Стихи

Стихи

Лауреат конкурса «Зеркало революции»

Атропос1 старого мира

 

Посвящается русской революции

 

История — времени тонкая нитка,

красная — бьет нас кнутом по спинам.

Шагают люди, трясутся кибитки,

плывут галеоны, летят цеппелины.

 

Нитки вдеты в иголки Кощеев,

людей прошивают их острия.

Помнишь — бросали жандармов, ищеек,

и голос приказывал: «Расстрелять…»

 

С тех пор как Адама прогнали из рая,

редко случался счастливый час.

Нитка застряла — война мировая

грохнула Принципом,

обрушив все принципы,

началась.

 

Труп как из терки — пули дум-дум,

разбивал города канонады хор,

из окопов шагала орда на орду,

им выжег глаза удушающий хлор.

 

Стену построй для себя крепостную

из вони и мрака тесных каморок.

Но люди не прячутся, а протестуют,

приближаю зарю, и приходит «Аврора».

 

В девять часов и сорок минут

«Аврора» ударила по пережиткам.

Люди идут, мир старый сомнут,

как мойры, штыки занесут над ниткой.

 

Грядущие рядом, там радость — обиженным,

великое счастье зажжет сердца.

А ключ ко всему — это вера: мир хижинам,

ключ — это дело: война дворцам.

 

Заря

Поэма из другого века

 

1

 

Близок победы торжественный час!

Небо завьюжило, город метеля,

под дых нанося за ударом удар,

налетела метель,

дверь срывая с петель,

будто молния,

бросилась в никуда.

 

Россию разбили,

сказав,

что развили.

и бросили на произвол черепки.

«Немецкий шпион»,

Ленин пишет в Разливе,

что просит Россия «сильной руки»,

сильной руки,

окроваво-мозолистой,

рабочей,

крестьянской,

солдатской руки,

не руки, что считает деньги

да молится!

«Мы склеим кровью своей черепки,

и мы буржуям дадим на орехи!»,

ЦК за восстание —

большинство,

конечно,

сволочи есть,

штрейкбрехеры —

«однородное социалистическое правитель-ство»

«И мы насилья разрушим мир,

да, насильем.

Ответим

врагам и богам!»

Сталин

и Троцкий,

Ногин,

Лазимир.

Красный бант на груди,

и заряжен наган.

 

Восход алеет за полуночным раздраем,

только задернули сумерки

траура шторы.

Мир,

Петроград засыпал,

ничего не зная,

что грянет гроза,

и буря наступит скоро.

 

Не собора шпиль —

а солдата штык,

под луной,

над столицей сверкал.

Столицей России отчаянный крик:

«Долой министров!

Даешь ВРК!»

 

2

 

Которые тут временные? Слазь!

Загодя прочь бежит мелюзга,

хапуга спешит,

обронивши тапок.

Колотятся мысли набатом в мозгах,

как бы успеть

да побольше захапать.

 

На Неве,

наковальней,

клопов раздавив,

«Аврора»,

незыблема глыба,

стоит.

Крейсер —

могуч богатырь —

и львив,

как рыкнет,

так и треснет Невы гранит.

Захвачен вокзал,

мосты

и почтамт.

У Зимнего ерзают юнкера.

Только руку подай —

воплотится мечта!

Нет, нельзя, ожидаем сигнала…

Пора!

Заревело системы Канэ орудье,

на одной из аврорьих башен,

мы за это дело стояли грудью,

и поэтому будет

победа

нашей!

Бушлатом,

тужуркой

шинелью запружена

площадь октябрьским ночером.

Раз за Советы,

тогда — за оружие!

«Вон из России,

министры

и прочее!»

Красные флаги плавят пургу,

из ружей обильно свинцом запуржило.

Ажурный, ворот распахнули чугун,

Разжали тиски,

несвободы пружину.

Нас не обманешь, вьюга-плутовка,

Зимний,

союзник твой,

нами взят.

Штыками блестят в полумраке винтовки,

салютует Христос,

снявши руку с гвоздя.

