушевный другъ умеръ, почти годъ назадъ, а мнѣ даже не сообщили!

Сочувствую!.. Онъ не питерскiй?

Да въ Подмосковьѣ! Физикъ-теоретикъ, голова свѣтлѣ-ѣ-ѣйшая!.. Мы были, въ университетѣ, не разлей вода, пока его не захомутала одна баба. А онъ её – люби-и-лъ! А она: «Пойду за тебя, но чтобъ ни моего брата, ни твоего друга въ моёмъ домѣ не было!» Ей нуженъ былъ рабъ! Онъ и сталъ рабомъ! Мы-то всѣ трое были свободные, весёлые люди… Она смекнула, что мы не ко двору, помѣха въ его порабощенiи. При ней онъ капли въ ротъ не бралъ, хотя съ ума не сошёлъ отъ этого рабства своего… Такъ она же сама пила! – представляешь?! Онъ могъ позволить себѣ выпить, когда она сама уже подъ столъ валилась…

И отъ чего онъ?..

Отъ инсульта. Да и она черезъ три мѣсяца за нимъ отправилась.

А дѣти есть?

Сынъ. Тоже учёный. Въ Сибири гдѣ-то.

Да! – произнёсъ Салабинъ. – Что тутъ сказать? Ничего не скажешь… Не у всѣхъ такiя жёны, какъ у тебя.

Моя Вѣра – это ангелъ! Ангелъ!

И Дмитрiй умолкъ, чтобъ не жаловаться… Иначе сталъ бы говорить о дочкиномъ поколенiи, о ея максимализмѣ – и вообще о «крутизнѣ» молодыхъ…

Рославлевъ всегда выбиралъ для встрѣчъ мѣста рядомъ съ зеленью парка, гдѣ можно было бы подышать, поговорить, гуляя по аллеямъ, а спустя какое-то время всѣ отправлялись трапезничать. Поэтому мѣста, облюбованныя лѣтомъ, часто повторялись и зимой. Сейчасъ же было почти лѣто.

Ирина, словно не замѣчая Салабина съ Красовымъ, просiяла въ сторону Рославлева:

Здравствуйте, князь! Какъ поживаете?

Согласно протоколу, душенька, согласно протоколу!

Ничего не поняла! – расхохоталась Ирина. – Какому протоколу?..

Сiонскихъ мудрецовъ!.. – пояснилъ Красовъ. – Здрасте, Ирина Анатольевна!

Ой, здрасте! Всё равно не поняла! Какихъ мудрецовъ?..

Ой, проехали! – въ тонъ Иринѣ откликнулся Салабинъ.

Ирина с нимъ не поздоровалась, чѣмъ создавалось впечатлѣнiе, будто съ нею Салабинъ встрѣчалъ разсвѣтъ. Ну и пусть.

Господа! – воскликнулъ Красовъ. – А вы знаете, что такое СКР?

Всѣ молча уставились на него.

Салабинъ, Красовъ, Рославлевъ! – продолжилъ онъ. – Не обезсудьте, Пётръ Николаевичъ, что вы тутъ на третьемъ мѣстѣ, дѣло въ томъ… это же аббревiатура, у которой важный смыслъ…

Гмъ! – задумался Салабинъ. – Сторожевой корабль… Но какой въ этомъ смыслъ?

Корабль?.. Это тоже неплохо! А вы что предложите, князь?

Я пасъ! – развёлъ тотъ руками.

Слѣдственный комитетъ Россiи! – съ нѣкоторымъ пафосомъ произнёсъ Красовъ.

Рославлевъ и Салабинъ переглянулись.

Дружище, – вздохнулъ Салабинъ, – пока мы готовимъ обвинительный актъ, подрастётъ поколѣнiе ЕГЭ, которое уже не сумѣетъ его понять.

И даже читать не захочетъ, – добавилъ Рославлевъ. – По докладу ООН, русскiе первоклашки по-прежнему впереди всѣхъ по способностямъ и развитiю, но къ окончанiю школы опускаются на сорокъ первое мѣсто.

Ужасъ! – воскликнули одновременно Красовъ и Салабинъ.

Что и требуется этимъ людишкамъ наверху, – спокойно, безъ пафоса подытожилъ князь.

Въ поискахъ утѣшенiя Салабинъ обвёлъ глазами свѣжую зелень сада. Къ его удивленiю, здѣсь было немало каштановъ, а ещё распускались липы и мѣдно-красные клёны. «Директоръ парка – молодецъ!» – сказалъ себѣ Геннадiй. Но это не отмѣняло того, что со школой было дѣло швахъ.

Ну-съ, друзья, пойдёмте къ трапезѣ! – пригласилъ князь.

…Что касается меню, это не имѣетъ всемiрнаго значенiя. И тосты роли не играютъ, если даже ихъ произносили…

Рославлевъ говоритъ:

Русскiе всегда задавали сакраментальные вопросы: кто виноват? что дѣлать? Но теперь эти вопросы – риторическiе. Теперь мы спрашиваемъ: «Чѣмъ же всё это кончится?!»

Сакраментальные – это что такое? – спросила Ирина.

Роковые! – отвѣтилъ Красовъ.

Священные, – сказалъ Салабинъ.

Насущные, – уточнилъ князь.

Всѣ мужчины согласно кивнули.

Не пойму, зачѣмъ тогда непонятки прибавлять? – поёжилась Ирина.

Всё дѣло въ томъ, милая Ирина Анатольевна, что учёныхъ людей стало ужъ черезчуръ – ихъ гораздо болѣе, чѣмъ просто умныхъ… Учёнымъ надо чѣмъ-то выдѣляться.

Примѣрно вчетверо больше, чѣмъ умныхъ! – горячо подтвердилъ Красовъ. – Я былъ научнымъ редакторомъ въ БАНѣ – насмотрѣлся на нихъ…

Вчетверо? Можетъ быть… Но это въ гуманитарныхъ, а не въ естественно-техническихъ… – вслухъ предположилъ Салабинъ.

Это врядъ ли! – усомнился Красовъ. – Антропологiя – наука точная. Всѣхъ пассiонарiевъ – процента три-четыре, а мыслящихъ – не больше десяти… Такъ что изъ образованныхъ, я думаю, умныхъ – каждый четвёртый, независимо отъ профессiи.

Ну вотъ, постановили и рѣшили! – ударила въ ладоши Ирина, притомъ не безъ колкости.

А хорошо быть, навѣрное, ни тѣмъ ни другимъ! – задумчиво проговорилъ Салабинъ.

А ты у насъ – и то и другое? – ласково улыбнулась Ирина.

Салабинъ попытался смѣнить тему:

Интернетъ крикомъ кричитъ: власть продаётъ Россiю, преслѣдуетъ русскихъ и тѣхъ, кто мыслитъ по-русски! Но никакого сопротивленiя нѣтъ и не предвидится!.. Пассiонарiевъ повыбивали, пересажали, и кто съ организаторскимъ даромъ – тѣхъ въ первую очередь, теперь не знаемъ, куда и что…

Съ конспирацiей было дѣло дрянь у пассiонарiевъ! – вспыхнулъ Красовъ. – У генерала Рохлина былъ только мобильный телефонъ, постоянная прослушка, а онъ неосторожно имъ пользовался… А всѣ, кто послѣ него, были тоже какъ на ладони…

Ой, давайте не будемъ о грустномъ! – умоляюще воскликнула Ирина.

Салабинъ накрылъ ея руку ладонью:

Помолчи, прошу тебя!..

Красовъ закипѣлъ:

У тѣхъ-то людоѣдовъ конспирацiя поставлена отлично! Всё въ тайнѣ рѣшаютъ, а потомъ объявляютъ своей партiйно-списочной Думѣ и разсказываютъ телевизору, какъ объяснять ихъ безобразiя народу. А что у насъ? – одни дискуссiонные клубы да круглые столы: заходи – не хочу!..

Ирина осторожно вызволила руку…

Такъ вотъ, господа, не станетъ ли предлагаемый СКР подобiемъ такихъ дискуссiонныхъ клубовъ – по сути, безполезныхъ? – спросилъ Рославлевъ.

Есть одна причина, почему не станетъ, – быстро отвѣтилъ Салабинъ. – Мы единомышленники, среди насъ нѣтъ засланцевъ.

Но этого мало! – отвѣтилъ Рославлевъ. – Наши выводы, за пределами нашего круга, не будутъ имѣть ощутимыхъ послѣдствiй.

Геннадiй Серафимовичъ ихъ будетъ излагать въ своихъ статьяхъ! – съ полупоклономъ произнёсъ Красовъ.

А я, если что пойму, сообщу въ «Одноклассникахъ», – скромно добавила Ирина.

Прекрасно! – съ тонкимъ сарказмомъ подхватилъ Рославлевъ. – Это то, чѣмъ занимаются въ Сѣти такъ называемые диванные полководцы – пикируются другъ съ другомъ, подъ недремáннымъ окомъ Большого Брата.

А развѣ вы не говорили, Пётръ Николаевичъ, что вернулись не куда-нибудь, а въ растерзанную Россiю, въ обречённую, просто чтобы въ эту землю лечь? Простите, что я объ этомъ…

Да, говорилъ. Но больно же бездѣйствовать!

Ну, нѣтъ среди насъ генералъ-полковника – такого, чтобы могъ генсека едросовъ арестовать! Нѣту! И какъ намъ быть? – понизивъ голосъ до шёпота, проскрежеталъ Красовъ.

Ни маршалъ Ахромѣевъ, ни ГКЧП этого не сдѣлали, – проговорилъ негромко Салабинъ.

И сдѣлать не могли, – парировалъ Красовъ. – Величiя не хватило.

Какого величiя? – спросила Ирина.

Величiя души. Самопожертвованiя. За звѣзды на погонахъ умирать готовы, а за Родину – нѣтъ.

Дмитрiй, ты клевещешь! – испугался Салабинъ.

Нѣтъ, не клевещу! Я много думалъ о нашей армiи, каждый день думаю. У офицера изъ нищей деревни – а выслуживаются въ основномъ такiе – я сынковъ генеральскихъ въ расчётъ не беру… у такого офицера нѣтъ сознанiя гражданскаго достоинства, онъ прiученъ ѣсть глазами начальство. Оно, начальство, и есть для такого офицера – Родина. Вотъ въ чёмъ бѣда. Онъ бѣдъ Отечества не видитъ, онъ дорожитъ своимъ довольствiемъ и дрожитъ отъ страха быть уволеннымъ безъ пенсiи.

Да, ты мнѣ разсказывалъ, – кивнулъ съ убитымъ видомъ Салабинъ.

Да развѣ не вездѣ офицеры таковы? – спросилъ Рославлевъ.

Въ Турцiи были буйные до нѣкоторыхъ поръ… – вспомнилъ Салабинъ. – Даже у нѣмцевъ полковникъ Штауффенбергъ съ генералами…

Ирина явно заскучала отъ обострившейся дискуссiи.

Простите, господа, – она съ видимымъ удовольствiемъ всегда произносила это слово, – господа, но мнѣ кажется, мы нарушаемъ регламентъ. Или я не права?

Вы всегда поспѣваете вовремя, дорогая Ирина Анатольевна! – вздохнулъ князь.

Такъ что остаётся? Выходить на улицы? – спросилъ Салабинъ. – Были уже «русскiе марши» – всё безъ толку.

Остаётся ждать, когда клюнетъ жареный пѣтухъ! – поднялъ плечи Красовъ.

Кого онъ клюнетъ? Горби былъ съ ускоренiемъ, а Медвепутъ – постепенный… Температура медленно растётъ, лягушка сама не замѣтитъ, какъ будетъ сварена!..

Ой! – воскликнула Ирина. – Мы что, за этимъ сюда пришли? Мужчины, эти ваши актуальныя новости – вотъ! – она показала на горло. – Давайте говорить о вѣчномъ!..

Это о чёмъ же? – спросилъ Салабинъ. – О любви?..

Вотъ именно!

Глаза у Рославлева сверкнули – а можетъ, даже увлажнились:

Да о любви – не всё ли уже сказано?

