Журнальный мир

Полями и перебежками, с водителем Мишей, пробрались мы в машину. Наши, на заднем сиденье, дремали.

Я открыл планшет. В глаза влезла утренняя военная сводка.

«Вчера с сопредельной территории войсками ВСУ, из артиллерии калибра 152 мм, были обстреляны населённые пункты Авдеевка, Марьинка и Ясиноватая. На юге, в районе Ново-Азова и Мариуполя, огонь велся из самоходных гаубиц и тяжёлой артиллерии, по населённым пунктам Хомутово, Бессарабка, Григоровка. Есть разрушения. Погибли четыре человека, ранены одиннадцать…»

Авдеевка была рядом, за спиной. Навигатор показал — до неё пять километров шестьсот метров.

Отдалившись от Серой зоны, на развязке, повернули не на Авдеевку — на Ясиноватую.

— Там, конечно, из пушечек бьют, — пытался шутить весёлый Миша, — боязно небось?

Словосочетание «боязно небось» что-то давнее мне напомнило, но поймать это давнее за хвост я сразу не смог.

На Ясиноватую нас не пропустили.

— Дальше нельзя,— сказал ополченец с АКМ в руках.

— Как же нам быть? В Енакиево — до зарезу надо. А объезд, сами знаете, долгий.

— Объезжайте. Дорогу должны знать, — кивнул ополченец на наши донецкие номера.

К ополченцу не торопясь подошёл второй. Он ничего не говорил, только смотрел внимательно на одного из нас, вёрткого, весёлого, кудрявенького, всё пытавшегося сказать, что в Енакиево у него родственники, а ещё друзья, а ещё знакомые!

Блокпост стоял невдалеке от моста. Разрушенный мост в неясном утре горбился костяком убитого доисторического животного.

Пока Миша говорил с ополченцами, я подошёл к мосту поближе, два-три раза щёлкнул мобиль-ником.

Обрушенный мост был бетонный, крепкий. Свежей травы или растительности вокруг него и на самих руинах пока не было. Тут же увидал я степную гадюку, она вильнула телом близ одной из каменных щелей и пропала.

«Как смерть, гадюка эта — подумалось мимо воли — мелькнёт, потом исчезнет, потом снова покажется, дразня чешуёй, затаится, подождёт, пока о ней забудешь, а там, — р-раз, бросок, в самый не-ожиданный миг и ужалит!»

Спутники меня окликнули, нужно было возвращаться в машину.

— А в Енакиево хоть спокойно? — спросил напоследок водитель Миша у ополченца.

— Там порядок, — ответил тот, вынимая пиликнувшую рацию, — а тут опасно, вчера и сегодня ночью лупили из гаубиц, из миномётов, и снайпера в окрестностях опять появились. Не было их несколько месяцев, а теперь вот опять, — говоривший мимовольно оглянулся на небольшую возвышенность, маячившую как раз за его спиной, — четвёртый на связи, — недовольно прорычал он.

Рация, похрипев, отключилась.

— Всё, уехали быстро, — зло сказал второй, до сих пор молчавший ополченец, — а ты, «Чалдон», помалкивай.

Мы развернулись и поехали назад.

«Чалдон» растерянно глядел нам вслед.

Тридцать километров для джипа не крюк. Ничего интересного мы по дороге не встретили. В Енакиево въехали всего только с часовым опозданием.

Через два часа пили чай в местной библиотеке. Не ждавшие приезда писателей из Москвы и Калининграда библиотекарши смущённо при нас резали к чаю колбасу и сыр и успокоились немного только тогда, когда получили от нас настоящие, с картинками и яркими обложками, словом, вполне столичного вида, а не какие-то самострельные, книги.

После библиотеки товарищи мои пошли к родственникам нашего кудрявого весельчака-продю-сера, а я, сказав, что мне хочется просто прогуляться по городу, пошёл в городскую больницу.

Встретиться всей группой договорились через час на рынке.

В больницу № 7 мне надо было по делу. Однако в дело это, до конца пока неясное и не слишком-то достоверное, я товарищей своих прежде времени посвящать не хотел.

Про Енакиевскую больницу № 7 услышал я мимолётом ещё на КПП «Успенка».

Зашёл там в магазин «Дьюти фри», купил в подарок двоюродному брату водку «Ельцин», ещё что-то по мелочи. Собрался на кассу — вдруг за спиной неясный говор. Слух у меня выостренный, хорошо обученный, из нескольких бубунящих в магазине голосов я сразу вычленил два.

И дальше уже следил, как делал это когда учился чтению партитур в Гнесинском институте — теперь в Гнесинской Академии, — только за этими двумя голосами.

— У нас-то в Енакиево… Что творится! Что творится, мама ро€дная! Хорошо, я сюда уехала.

— Неуж там у вас, — женский голос-звоночек, молодой, чистый, — неужто маньяк объявился?

— Тебе бы, Катюха, всё только про мужиков. Не маньяк — не приведи Господи — хуже! Врач там один, говорят, пациентов на тот свет отправляет. И поймать его за руку никак не могут. Слух идёт, его подозревают, но все молчат пока…

— И много он в мир иной уже отправил?