Под гневом народным

потонут

воры.

Днища червивые съедены ложью,

Говорит —

как стреляет,

Антонов-Аврора:

«Правительство

объявляю

низложенным!»

 

Поет Маяковский,

бренча на гуслях,

жует черный хлеб с мякиной:

«Это было,

in Petrograd,

in Russland,

навзничь

мир господ

опрокинули».

 

3

 

Отправляйтесь… в сорную корзину истории!

Мимо истории,

гроз

и молний,

жили девицы,

шили,

парлекали,

а теперь подожжен революцией Смольный,

рабочим полнится человеком.

 

Дым табачный в зале стоит коромыслом,

с возвышения что-то там вякает Дан,

тишина буржуем в петле повисла,

вдруг по залу —

чье-то басистое «Мдааа…»

 

Как высшая мера для трусов «мда»,

значит,

«пули погуще по оробелым!»

«Мда» как по контре первый удар,

«в гущу

бегущим

грянь, парабеллум!»

Поджали хвосты,

объявили бойкот —

обыкновенно струхнули!

Чуть только ударит по кремню бойком —

на дрова костыли

и ходули.

Прочь побежала разная шваль,

Ильич взошел на трибуну,

и оглушил,

как не оглушал

клич приветствия Ленина бурный.

 

«Я,

товарищи,

буду краток.

Стукач не выдаст,

свинья не съест,

двадцать лет эмиграций,

тюрем

и каторг,

все затем,

чтоб открыть этот съезд.

И были зубатовские провокаторы,

но зубы они обломали об нас.

Ведь за газетами

и за плакатами,

как заплата,

виден тот,

кто продаст.

Но довольно словесную воду в ступе

толочь.

Отвлекаться нельзя.

К насущным делам,

новостям приступим —

приступом

Зимний

взят,

низложено Временное Правительство,

кто перед нами льстиво витийствовал,

кто жизнь затушевывал лживой ретушью

отныне стали истлевшей ветошью».

 

На возвышенье,

парят над залом,

улыбчивы лица,

открыты забрала,

революции речи яростным залпом,

прет революция минным тралом,

давит буржуев,

попов,

генералов,

слезы по Каутскому у тихони:

«За что Шингарева?!

Зачем Духонин?!»

 

Теперь мы дорогу

новую

торим.

На обочинах слезы льют крокодилы.

Отправляйтесь в корзину ошибок истории,

возьмите с собой кошельки и кадила!

Били приказы,

были декреты,

и шаг громыхал,

чеканен и кован.

Знамя взвивалось красной ракетою

над новорожденной Россией.

Новой.

Ух, холодрыга!

Охота погреться,

примерзла нога к нестиранной онуче,

а в груди

оголтело

стреляет сердце.

Время перевалило за полночь.

 

4

 

Блок посмотрел: «…Очень хорошо!»

На перекрестках костры коптят.

Догорает номер «Известий».

Петроград — бивуак,

весь мир — это театр,

театр

военных

действий.

Из-за кулис выплывает Улисс,

на дредноуте HMS,

а вот обычный российский министр

натягивает чепец.

Город —

купиной неопалимой

горит,

буржуям гибель пророчит,

к нему стекаются пилигримы,

изводит чернила неровный почерк.

Ветер на улице снег поволок,

сидит,

согревает кости,

Российский Поэт,

Александр Блок,

к нему идет Маяковский.

Будто бы скорбью,

согбен

и сгорблен,

греется Блок, над костром нависши,

разрезан тьмою и пламенем облик.

Маяковский позвал его.

Он не услышал.

 

Тогда подошел,

ледоколом настырным,

тронул —

дернулся рвущимся швом,

Спросил —

ответил:

«Горят костры»

и каково? —

хорошо,

хорошо!

А после застыл сухими костями,

а потом помутнел и скрючился будто:

«Библиотеку…

сожгли…

крестьяне…»

 

Час Быка наступил, предвещая утро.

