Стихи

Стихи

ЗА ЗЕМЛЮ СВЯЩЕННУЮ НАШУ

 

«Есть! — выступить на охрану государственной границы

Союза Советских Социалистических Республик!» —

торжественно, как присягу произнесли комсорг заставы

ефрейтор Анатолий Река, комсомольцы Александр Автономов и Николай Перекатнов.

(Из публикаций)

 

П о э м а

 

Дозор шагал наезженной дорогой.

Застава скрылась где-то позади.

Был четким шаг, весь ритм движенья строгий.

Сердца стучали, как в одной груди.

Лучилось Солнце в беззаботной неге.

Зной, как струна, звенел от тишины,

Вольготно хлопок выкинул побеги,

Трудились люди, радостью полны.

На зелени полей, как вспышки радуг,

Сверкали платья юных поселян,

Спешила комсомольская бригада

Работу выполнить — ей срок короткий дан.

И песнь взвилась легко, ширококрыло

И труд, и мир восторженно хваля:

«О, Родина моя, как сердцу мило

Твое безбрежье — Русская земля…»

Солдаты шли девичьей песне рады,

Чеканя и впечатывая шаг,

Как мимо Мавзолея на параде,

Как в бой идут, когда нагрянул враг.

И каждый вспомнил сердцу дорогое…

Невесту.

Мать.

Любимую жену…

Но мысли — прочь! Шли вдоль границы трое.

Шли охраняя мир и тишину.

Комсорг Река в строю всегда был первым,

И в нынешнем дозоре — впереди.

Как в кулаке, натянутые нервы,

Оружье — в изготовке на груди.

След в след за ним шел Автономов Саша,

Последним — Перекатнов Николай.

И каждый знал: земля здесь всюду наша,

А по реке — ее передний край.

Но к берегу — подать рукою:

Его скрывают дебри камыша…

С привычной бдительностью

Шли дозором трое.

Чуть учащенней, может быть, дыша.

Вдруг Анатолий на мгновенье замер.

Вдох затаив, беззвучный подал знак

И встретился с бандитскими глазами:

Из камышей прицеливался враг.

Ложись! — скомандовал…

И тут же грянул выстрел,

Предательски вспугнувший тишину.

Пальба открылась, будто враг замыслил,

Коварству следуя, вновь распалить войну.

Собрав все мужество, всю волю и бесстрашие,

Чтоб выполнить свой долг наверняка:

Прогнать врага с земли священной нашей,

Жизнь не щадил свою комсорг Река..

Друзья строчили непрерывно, ладом.

Винтовочные выстрелы — в ответ.

И чувствовал ефрейтор с сердцем рядом

Вселяющий отвагу партбилет.

Но силы таяли, хлестала кровью рана.

Оружие качнулось — не поднять…

Вдруг чудится, как будто из тумана

Идет к нему в платочке черном мать

«Натолий, что ты? Что с тобою, милый:?

Крепись, дитятко, малость подмогну.

Дай автомат…И ну. что было силы…

Весь гнев,

Всю ярость —

В очередь одну!»

Сознанье меркло. но в его просветы

Река ловил из прошлого слова:

«Натолий, сын мой, свято чти заветы,

Которые всю жизнь я чту сама:

Люби Отчизну преданно и нежно,

Как мать свою. Корыстью не греши.

В нестерпный зной или зимою снежной,

Нужда придет — помочь ей поспеши!

И честь свою храни почище ока.

Ты пуще жизни честь свою цени!

А встанет выбор…Умереть до срока?.. —

Не запятнай мои седые дни!

Я ныне ведаю, что значит — мать солдата:

Долг и ответ — обоим пополам.

И коль случится — встретим супостата!..

А ветер прах развеет по полям».

«И вот она свое сдержала слово» —

Мелькнула мысль и вызвала порыв:

Взгляд молнией сверкнул неистово, сурово.

Комсорг поднялся, автомат схватил..

Но, сделав шаг неловкий, он качнулся,

В бой устремленный, но совсем без сил!

Упал на землю. Горько улыбнулся.

В сознание уже не приходил…

Не знал — с заставы помощь подоспела.

Бандиты от расплаты не ушли.

Лежал он ниц. Ковыль касался тела,

Пел жаворонок древний гимн земли.

Товарищи склонились над героем.

Скорбя, парторг проглатывал слова…

С печалью шли к заставе четким строем.

Всех память сердца к подвигу звала.

 

 

Я ЛЮБЛЮ

 

Люблю я донские просторы,

цветущую русскую степь

и город родной — Каракоры

на сотой ростовской версте.

 

Люблю я станицу донскую,

тропинку в прибрежном лесу

и сердцем влюблённым рисую

любовь, что в себе я несу.

 

Люблю наших пашен цветенье,

Восходов донских красоту,

казачек игривое пенье,

с приплясом, как бы на лету.