Любовь… любовь… – пробормоталъ Красовъ. – Теперь что только не назовутъ этимъ словомъ! Съ этимъ же словомъ лепятъ на столбахъ номера телефоновъ и ценники. Это похоже на патрiотизмъ у президента. Онъ считаетъ, что это идея, и её надо выучить. Но мы-то знаемъ, что это чувство!.. И это – чувство любви!

А для Виннеръ-Пуха – идея, потому что онъ юристъ! – замѣтилъ Рославлевъ.

Пошедшiй въ юристы, по его же словамъ, чтобы попасть въ КГБ! – ѣдко вставилъ Салабинъ.

Такъ ещё въ Среднiе Вѣка, – возвысилъ голосъ Красовъ, – раввины призывали своихъ идти въ лѣкаря и въ юристы! И вотъ теперь имѣемъ, что имѣемъ!

Ирина обезкураженно переводила взглядъ съ одного мужчины на другого.

Настоящая любовь – это… – началъ Салабинъ и тут же осёкся. Онъ чувствовалъ нѣкое стѣсненiе, и въ памяти возникли слова великаго идеалиста Че Гевары: «Рискую быть осмѣяннымъ, но скажу…» Тѣмъ не менѣе онъ продолжилъ:

Настоящая любовь – всегда безотвѣтная. Нераздѣлённая. Или невысказанная…

И въ наступившей тишинѣ добавилъ:

Или – взаимно платоническая.

Черезъ нѣсколько секундъ Ирина всплеснула въ ладоши и проговорила:

Тишина – какъ ангелъ пролетѣлъ… Но почему никто не возразилъ Геннадiю? Ты проповѣдникъ, что ли? Ты за любовь какъ у Iоанна Кронштадтскаго?

А ты откуда знаешь? – удивился Салабинъ.

Та подбоченилась:

Женщины много чего знаютъ!

Рославлевъ прокашлялся:

То, что говоритъ Геннадiй Серафимовичъ, въ какой-то мѣрѣ справедливо, въ какой-то степени вѣрно. Но повторюсь: о любви уже столько сказано, уже столько написано!.. А вотъ о грозномъ будущемъ мало кто рѣшается говорить. Тема эта страшная…

Глаза Ирины округлились: она подумала о неизбѣжной старости.

…потому что, – продолжилъ князь, – потому что мы живёмъ въ безумно перегруженномъ мiрѣ… Чѣмъ перегруженномъ? Информацiей, тёмной энергiей, ядами, ложью – всё это копится до извѣстнаго предѣла, намъ не извѣстнаго, то есть до неизбѣжнаго конца. Такъ уже было не разъ на Землѣ… Всевѣды, астрологи, палеонтологи, астрофизики и ясновидцы сходятся въ томъ, что сейчасъ на Землѣ существуетъ второе или третье человѣчество и мы находимся на порогѣ, можетъ быть, четвёртаго… Дѣло не въ порядковой цифрѣ, а въ томъ, что когда-то былъ Всемiрный Потопъ, теперь ожидаютъ Всемiрнаго Пожара…

Ну какъ тутъ не выпить! – воскликнулъ Красовъ и сталъ разливать вино по бокаламъ.

Ахъ, до чего застольныя рѣчи хорошiя!.. – простонала Ирина.

Вы пѣйте, пѣйте, господа!.. – ободрилъ её Рославлевъ. – А я продолжу, съ вашего позволенiя… Замѣчали ли вы, какiя лица сейчасъ у младенцевъ отъ года и старше?.. Раньше въ Россiи, разсказываютъ, да и гдѣ угодно – было много капризныхъ, упрямыхъ, истеричныхъ дѣтей. Теперь я такихъ не вижу! Вообще! Я вижу чудныхъ созерцателей – спокойныхъ, любопытныхъ, изучающихъ… Они уже будущему человѣчеству принадлежатъ – тому, которое уцѣлѣетъ для будущей жизни, послѣ того какъ… – тутъ Рославлевъ, будто принюхиваясь, пошевелилъ ноздрями, – какъ скончается мiръ ФРС Америки и россiйскихъ уголовнокомандующихъ… Англосаксы ничуть не меньше… даже больше криминальны, но якобы освящены вѣковой исторiей своихъ преступленiй!.. М-да! только дѣло въ томъ, что мiръ всё болѣе сливается, интергрируется въ одну нераздѣлимую мерзость – и тѣмъ приближаетъ свой конецъ. Но въ глазахъ у младенцевъ, въ изучающемъ взглядѣ ихъ я вижу будущее человѣчества, зародышъ будущей жизни, которая достойна уцѣлѣть. А мы съ вами, мои любезные, уйдёмъ – и останемся, если угодно, только въ памяти у Создателя… въ картѣ памяти Его компьютера…

Краснó сказано! – воскликнулъ Красовъ, пряча своё смущенiе. – Кому ещё краснаго?..

А вы, Дмитрiй Михайловичъ, надѣюсь, приготовите къ слѣдующей встрѣчѣ вашъ альтернативный докладъ, представите ваши возраженiя.

Мнѣ нечего возразить вамъ, Пётръ Николаевичъ, – старательно-членораздѣльно произнёсъ Красовъ. – Я могу о прошломъ разсуждать и… о причинахъ настоящаго съ будущимъ, то есть новой смѣны человѣчества… но возражать, будто ея не будетъ, – не могу.

Остатокъ вечера и застолья, впрочемъ – недолгiй, прошёлъ по преимуществу въ молчанiи. Умы переживали услышанное, желудки усваивали поглощаемое, Красовъ твёрдой рукой разливалъ… Только князь почти не прикасался къ ѣдѣ и не отставалъ только въ питiи.

 

* * *

Эге!.. – сказалъ Красовъ, выражая общее чувство, когда всѣ вышли въ вестибюль и увидѣли ливень за стеклянной дверью.

Красовъ съ Рославлевымъ зашептались: у нихъ не было съ собой зонтиковъ.

А я – съ зонтикомъ, умница Ирочка! – похвалилась Ирина.

Салабинъ смотрѣлъ молча, и она встрѣтила его взглядъ.

Пу пáс хори́с агáпи, сты ни́хта сты врохи́*? – нараспѣвъ произнёсъ Салабинъ, глядя въ сѣро-голубые глаза бывшей ненаглядной (или такъ ему думалось).

Досталъ уже со своимъ греческимъ! – бросила въ сердцахъ Ирина.

Когда?! Я съ тобой по-гречески не баловался!

Но всѣмъ извѣстно, чѣмъ ты увлекаешься!

Подошли Красовъ и Рославлевъ.

Мы съ Дмитрiемъ Михайловичемъ попутчики, сейчасъ вызываемъ такси, а васъ съ Ириной Анатольевной можемъ доставить къ ближайшему метро.

Спасибо большое, Пётръ Николаевичъ, но до ближайшаго мы ужъ какъ-нибудь не промокнемъ, и зонтъ есть у насъ! – нѣсколько съ обидой проговорила Ира.

Спасибо, князь, но мы рѣшили тоже ѣхать на такси, – сказалъ Салабинъ, съ телефономъ наготовѣ.

Такъ опять произошла имитацiя соединённости Ирины и Салабина. Красовъ и Рославлевъ откланялись.

Въ машинѣ онъ и она сидѣли молча, глядя передъ собой или въ затылокъ водителя.

На улицѣ Фёдора Углова, то бишь – пока Ленсовета, они вышли оба, поскольку Салабинъ думалъ возвращаться на метро, а «Звѣздная» – вотъ она, рядомъ.

Чтò я тебѣ хочу сказать, безъ свидѣтелей, – произнесла Ирина, глядя въ сторону. – Не настоящая твоя любовь!

Онъ коротко глянулъ на неё, потомъ сталъ смотрѣть вдоль ея улицы – словно тамъ надѣялся найти отвѣтъ.

Ирина топнула ногой, отошла на два шага и оглянулась:

Молодой человѣкъ, вы идёте или не идёте?!

Салабинъ пошёлъ на этотъ зовъ, какъ приговорённый.

Въ квартирѣ, когда за нимъ защёлкнулся замокъ, онъ съ глупѣйшимъ видомъ спросилъ:

А гдѣ Юля?

Ему на губы легла ея ладонь, затѣмъ она стала разстёгивать ему рубашку…

 

… … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … …

 

…Всё было будто бы не съ нимъ, а съ кѣмъ-то притворившимся, что онъ Салабинъ. Ирина была тоже не Ирина, а кто-то дерзкая, хохотавшая, пищавшая… щипавшая его подъ своё мяуканье и хохотъ… Потомъ онъ провалился въ сонъ, но и въ сонномъ мозгу дрожащiя химеры продолжали пляску тѣней.

Подъ утро онъ сталъ одѣваться… Ирина похрапывала во снѣ. Когда-то онъ жертвовалъ недѣлями ради одной ночи или дня съ ненаглядной, теперь же мiръ перемѣнился и не стоилъ ломанаго гроша.

Крадучись, какъ воръ, онъ пошёлъ къ выходу, отжалъ язычокъ замка и вышелъ на площадку лестницы. Снаружи удерживать защёлку было нéчѣмъ: она оглушительно лязгнула.

Не успѣлъ онъ свернуть на ступени, чтобы ссыпаться внизъ, какъ дверь опять распахнулась, въ проёмѣ показалась взлохмаченная голова Ирины и хрипло пропѣла строку изъ давней пѣсни:

Не настоящая у нихъ любовь!.. Ха-ха-ха!

И дверь захлопнулась.

 

Часть третья

 

Снова дождь; подъ этимъ дождёмъ идутъ Красовъ и Салабинъ. Красовъ возмущёнъ:

Совсѣмъ стало невозможно судить о новостяхъ и статьяхъ «экспертовъ» по ихъ заголовкамъ!.. Теперь политика редакцiй – дать заголовокъ пострашнѣй или съ душкомъ, а по прочтенiи оказывается совсѣмъ не то, что обѣщалъ заголовокъ.

Ну а видеоролики – ты бы посмотрѣлъ!.. Заголовки – просто обманъ! «Путинъ далъ приказъ!» Да что онъ можетъ дать! Смотришь роликъ – нѣтъ приказа, только жвачка журналюги. «Вашингтонъ въ истерикѣ послѣ словъ Путина!» А нѣтъ ни словъ, ни истерики: экспердъ разсуждаетъ, гдѣ вѣроятнѣе встрѣча Путина съ Обамой – въ Японiи или, наоборотъ, въ Финляндiи…

Зачѣмъ и кто это дѣлаетъ? – удивляется Красовъ, живущiй съ библiотекой, но безъ компьютера. (На этомъ сходство ихъ со Свѣтовымъ кончается.)

Тутъ прицѣлъ, мнѣ кажется, двоякiй… Тѣ, кто читать не умѣетъ и не любитъ, дальше заголовка не пойдутъ, да и роликъ до конца смотѣть не будутъ: плюнутъ и рукой махнутъ, но побѣгутъ голосовать за мейвейпутовъ. Но, клюнувъ на заголовокъ, такъ или иначе увидятъ и услышатъ рекламную вставку. Ради денегъ это дѣлается.

«Не обманешь, не продашь!» Это я ещё маленькимъ слышал. И сталъ думать, что правду найду въ философiи… То бишь истину – алетéйю.

Не знаю, какъ это слово звучало у древнихъ грековъ, – отвѣчаетъ Салабинъ, – а современные произносятъ: али́θья… αλήθεια. А неправда бываетъ нечаянной, бездумной, – и Салабинъ сбивается съ шага, отступая въ сторону: – Да вотъ хотя бы дождевые черви… Несправедливо ихъ называемъ! Что у нихъ общаго съ дождёмъ? Напротивъ, дождь выгоняетъ ихъ на свѣтъ и на смерть подъ ногами горожанъ…

Въ городѣ имъ плохо! – соглашается Красовъ.

Всѣмъ плохо въ городѣ, – подтверждаетъ Салабинъ. – Плохо деревьямъ, людямъ, букашкамъ…

Но дача – это колоссальная проблема. Ещё и налоги повышаютъ!

