Журнальный мир

Вьётся дорога длинная, здравствуй земля целинная!

Здравствуй, простор широкий, 

весну и молодость встречай свою…

(из песни: «Едут новосёлы»)

Пятидесятые годы Советского Союза двадцатого столетия. Сельское хозяйство страны не справляется с обеспечением населения продуктами: молоком, мясом и, самое главное, хлебом. Пшеницу покупали за рубежом. И это в стране, где огромная территория, пригодная для земледелия, так называемые залежные и целинные земли. Пришедший к власти Никита Сергеевич Хрущёв был серьёзно озабочен этой проблемой и искал пути её решения. Сам ездил в Америку, интересовался опытом американских аграриев. В результате появились в наших колхозах и совхозах силосные ямы, стали выращивать кукурузу. После чего его и прозвали «кукурузником».

Сложнее было с освоением новых земель. Нужно было в чистом поле построить жильё, дороги, провести электричество, построить школы, медпункты, магазины. Осуществлять поставленные партией и правительством задачи было поручено комсомолу. Был выстроен целый город Стрежевой на томском Севере. В основном руками комсомольских строительных отрядов. Но рабочих рук всё же не хватало.

На помощь вновь созданным совхозам во время уборки урожая пришли студенты томских вузов. В такой студенческий десант в 1958 году попал и я. В назначенное время в начале лета несколько сотен студентов Томского государственного университета, пожелавших поехать «на целину» на все летние каникулы, выстроились в колонну у ворот университета и двинулись под музыку на вокзал «Томск-1». Во главе колонны развевалось знамя ТГУ, которое поручили нести мне, а затем знаменосцы стали периодически меняться. Нас ждал эшелон из нескольких грузовых «телятников» – вагонов без каких-либо удобств, кроме нескольких дощатых помостов, которых не хватало на всех.

Прибыли в Усть-Каменогорск (Казахстан), встретила группа чиновников во главе с министром юстиции. Затем отправились на открытых грузовиках до деревни Азовка, и далее, уже пешком – в бескрайнюю степь, где стояли старые железнодорожные пассажирские вагоны без колёс. В них мы и поселились по несколько человек в два яруса, два человека внизу и два наверху. Электричества нет, вместо постели – матрацы, набитые соломой, воды нет и она далеко. Туалеты в поле. Идёшь-идёшь по нему подальше, пока вагончик не превратится в точку… Еду привозили нам из деревни три раза в день. Кормили, правда, хорошо. Мясо, тушёнка, картофель, овощи, а молока – пей сколько хочешь. Каждое утро к нам в вагон заходил бригадир с интересной фамилией Демечко. Он называл, что надо было делать, и предлагал каждому выбирать работу.

Курьёз. Затесался в нашем вагончике для юристов студент с биолого-почвенного факультета. Звали его Женя. Лентяй, каких мало! Утром бригадир поднимает нас на работу. Мы встали, а Женя лежит, отвернулся к стенке. Бригадир ему: – А ты что лежишь? Заболел, что ли? – Женя отвечает жалобным голосом: – Демочка, у меня симптомы. – Бригадир не знает этого слова, мнётся, затем спрашивает, не вызвать ли врача. Женя говорит, что не надо врача, уже лучше, вот только поспать надо. – Ну, спи, поправляйся. Если что, говори, – отстаёт от него бригадир.

Начиналась уборка пшеницы, требуются люди – работать на комбайнах. Мне и сокурснику Николаю Азмедзянову достался комбайн. Пошли смотреть. Это старый несамоходный комбайн марки «Коммунар». Поясняю, кто не видел. Идёт по пшеничному полю гусеничный трактор «ДТ-64» и тащит за собой огромный агрегат, состоящий из жатвенной части – «жатки», молотильного устройства – «молотилки» и так называемого «капитанского мостика» со штурвалом, похожим на автомобильный руль. На этом мостике располагались комбайнёр и его помощник, которого называли штурвальным.

Связь тракториста с комбайнёром осуществлялась с помощью простой верёвки. «Остановись» – значит, дёрнуть верёвку один раз, «поехали» – два раза. Моя роль штурвального заключалась в том, чтобы раньше всех подойти к комбайну и с большой, в виде чайника, маслёнки смазать все движущие части. Иногда комбайнёр разрешал постоять и за штурвалом. Следующая часть нашего «корабля полей» – копнитель. Это пристёгнутая сзади тележка, в которую высыпается солома после обмолота. На копнителе обычно одна или две девушки. По мере заполнения соломы они нажимали на педаль. Тележка опрокидывалась, образуя копну.

Помню всех людей из нашего экипажа. Это был настоящий интернационал. Комбайнёр – Юрий Юхименко, белорус, только что окончивший сельхозтехникум в Минске, тракторист по имени Джумагазы – казах. Девушка на копнителе – украинка. Заинды – чеченец, шофёр грузовика, отвозившего зерно на ток. Николай – татарин, студент с моего факультета и рабочий по разгрузке зерна, и я – русский. Такой вот мини-интернационал. Мы работали вместе, чтобы помочь стране в трудное время. Уважали друг друга и вместе радовались успеху. Совершенно не заботясь о том, какой мы национальности. Может, там, «на целине», и укрепилась во мне мысль о том, что все простые люди одинаковы. У всех одни заботы – работа, семья, здоровье, учёба, да чтобы мир был на земле. Не было тогда националистов, считающих себя выше остальных. Любые задачи мы решали, и прекрасно понимали друг друга.