 

Всю прелесть земли многоликой

Вобрал в себя Дон наш великий.

 

 

ДОНСКАЯ СТЕПЬ

 

Донская степь. Курганы скифов,

сарматов, половцев, татар –

исток апокрифов и мифов…

веками мерить — очень стар!

 

Бреду один, как волк в пустыне,

вдыхаю запах влажных трав…

кружит орёл в небесной сини –

любуюсь, голову задрав.

 

А мысль журчит о жизни бренной,

о преходящих временах,

о вечности живой Вселенной,

курганах, берегущих прах.

 

Донская степь — страницы жизни

былых времён моей Отчизны.

 

 

РАДУГА

 

Играет радуга цветисто,

из Дона воду сладко пьёт

и драгоценнейшим монистом

сквозь тучу сеет или льёт.

 

Земля, вбирая ласку неба,

весною рожью зацветёт,

в стране в избытке будет хлеба –

ликуй на радостях народ!

 

На элеватор поездами

пойдёт зерна сплошной поток –

без «санкций», вырастили сами:

трудились в поте — видит бог!

 

На «дядю» — нам плохÅ надежды –

мы помним, как случилось прежде…

 

 

ПАРК ОПУСТЕЛ

 

Парк опустел, скамьи под слоем листьев,

аллеи припорошены листвой…

Печалятся о прошлом тихо мысли –

смотрю окрест с нахлынувшей тоской.

 

И память, как дневник в руках, листаю,

а пó небу несутся тучи вдаль,

где журавлей исчезнувшая стая,

оставила свой крик, свою печаль.

 

И голос птиц мне в сердце проникает,

прошедшее-былое теребя,

я мысленно лечу вслед улетевшей стае,

а вижу — вожделенную тебя!

 

Вся наша жизнь — надежды и желанья,

её венец — печали и терзанья…

 

 

ОСЕННЕЕ

 

Вётлы раздетые в холоде осени

гнутся под ветром, смиренно молчат,

листья, что скопом безжалостно сброшены,

топчут ноками — те робко ворчат.

 

Небо угрюмое скалы химерные

рушит лавиной к Земле…

Изморозь утром — то признаки первые:

вскоре явиться зиме.

 

Где-то в глубинах Вселенной светило

в этот тоскливый — не радостный час

в праздности дремлет лениво, уныло,

не согревая, не радуя нас.

 

Тщетны любые волшебные силы —

вдруг изменить состоянье светила.

 

 

АХИЛЛЕС

 

Агамемнон присвоил Брисеиду,

отняв её у храброго Ахилла:

в нём царская заговорила сила —

Ахилл унижен. Затаил обиду…

 

Но Зевс по просьбе матери-Фетиды

троянцам дал ахейцев побивать…

Трагична Ахиллесова обида,

теряют греки: убывает рать.

 

Патрокл в Ахилловых доспехах

на помощь воинству пришёл

и смерть от Гектора нашёл,

ликующего от успеха.

 

Ахилл взбешён! Ахилл в печали!

Он рвётся в бой — доспехов нет.

Сработать шлем Гефесту дали —

К утру Ахилл уж был одет.

 

За друга мстя, забыл обиды.

В бою троянцев победил.

Агамемнон вознаградил:

вернул красулю Брисеиду.

 

 

ТЕПЛЫ ОБЪЯТЬЯ

 

Пятном расплывчатым желтея,

скользит Луна по небосводу,

как чёлн, опущенный на воду, —

ретивых рыбаков затея.

 

А звёзды прячутся за тучей

на высоте незримых круч,

их свет мерцающий, летучий –

неподражаемо певуч.

 

Звучит симфония небес,

в ней отражение чудес.

 

Мы очарованы с тобою

фантастикой красот вокруг…

Теплы объятья милых рук,

дарованых самой судьбою.

 

 

НЕ НАДИВЛЮСЬ…

 

Не надивлюсь на живопись небес –

каких чудес там только не бывает:

то скалы гор, то изумрудный лес,

то алый замок сказкой выплывает…

 

А позже, под сплошной завесой туч

сквозь темноту смолисто-чёрной ночи

вдруг волшебством прорвётся лунный луч,

мир ослепив, загадочно рокочет…

 

Не надивлюсь на живопись небес:

ваятель и художник так искусен –

творит картины в изощрённом вкусе.

Он приковал мой к небу интерес.

 

В восторге озираюсь я окрест –

Не надивлюсь на живопись небес!

 

 

МИР ЗЕМНОЙ

 

Меркнут на закате облака,

полыхавшие неистовым пожаром,

где-то пробиваются Стожары,

но ещё невидимы пока.

 

Сумрак ночи, крадучись ползёт

по Земле, клубясь, подобьем пара,

в старом парке слышится гитара,

голос… будто Сольвейг там поёт.

 

Ты, теснее локоть прижимая,

ловишь взглядом мой влюблённый взгляд:

«Мир земной — куда красивей рая!» —

так твои глаза мне говорят.

 

Меркнут на закате облака…

Как тепла в руке твоя рука!

 

 

ГЕКТОР И АНДРОМАХА

 

Андромаха

 

Гектор, мой супруг любимый, милый,

ты опять спешишь на бой с Ахиллом,

не страдая обо мне и сыне?

Без тебя — не жить мне, сиротине…

Ни отца, ни матери со мною –

только ты дарован мне судьбою.

Ты теперь мне всё — отец и мать,

не заставь вдовой мне век страдать,

с нами будь на башне: с сыном и со мной,

сохранись для нас ты, не вступая в бой.

 

Гектор


 

Всё это и меня тревожит, Андромаха,

и даже больше, чем паденье Трои!

Но я в сражения привык вступать без страха,

позорно отсидеться за твоей спиною.

В сражениях славу себе добывая,

был первым средь храбрых собратьев троян,

могу ли, позором себя покрывая,

от битвы укрыться, тоской обуян?!.

 

 

РУСАЛКИ

(Из Гейне)

 

Под льющимся светом Луны золотой,

на дюне лежал отдыхая,

заброшенный к морю чертовкой-судьбой

рыцарь из дальнего края.

 

Явились русалки из глуби морской,

глядят с отдаленья тревожно

и тихо подходят одна за другой –

крадутся к нему осторожно.

 

Приблизилась первая, тронула латы,

вторая несмело коснулась меча,

привлёк её шлем на макушке пернатый,

но руку сдержала, душой трепеща.

 

Другие подруги сюда подоспели:

кто руку целует, кто губы — взасос

и в этой любовной ночной канители

никто не коснулся ни пряди волос.

 

А рыцарь недвИжим, хотя изумлён…

Он нежится здесь на привале.

И рад возлежать до скончанья времён,

чтоб девы его целовали.

 

 

ГИПЕРБОРЕЯ

 

Гиперборея — родина славян.

К ней крови зов — исконен и могуч,

над нею — Ледовитый океан

и слабо просквозивший солнца луч.

 

Волшебный край цвёл много тысяч лет

под северной Полярною звездою,

которая — поныне сеет свет,

когда Гиперборея под водою.

 

Случаются в природе чудеса,

когда земля, покрытая лесами,

теряет над собою небеса

и в Тартар отправляется Богами.

 

Так Атлантида скрылась под водой…

Гиперборея по её примеру

одарена печальною судьбой,

открывшей для славян другую эру…

 

 

БОЛЕРО

 

Огонь кипит в крови испанки,

когда Равель живёт в эфире —

ей нет сравненья в целом мире,

она, как пламя блещет в танце.

 

Под звуки трепетной гитары

слышны испанки кастаньеты

и алый шлейф её взлетая,

как вихрь мгновенный, гонит ветер.

 

Сверкает взгляд. Мелькают руки.

И каблучки ритмично бьют…

в душе очарованья муки,

восторг и радость, и уют…

 

О Болеро! О танец — пламя!

Что ты творишь собой над нами!

 

 

ПИГМАЛИОН И ГАЛАТЕЯ

 

Ваятель Кипра царь Пигмалион

создал прекрасной девушки скульптуру,

как божеству ей поклонялся он:

заворожила юная фигура

 

изяществом изысканнейших форм,

прекрасным ликом и лучистым взглядом…

В душе творца разыгрывался шторм,

когда при ней он находился рядом.

 

Любви его неистовая сила

вдохнула жар: скульптуру оживила.

Так Киприадой был вознаграждён

ваятель-царь, младой Пигмалион.

Слух взбудоражил кипрскую округу,

что в Галатее он обрёл супругу.

 

 

ДЖОРДАНО БРУНО

 

На площади Цветов горит Джордано Бруно.

От ужаса не вздрогнул сонный Рим,

Бог не спросил: «Ну что же мы творим?

Зачем же мы сжигаем Бруно?»

 

Церковники, творя преступные дела,

жонглируют губами имя Бога,

при этом лицемерят много:

им церковь этот навык создала.

 

А он горит, — мыслитель и поэт,

за истину восстав на мракобесов…

Кончается судьбы его сюжет,

вокруг костра в сутанах пляшут бесы.

 

Цивильный мир оценит подвиг тот,

что для Джордано стоил жизни:

на месте гибели скульптурой он взойдёт,

увенчаный на запоздалой тризне.

 

 

КАК ПОЦЕЛУЙ…

 

Сутулясь, зябко средь метели

мелькали редкие прохожие,

а вихри вьюжили и пели,

мне снегом обжигая кожу.

 

Без цели шёл, без дела — праздный,

пренебрегая страстью вьюги,

и ощущал душою праздник,

как поцелуй своей подруги.