Въ современномъ городѣ чиновникамъ хорошо! – продолжаетъ своё Салабинъ. – Но чиновникъ… онъ и въ Африкѣ чиновникъ!

Бездумной, заученной неправды, о которой ты, Гена, говоришь – у насъ на каждомъ шагу… Вотъ, казалось бы, разумный публицистъ и патрiотъ… И что онъ пишетъ? «Почему мы играемъ по правиламъ Запада?» Это мы играемъ?! Это они играютъ! Они!

Только людямъ надо сказать, кто такiе они.

Конечно! Но для начала надо перестать бездумно говорить, будто это мы «играемъ»!.. Насъ никто не спрашиваетъ. Потому что кстуцыя, какъ произносилъ это слово государственный преступникъ Ельцинъ, – одинъ наглый обманъ, а мы – якобы источникъ якобы власти – просто лохи.

Мы источникъ ихъ благополучiя, – отвѣчаетъ Салабинъ и протягиваетъ на прощанье руку.

Оставаясь одинъ, человѣкъ остаётся одинъ на одинъ съ болѣзнями человѣческаго разума. Съ умомъ-то, кажется, всё въ порядкѣ: человѣкъ многое умѣетъ, многому научился. А вотъ разумъ, коллективный – особенно сильно хромаетъ, да ещё его намѣренно бьютъ по головамъ, по площадямъ…

Едва переступивъ свой порогъ, онъ слышитъ трель телефона и нисколько не сомнѣвается: это Свѣтовъ.

 

* * *

Свѣтову нужно, чтобы Салабинъ прiѣхалъ и далъ ему совѣтъ по поводу письма отъ Марочкина изъ Америки. Это имя упоминалось всегда мимоходомъ: давнiй прiятель Свѣтова, ещё до perestroïki эмигрировавшiй по галахическому* праву, а теперь профессоръ русскаго слова въ американскомъ университетѣ. Салабинъ же, въ свою бытность въ негосударственной Гуманитарной академiи, видѣлъ этого Марочкина, посѣтившаго академiю въ качествѣ заморскаго русскаго писателя.

Когда-то, въ концѣ страшныхъ 90-хъ, Марочкинъ выдѣлилъ Свѣтову двѣ тыщи баксовъ на первое изданiе перваго толстаго тома Николая Клюева, коего Свѣтовъ былъ составителемъ и комментаторомъ, такъ что въ жизни Павла этотъ Марочкинъ былъ человѣкомъ не случайнымъ и даже значительнымъ. Теперь, однако, Свѣтовъ лелеялъ на Марочкина обиду: однажды, когда Виталiй позвонилъ изъ-за океана (а звонилъ онъ таки частенько), то на замѣчанiе Павла – что жъ ты, молъ, не прiѣзжаешь? – отвѣтилъ кратко – «а къ кому прiѣзжать-то?». Это при томъ, что здѣсь похоронена мать эмигранта и здѣсь же онъ самый – Павелъ Свѣтовъ, «другъ твой ситный, чёртъ побери»! Но это восклицанiе достаётся Салабину – вмѣсто Марочкина.

Я прочту его письмо, – говоритъ Свѣтовъ. – Вотъ послушай!..

Марочкинъ сообщаетъ, что вышелъ на пенсiю и переѣхалъ на крайнiй западъ Штатовъ, въ Сiэттлъ, – это во многихъ отношенiяхъ выгоднѣе для жизни, для покоя и для сочинительства. Далѣе онъ дѣлится семейными новостями, замужествомъ дочери, своимъ избранiемъ въ какой-то общественный совѣтъ русскоязычной общины и другими лѣстными для него событiями.

Хотя бы для проформы спросилъ: а ты-то какъ, Паша? – трясётъ гривой Свѣтовъ и вперяетъ въ Салабина испепеляющiй взоръ.

Помнится, ты что-то говорилъ о его какомъ-то комплексѣ, переживалъ онъ отчего-то… – скребётъ затылокъ Салабинъ.

Да, онъ признавался, когда бывали мы взаимно откровенны, что его еврейство – это его проклятiе, пока онъ въ Россiи…

А! Ну, понятно, быть русскимъ тамъ, среди эмигрантовъ – конечно же, проще!..

Какъ ты думаешь, что ему отвѣтить?.. И отвѣчать ли вообще?

Салабинъ удивлённо пожимаетъ плечами.

Тебѣ написано, тебѣ и рѣшать!

Свѣтовъ съ минуту сопитъ, потомъ объявляетъ:

Не буду ничего отвѣчать! Рѣшено! Тема закрыта!

Присутствiе Салабина, хотя бы молчаливое, стало Свѣтову катализаторомъ для созрѣвавшаго рѣшенiя.

Забѣгая вперёдъ, надо сказать, что тема «тѣсенъ мiръ» не исчерпывалась только тѣмъ, что у Салабина тоже хранилась визитная карточка Марочкина. Очень скоро на питерскомъ Международномъ книжномъ салонѣ онъ сведётъ знакомство съ хозяйкой одного издательства, Любовью Иннокентьевной, и когда принесётъ ей свою рукопись, та объявитъ, что отдаётъ её на судъ «питерскому критику, съ которымъ сотрудничаетъ» – Павлу Свѣтову.

Ну, не знаю, насколько онъ критикъ, – неосторожно высказался Салабинъ, – что книговѣдъ и буквоѣдъ – это да!

Но только годъ или два спустя выяснилось, что Любовь Иннокентьевна работала въ издательствѣ той самой академiи и въ то самое время, когда преподаватель аглицкаго языка и французской фонетики Салабинъ слушалъ тамъ лекцiю профессора Марочкина, изъ которой ничего не запомнилъ.

 

* * *

Россiйская имперiя обвалилась за отсутствiемъ консервативной культурной политики, особенно въ части политики информацiонной. Советскiй Союзъ рухнулъ изъ-за ханжества верховъ, боязни правды и отсутствiя отечественной культурной политики – когда превозносился интернацiонализмъ для русскихъ. А сами интернацiональные товарищи, коихъ не успѣлъ повыбить товарищъ Сталинъ, успѣшно создавали дефицитъ ширпотреба (словцо это сочинили тоже они) и нашёптывали отвращенiе къ существующему строю.

Теперь осыпается россiйская федерацiя – по причинѣ, въ первую очередь, антикультурной политики режима. Какъ говоритъ нашъ Салабинъ, транслитерируя Пучина, въ россiйской федерацiи дзюдо, пива и футбола культура исчерпывается футболомъ, пивомъ и дзюдо. Плюсъ явная слабость пърезыдента къ художественной гимнастикѣ. Правда, ходъ времени неумолимъ – мы всѣ старѣемъ, особенно презыдентъ: велико и тяжко ты, бремя отвѣтственности, – да и бремя безотвѣтственности бываетъ не легче!

Конечно, дѣло не в одной швыдкультурной политикѣ власть имущихъ; читатель, особенно страдающiй отъ невыплатъ заработной платы или размѣнявшiй пятый десятокъ и обивающiй пороги въ поискахъ работы, справедливо возмутится: всё зло въ экономической политикѣ!.. И это почти справедливо: почти всё зло… Но начиналось обрушенiе всегда одинаково: со сдачи врагу отечественной культуры, языка, информацiонныхъ средствъ.

Но уже и тутъ проявилъ себя прогрессъ: если послѣднiй царь былъ достаточно наивенъ, советскiе правители – достаточно малокультурны, то постсоветскiе – откровенно антикультурны. Постмодернъ, съ одной стороны, и содержательные смыслы, съ другой – это антиподы, какъ говоритъ философъ Красовъ, по опредѣленiю.

Сначала оглушаютъ мозги, потомъ очищаютъ карманы. Потомъ снимаютъ съ жертвы показанiя – и умываютъ руки въ судѣ. А судей теперь не выбираютъ, теперь ихъ назначаетъ гарантъ народнаго счастiя!

Какъ ты сказалъ? – спрашиваетъ, будто очнувшись, Дмитрiй Красовъ. – Дзюдо, распила и футбола?..

Онъ хочетъ расхохотаться, но не получается. А Салабинъ молча признаётъ, что съ распиломъ оно крѣпче, чѣмъ просто съ пивомъ. Съ пивомъ – это kulturpolitik, а съ распиломъ – полный альбацъ!.. или абзацъ… оба слова – отъ этихъ, отъ пришельцевъ, добермановъ-снэтчеровъ.

Прежде чѣмъ сѣсть за столъ, они блуждаютъ по Елагину острову. Но вотъ объ этомъ лицѣ, котораго, можетъ, и не существуетъ вовсѣ, возникъ, по опредѣленiю Красова, «базаръ», въ которомъ приняла вдругъ заинтересованное участiе Ирина Анатольевна.

«Какъ она узнала о собранiи? – недоумѣваетъ Салабинъ. – Не отъ меня, это точно. А отъ кого? Кто ей позвонил? Не иначе – Рославлевъ. Питаетъ слабость?..»

 

СКАЗКА САЛАБИНА

 

Часть первая

Позвонилъ Красовъ и спросилъ Салабина, слышалъ ли тотъ о несчастiи, постигшемъ ихъ дальняго знакомаго – успѣшнаго доктора философiи. Нѣтъ, отвѣтилъ Салабинъ.

Отъ женщины изъ философскаго кружка, посѣщаемаго Ардальоновымъ и даже иногда докладчикомъ Красовымъ какъ докладчикомъ, Дмитрiй узналъ, что у профессора Пустóзея умеръ сынъ – утонулъ на отдыхѣ за границей.

Боже!.. Я зналъ этого Колю школьникомъ, когда мы были съ Пустозеемъ сосѣдями!

А вы были сосѣдями?

Да, на Долгомъ озерѣ, въ лихiе 90-е.

Съ тѣхъ поръ Николай, по примѣру отца, тоже защитилъ диссертацiю и сталъ доцентомъ философской кафедры. На отцовской ли кафедрѣ, они не знали. И теперь вотъ – нá тебѣ…

Онъ вѣдь былъ крепкимъ, спортивнымъ парнемъ… – продолжалъ Красовъ, – вмѣстѣ съ папой ходилъ на тренировки…

Ихъ бесѣда перешла къ разрозненнымъ, распавшимся воспоминанiямъ: какъ странно… неужто… а и въ самомъ дѣлѣ – неисповѣдимы пути…

Черезъ день-другой Красовъ позвонилъ съ уточненiемъ: младшiй Пустозей умеръ не теперь, а пять лѣтъ назадъ – отъ инфаркта во время купанiя.

И Салабинъ вдругъ ощутилъ ударъ внезапнаго прозрѣнiя – сумбурная мозаика прошлаго, какъ въ калейдоскопѣ, скинулась въ картину закономѣрностей, а высказать ихъ – нѣмѣетъ языкъ: они превосходятъ тебя и твоё пониманiе… Больше они съ Красовымъ не пускались въ разсужденiя: всѣ извѣстныя мелочи и подробности встали каждая на законное мѣсто.

Будущiй успѣшный профессоръ Пустозей прiѣхалъ штурмовать науку изъ лѣсостепной россiйской глубинки; оттуда философiя представлялась ему особенно престижной и плѣнительной. Въ эпоху советской утопiи эта дисциплина относилась къ числу идеологическихъ, и потому провластно номенклатурныхъ.

Салабинъ впервые увидѣлъ Пустозея въ старомъ Домѣ писателей на Шпалерной, во дворцѣ Шереметева, куда привлёкъ его советскiй прозаикъ Егоръ Гамовъ, – Домъ писателей, само собой, былъ имени Маяковскаго. Тогда совсѣмъ ещё нестарый профессоръ Пустозей былъ цѣннымъ для Гамова участникомъ семинара, поскольку умѣлъ оформлять практическiя рекомендацiи наставника Гамова въ звонкiя формулы учёности – съ привлеченiемъ ди́скурса, корреляцiй и цитатъ отъ Альбера Камю до Декарта и Гуссерля.