Хотя и был небольшой инцидент, почти казус… Однажды наш комбайновый экипаж досрочно выполнил дневную норму, и мы втроём: чеченец, татарин и русский – решили устроить пикник на реке Иртыш. Помыться, искупаться в знаменитой реке, в общем, отдохнуть. По пути я купил в Азовке хлеб, две банки мясных консервов. Одна банка с говядиной, другая со свининой, ну и бутылку вина, тогда называемой «огнетушителем». Николай пошёл покупать помидоры у жителей деревни. Наконец он принёс в подоле рубашки с полведра прекрасных помидор, а сверху большую цибулю (луковицу) от пожилой украинской женщины. В этой деревне было много украинцев, возможно, ссыльных. Коля сказал, что денег хозяйка не взяла, сказав: «Ешьте на здоровье». Приехали, расположились на крутом берегу. Покупались, и сели «за стол» прямо на земле, выпили. Едим консервы. Одну банку с говядиной сразу съели. Принялись за другую. Гляжу, Заинды не ест. Говорю – почему не ешь, он в ответ: я мусульманин, свинину есть нельзя. Отвечаю – мол, посмотри, Коля же ест, а он тоже мусульманин. А Заинды мне: – Собака он, а не мусульманин. – Коля рванулся было, но сдержался. А мы говорим Заинды: – Как же это так, вино пьёшь, а свинину не ешь… – Посмеялись… Через несколько минут всё наладилось, ребята поручкались. Заинды пригласил нас на другой день в свой посёлок, где жили ссыльные чеченцы ещё со времён Сталина. Кстати, после Сталина его сподвижник и глава правительства Маленков был выслан в Усть-Каменогорск руководителем электростанции. Нам даже показали его усадьбу, красивую и большую. Я не поехал в гости к Заинды, а Коля съездил. Потом рассказал, как обедали они за столом с низенькими ножками, вдвоём. Женщин за столом не было. А удивило Николая то, что на тумбочке лежала книга «Капитал» Карла Маркса. Он спросил, читал ли Заинды эту книгу. Заинды ответил, что хочет вступить в партию, и вот тогда прочитает.

А теперь о самом главном, чем одарила меня комсомольская путёвка «на целину».

«Бывает, в далёкие дали пойдёшь, и самого близкого друга найдёшь. А может, и встретится случай такой, что сердце твоё потеряет покой…». Это слова из популярной в те годы песни. Вот и мне именно на целине приглянулась одна студентка с геолого-географического факультета. Симпатичная, тоненькая, с длинными рыжими волосами и красивым именем Нэлля. Стал искать возможности, как познакомиться. И случай такой появился. Повариха, которая привозила нам еду, очень торопилась, и попросила мою зазнобу отвезти вместо неё обед комбайнёрам. Показала: вот обед, телега, лошадь. Села та на телегу. А лошадь её не слушается, еле-еле накормила одну бригаду, едет к другой, а лошадь идёт по кругу и опять в то же самое место привозит. Люди смеются, руками машут: – Да мы уже поели! Поезжай дальше! А где-то голодные комбайнёры дождаться не могут. И смех, и грех. Совсем растерялась девчонка, по третьему кругу обед везёт… Но тут я на глаза ей попался. А я с шести лет на лошади, это моя стихия. Увидел, что хомут спадает, сбруя не в порядке. Моментом запряг, как надо, лошадь, и поехали. По дороге познакомились, всех комбайнёров накормили, едем обратно. Она говорит: – Какие красивые горы, далеко только. –Я отвечаю: – Да это всего два-три километра, давай сходим? Через несколько дней удалось нам взобраться на эти горы. Девчонка моя храбрая оказалась, высоко забралась, почти до самой макушки. Я же намеревался залезть на самый пик, чтобы покрасоваться перед ней. Да не смог, чуть не сорвался…

Уборка урожая заканчивалась. Работы, однако, не убавилось. Перевозка зерна в хранилища на помол, вспашка освободившихся земель. Для озимых и нового весеннего посева. Тем временем в совхозе появились новые, очень мощные трактора «С-1», называли их «сталинцами». Поработал и я на вспашке. Моё место было на железном сиденье, следил за качеством вспашки, и двумя рычагами поднимал и опускал, когда было надо, лемех семи плугов. Тракторист пригласил меня в кабину, показал, как управлять трактором, и я самостоятельно сделал несколько кругов. Трудились мы на совесть, на самых разных работах, иногда по десять – двенадцать часов, а то и больше.