 

Мне радостны зимы ненастья,

порывы снегоносной бури.

Я впитываю их, как счастье,

с лицом сияющим, без хмури…

 

Вы скажете: «То — блажь поэта!»

Я благодарен вам за это.

 

 

ОЛИМП

 

В Фессалии возвысился Олимп,

его вершину оседлали Боги,

сияют золотом их древние чертоги,

Олимп божественный эллинами хвалим.

 

Сын Крона Зевс — отец Богов и мира,

власть поделил, взойдя на царский трон:

Тартар — Аидова украсила порфира,

стихией моря правит Посейдон.

 

Крон поплатился за проделки злые:

низвергнул Зевс отца с Небес в Тартар.

Царю Небес покорствуют земные

все обитатели — будь млад он или стар.

 

Любимец Зевса Аполлон прекрасный

игрой на лире слух Богов ласкал.

Признательный Олимп игре той не напрасно

восторженно всегда рукоплескал.

 

Но в сонме родичей бессмертных Олимпийцев

случались и крамольные дела…

 

 

ХРИЗАНТЕМЫ

 

Хризантема — солнечный цветок.

Царственный! Красы неповторимой.

Есть в саду прелестный уголок,

равнодушно не пройти там мимо.

 

Он играет радугой цветов,

в сочетанье красок — необъятен!

День и ночь на них смотреть готов,

поражаясь блеском ярких пятен.

 

А над ними птичьи голоса,

звучно разливаются, щебечут –

таковы природы чудеса:

звуками, цветами душу лечат.

Но закончу стих началом темы –

нет цветка прекрасней хризантемы!

 

 

ГЕРАКЛ

 

Не спится мне… Геракл в борьбе устал…

с победами спешит он к Деянире –

сильнейший воин в поднебесном мире –

попутно Зевсу рощу посвящал.

 

Софокл невидимо судьбой руководит…

Ждёт Деянира мужа — не дождётся.

Её любовь печалью обернётся:

её «рукой» Геракл будет убит…

 

 

АНТИГОНА

 

Печален жребий юной Антигоны –

несчастной дочери отца и брата:

пред совестью своей — не виновата…

сошла в Аид. Креонтовы законы,

 

что в нарушенье божьих создал царь, —

попрали святость Зевса и алтарь…

В пещере возле мёртвой Антигоны —

безудержны рыдания Гемона:

 

он обнимает труп своей невесты

от скорби не находит себе места —

любимой смерть оплакивает он,

душой и телом в траур погружён.

 

Креонт в отчаянье окликнул сына,

но юноша извлёк свой острый меч,

в себя вонзил его наполовину,

упал в крови, коснувшись нежных плеч.

 

Софокл! За что на муки ты обрёк Эдипа,

честнейшего эллина из фиванцев,

и не оставил для спасенья шансов?

Судьба невинного растерзана, разбита…

 

Когда судьбу спешишь «конём объехать»,

ловчишь при этом, чтобы жизнь спасти,

и выбираешь «скользкие пути» —

судьба в истерике заходится от смеха!

 

 

А Я ЛЮБЛЮ АНТИЧНЫХ…

 

Софокл, Менандр, Эсхил и Еврипид —

далёкие, забытые «планеты».

Их дивный свет теперь едва горит

и мало почитания их свету.

 

А я люблю и Грецию и Рим,

быть может, кроме дикого Нерона.

Тот древний мир уже неповторим,

неповторимо время оно…

 

Да! Я люблю античных мудрецов:

Мне льстит их мудрости языческая сила,

любовь к богам, к почтению отцов,

к живой природе — всё так сердцу мило…

 

И побуждает вновь читать Гомера,

чтоб стала ближе к нам седая эра.

 

 

ЭДИП

 

Трагичный Лай, родив Эдипа — сына,

Внемля оракулу, решил убить его…

Вдали от Фив гуманная чужбина

Мальца вскормила, будто своего.

 

Отца и сына случай свёл однажды.

Пророчество оракула свершилось:

Взыграл скандал. Эдип ударил дважды

И Лая голова на мураву скатилась…

 

Эдип спас Фивы. Занял место Лая

На царственном престоле и на брачном ложе.

От Иокасты был — увы! — моложе…

От матери родил детей… не уставая.

 

А Фивы вновь подверглись злому Року:

Народ стенал от мора, предавался страху.

От суеты не прибавлялось проку,

А мор укладывал всех жертв своих на плаху…

 

И Зевс, и Аполлон, как будто бы не зная,

доискивались: кто убийца Лая?

На просьбы горожан спасти от мора,

за гибель Лая был ответ с укором…

 

И опечален стал Эдип счастливый:

Занозой в сердце мор, страдания людей.

Чтобы спасти от злой напАсти Фивы,

он не щадил своих трудов и дней.