Спустя годы, Салабинъ узналъ уже отъ Красова, какъ аспиранты-философы добывали себѣ пропитанiе, работая операторами газовыхъ котельныхъ и дворниками въ музеѣ Петропавловской крѣпости. Операторами брали питерскихъ, а дворниками – иногороднихъ. Тутъ же вспомнился Салабину фельетонъ, читанный въ «Ленинградской правдѣ», – о судебной тяжбѣ за жилую площадь, предоставленную Петропавловской крепостью бывшей женѣ профессора Пустозея съ ея дочерьми… э… дочерьми, стало быть, и профессора тоже. Ко времени этой публикацiи Салабинъ и Пустозей уже были товарищами по кружку Егора Гамова. И новую семью профессора Салабинъ зналъ уже по-сосѣдски, о прежней и слыхомъ не слыхалъ, поэтому никакихъ между ними словъ на тему фельетона не прозвучало.

А нѣсколько лѣтъ спустя разсказали Салабину исторiю одного юбилейнаго банкета… Исторiя эта дошла до него, поскольку знатная часть гостей банкета относилась къ тѣсному мiру городскихъ графомановъ. Одинъ такой ораторъ, величая юбиляра, не преминулъ сообщить присутствующимъ, что онъ лично уже всего достигъ, получилъ всѣ мыслимыя званiя, о которыхъ мечталось, издалъ столько-то книгъ съ золотымъ обрѣзомъ, изъ коихъ двѣ уже стоятъ въ Кремлѣ у перваго лица – короче, жизнь удалась, чего онъ искренне желаетъ и «нашему дорогому юбиляру» – и на этой доброй нотѣ ораторъ хлопнулся замертво у микрофона… Чего только въ жизни не бываетъ! Только юбиляром-то былъ не кто другой, какъ профессоръ Пустозей. «Развѣ это не знакъ?» – спросилъ тогда себя Салабинъ, выслушавъ эту исторiю.

По-сосѣдски бывая у Пустозеевъ, онъ даже разъ или два послужилъ учёной мадамъ Пустозей переводчикомъ и оформителемъ англоязычныхъ анкетъ и писемъ. Дама была спецiалистъ по «русскому» декадансу, офицiально извѣстному какъ «Серебряный вѣкъ русской поэзiи» (а у Салабина съ Красовымъ – подъ именемъ «серебристой плесени»), и ей предстояла поѣздка въ одинъ азiатскiй университетъ для чтенiя курса лекцiй. А теперь выясняется, что Коля Пустозей погибъ пять лѣтъ назадъ; выходитъ, профессоръ Пустозей, надписывая недавно Красову и Салабину свой послѣднiй рóманъ, уже былъ осиротѣвшимъ отцомъ. Салабина окатило ощущенiе неправдоподобiя… Ему казалось невозможнымъ писать что-либо въ родѣ той книги, которую получили они съ Красовымъ, послѣ такого прикосновенiя судьбы.

Жена говоритъ, что романъ такой же невразумительный, какъ и его названiе, – сказалъ Красовъ. – Самъ я ещё не читалъ.

А я пытался, но продолжать не буду, – отвѣтилъ Салабинъ. Его удивляло, что человѣкъ, получивъ отъ провидѣнiя подзатыльникъ, пишетъ нелѣпую ахинею (это ещё ладно! – допустимъ, это бѣгство отъ дѣйствительности), но рѣшается издавать её за счётъ субсидiи изъ городского бюджета (и это пусть!) – но ещё заботится уснастить обложку хвалебными глупостями отъ городскихъ пустозвоновъ – полуписателя-полурокера, графомана-блогера и кого-то ещё изъ прошлыхъ знакомцевъ Салабина… И разъ ужъ пошёлъ о Пустозее разговоръ, то Красовъ сообщаетъ, что Пустозей лишился кафедры (больше не завѣдываетъ).

Либеральная лафа прохудилась! Въ «герценовскомъ университетѣ» были кафедра философiи – это разъ, и кафедра философiи человѣка – это два! Какъ тебѣ это нравится? А теперь человѣчью философiю ампутировали!

И Красовъ беззвучно колышется въ смѣхѣ. А въ Салабинѣ поселяется тревожное удовлетворенiе – оттого, что онъ кое-что понялъ про земныя наши судьбы: изъ того знанiя о насъ, что бытуетъ въ иныхъ временахъ и пространствахъ.

 

* * *

Рославлевъ ведётъ перепись всѣхъ – хотя врядъ ли всѣхъ! – преступленiй режима, но хочетъ, чтобы кто-то въ родѣ тебя придалъ его матерiаламъ связную литературную форму…

Салабинъ удивлённо посмотрѣлъ на Красова:

И гдѣ это можетъ пригодиться? Не въ Гаагскомъ же трибуналѣ!

Я согласенъ, что въ небесномъ трибуналѣ всё и такъ извѣстно, всё учтено. Но человѣкомъ движетъ интуицiя, предчувствiе: авось и у насъ оно сработаетъ, авось и мы доживёмъ и увидимъ. Хотя на землѣ совсѣмъ не тотъ к.п.д. судопроизводства!

Я зналъ людей, одержимыхъ идеей неотвратимости суда… Мой отецъ былъ изъ такихъ. Одни собирали и копили выпуски «Огонька» Коротича, умножавшаго грѣхи сталинизма; другiе вели учётъ преступленiй перестройки… А была ещё такая советская мода: строятъ школу или домъ пiонеровъ – закладываютъ въ краеугольный камень капсулу съ торжественнымъ посланiемъ къ потомкамъ. Вотъ и съ этимъ матерiаломъ, я думаю, такой же будетъ эффектъ. Допустимъ, что это мы и есть СКР, но судебной власти у насъ нѣтъ и службы исполненiя наказанiй тоже нѣтъ.

Красовъ вздохнулъ:

Ну, смотри самъ. Лично я этой просьбѣ Рославлева сочувствую. Человѣкъ утѣшается тѣмъ, что ляжетъ въ родную землю при любыхъ обстоятельствахъ – бреннымъ тѣломъ или сизымъ пепломъ, но, пока судъ да дѣло, онъ сидѣть сложа руки не можетъ…

«Да нѣтъ ни суда, ни дѣла!» – сказалъ себѣ Салабинъ, а вслухъ возразилъ:

Да, мы всѣ дѣлаемъ что-то своё, но нѣтъ человѣка – Гермогена, Минина или Пожарскаго, кто сдѣлалъ бы необходимое для всѣхъ…

Человѣка – нѣтъ пока… – и Красовъ поднялъ палецъ къ потолку: – Но есть Тотъ, Кто…!

И лицо философа было такимъ, что Салабинъ невольно посмотрѣлъ вверхъ, куда указывалъ Красовъ…

Принявъ эти слова въ качествѣ напутствiя, Салабинъ взялъ матерiалы Рославлева, соединилъ со своими и принялся за работу. И вотъ что получилось.

 

* * *

А ничего не получилось – и не могло получиться, кромѣ разрозненныхъ мыслей безъ опредѣлённаго рѣшенiя и тѣмъ паче безъ приговора.

Началъ Салабинъ издалека, какъ заправскiй дилетантъ и диссертантъ, изъ которыхъ складывается современный бюрократъ – и почти тѣмъ же канцелярскимъ слогомъ:

«Прогрессъ человѣчества осуществляется тайной беззаконiя и Божьимъ долготерпѣнiемъ – черезъ смѣну цивилизацiй, чередой катастрофъ. Говорятъ, что планета сейчасъ наканунѣ пятой смѣны человѣчества. Въ семидесятыхъ годахъ ХХ вѣка англосаксонская цивилизацiя подошла къ своей гибели, но сумѣла обманомъ, блефомъ и подкупомъ сдѣлать своимъ доноромъ Русскую Евразiю – тѣмъ самымъ на четверть вѣка отсрочила свой конецъ. Англосаксонской мы называемъ её условно: съ неменьшимъ основанiемъ её можно считать левантинской или, по духу торгашества, левантинско-карфагенско-финикiйской».

«Мантра античныхъ римлянъ, что “Карфагенъ долженъ быть разрушенъ”, въ духовномъ смыслѣ не осуществилась; отъ Карфагена только физически остались одни руины. Тогда сроки четвёртаго человѣчества ещё не были исчерпаны, а крайнюю мерзость и метастазы капитализма мы наблюдаемъ только сейчасъ. Поэтому переломъ, или кризисъ, или крушенiе мiра – уже смотритъ намъ безъ пощады во всѣ глаза.

Но горе тѣмъ, черезъ кого это наступитъ, какъ сказано въ Писанiи. Объ этихъ-то мёртвыхъ душахъ и поговоримъ…»

Нѣкто подъ оперативнымъ псевдонимомъ «Горби», геростратъ изъ геростратовъ, до сихъ поръ неподсуденъ – ради Страшнаго Суда Небеснаго…

Тотъ же, кому отъ Горби перешли усечённыя бразды и осквернённыя регалiи… какъ и послѣдовавшiй за нимъ бичъ Божiй…

Но приступъ тошноты помѣшалъ Салабину продолжить… Да и вертѣлась вокругъ, дразнилась, какъ моль, и ускользала изъ рукъ простая знаменитая заповѣдь: «Не судите, да не судимы будете!..»

И вспомнилось Салабину, какъ форумчане «Русскаго Неба» молились о концѣ этого постъ-Ельцина, наступившаго на раздавленное Отечество, какъ самъ Геннадiй мечталъ-изобрѣталъ способы расправы съ этимъ двуликимъ Янусомъ. Съ пьедестала ханжества насъ опрокинули въ яму цинизма, и всталъ надъ ямой новый силуэтъ, почти свѣтлый ангелъ, съ плёткою въ рукѣ и пѣньемъ изъ косого рта…

 

Геннадiй отвергъ первоначальный планъ излагать бiографiю силуэта – то есть перечислять всѣ преступленiя его противъ случайной родины и противъ чуждаго ему народа: это будутъ всего лишь цифры уничтоженныхъ фабрикъ и заводовъ, закрытыхъ школъ и больницъ и, какъ утверждалъ покойный Борисъ Абрамычъ, взорванныхъ домовъ; ему стало интереснѣе проникнуть въ шкуру этого существа и воспроизвести его мысли, страхи и мелкiе, какъ онъ самъ, расчёты.

Поэтому не столь важно выяснять, за что силуэтъ, представлявшiй собою номенклатурную тѣнь и не имѣющiй видимыхъ свойствъ, былъ отчисленъ въ резервъ той организацiей, погоны и «корочки» которой носилъ: узнавъ его невидимыя свойства, мы всё поймёмъ… Да и такъ ли ужъ они невидимы? Когда Салабинъ проникъ во внутреннiй мiрокъ изслѣдуемаго силуэта, онъ содрогнулся отъ ледяного нечеловѣческаго холода… и готовъ былъ оплакать эту падшую душу.

Какъ – онъ жалѣетъ не погубленную Родину, а ея врага и губителя?! Не сýдитъ его – а жалѣетъ?..

Но развѣ Ты не съ Россiею, нашъ Богъ Всемогущiй? Развѣ не по Твоему попущенiю пришёлъ сей супостатъ? Развѣ мы не заслужили его появленiе? Не безъ нашего ли соучастiя сотворёнъ сей кумиръ?

А съ такъ называемымъ народомъ всё просто и всё схвачено. Главная опасность – это русскiе, когда свободны и организованы. Но ни того, ни другого у нихъ не будетъ. Мы не позволимъ. Ха-ха… Гайдаръ обмолвился – и пресса сообщила, что въ новой Россiи у русскихъ нѣтъ перспективы… Всѣ схавали – не подавились. Ошибки Николая Второго я не повторю, СМИ будутъ у меня въ кулакѣ, оппузицiя – на довольствiи… Не ты, Борисъ Абрамычъ, меня ставилъ, не ты – и что мнѣ дѣлать, не диктуй.

И народъ, точнѣе – населенiе, меня не знаетъ; послѣ Горби съ Кашпировскимъ умъ народа за разумъ электората зашёлъ – умъ за разумъ зашёлъ и, дастъ Богъ, оттуда не выглянетъ.

Кто правъ – народъ или рейтингъ? Вопросъ риторическiй: смотря кому – кого и что поручишь.

Партiю пенсiонеровъ упразднили, но реально она существуетъ. Господь её сокращаетъ, но Онъ же её и пополняетъ. Мнѣ это не переиграть; даже если повысить пенсiонный возрастъ, то вырастетъ только безработица… Анъ нѣтъ, не только: бюджету облегченiе! и Олигархишкамъ на молочишко…

Подсчитаемъ – и сразу послѣ выборовъ повысимъ… Возрастъ имѣю въ виду. Да такъ, чтобы задѣлать резервъ на попятный. Начнётся бурленiе, выскажутся мои совѣтники изъ оппозицiи (такiе для стабильности нужны) – и добрый мудрый царь подкорректируетъ Гоздуму. Надо почаще говорить «мы»: намъ нельзя, мы должны и т. д. Непопулярныя рѣшенiя – хорошiй способъ создавать «резервы» для «улучшенiя»… Въ советское время такъ и говорили: есть ещё резервы, т. е. недостатки. Вотъ Валентина Шепетинко въ Питерѣ распорядилась, втихую, чтобы медики не спасали семидесятилѣтнихъ и старше… Молодчина! Дай Богъ ей дожить до Андрѣя Первозваннаго, котораго ей обязательно вручу! Теперь въ Москвѣ пусть окармляетъ (или окормляетъ? – спрошу у патрiарха* СовФедъ! Умница, заслужила!

Правовое государство, правовое государство… Короче, морозили глупость несусвѣтную. Государство и право – это цѣлая отдѣльная дисциплина на юрфакѣ. Это практически тождество, недаромъ пишется черезъ и. А произносится черезъ губу. Но это совсѣмъ другая исторiя…»

Это не совсѣмъ то, чего я ожидалъ, – сказалъ Салабину и Красову Рославлевъ. – Но, несмотря ни на что, читать было интересно. Больно, горько – но какъ будто въ нутро подслѣдственнаго заглянулъ!

Онъ перевёлъ духъ, поднялъ глаза на собесѣдниковъ и спросил:

Какъ, по-вашему, что важнѣе для любой страны: внутреннiй рынокъ или внѣшнiй?

Оба!

А въ нашей теперешней ситуацiи?

Внутреннiй! – не колеблясь, отвѣтилъ Салабинъ.

Почему? – удивился Красовъ.

Потому что внутреннiй рынокъ – это простой народъ, имѣющiй деньги, чтобы покупать… Миллiардеръ купитъ яхту, акцiи, имѣнiе – но не въ нашей странѣ, а за границей. И налогъ тамъ заплатитъ. А нашъ человѣкъ покупаетъ всё нужное здѣсь и поддерживаетъ нужную намъ промышленность. Нашъ человѣкъ финансируетъ развитiе собственной страны.

Отдавая наканунѣ Рославлеву текстъ своей «сказки», Салабинъ сказалъ:

Я забылъ вписать сюда одинъ сакраментальный вопросъ, который хранится въ Интернетѣ и у меня въ памяти съ 2005 года: Есть ли трагедiя у Путина? По какому-то поводу задавалъ его одинъ публицистъ, мнѣ думалось, что по темѣ «она утонула»… Оказалось – нѣтъ, по вопросу невыплаты зарплатъ въ регiонахъ: пърезидентъ высказался въ томъ смыслѣ, что «никакой трагедiи, конечно, здѣсь нѣтъ», но призвалъ подчинённыхъ обращать на это вниманiе.

Да только возъ и нынѣ тамъ! – откликнулся Рославлевъ.

Салабинъ вздохнулъ:

Боюсь, не доживу я до конца «вашингтонскаго конценцуса»…

Рославлевъ увидѣлъ въ этомъ простую игру словами – и ничего не возразилъ.

 

СТРАНА Уа

 

Но гдѣ ты, настоящая война, а не мышиная возня

непризнанныхъ вождей между собою?

Даже на Донбассѣ, сказываютъ, только люди и смерти настоящiя,

а война – не настоящая.

 

Часть первая

 

Ни одна уважающая себя ворона не уронитъ свой помётъ на человѣка – чего не скажешь о голубяхъ. Да и форму одежды вороны блюдутъ неукоснительно, не то что голубиная шантрапа – нахальная, лѣнивая, пресыщенная, пестрó одѣтая…

Потому и живутъ эти голуби только въ городѣ, – продолжаетъ мысль товарища Красовъ. – Иждивенцы! Но дикiе голуби совсѣмъ другiе. Горлицы, по-моему…

Оба сидятъ въ зелёномъ углу на берегу Славянки и нѣжатся на солнышкѣ.

Мнѣ антивирусъ устроил сюрпризъ, – мѣняетъ тему Салабинъ. – Обѣщалъ оптимизировать систему, просканировалъ её – и выдалъ: «Ваша копiя Windows не прошла провѣрку на подлинность. Щёлкните здѣсь – получите свѣденiя о подлинномъ продуктѣ».

Я въ этомъ не разбираюсь, – признаётся Красовъ, немало удивляя Салабина. – А у дочки компьютеръ почти всегда… э… разстроенъ.

Жаль! – говоритъ Салабинъ. – Ты бы обучился – и мы пересылали бы другъ другу интересныя свѣденiя, колоссально экономя телефонные расходы.

Да, конечно! – отвѣчаетъ Красовъ безъ видимаго энтузiазма.

Онъ вышелъ въ этомъ году на пенсiю, которая смѣхотворно мала: изъ-за частыхъ паузъ въ преподаванiи, изгоняемый съ кафедръ, онъ подрабатывал на шабашкахъ и не накопилъ приличнаго офицiальнаго стажа. Спасаетъ жена; она ещё работаетъ, и вообще – добытчица: въ домѣ до весны не переводятся заготовки изъ ягодъ и грибовъ…

(Тутъ Салабинъ не можетъ отдѣлаться отъ ощущенiя, будто онъ уже это «гдѣ-то видѣлъ»: его родная мать – такая же добытчица, кормилица, заботчица, и его отецъ – кабинетный большевикъ-пенсiонеръ, стратегъ и мыслитель…)

А я всякiй разъ отвѣчаю этому Виндовзу, точнѣе – Майкрософту: «На то она и копiя, чтобы не быть подлинной! Ты что – не понимаешь, дурень?» Написали бы хоть экземпляръ, а не копiя – было бы ещё туда-сюда!

А вотъ скажи мнѣ, – проситъ Красовъ, – что такое интерфейс? Реклама съ этимъ словомъ – она меня достала!

Это взаимосвязь… скажемъ, двухъ устройствъ, или связь пользователя съ устройствомъ… Вообще – обратная связь.

Такъ это же вредительство въ чистомъ видѣ! – вскипаетъ Красовъ. – Порча языка!

Чисто птичiй языкъ! – соглашается Салабинъ. – Что говорить, если я, филологъ-англистъ, не всегда понимаю ихъ чириканье! Они съ каждымъ обновленiемъ технологiй изобрѣтаютъ новую терминологiю. Наше слово настроить, приспособить имѣло въ англiйскомъ два или три эквивалента изъ латыни, такъ Майкрософту съ Гугломъ показалось мало: появилось новшество – customize. Но это уже не просто настроить, приспособить – а настроить подъ себя, подъ свои привычки… А если вспомнить, что исходное custom – это не только старофранцузское custum (обычай), но стало у англосаксовъ ещё и таможней – customs, то мнѣ пришлось поднапрячься, чтобы эту ихъ подлость раскусить.

Да, не всякая птица долетитъ до середины Днепра… И не всякiй уважающiй себя политолухъ способенъ обойтись безъ трэнда или кластера… – задумчиво произноситъ Красовъ. И Салабинъ въ тонъ ему говоритъ:

Ваша копiя президента не прошла провѣрку на подлинность…

Красовъ утвердительно фыркаетъ. Потомъ спрашивает:

А тебѣ оно чѣмъ-нибудь грозитъ – это предупрежденiе Майкрософта?

Не знаю. Былъ одинъ показательный случай, какого-то учителя осудили за использованiе пиратской копiи Windows – то ли условно, то ли на годъ общаго режима… Но если что, я имъ скажу, что принципiально подвергаю Майкрософтъ санкцiямъ за сотрудничество съ людоѣдами въ Пентагонѣ.

Правильно!

Знаешь, у меня двѣ новые поговорки завелись. Ни одинъ уважающiй себя президентъ не говоритъ народу правды…

А настоящiй – её и знать не хочет!

А гдѣ они, настоящiе…

Настоящiй – въ смыслѣ нынѣшнiй…

Салабинъ пристыженно краснѣетъ.

Россiи нуженъ Земскiй Соборъ! Я, напримѣръ, не требую выборовъ Царя – это ужъ какъ Соборъ!..

Согласенъ! У меня стихи объ этомъ есть…

Прочитай!

Ну, я же не настолько поэтъ, чтобы самовлюблённо заучивать свои стихи… и потомъ декламировать.

А вторая пословица?.. («Не вторая, а другая!» – молча думаетъ педантъ и зануда Салабинъ.)

Даже истина въ устахъ у лжеца становится ложью.

Умри, Денисъ, лучше не напишешь! «И это всё – о нёмъ…»

Минуту сидятъ молча.

Давно насъ Пётръ Николаичъ не приглашаетъ… – раздумчиво произноситъ Красовъ.

Да сколько жъ можно? Такъ и разориться недолго.

Ну нѣтъ… онъ часть своихъ капиталовъ сумѣлъ отбить. Такъ мнѣ кажется.

А всё же намъ честь пора знать. Вотъ бы скинуться да самимъ его пригласить!

Не-е… Это намъ не по зубамъ.

И Красовъ снова излагаетъ состоянiе семейныхъ красовскихъ финансовъ и своё мѣсто при женѣ-кормилицѣ.

А у князя что съ семьёй?

Да я не особенно въ курсѣ. Только понялъ, что разваломъ семьи ускорился его бросокъ въ Россiю.

У него сынъ?

Ажъ въ Канадѣ. Католическiй попъ. Вотъ угораздило, да?

А его бывшая?

Щеголяетъ титуломъ русской принцессы на Британскихъ островахъ и, такъ сказать, благотворительствуетъ. Это всё, что я знаю.

По кривой усмѣшкѣ Красова понятно, что «благотворительствуетъ» произнесено въ кавычкахъ.

Стоитъ услыхать про Британiю, какъ начинаетъ болѣть – чтò всегда болитъ! – говоритъ Салабинъ.

А что болитъ?

Да всѣ подлости мiра…

А какъ же ты выбралъ спецiальностью англiйскую филологiю?

Тутъ своя исторiя. У насъ былъ учитель англiйскаго, котораго вся школа терпѣть не могла: ученики не любили англiйскiй, а всѣ училки шипѣли на нашего англичанина – за то, что ухаживалъ за скромной библiотекаршей. И всегда онъ держался особнякомъ, къ нему никто не подходилъ, и мнѣ его было жалко. А языкъ англiйскiй у него былъ хорошiй. И я рѣшилъ: пусть хотя бы я стану у него учиться! Была у насъ отличница – она не въ счётъ, ей всё учить положено, а я сталъ налегать на иностранный… И за то время, пока не выжили Виктора Семёныча изъ нашей школы, я успѣлъ войти во вкусъ… не просто англiйскаго, а вообще языковъ. И такъ нечаянно выбралъ себѣ бiографiю.

Или судьбу! – поднялъ брови Красовъ.

Салабинъ молча пожалъ плечами.

А моя бiографiя – Полтава, сады, желанiе учиться въ Лениградѣ и, навѣрное, фактъ рожденiя на Философской улицѣ въ Днѣпропетровскѣ… Слободки по окраинамъ Полтавы, куда не стоило ходить одному, украинська мова въ русской школѣ, которую я сдавалъ на экзаменахъ за счётъ декламацiи наизусть Тараса Шевченки, и чертá осѣдлости…

Какая черта осѣдлости?

Это моё пóзднее открытiе: студентомъ я узналъ, что моя Полтава находилась въ чертѣ осѣдлости. Я былъ поражёнъ!