И отдыхали хорошо. Не то что телевизора, радио даже не было, но зато под мою семиструнную гитару у костра перепели столько хороших песен. Пели в те годы почти все, хорошо и много. Песня сопровождала человека везде. Люди пели за работой и дома, часто без всякого музыкального сопровождения, собираясь компаниями на отдыхе – пели под баян или гитару. Помню, что мы, молодёжь, пели тогда песни военных и послевоенных лет, пелись и блатные послереволюционные песни типа «Мурки в кожаной тужурке». Парни пели: «Шаланды полные кефали», а также песни из популярных кинофильмов, в то время вышедших на экраны: «Не кочегары мы, не плотники» (к/ф «Высота»), «Тишина за Рогожской заставой» (из фильма «Дом, в котором я живу»). Девушки любили заводить: «Огней так много золотых» и «От людей на деревне не спрятаться» (фильм «Дело было в Пеньково»). Пелись и другие популярные советские песни: «Подмосковные вечера», «Мишка, Мишка, где твоя улыбка». Студенты и сами сочиняли под гитару. И если песня нравилась, то она разлеталась по другим вузам и даже городам. Вот и песня «На проспекте Гоголя», придуманная в середине пятидесятых годов, стала настолько популярной, что студенты многих городов переделывали её на свой лад. Так и у нас в Томске она получила новое название «На проспекте Кирова». «На проспекте Кирова назначено свидание. На скамейке крашеной, первой от угла в голубые сумерки в девять без пятнадцати через каждый вечер ты меня ждала» пелось в этой незамысловатой песенке про безответную любовь. Пели мы её и в общаге, и на целине. Ведь она была так близка всем влюблённым студентам того времени. Немало песен появилось тогда, посвящённых и целинному труду: «В песенке студенческой поётся, и звучит она на всю страну – нам поднять не раз ещё придётся новых дел большую целину…».
Славное это было время – конец пятидесятых – молодое, задорное, названное впоследствии «хрущёвской оттепелью». Жили, любили, работали, не боясь никакого труда, как в песне тех лет: «Как будто давно это было, но нам не забыть никогда дорогу, которая нас подружила, и дальних путей поезда… Никто не хотел быть в сторонке, шагали туда, где трудней, и храбро садились на трактор девчонки, порой обгоняя парней…».

Наконец – домой! Закончились так называемые студенческие летние каникулы, продлившиеся на целине аж до октября. Получили расчёт, стали покупать подарки родным…. Целинников торговые службы уважали. В магазинах и в автолавках можно было купить товар, в том числе импортный, которого в Томске не было. Я купил рубашку, несколько пачек иностранных сигарет, пару банок сгущённого молока, и платки – маме и бабушке.

Уважили так, что даже эшелон, на котором мы уезжали домой, состоял из новых спальных вагонов. Так что обратно ехали, как короли, со всеми удобствами. Одна беда была: ребятам хотелось по такому случаю что-нибудь выпить, но всем торговым точкам было указание от властей – не продавать целинникам алкоголь по всему маршруту до самого Томска.

Закончилось целинное лето… Мы снова в Томске. Я – в свою родимую «пятихатку» на Никитина, 4. А подруга – в своё общежитие на Кирова. И опять учёба, сессии и экзамены. И, конечно, частые свидания… Когда запретили проходить по пропускам, лазил через окно первого этажа. Подрабатывал каждый год. Даже во время выпускных экзаменов мы вчетвером делали фундамент на ликёро-водочном заводе. Кроме денег получили ещё по бутылке водки.

После окончания университета, перед отправлением «по распределению» в город Красноярск, познакомил я свою подругу со своими: мамой, бабушкой и сестрой, уже в качестве невесты. А через два года она приехала ко мне в Красноярск, тоже «по распределению». Там в 1963 году мы и поженились. Ещё через три года, уже с двумя детьми, сыном и дочкой, мы переехали с женой обратно в Томск. Жили дружно, работали по совести. А в сентябре 2017 года на старости лет решили ещё и обвенчаться. Венчание прошло в небольшой церкви имени Святой Татьяны, построенной в 2014 году в моём родном селе Богашёво. Давно жители хотели получить свою церковь, чтобы не ездить в соседнее село Лоскутово или в город. И вот теперь она стоит в окружении высоких, могучих кедров и сосен – красивая, краснокирпичная, – и её купола сверкают на солнце, освещая всё вокруг. Вот так и живём вместе с женой шестой десяток лет в мире и согласии, проводя на пенсии весь дачный сезон в Богашёво, наблюдая, как за нашим огородом возвышается красивый церковный храм, и слушая звон колоколов во время службы.

Я доволен своей судьбой, живу честно. И как бы ни критиковали сейчас перегибы «кукурузного короля» Никиты Хрущёва, в год столетия комсомола я с благодарностью вспоминаю о своей интересной молодости и о том, как встретил любовь на этой исторической «целинной вахте». И как тут не поверить в судьбу? Ведь мы учились в одном университете. И ходили по одним и тем же коридорам с моей будущей женой. А поди ж ты, познакомились и полюбили друг друга только на целине.

Май 2019 года