 

И, к своему несчастью, он достиг успеха:

свидетели свели концы к концам –

преступником является он сам…

невинный, горький…этот плачь от смеха!

 

И вот — конец и счастью и судьбе:

Смерть Иокасты, собственный позор…

Вдруг помрачает ум, туманит взор…

и он глаза вмиг выколол себе.

 

Неведению в поступках был обязан.

Всё зло рожденьем… с Лая началось:

Софоклу потрудиться довелось,

чтобы сюжет интригой был завязан.

 

 

НА УСТЮРТЕ

 

На Устюрте ковыли, как море.

Для разбега ветру — есть простор!

Вся равнина в солнечном уборе

ослепляет любопытный взор.

 

Девкесен, храня покой печали

в мавзолее любящих сердец,

стражем возвышается ночами,

с ним лишь месяц — света скудный жрец.

 

Мне платó запомнилось когда-то…

Бесконечность степи… мавзолей…

Древняя сомнительная дата

гибели двух любящих людей…

 

 

ПРОБУЖДЕНИЕ ПТИЦ

 

Ещё луч Солнца первый не проснулся,

А лес уже услышал тихий звук,

а, может… шорох, что издал паук:

неосторожно вдруг земли коснулся.

 

И встрепенулась чуткая сорока,

в большом гнезде на ветке подав глас;

щегол, раскрыв свой всполошённый глаз,

вспорхнул в траву тревожным скоком.

 

И вспугнутая тишина, вмиг расползлась,

а соловей… по старым нотам без запинки,

пошёл выписывать картинки

на все лады, пируя всласть.

 

Включились зяблик, дрозд и дятел,

удод, малиновка, скворец –

чернявый с блеском молодец —

всем мотылькам лихой приятель.

 

Взвилась симфония лесная,

с ней птичий мир забот не знает.

 

 

ГОРОД ЗОЛОТОЙ

 

Шумит толпа. Колышется базар.

Лучом холодным солнце в осень светит.

Я до рассвета торопливо встал,

Чтобы весь город этим утром встретить.

 

В веселой сутолоке гомон голосов,

Лучистый блеск и тихий сумрак взглядов,

И трепет ветра с придонских лесов —

Все это мне, как высшая награда.

Любимый край мой, город золотой

С неповторимой, сказочной судьбой –

вся жизнь моя, всех лет опора —

родные Семикаракоры.

 

Я им не устаю гордиться,

родившимся из недр станицы.

 

 

РОНДЕЛЬ

 

Взметнулись снежные метели

На леса стойкие заслоны

И чудятся глухие стоны,

Где вьюги многозвучно пели.

 

Далёких гор крутые склоны

Расплылись в дымке, потемнели.

Взметнулись снежные метели

На леса стойкие заслоны.

 

Скрипят под вьюгой, гнутся ели,

Трепещут на ветвях вороны:

Зимой их стаи поредели,

Морозным ветром опалёны.

Взметнулись снежные метели…

 

 

ЖЕЛАЮ ПРОЦВЕТАНИЯ ОТЧИЗНЕ

 

Плутает мысль в событиях былого.

Мечта — понять суть нынешнего дня…

Свершилось много. Даже слишком много!

Но мало что порадует меня…

 

Перелистну печальную страницу.

Хоть фимиам былому не курил,

но почитаю тень его могил…

Пусть сон дурной мне больше не приснится.

 

Надеждою, как прежде дорожу.

И верю в торжество и радость жизни,

желаю процветания Отчизне –

и с этой мыслью искренне дружу.

 

 

ФЕВРАЛЬ НА ДОНУ

 

Февраль на украинском — лютый,

В названии — характер февраля,

Но этой подвернувшейся минутой –

Под лужами раскисшая земля.

 

И — ни намёка на зимы суровость,

На резвое шуршанье быстрых лыж,

Не снег, а дождь — для февраля не новость

И чёрный цвет под ним промокших крыш.

 

И эта чернота, туман и слякоть,

Хандра деревьев, сникших за окном,

Растрогав, — стекла побуждают плакать –

Всё отдаётся нá сердце моём.

 

И всё-таки… и в мрачную погоду,

люблю я нашу скромную природу.

 

 

АЛЛЕЯ ПАРКА

 

Звезда Полярная над ивой,

под ивой сгусток ночи спит,

листва трепещет и шуршит:

к ней ветер ластится игривый.

 

Аллея парка чуть светлеет,

где ты оставила свой след,

прошло с тех пор немало лет,

но память этот след лелеет.

 

И образ твой красноречивый,

и первый поцелуй под ивой –

всё в памяти моей живёт…

со мною, видно, и умрёт.

 

Грядут года за годом год,

не делая меня счастливей…

всё чаще голос твой зовёт

меня на встречу с нашей ивой…

 

 

ЛЮБОВЬ ПОЭТОВ

 

Пьер де Ронсар Кассандру возлюбил –

мечтой желанною была она поэту —

стихами красоту боготворил:

слагал, не уставая, ей сонеты.

 

Он любовался блеском карих глаз,

волной волос, спадавших до коленей,

и с Афродитой сравнивал не раз,

явившейся в морской искристой пене…

 

Так Данте — Беатриче прославлял,

Петрарка посвящал стихи Лауре,

Боккаччо от предтечей не отстал –

 

это не дань лексической фигуре.

Я чту любовь поэтов всех времён.

И рад признаться, что и сам влюблён.

 

 

ПЕТРАРКА И ЛАУРА

 

Благословен день, месяц, лето, час

И миг, когда мой взор те очи встретил!

Благословен тот край, и дол тот светел,

Где пленником я стал прекрасных глаз!

Ф. Петрарка

 

Всю жизнь любил Петрарка и мечтал…

обожествив красавицу Лауру,

сонеты ей, канцоны посвящал,

в мечтах лаская призрак — не фигуру…

Сияньем глаз огромных очарован,

и белокурых, прядями, волос,

он бесконечно восторгался снова,

и счастлив был, что встретить привелось…

Хотя любил он страстно — без надежды:

Лаура ведь чужой женой была…

к несчастью, ранняя могила погребла,

сомкнув её чарующие вежды.

Поэт безмерно смерть переживал

и боль души в сонетах изливал.

 

 

САФО (САПФО)

 

Сафо — Лесбосский соловей –

любовь и жизнь боготворила

и до конца счастливых дней

средь юных нимф одна царила.

 

Касалась лиры чутких струн,

слагала Афродите оды.

Богиня, не стеснив свободы,

любовь вселяла всем, кто юн.

 

И веселилась с ними вместе,

попотчевав гостей нектаром…

Эпиталамой, как невесте,

звучал ответ ей на кифаре…

 

Мир Лесбоса был так чудесен(!) –

Сафо сотворена из песен.

 

 

ЛАСТОЧКИ

 

Как элегантны пируэты,

как грациозны взмахи крыл!

В полёте — ласточки поэты –

я это для себя открыл.

 

Все их движения певучи,

как гармоничный, тонкий стих!

Я ничего не видел лучше

изящной нежности у них.

 

В полёте ласточки прекрасны!

Стихия неба — дом родной!

Пути извилисты, но ясны,

 

Проникнуты уже весной.

Чудесное у птиц мгновенье,

родившее стихотворенье.

 

 

ОЧАРОВАН

 

Сентябрьский зной, как продолженье лета,

хоть жухнет придорожная трава,

Земля ещё в зелёный цвет одета…

И так краснО звучат твои слова!

 

Я слушаю не смысл, а тихий голос,

мелодия, как музыка — тепла.

Ерошит ветер ореолом волос…

в сиянье ты улыбчиво светла.

 

Ты для меня — Вселенная! Весь Мир!

И самая Верховная Богиня.

Один твой поцелуй — любовный пир (!),

глоток воды для путника в пустыне.

 

Я очарован обликом твоим –

другого нет, чтобы сравнился с ним!

 

 

ЧИТАЯ ЛЕРМОНТОВА…

 

Не дёшево конь Казбича достался Азамату,

За Карагёза Бэлу он отдал в уплату.

 

Печорин девушку упрятал под замок,

К любви склонял измором, но не мог.

 

А Казбич бесится с потерей Карагёза.

Для Азамата он – смертельная угроза.

 

Максим Максимыч всё княжну жалел,

Но выручить из плена не сумел.

 

Так Лермонтов сюжет свой смастерил —

штабс-капитану не хватало сил…

 

 

ЮБИЛЕЙНОЕ

 

Апрель. Двадцатое… Мне восемьдесят лет —

Безрадостная дата юбилея…

Пишу хвалебный для себя сонет,

И сам себя — представили? — жалею.

 

Уж слишком много накопилось лет,

А впереди нисколько не осталось.

И меркнет Солнца лучезарный свет

При мысли: «Наступила старость».

 

Зачем так быстро время пронеслось,

Хоть в молодости год — тянулся канителью?

Как много из задумок не сбылось!.. —

И нет причины ныне для веселья.

 

Но постараюсь сам себя взбодрить –

Гораздо хуже киснуть и хандрить.

 

 

СОНЕТ ШЕКСПИРА

 

Трудна история сонета…

сотворена из тьмы и света:

душили жёсткие каноны,

как государств иных законы…

Катрены, рифмы, триолеты…—

«Геенна!» (кара) для поэта –

де Вега так определял,

и в этом был испанец прав…

Менялись иногда каноны

и жанр испытывал уроны.

При каноническом величии

есть у сонета и отличия.

Из множества сонетов мира

мне ближе всех сонет Шекспира.

 

 

ЛИРИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ

 

Поэзия — не ребус, не загадка,

а квинтэссенция в слова одетых чувств,

достойных уваженья и порядка

в прекраснейшем из девяти искусств…

 

Она с придиркой подбирает слово

и рифмы точит, как на наждаке,

к мелодии строки всегда сурова:

ведь музыка всегда должна звучать в строке.

 

Поэзия — не ребус для разгадки,

в ней ясность Солнцу быть должна под стать,

чтоб мысль стиха — не затевала прятки,

где днём с огнём её не отыскать.

 

Но это лишь моё сугубо мненье

и я стремлюсь к таким стихотвореньям.

 

 

С НАТУРЫ

 

Дорога тает в дымке облаков,

где Солнце растеклось пятном блестящим…

и небо, кажется, совсем недалеко…

каким-то сказочным, отнюдь не настоящим.

 

Ты в удивлении присела на пути

и смотришь вдаль завороженным взглядом,

как бы решая: надо ли идти…

иль в небеса идти пока не надо?

 

И этот удивительный пейзаж

с тобой, сидящей на переднем плане,

я, выхватив словесный карандаш,

занёс в блокнот, как новый штрих в романе…

 

Фигура дышит юности весной,

а я, невидим, — за твоей спиной…

 

 

СОЛНЕЧНЫЙ ДЕНЬ

 

За окном новый день разгорается,

Рдеют золотом стены домов,

Солнце красное всем улыбается,

Мир земной к этой ласке готов.

 

Отступило уныние с тучами,

Дождь и слякоть с занудной хандрой,

Что вчера ещё истово мучили…

День сегодняшний — в радость с тобой!

 

Улыбайся приветно и ласково,

Солнце встало, роняя лучи

И безмолвной, но зримой огласкою

Над Землёй вдохновенно звучит.

 

Этот солнечный день, без ненастья,

Для стихов нам дарован, и счастья.

 

 

НЕ ЗНАЕШЬ ТЫ…

 

Вдали нежданно вспыхнула зарница,

разверзлась бездна чёрной высоты,

где прячется Луна, как озорница…

Я чувствую в тебе её черты.

 

Ты изредка сверкнёшь при мне Луною

и ускользнёшь бесследно в тот же миг,

мираж в пустыне я б сравнил с тобою…

А всплеск Луны уверенней постиг.

 

Не знаешь, что в душе моей творится?

Не трогает тебя такой вопрос.

Трепещет сердце — загнанная птица…

 

Какие муки пережить пришлось!

И нет конца безудержной печали,

гнетущей бесконечными ночами.

 

 

ЛЮБИМАЯ

 

Встающим Солнцем озарённая

и Солнце озарив встающее,

идёт, как будто окрылённая,

загадочной мечтой влекущая…

 

Деревья ей к ногам склоняются,

цветы благоухают сладостно,

она природе улыбается

и что-то напевает радостно.

 

Лицо сияет, а не хмурится,

глаза сверкают неба цветом,

распахнута пред нею улица,

 

звучащая цветеньем лета.

Стать гибкая, как тополиная.

Ей равных нет! — Моя любимая!

 

 

В ФЕВРАЛЕ

 

В час заката, на излёте света

Я стою, задумчив у окна…

А в душе сверкают краски лета

И твоя улыбка мне видна.

 

Берег Дона. Крутизна обрыва.

Пенная бегущая волна…

И твои игривые порывы!..

Омут глаз, без берега и дна.

 

Как сладкИ мечтанья вечерами –

Память в услужении легка…

Оттого и норовит стихами

закрепиться каждая строка…

 

Ты зарёй стоишь перед глазами,

Будто нет препятствий между нами…

 

 

О БЫЛОМ

 

Не выудил строфы холодным утром,

Мечта увяла к середине дня,

Но сердце всё трепещет почему-то…

И лик твой… прячется за куст, меня дразня…

 

…В саду резвяся, мы играли в прятки,

Цвела весна сиренью голубой…

В игре наградой — поцелуи слАдки.

И мне везло в такой игре с тобой.

 

И миг один сегодня проявился,

Как всполох памяти — увы! — ушедших дней,

Негаданно, таинственно явился

Свидетельством живой любви моей.

 

И я гоню несносные печали,

Что досаждают зимними ночами.

 

 

НОЧЬ. Я ОДИН…

 

Твой голос и теперь в ушах звучит,

Над ним не властны прожитые годы.

И ты являешься ко мне в ночИ,

Желанью моему в угоду…

 

Не привиденьем — в образе живом,

С лицом, сияющим беспечною улыбкой.

И мы, как в юности, шаля, в лесу бредём,

Осенены деревьев тенью зыбкой.

 

Сопутствует нам соловьиный свист,

Скрипучий хохот взбáлмошной сороки…

И я бужу себя во сне: «Проснись!

Для бодрствования наступили сроки».

 

Сон улетучился. Растаял образ твой…

Ночь. Я один. Встаю полуживой…

 

 

ТРЕЩАТ ДРОВА…

 

Трещат дрова в моём камине,

играет пламя желтизной,

а тополь за окошком стынет,

припоминая летний зной.

 

И мне представилось вдруг лето,

простор над морем голубой,

земля у берега согрета –

мы сибаритствуем с тобой.

 

Счастливый день, часы блаженства,

играет солнце на волне…

вся красота, все совершенства

твои приближены ко мне…

 

Трещат дрова в моём камине –

одни воспоминанья ныне…

 

 

КАРАКОРУМ

 

Выйду в степь — в голубые просторы,

где воитель-кочевник навеки уснул,

прокричав умирая: «Прощай Каракорум!»,

помянув свой столичный монгольский аул.

 

Ветер мчался в столетьях, жонглируя словом,

вознося его к небу, до пламенных звёзд,

предавая забвенью истоки былого,

разрушая событий невидимый мост.

 

Я стою среди трав… ковыля и полыни,

где пьянит ароматом душистый чабрец

и с «монгольских времён»…да, с тех пор и поныне

льётся песнь жаворОнка, не глохнет певец.

 

У хазарских курганов возникла станица,

пораскинувшись вольно у Дона-реки…

Здесь кочевникам многим случалось сразиться,

но владеют землёю теперь казаки.

Степь — без края! Просторы… просторы…

Солнца прыть вековая! Да ветра разбег…

Он столетья несёт, не забыв, «Каракорум!»,

как привет поселенью… казачьей избе…

 

 

ПРЕКРАСНЫЕ ПОЭТЫ!..

 

Артюр Рембо и Поль Верлен

составили тандем поэтов

и ринулись бродить по свету,

презрев всю мощь незримых стен…

Скитались в Лондоне, Брюсселе,

как кажется, без всякой цели

(неделями почти не ели),

ища всё новых перемен.

Сварливой сделалась вдруг Муза

их деликатного союза.

«Под мухой» Поль пальнул в Артюра –

пробила руку пуля-дура…

 

Таков финал — не увертюра…

 

 

ЛЕСНАЯ ТАЙНА

 

Луна точится бледным светом

на глушь лесную в водоём,

русалки нежатся при этом

в просторе царственном своём.

 

Бледны их лица и туманны…

и пряди блещущих волос…

Кикиморе они не странны –

у них общенье повелось.

 

Она берёт их в хоровод,

веночком за руки ведёт.

 

В движенье юные фигуры

в себя вбирают лунный свет,

как будто ими дан обет

творить ночные процедуры…

 

 

ПЕРВЫЙ СТАРТ

 

12 апреля 1961 года космический корабль «Восток»,

пилотируемый лётчиком-космонавтом Ю.А. Гагариным,

совершил первый в мире орбитальный космический полёт.

 

Главный конструктор

В эту ночь не спал:

Так старта ждал,

Как сотворенья чуда.

Стих соловей,

Он, видимо, устал

От трелей,

Дерзко бьющих отовсюду.

Апрель дурманит

Запахом цветов,

Земля принарядилась,

Как невеста,

Ликует солнце,

Космонавт готов,

Нацелена ракета

В неизвестность.

Великий миг!

Его постичь ли мне?..

Быть первым…

(Самым первым!),

Взмыв над Миром,

И не на поэтическом коне,

А в корабле,

Рабочими творимом.

Великий миг!

Скафандр горит в лучах,

Под ним

Взволнованное сердце

не уймётся.

Свет на лице,

Лучистый свет в очах,

Гагарин счастлив,

Радостно смеётся.

А в мыслях Клушино,

Деревня, где он рос,

Смоленская земля,

Россия!

Огонь рябин,

Седая стынь берёз

В небесной

Акварельной сини –

Всё, чем душа

Так счастливо полна,

Что умножает

Мужество и силы…

И эта

Необычная весна,

И образы друзей,

Добры и милы.

Великий миг!

Вот Байконур ожил –

Планеты первая

Космическая пристань,

Где Кызылкумов зной,

И миражи…

И взлёт мечты

неистовый.

И … час настал,

Тот звёздный час,

Которого б хотел

Любой из нас.

Гагарин весело сказал,

Своё волнение тая,

«Я счастлив, Родина

моя! —

(И заискрился блеск

в глазах), —

Твоё доверие хранить,

Быть в деле

Твёрже, чем гранит,

Заданье выполнить

И эру,

Как подобает пионеру,

Космических путей

открыть».

Великий миг!

Зажглось табло

И слово «старт»,

Как знак отсчёта,

Что началась уже работа,

К себе вниманье

привлекло.

Ракета вздрогнула

И – в небо

(Пропахшее трудом

и хлебом)

Могучим двинулась

рывком,

А пламя

Раскатило гром!