Ну-ка, ну-ка!..

Да, это факт! Пока жилъ тамъ, я ничего не видѣлъ: одноклассники – просто одноклассники… Но когда черезъ тридцать лѣтъ прiѣхалъ на встрѣчу выпускниковъ, увидѣлъ цѣлый альбомъ иллюстрацiй…

Ну, и Питеръ нашъ – тоже колоритное мѣстѣчко! – усмѣхнулся Салабинъ.

Ещё бы!.. Какъ-нибудь разскажу тебѣ, откуда ноги растутъ!

Хорошо, потомъ! – запротестовалъ Салабинъ. – Не отвлекайся!

Тамъ-то, на банкетѣ выпускниковъ, я и пострадалъ!.. – сказалъ Красовъ безо всякаго надрыва, спокойно и буднично. – Но придётся мнѣ начать издалека, иначе будетъ непонятно…

Въ интересахъ нашего читателя и съ цѣлью сдѣлать долгую исторiю короче, мы подсушимъ разсказъ Красова, изложивъ его въ сокращенiи.

Школьные годы навсегда запечатлѣваются въ душѣ человѣка, и Красовъ не былъ исключенiемъ. Повѣствуя о Полтавѣ, о школѣ, о мѣстныхъ обычаяхъ, климатѣ и нравахъ, онъ частенько повторялся, но Салабинъ съ этимъ безропотно мирился. Красовъ учился въ русской школѣ, но рядомъ были нѣсколько окраянскихъ (слово принадлежитъ не Красову, а Салабину). Изъ десяти выпускниковъ русской школы до девяти каждый годъ успѣшно поступали въ высшiя заведенiя Москвы, Ленинграда и другихъ городовъ большой страны, а выпускники украинскихъ школъ куда могли поступить? – куда имъ идти? – только на факультеты искусственной окраянской мови та лiтератури и пестовать свой заношенный нацiонализмъ…

Нацiи не существуетъ, – вмѣшался Салабинъ, – откуда же нацiонализмъ?

Объ этомъ какъ-нибудь отдѣльно скажу… Въ Полтавѣ вузовъ было больше, чѣмъ въ Днѣпропетровскѣ или Николаевѣ. Она была тоже заповѣдникомъ окраянской интеллигенцiи, хотя родилось украинство въ Кiевскомъ университетѣ, издало свой первый крикъ въ 1860 году въ лицѣ группы польскихъ студентовъ, объявившихъ себя украинцами. Въ полтавскомъ климатѣ украинству было хорошо. Это же здѣсь отставной капитанъ Котляревскiй накропалъ на мѣстномъ дiалектѣ пародiю на виргилиеву «Энеиду» и тѣмъ положилъ базисъ будущей мовы древнихъ укровъ…

Красовъ росъ въ средней чиновно-интеллигентской средѣ, потому и былъ отданъ въ русскую школу, изъ которой не только девять десятыхъ поднимались до вузовскихъ аудиторiй, но въ этой же средѣ (что осозналось Красовымъ лишь по прiѣздѣ въ Полтаву черезъ три десятка лѣтъ) двѣ трети учащихся имѣли отношенiе къ давно упразднённой чертѣ осѣдлости.

Для насъ тогда это не имѣло никакого значенiя! – сказалъ Красовъ. – Мы были такъ воспитаны, что этого не видѣли. Правда, когда бывалъ я въ гостяхъ у одноклассниковъ, что-то меня могло удивлять, но я вниманiя не обращалъ…

Такимъ образомъ, почти весь классъ Красова состоялъ изъ отпрысковъ мѣстной советской знати, тогда какъ его отецъ былъ скромный агрономъ и директоръ МТС.

Всѣ въ классѣ были другъ другу прiятели, но двое мальчишекъ вскорѣ сильно невзлюбили Красова.

Я, конечно, помню ихъ фамилiи, но пусть они, для наглядности, будутъ Паркинсонъ и Альцгеймеръ. И я уже заднимъ числомъ сообразилъ, за что они меня возненавидѣли… Однажды зимой прибѣжали въ столовую съ улицы и сѣли за столъ противъ меня. Закадычные друзья. У одного папа – чинъ въ КГБ, у другого – завъ облздравотдѣломъ. Я на нихъ смотрю – невоздержный мой языкъ! – и говорю остальнымъ обѣдающимъ: «Вотъ посмотрите на нихъ: что у нихъ общаго?» А имѣлъ я въ виду только то, что они обѣдаютъ, сидя въ шапкахъ. Не знаю, что они вообразили, но ненависть у нихъ появилась ко мнѣ просто магнетическая!..

Вотъ эти-то прiятели, считаетъ Красовъ, спустя три десятка лѣтъ отравили его на банкетѣ одноклассниковъ.

 

* * *

Красовъ женился по-настоящему почти сорокалѣтнимъ. До той поры, по его словамъ, бѣсы крутили его по жизни, и отъ себя мы добавимъ, что былъ онъ чѣмъ-то похожъ на странствующаго философа древности – или на Григорiя Сковороду. Какъ ни странно можетъ показаться, но именно философiя спасла Дмитрiя отъ паденiя въ бездну безвѣрiя и, стало быть, порока. Подобно Сковородѣ, котораго «мiръ ловилъ, а я не поймался», Красовъ тоже избѣжалъ печальнаго конца. Салабинъ, впрочемъ, думалъ, что дѣло не только въ философiи: ангелъ-хранитель вызволялъ изъ передрягъ нашего Красова. Самъ же Дмитрiй считалъ себя везучимъ. Одна и та же истина находитъ разныя выраженiя.

Ещё въ первое посѣщенiе его Салабинымъ Красовъ показалъ гостю множество фотографiй собственнаго дѣтства и юности, родителей, друзей, прекрасной Полтавы. Очень многiя полтавчанки желали сфотографироваться вмѣстѣ съ Красовымъ, а одна изъ нихъ, когда портретъ Дмитрiя помѣстили въ витрине городского фотоателье, сама сфотографировалась на фонѣ этой витрины и подарила фото Дмитрiю.

За перiодъ службы въ артиллерiи Красовъ дважды воспользовался офицерскимъ отпускомъ, чтобы объѣхать всѣ любопытныя мѣста «Страны Совѣтовъ» и всякiй разъ посѣщалъ брега Невы, городъ своей «альма матеръ». Бывая въ ресторанахъ, онъ попадалъ въ поле зрѣнiя бывшихъ офицерскихъ жёнъ изъ заполярныхъ гарнизоновъ, которыя не вынесли убiйственной скуки тамошней жизни и теперь проживали немалые алименты въ родномъ мегаполисѣ. Женщины могли разсчитывать на сочувствiе холостого офицера, знавшаго не понаслышкѣ о гарнизонныхъ службѣ и бытѣ, – и онѣ не обманывались. А предложить сочувствующему офицеру подумать о фиктивномъ бракѣ легче, чѣмъ несвѣдущему, почёмъ фунтъ лиха. Къ тому же грань между фикцiей и реальностью, какъ учитъ исторiографiя, достаточно зыбкá.

Разъ или два, но прошёлъ и этотъ путь Красовъ, теряя волю, потомъ получая вольную, поочерёдно снимая жильё, затѣмъ работая въ БАНѣ, потомъ преподавая философiю инфантильнымъ созданiямъ, водя туристовъ по острову Валааму или окрашивая высотныя конструкцiи.

Онъ и на «гражданкѣ» заколачивалъ немалыя деньги, но они у него не держались. Ибо не было очага и не было хозяйки. Денежному пассажиру везло въ поѣздахъ на зоркихъ попутчицъ, и онъ охотно заглатывалъ крючокъ.

Одну жутковатую исторiю Красовъ повѣдалъ двумъ товарищамъ – коллегѣ-философу и Салабину… Попутчица оказалась, ни много ни мало, танцовщицей изъ труппы Большого театра, а Красову предстояла пересадка в Москвѣ. Всё одинъ къ одному. И вотъ, гдѣ-то въ Черёмушкахъ, она подводитъ нашего героя к огромному окну на лѣстничной площадкѣ и велитъ ему глядѣть вдоль наружной стѣны:

Ты похвалялся, что высотникъ, альпинистъ и прочая, а слабó перебраться по щелямъ среди кирпичей до моей форточки? – а то я нечаянно ключи въ квартирѣ захлопнула!

Оказалось, – разсказываетъ Красовъ, – что въ тѣ времена у меня стальные были пальцы! Добрался до форточки ея, въ комнату залѣзъ, ключи нашёлъ и жилъ у ней недѣлю… Но это не вся ещё исторiя…

Конечно, не вся! – понятливо кивнулъ успѣшный докторъ философiи.

…на прощанье она мнѣ устроила «экскурсiю по Москвѣ». И везётъ меня – на кладбище!

Ведётъ меня, ведётъ – и вижу я череду могильныхъ надгробiй съ датами: никто не старше тридцати лѣтъ… «Твои предшественники! – говоритъ мнѣ она. – Только пальцы у нихъ послабѣе…»

Да она… сатанистка! – громко прошепталъ Салабинъ. – Она сатанистка!

Красовъ кивнулъ. Коллега-философъ не могъ ничего сказать.

Она сказала, когда я прижалъ её, что только такимъ способомъ получаетъ удовлетворенiе. Значитъ, да – сатанистка!

Возможно, это и стало той послѣдней каплей, что побудила Красова жениться по-настоящему.

За Вѣрой Николаевной былъ Красовъ какъ за каменной стѣной, хотя и принято такое говорить наоборотъ: за мужемъ какъ за каменной стѣной. Но это, какъ говорится, чтó кому Богъ даётъ. Ему далъ Богъ разумъ, чтобы выбрать хозяйку, способную и любовно подтрунивать надъ нимъ, и выхаживать его во время болѣзни, и не ревновать его къ загадочной наукѣ философiи. А бывали съ Красовымъ и чудеса, бывали искушенiя… Хотя и тутъ не обошлось безъ поѣздовъ. И это тоже надо знать, чтобы понять, какъ могла профессiя уберечь Красова отъ безвѣрiя.

 

* * *

Однажды подарилъ кассиршѣ въ супермаркетѣ пятнадцать тысячъ…

Советскими?!

Ну да, советскими… Какъ бы не такъ. Это было новое время, не къ ночи будь помянуто. Короче, всѣ деньги достаю, тысячу кассиршѣ, получаю сдачу съ тысячи, бутылку беру, а четырнадцать тысячъ бросаю на кассу… Хватился на слѣдующiй день. Ну что – посмѣшилъ въ универсамѣ новую смѣну.

Пьянка до добра не доводитъ!..

Ну да.

А разскажи, какъ ты въ храмѣ дьякономъ служилъ? И гдѣ это было?

Это совсѣмъ отдѣльный случай, и къ пьянкѣ не относится. Жена съ дочкой, уже восьми лѣтъ, были въ Торóпцѣ, а я поѣхалъ къ нимъ. Денегъ взялъ съ собой немеряно – всё, что заработалъ на Валаамѣ… И зачѣм?

Чтобъ квартиру не ограбили?

Не знаю. Я часто дѣлалъ необъяснимые поступки, которые выходили мнѣ бокомъ. Но я везучiй, и ты сейчасъ увидишь… Только сѣлъ въ поѣздъ, только выѣхали изъ Питера, проѣзжаемъ этотъ… М-металлострой, какъ влетаетъ въ оконное стекло булыжникъ – не то чтобы мнѣ въ лобъ, но осколками мнѣ лобъ таки посѣкло… Кровь, шумъ, тарарамъ… Но считай, что цѣлъ остался. На радостяхъ беру у проводницы бутылку водки – ну и всѣ деньги засвѣтилъ… Лицо умылъ, случай отмѣтилъ, тамъ ещё мужики нашлись. Къ ночи спать ложусь, а всѣ деньги – тамъ и рубли, и нѣмецкiя марки – въ паспортѣ сую подъ подушку. А что стóитъ паспортъ вытащить изъ-подъ подушки у пьянаго? И дальше начинается фантасмагорiя. Я съ вопросами къ тѣмъ мужикамъ, а они меня недолго слушали… я прыгаю съ поѣзда и ломаю себѣ рёбра вдоль позвоночника… а прыгаю на полпути́ до Торóпца, безъ денегъ и документовъ… Ну, дошёлъ я до станцiи, прошусь къ проводницѣ на другой поѣздъ, повѣрила мнѣ она, впустила безъ денегъ, говорилъ же я, что везучiй… Черезъ полдня доѣхалъ до Торопца, гдѣ ждутъ меня, встрѣчаютъ – а меня нѣтъ… Жена звонитъ сосѣдкѣ въ Питеръ, та говоритъ: я его посадила на поѣздъ, дальше не знаю! Что Вѣрѣ остаётся думать? Полдня проходитъ, въ четыре часа прибываю… Я просто идти не могу, поломаны рёбра – я этого не знаю, но скорости нѣтъ… А храмъ въ Торóпцѣ старинный, ΧΙV вѣка, Успѣнiя Богородицы, иду я…

Ещё до встрѣчи съ родными?