— Ты всё посмеиваешься, Катерина. А он, гад, уже человек двадцать потихоньку ухайдакал…

— Ой, ну, Галина Батьковна, ну, ты всегда всех только пугаешь.Нет чтобы сюда этого врача позвать, чаю с ним попить, то да сё…

— Дура ты, Катюха! Красивая, а дура… Это ведь не кто-то, а заслуженный врач наш сказал. Хороший человек, Илья Теодорович, добрый, только настращанный какой-то. Наверно, потому и главврачом или завотделением не стал…

— А тогда кто ж он у тебя: врач-завхоз?

— Опять ты за свои смешки, Катерина. Ординатор он, простой ординатор. А врач хороший. Меня внимательно лечил. Вы, говорил, больная Цветкова, ещё пятьдесят шесть с половиной лет с вашими почками проживёте… А тот врач, что больных в лучший мир отправлял, — слышала я, недавно исчез куда-то. И нашим врачам вроде запретили про него говорить. Может, ищут, может, ещё чего-то… Илья Теодорович всё это другому врачу из пятой больницы под большим секретом рассказывал. А я услышала и тебе, дуре, выболтала…

И вот теперь я ждал ординатора Илью Теодоровича Ц., чтобы передать ему привет от Галины Цветковой и осторожно расспросить про врача-убийцу.

Об ординаторе я спросил в регистратуре, сказал, что из Москвы и хотел бы передать Илье Теодоровичу привет от наших общих знакомых. В регистратуре его фамилию мне и назвали. А после предъявления российского паспорта — пустили на второй этаж. Я спросил про врача у какой-то медсестры, та сказала «подождите в коридоре, скоро должен освободиться».

Ординатора всё не было.

Тут я вспомнил про листовку, которую дали мне в библиотеке, вынул её, стал читать.

Листовка была озаглавлена так:

Общие правила при артобстреле

В библиотеке один из нашей неофициальной, и, наверное, поэтому очень сдружившейся группы, увидев листовку, ещё шутил: вот попадём сегодня под обстрел — тогда и узнаем, как себя вести.

Я не спеша стал читать листовку:

ВНИМАНИЕ ВСЕМ!!!

Отдел гражданской защиты
и оборонно-мобилизационной работы

ИНФОРМИРУЕТ И ПРЕДУПРЕЖДАЕТ

Правила при артобстреле

— НА УЛИЦЕ —

Лечь на землю, если есть какой-то выступ (даже тротуар, бордюр, поребрик — то рядом с ним), канава, любой выступ или углубление в земле. Если рядом есть какая-то бетонная конструкция — лечь рядом с ней. Лежать нужно, чтобы снизить шанс попадания осколков…

Граждане, будьте осторожны и внимательны!

Поделитесь информацией с род…

— Это вы Илью Теодоровича ждёте?

Я встал, сдержанно поклонился.

Миловидная сорокалетняя женщина-медичка: усталая, глаза чуть с прищуром, красные и ничуть не подведены, маникюра, конечно, нет и в помине, но зато на голубеньком халате ярко-красная брошь: взметнувший щупальца скорпион.

— Я его медсестра. Илья Теодорович только через час освободится: больной у нас тяжёлый, по-чечный…

Я сказал, что час ждать не могу, зайду позже, ближе к четырём, к концу приёмных часов. Уже раскланиваясь, как бы между прочим, спросил про врача, по слухам отправлявшего больных на тот свет. Врать не стал, сказал, что узнал про это от Галины Цветковой.

Медсестра оглянулась.

— А вам для чего про это? Жаловаться хотите?

Я вынул и показал ей своё московское писательское удостоверение. Она понимающе кивнула, сказала полушепотом:

— Так вы у Зинаиды Петровны К-вой спросите. Она сегодня как раз на кладбище поедет, в Красный городок. Всегда по четвергам туда ездит. Если часам к пяти подгадаете, то там её и найдёте, недалеко от центрального входа, сперва прямо, а потом за гранитными памятниками направо… А от Цветковой я привет Илье Теодоровичу передам. Ох, и болтливая она баба, эта Цветкова…

В Красный городок мы на обратном пути из Енакиево как раз и должны были заехать. Там покоились ближайшие родственники одного из наших товарищей. Такое совпадение места и цели наших с Зинаидой Петровной поездок — не на шутку меня раззадорило: сперва совпадение показалось киношно-литературной обманкой, а всего через миг — подозрительной странностью.

Я догнал и переспросил медсестру: точно ли на этом кладбище похоронен племянник Зинаиды Петровны?

— Точней не бывает, — печально улыбнулась медсестра и поцокала острыми каблучками куда-то вглубь коридора.

Уже через полтора часа ехали мы на Енакиевское кладбище.

Когда про кладбище это упоминали, — я думал Красный городок — просто название, принятое в обиходе. Оказалось — нет. На табличке перед входом так и значилось: