Журнальный мир

В саду умирала белка. Я поняла это не сразу.

Субботнее утро. Утро в субботу начинается в десять. Муж на работе. Медленно открыла глаза, медленно встала, по-утреннему медленно и бесцельно заглянула во все комнаты. Приготовила кофе по-турецки и вышла в сад.

Редкие минуты. Блаженство. Счастье могло быть абсолютным, если бы не мохнатый шмель, который кружил надо мной. Я не шевелилась, и молча уговаривала его: уходи, улетай. Не думай, что моя нечесаная и взлохмаченная голова — душистый хмель. Улетел.

В общем, утро было чудесное. Над головой висело чистое голубое небо — такая редкость в Лондоне. На лужайке сидели две маленькие птички, похожие на зарянок, и о чем-то переговаривались. Я пила кофе и лениво осматривала сад-лужайку. Что может омрачить такой день?

В углу — куст серебристой полыни, а под ним что-то серое. Белка! Не может быть! Точно — наша белка! Белка, которая обычно шарахается от любого щелчка, улеглась под кустом и спокойно лежит. Те же два белых пятна на голове, похожие на залысины, как у Ленина. Так я хотела и назвать её. Но муж сказал, что, между прочим, белка не он — а она. И вообще, больше смахивает на исландскую певицу Бъёрк. Я удивилась: когда это он успел найти различие между «он» и «она»? Лично я поняла, когда увидела белку беременной. Каждый раз звать: Бъёрк, Бъёрк!.. — язык можно сломать. Лучше Баська.

Не знаю, как долго она живет здесь. Лично я — пять лет. Первый год присматривались друг к другу: я из-за занавески; она сидя на заборе. Белка обосновала дом-гнездо на чердаке. Муж показал мне дыру-лазейку. Видимо это её парадный выход в сад.

— Баська, Баська!.. — негромко позвала я

Никакой реакции. Хвост завален набок. Слабый ветерок играет в шерсти.

Я привыкла к белке. Она стала частью сада и моей жизни. Но, если честно, немного побаивалась её. Муж виноват. Как-то он сказал:

— Острожно: это не белка! Это оборотень!.. Укусит — заболеешь. Белка-крыса. Цвет у неё не тот.

— Ну и что?!

— Должен быть рыжий.

— Не хочет она быть рыжей. Ей серый больше к лицу. Мне тоже.

— Может это даже диверсия со стороны американцев!.. — настаивал муж.

— Опять ты за своё!.. — огрызнулась я. — Белка это!

–…А может и со стороны русских? — не унимался муж.

— Русские белки рыжие! — я умышленно громко стукнула чашкой о блюдце. Белка-диверсантка не пошевелилась. — «Странно. Неужели?..»

Пару недель назад муж вскочил ночью с кровати и полез на чердак.

— Всё, хватит, убью! — сказал он утром.

— Когда?

— Не тебя. Баську твою.

— Она беременна.

Муж явно был не в духе. Отодвинул чашку, начал жестикулировать и доказывать, какой вред приносит белка. Все погрызла на чердаке, соседи жалуются, по ночам шум-гам, скоро начнет грызть деревянный корпус семейной реликвии — машинки «Зингер», которая, между прочим, изготовлена в девятнадцатом веке.

«Видела я “Зингер”. Белка грызть не станет: в пыли, в паутине, замасленая-замусоленая. Я бы тоже не стала. А вот шить попробую, — подумала я. — Они же, эти “Зингеры” — вечные».

К концу недели приехал из Уэльса Дэйв — брат мужа. В руках новенькое, сияющее ружьё-двухстволка.

Я ахнула и начала суетиться. Как бы между прочим поинтересовалась: есть разрешение на пользование оружием? Предложила поехать на озеро или в музей «Имперских войн», куда муж давно собирался. Получила отказ. Я поняла: всё бесполезно — в них проснулся древний инстинкт мужчины-воина.

Они в сад, на разведку. Я за ними.

Муж иностранец. Вернее, я иностранка, он парень местный, британский.

Я люблю мужа. Но мы не только из двух разных стран, — мы из двух разных миров. Я устала от бесконечных, доходящих до развода споров на тему: «Какой народ лучше: русский или английский?» Хотя сама же и начинаю. А ещё я не могу избавиться от назойливой привычки всё загадывать. Перехожу дорогу: «Если успею проскочить перед зелёным “Рено” — получу письмо. Если убьют белку — разведемся. Чёрт с ним, с паспортом». А сама внимательно прочесывала глазами сад. Где же она?

Ситуация в саду накалялась. Охотники заметили жертву.

Не знаю, что взяло верх: жалость к белке или нежелание разводиться. В тот момент, когда Дэйв начал целиться, я вдруг громко закричала:

— Погода прекрасная сегодня, не так ли!?

Погода была так себе. Белка поняла меня правильно и отскочила в сторону.

Дэйв промазал. Охота не удалась.

Белка подала признак жизни: подняла курносую морду вверх и снова положила на лапки. Большая чёрно-зелёная муха села ей на нос — никакой реакции. Я подошла ближе и прогнала муху.

«Баська», — тихо позвала я. Она открыла глаза. Я заглянула в них и вздрогнула: точно такое выражение я видела в глазах умирающей бабушки. Вернее, никакого выражения — пустота. Серые бездонные круги.

На следующий день я вешала бельё. Соседка занималась тем же.

— Сдохла белка! — радостно сообщила она. — Муж бросил её в мусорный бак.

«Умерла…» — подумала я. Подошла к кусту полыни. Клочки серой шерсти запутались в траве. «Царство тебе небесное, Баська… — мелькнуло в голове, и задумалась: — Можно ли так говорить вслед ушедшим белкам?..»

Но вышел муж и протянул руку вверх:

— Смотри!

Я подняла голову и ахнула. Мне показалось, что на стене два гигантских паука. Подошла ближе и явно увидела двух маленьких белок. Они распластались и как будто прилипли к стене.

У одной белые пятна-залысины на голове, а вторая — рыжая. Ура — наша взяла! Время от времени бельчата-паучата по-пластунски перемещали тела в сторону норы-лазейки.

Чтобы не злить мужа, я повесила на лицо равнодушное выражение и сказала:

— Надо же — рыжая…

— Я же говорил – диверсия!.. – бросил муж

«Сегодня сниму “Зингер” с чердака и куплю орешков…» – подумала я.