Ихъ я повидалъ, успокоилъ, теперь иду въ храмъ – онѣ туда же собираются.

Ты не къ врачу, а въ храмъ?

А что тамъ врачъ можетъ сдѣлать? Выходные дни… Я не ходилъ къ врачу, пока в Питеръ не прiѣхалъ! А болитъ – ну чтò, болитъ… Поболитъ – перестанетъ. Это былъ августъ, Успѣнiе, и въ этотъ день разъ въ году служитъ архiепископъ Тверской и Кашинскiй… Прихожу я – храм ещё закрытъ, а дорожка цвѣтами усыпана. Я думаю: что такое, неужели меня такъ встрѣчаютъ? И подходитъ ко мнѣ молодой дiаконъ и спрашиваетъ: вы всю церковную службу собираетесь стоять? Въ общемъ, да, говорю. Тогда къ вамъ порученiе такое: дадимъ вамъ роль дьякона безъ словъ, ничего страшнаго, рядомъ будутъ другой дьяконъ и староста, подскажутъ… Даютъ мнѣ дьяконскую ризу, я надѣваю – и долженъ, значитъ, когда золотыя врата откроются, вынести чашу для причастiя, пока архiепископъ руки помоетъ, но самое страшное, что, по канону, я буду въ самомъ концѣ нести огромную икону Богородицы во главѣ крестнаго хода! А икона – не всякому нынѣшнему снести! Она старше самаго храма! Тутъ подумать страшно – не то что уронить, а хотя бы споткнуться!

Пронёсъ, однако, отъ начала до конца. Болѣть – кажется, болѣло, но не помню, а въ Питерѣ за недѣлю срослось. А когда потомъ рёбра ломалъ – представь себѣ, тянулось долго.

Икона срастила! То есть Богородица!

Да! Но у медиковъ своя исторiя, съ безплатной медициной. Къ травмапункту – отъ метро «Елизаровской» ѣхать часъ, потомъ ещё блужданiя, и вдобавокъ – перелома не находятъ! Когда вызвали врача на домъ – онъ видитъ переломъ невооружённымъ взглядомъ: разъ опухоль, значит переломъ! Самъ вызвалъ ко мнѣ скорую и срочно къ рентгенологу: три ребра оторвались отъ позвоночника, недалеко от шеи. Потомъ, когда рвались, то уже на другом мѣстѣ. Кстати, гдѣ срослось, тамъ больше не сломается. Ломается въ другомъ мѣстѣ.

Да, да, это какъ сварка.

Какъ сварка, да. Потомъ дважды ломалъ, но всё въ другомъ мѣстѣ. Я, кстати, в раннемъ дѣтствѣ былъ весь переломанъ! Откуда я только не леталъ, это особая тема. Въ шесть лѣтъ меня намотало на колёсную ось арбы, но молодыя косточки легко возстанавливаются… Въ лётное когда поступалъ, спросили: откуда шрамы? «Съ велосипеда упалъ!»

Да, про жену и дочку не сказалъ!.. Онѣ въ церковь пришли – а папа опять пропалъ! И вдругъ, наконецъ, глазамъ не вѣрятъ: растворяются врата – и онъ выходитъ на амвонъ!.. Теперь – вспоминаютъ!

 

* * *

А разскажи подробнѣе, какъ тебя въ храмѣ бѣсъ ломалъ, – помнишь, бабка тебя въ алтарь посылала?..

А я тебѣ говорилъ?..

Въ общихъ чертахъ. Это тамъ же, въ Торóпцѣ, было?

Нѣтъ, это въ Питерѣ здѣсь, въ Спасо-Преображенскомъ… Я случайно въ тотъ разъ оказался въ храмѣ: товарищу на одной выставкѣ дали приглашенiе на праздникъ, а я рядомъ стоялъ… видятъ, что человѣкъ я приличный, съ дьяконской бородкой – и я беру, мнѣ любопытно, и попалъ… ох, и крутило меня моё любопытство!..

А ты ещё былъ не воцерковлёнъ? Это какой былъ годъ?

Почему? Начнёмъ съ того, что я крещёный!.. и въ возрастѣ около десяти мѣсяцевъ, потому что я апрельскiй, а крестили меня – ещё снѣгъ лежалъ. Воцерковленiемъ спасёнъ, хорошо это помню. Когда меня окунули, я вдругъ повеселѣлъ – смотрю: снѣгъ блеститъ, солнце свѣтитъ; мать меня развернула, а я какъ засмѣюсь! Она чуть въ обморокъ не упала: увозила трупъ, а получила живчика…

А почему какъ трупъ?

Что-то стали покидать меня силы… Я всё время засыпалъ и грудь не бралъ, терялъ сознанiе… Такое и сейчасъ временами бываетъ: уходятъ силы – и всё… На ноги не встать, руку не поднять, изъ ванны не вылѣзти… Ну вотъ, попалъ я туда, въ Спасо-Преображенскiй… Причащенiе идётъ, и я причастился, а тамъ сидѣлъ архiерей на покоѣ, то есть въ отставкѣ, и онъ меня подозвалъ и далъ яичко. И вотъ, съ частицей тѣла и крови Христовыхъ, проникъ въ меня дьяволъ…

Какъ?! Развѣ можетъ онъ – съ частицей Тѣла и Крови?..

Такъ если человѣкъ оказался не готовъ, если онъ внутренне не христiанинъ, то въ такую минуту достаётся онъ дьяволу, и вмѣсто благодати – овладѣваетъ имъ бѣшенство!.. У меня и до этого было, въ этомъ же храмѣ: такъ же я причастился, выхожу на вѣтеръ – и со мной непонятно что творится: хочется бить, крушить, стрѣлять, убивать хочется – ненависть къ мiру! То есть: принялъ святое причастiе, будучи не готовъ – въ душевномъ искушенiи.

Но ты же отстоялъ службу?

Да, да, да…

И молился же!

Да, конечно. Но – безъ сокрушенiя сердечнаго, безъ чистаго искренняго помысла. Во-первыхъ, Бога не обманешь, а, во-вторыхъ, тебя ещё дьяволъ стережётъ. И вотъ, подходитъ ко мнѣ старушка – божiй одуванчикъ и говоритъ: мнѣ, дескать, бабкѣ, въ алтарь ходить нельзя, а ты сходи, милокъ: тамъ передъ образомъ, слѣва отъ входа, свѣча погасла: ты зажги! У меня вопроса не возникло: откуда бабкѣ сiе вѣдомо? Иду! Несу свою свѣчку, зажигаю тамъ погасшую, выхожу изъ алтаря черезъ лѣвый выходъ и утыкаюсь въ стѣну и на ней рубильникъ: всѣ люстры храма на нёмъ! А руку мнѣ такъ и крутитъ, выворачиваетъ: выруби свѣтъ! А понимаю, что нельзя, что это святотатство!.. Но рука сильнѣе меня, не удержать… И я, чтобы кощунства не допустить, до крови кусаю себѣ руку. Оглядываюсь – а старецъ-архiерей смотритъ и подзываетъ… Да, именно, меня уже съ укушенной рукой подозвалъ, послѣ укуса… и тогда яичко далъ… «Всё видѣлъ, говоритъ, какъ тебя бѣсъ ломалъ!..»

Но ты вѣдь былъ въ алтарѣ постороннимъ! Можно такъ въ алтарь входить?

Въ большихъ соборахъ есть обширный алтарь и малый алтарь. Малый – это святая святыхъ, тамъ не быть никому, кромѣ священника. А въ большомъ допускается… И я со свѣчкой вошёлъ, а вышелъ черезъ боковую дверь – и упёрся въ этотъ рубильникъ, и начало меня тянуть… Я послѣ этого боялся ходить къ причастiю безъ подготовки, безъ покаяннаго канона.

Да, – мечтательно вздыхаетъ Салабинъ, – насколько разными бываютъ дороги ко Христу!

А у философовъ не только дороги, но и способы. Тотъ вприпрыжку, а тотъ – ползкомъ!

Есть путь волхвовъ, а есть – пастуховъ! Волхвы, ты знаешь, пришли поклониться младенцу Ιисусу, такъ какъ обладали знанiемъ. Простые пастухи поклонялись Христу, потому что имѣли вѣру. Философскiй путь – «разумѣю, дабы увѣровать». Это Пьеръ Абеляръ. Ансельмъ Кентерберiйскiй: «вѣрую, дабы уразумѣть» – и это совсѣмъ не лишено смысла! Не лишено!.. То есть сначала надо выработать отношенiе къ мiру – и тогда тебѣ многое станетъ понятно. Не пустая это фраза. Наконецъ, Тертуллiанъ: «вѣрую, ибо абсурдно». Хотя въ контекстѣ это гора-а-здо сложнѣе! Ибо сказано, что Христосъ умеръ и воскресъ – для обыденнаго сознанiя это нереально и абсурдно, но я – вѣрую! Потому что, если посмотрѣть на исторiю христiанства, въ это можно только вѣрить… какъ и въ Россiю. Сколько уже было сказанiй «о погибели Русской Земли»! Исторiя христiанства, да и само христiанство – мистично! Мистика – она выходитъ за предѣлы разумнаго…

Мистика – это тайна. Переводъ съ греческаго.

Да. Соотношенiе мистическаго и разумнаго очень тонко. Гегель просто говорилъ: мистическое, или разумное – черезъ запятую… Онъ ихъ не противопоставлялъ. А другiе, наоборотъ, противопосталвляли. Ну, конечно, если логику понимать, какъ её понималъ Фома Аквинскiй, то есть формальную логику, то, дѣйствительно, съ мистикой она несовмѣстима. Но если логику понимать дiалектически – вотъ какъ Генрихъ… какъ Гегель понималъ – тогда это, наоборотъ, совпаденiе противоположностей… Его спросили: что такое безконечность? Отвѣтъ: это мѣсто, гдѣ сходятся параллельныя прямыя. То есть – то, что превосходитъ нашъ земной опытъ и нашу земную логику, даже наши земныя представленiя, Verstand… Очень интересное слово: и разсудокъ, и представленiе. А вотъ Vernunft, разумъ – это уже нѣчто близкое къ мистикѣ, гдѣ совпадаютъ противоположности; какъ это происходитъ, объяснить нельзя. Принять какъ гипотезу? Для Канта это была гипотеза, а для Гегеля – реальность. Напримѣръ, есть интересный споръ объ онтологическомъ доказательствѣ бытiя Бога. Суть его въ чёмъ? Если есть понятiе Бога – какъ чего-то высшаго, то откуда оно могло появиться, какъ не отъ Самаго Бога? Ну не можетъ низшее придумать Высшаго! Просто такая логика. И Кантъ возражаетъ такимъ образомъ (тутъ Красовъ иронически хмыкаетъ): есть понятiе кошелька, которое включаетъ въ себя понятiе денегъ, но это не значитъ, что въ кошелькѣ обязательно есть деньги…

Съ какой стати? – возмущается Салабинъ. – Понятiе кошелька свободно отъ понятiя денегъ!

…то есть изъ понятiя, по Канту, не вытекаетъ бытiе. На что Гегель возразилъ не менѣе остроумно, даже болѣе остроумно, говоря такъ: если бы Кантъ со своими деньгами оказался гдѣ-нибудь на дикихъ островахъ и попытался разсчитываться съ туземцами этими деньгами, о которыхъ они не имѣют понятiя, то его деньги оказались бы такой же пустотой, как пустой кошелёкъ. Для того чтобы что-то было, о нёмъ должно быть понятiе…

Какъ о долларѣ въ ΧΧΙ вѣкѣ!

…потому Гегель и считалъ, что есть совпаденiе бытiя и разума: то, что есть, уже и разумно, а то, что разумно, – оно обязательно должно быть…

Такъ вѣдь это доказательство бытiя Божiя! – воскричалъ Салабинъ. – Высшiй Разумъ творитъ и правитъ мiромъ!

Да, Гегель въ этомъ убѣждёнъ! Ну, онъ же вершина классической философiи. Всё, что пошло послѣ него, тамъ… Кьеркегоръ…

Но здѣсь Красовъ почему-то скомкалъ и замолчалъ свою рѣчь. Онъ заговорилъ о типахъ мышленiя:

Существуютъ три типа: художественное, или миθ; научное; дiалектическое. Это, кстати, признаютъ почти всѣ; это же дѣленiе приводитъ и Бертранъ Расселъ…

(Салабинъ удивился этому имени, но не подалъ вида. Б. Расселъ въ школьные годы Салабина мелькалъ въ новостяхъ газеты «Правда».)

…единственно вѣрнымъ онъ считаетъ научное, т. е. «позитивное»: провѣренное опытомъ, научно доказанное. Онъ, естественно, позитивистъ. Насчётъ дiалектическаго – говоритъ: оно очень логично и красиво по своему построенiю, но не соотвѣтствуетъ дѣйствительности. А парадоксально-художественное, идущее отъ апостола Павла… апостолъ Павелъ, Августинъ, мистики, Бёме… Кьеркегоръ, даже экзистенцiалисты… это мышленiе Расселъ вообще не принимаетъ… Это не мышленiе!..

«Знаменитые британскiе учёные! – усмѣхнулся Салабинъ. – Ну и молодцы!»

…это игра словъ, художественные парадоксы…

Потому что ему это непонятно.

Да, это ему непонятно. Онъ написалъ книгу «Почему я атеистъ» или «Почему я не вѣрю въ Бога»… Какъ сказалъ Соболевъ, «потому что дуракъ!» – и Красовъ коротко хохотнулъ.

Кто сказалъ? – весело спросилъ Салабинъ.

Да одинъ знакомый.

А… Я хочу уточнить: ты говорилъ, что Марксъ – младогегельянецъ и онъ же атеистъ…

Говорилъ… Такъ онъ и не могъ быть другимъ. Если онъ iудаизма не принималъ и написалъ работу противъ евреевъ – «Къ еврейскому вопросу»… Книга достаточно крутая, Булгаковъ её страшно критиковалъ: «какъ онъ могъ пойти – да не противъ абы кого, а противъ еврейскаго народа?!» Я про философа Булгакова, а не писателя…

Да, да, да… А на комъ тотъ Булгаковъ былъ женатъ?

Ты правъ, это интересный вопросъ!.. Но я хочу концептуально вернуться къ работѣ Маркса… Онъ пишетъ, что евреи борются за эмансипацiю, за освобожденiе, но сами же и создали этотъ мiръ порабощенiя, капитализмъ они же и создали. И поэтому эмансипацiя евреевъ возможна какъ эмансипацiя отъ евреевъ, онъ прямо такъ и сказалъ.

Кто сказал?

Марксъ, въ одной изъ раннихъ своихъ работъ, въ одной-единственной. В дальнейшемъ онъ менялся, атеистомъ онъ такъ и остался… Такъ вотъ Булгаковъ, была у него книга – подборка о евреяхъ, издана, естественно, евреями… и вотъ онъ пишетъ, ругаетъ Маркса, хвалитъ евреевъ, и что онъ пишетъ въ 1922 году, когда вышла эта книга?.. «Какъ же могло случиться, что лучшiй изъ народовъ мiра, создатель Библiи, создатель вѣры, могъ такое сотворить съ Россiей?!» Плачъ ребёнка какой-то!.. Читаешь – и просто стыдно. Ты что, ничего не понялъ въ восемнадцатомъ году? Всѣмъ людямъ уже въ восемнадцатомъ было всё ясно.

И что за лепетъ: создатель Библiи, создатель вѣры?.. Не Библiи, а Ветхаго Завѣта, и какой такой вѣры?

До какой степени были запачканы мозги россiйской интеллигенцiи! Неграмотныя бабки уже всё понимали въ восемнадцатомъ году! Бердяевъ понималъ, Флоренскiй понималъ… Хотя Флоренскiй мягче выражался… Но этотъ… якобы мыслитель!.. Такая у него влюблённость, на грани помѣшательства – никакъ не можетъ понять этотъ свой «величайшiй народъ», почему онъ такъ обошёлся съ Россiей!.. Такъ сильно зомбированъ, ну очень сильно зомбированъ!..

Когда Красовъ волновался и вскипалъ, то явственнѣе ощущалась его шепелявость изъ-за недостающихъ зубовъ – и, какъ ни странно, отъ этого рѣчь его звучала ещё убѣдительнѣй; во всякомъ случаѣ – для Салабина.

Самъ-то русскiй!.. И сынъ священника, самъ священникъ!..

«А по браку-то – можетъ, и не русскiй!..» – иначе сформулировалъ уже прозвучавшiй вопросъ Салабинъ.

…Какъ можно было такiя слова писать?! Похвала, похвала, а тутъ такой вопль одинокаго въ пустынѣ… ммм… Что тебѣ доказывать въ двадцать второмъ году?! Въ 22-мъ году уже двадцать миллiоновъ было погублено!.. Потомъ объ этомъ почему-то замолчали, а въ нашемъ школьномъ учебникѣ сказано, что гражданская война обошлась намъ въ двадцать миллiоновъ народу – не считая, не счита-а-я потерь на отдѣлившихся территорiяхъ… Это только погибшихъ на основной территорiи, не считая Финля-я-ндiи, Приба-а-лтики, Польши!.. А тамъ потери были относительно небольшiя!.. Вотъ эта война красныхъ и бѣлыхъ финновъ – она была эпизодомъ!.. А въ Польшѣ – что тамъ было въ Польшѣ? – никакой междоусобицы бѣлыхъ съ красными не было, была рѣзня поляками русскихъ солдатъ и священниковъ… А потомъ она продолжилась какъ геноцидъ русскихъ красноармейцевъ послѣ похода Тухачевскаго… Съ плѣнными они вели себя… хуже, чѣмъ у Гитлера въ концлагеряхъ!..

Да, да, да… – перебилъ Салабинъ Красова. – Но погибшiе въ польскомъ плѣну красноармейцы должны считаться погибшими на основной территорiи, по-моему, такъ…

Ну да, собственно…

А что касается поляковъ – ну какая жъ тамъ могла быть потеря среди польскаго населенiя?.. въ гражданской войнѣ въ Россiи?

А, ну да… Съ бандеровцами – это уже позднѣе… Съ тридцать девятого, сорокового – и дальше…

Вотъ-вотъ…

Подобныя собесѣдованiя были дороги обоимъ прiятелямъ, но особенно дорожилъ ими Красовъ, недобравшiй преподавательства и вниманiя аудиторiй по винѣ идеологическихъ отдѣловъ партiйнаго руководства. Возможно, потому и распалялся…

 

* * *

И вотъ красавецъ мужчина полтавчанинъ Красовъ, счастливо женатый питерецъ, прибываетъ въ городъ своей юности по вызову иницiаторовъ юбилейной встрѣчи одноклассниковъ. И съ первыхъ шаговъ и рукопожатiй слышитъ отъ Паркинсона и Альцгеймера удивлённый возгласъ по поводу своей моложавости:

А ты, чертяка, прекрасно сохранился!.. Не помочь ли тебѣ постарѣть, до неприличiя такому молодому!

А глаза Маняши Ратнеръ, школьной любви Красова, красноречиво подтверждаютъ сказанное Паркинсономъ. Только она уже давно не Ратнеръ – послѣ замужества, развода и жизни въ Германiи. И выглядитъ она, несмотря на пролетѣвшiе тридцать лѣтъ, почти какъ въ юности Салабина. Вдвоёмъ они гуляютъ въ Корпусномъ паркѣ, пока устроители канителятся съ выборомъ ресторана для банкета: то одинъ ресторанъ отвергается, то другой… Наконецъ рѣшено, что всѣ идутъ въ еврейскiй ресторанъ, гдѣ чудесно подаютъ рыбу «фишъ». Красову, погружённому въ чарующее прошлое, всё равно: онъ плѣнёнъ, онъ въ плѣну, онъ полтавскiй плѣнникъ, и съ восторгомъ повинуется, когда Маня, хлопнувъ по сидѣнью рядомъ съ собой, приказываетъ: «Сюда садись!» Онъ не замѣчаетъ, что его сосѣдство съ Маней косо воспринимается Мишкой Соколовскимъ, но когда возвращается изъ туалетной комнаты, то видитъ, что Соколовскiй сѣлъ на его мѣсто и авторитетно внушаетъ что-то Манѣ, а та его слушаетъ, потупивъ голову. «Такъ вѣдь есть свободныя мѣста!» – предвосхищаетъ Соколовскiй протесты Красова. Маня головы не поднимаетъ, и Красовъ, со словами «чёртовъ Шекелевскiй», уходитъ въ дальнiй конецъ стола.

Разсказывая Салабину объ этомъ съѣздѣ одноклассниковъ, Красовъ обмолвился объ очевидной причинѣ обработки Маняши кагальнымъ делегатомъ: сынъ ея имѣлъ хорошую полтавскую квартиру, а Маня владѣла двумя: въ Кёльнѣ и въ Полтавѣ.

На самомъ дѣлѣ это ангелъ-хранитель тебя спасъ! – возразилъ другу Салабинъ.

А отъ бѣды не спасъ! – отвѣтилъ на это Красовъ. – Меня же отравили!

Мать Красова ещё была жива въ Полтавѣ – и она привела пошатнувшагося сына въ разумъ: у тебя жена и маленькая дочка, не глупи! Не грѣши!

Видимо, изъ-за ангела и не полезъ онъ въ драку съ Соколовскимъ… А рыба «фишъ» была безвкусной и даже нѣсколько странной; до Питера Красовъ доѣхалъ почти здоровымъ, но цѣлую недѣлю только и дѣлалъ, что бѣгалъ въ туалетъ… Гемоглобинъ его упалъ сразу на сорок пунктовъ, и съ той поры онъ сталъ тучнѣть и терять зубы. Одинъ изъ отравителей былъ на банкетѣ въ рангѣ члена медицинской и косметологической академiй – и здравствуетъ сейчасъ, хотя его сообщникъ давно похороненъ въ Штутгартѣ. Сообщникъ, прежде чѣмъ умереть отъ рака, прислалъ черезъ третьихъ лицъ письмо Красову – письмо иносказательное, но съ покаянной интонацiей, что только укрѣпило Красова въ его подозрѣнiяхъ.

А ты обратилъ вниманiе, – круто мѣняетъ тему Красовъ, – что обстрѣлы Донбасса укропитеками перестали упоминаться по телевизору?

Я не смотрю телевизоръ, пользуюсь Интернетомъ и видео въ Ютьюбѣ… Но ничуть не удивлёнъ!.. Когда нашъ «нацiональный дилеръ» обѣщалъ въ послѣднiй разъ, что «людей Донбасса въ обиду не дадимъ»?

Передъ послѣднимъ своимъ переизбранiемъ.

Значитъ, у него опять въ резервѣ этотъ «козырь».

 

Продолжение следует

* Куда ты пойдёшь безъ любви да въ дождливую ночь? (греч.)

* Галаха (ивр.) – правило опредѣленiя полноцѣнности еврея по этнической несомнѣнности его матери.

* Хотя могу и не спрашивать!