 

Присел Маяковский немного поодаль,

помолчал

и сказал, как хотел:

«Жалко, а все же за годом годы,

сколько построят библиотек!

Не унывай,

Александр Блок,

бежали твои незнакомки и дамы,

но ложится за блоком блок

счастливому новому миру в фундамент.

Нужно нынче смелых и умных,

вырвать,

значит,

подмокшие перья.

Азиаты

и скифы,

и грубые гунны,

кому как не нам работать теперь!

На поминки давно прогнившего мира

варвара зазывает лира!

Нам ли трусливо скулить и мяукать,

ложиться под проститутку-моду?

Что же, поэт, подай мне руку!

И поэту

поэт

руку

подал.

 

5

 

Вперед, заре навстречу!

Блеснуло,

тишают свинцовые очереди.

Небо плюнуло в город туманно

В квартирах лежат,

от холода скорчены,

Викторы Лещинские,

Тони Тумановы.

 

Светлеет,

Небо целует шифер,

черепицу погладил неловкий луч.

Мятежи искали к утопии шифр,

но воздушные замки растаптывал путч.

 

Все краснее.

Свет течет по карнизам,

баба в кастрюле варит хрящи.

Вдоль дороги кровавый жемчуг нанизан,

вдоль дороги распяты Спартак сотоварищи.

 

Рыжинка.

Тихо журчит водосток.

Сочится ихор из-под шляпок гвоздей —

съедены крики катаров костром,

крики первых христьян сожрал Колизей.

 

Желток.

Ворчит какая-то мымра:

«Деньги,

инфляция,

куры,

забор».

Толпа не услышала — взмахом секирным

был обезглавлен сэр Томас Мор.

 

Краешек солнца.

Колбасы полкило

Может, в газетку вам завернуть?

Рычит в ликовании санкюлот,

монтаньяров спровадив в последний путь.

 

Вылазь скорее!

Мадама в колье

кокетливо обнажила бюст.

На Голгофе-Монмартре застрелен Варлен,

на баррикаде упал Делеклюз.

 

Чертово солнышко, лезь смелее!

Видишь,

костями Питер усеян.

Благовоняет поповским елеем

окровавленное воскресенье.

 

Нам больше не можется жить в потемках!

Мы ютимся в грязи,

нам голодно,

тесно.

Знаменем мачту зажег «Потемкин»,

ощерилась ружьями красная Пресня.

 

В парках,

на утренней свежей росе,

вдруг заискрили линзы.

Солнце вскарабкалось — и рассвет

наступал уже

при социализме.

Свет бурит замерзшую прорубь,

Присыпкиных смачно обругивая,

Пузатый,

будто мешочник,

голубь

подох

на жердочке флюгера.

 

6

 

Обрастает история всяческим хламом,

порой объдается белены.

Октябрь теперь — на биллбордах реклама,

с подписью: «Воинство сатаны».

 

Шелуха и мура в сердцах и умах,

обваляны в сахаре плети.

В гостинице «Ренессанс Монарх»

Октября отмечают столетие.

 

Осталась борьба на страницах и пленках,

а жизнь утюжат бульдозеры.

Революций плоды пожинают подонки,

лебединая песнь — «Лебединое озеро».

 

Слова, ядовитее беладонны —

за всех хороших и против плохих.

Едкий дым из окон Белого дома

с наслажденьем вдыхали, словно духи

Не стараясь придумать велосипед,

как пену с лапши, сдули сирых и хилых,

и, надеясь спрятать кровавый след,

надели на мягкие чешки бахилы.

В руинах страна, потонула в золе,

жизни — ряды разбитых корыт.

Оружьем бряцают, а Мавзолей,

как цензурой, щитами прикрыт.

Кулисами стали кремлевские стены,

покрывают абсурда театр.

Как грибы, по России растут антенны,

источая лишь лживый яд.

 

В ноябре собираются как на тризну,

не на борьбу — ни в коем!

 

Только призрака Коммунизма

слышите — не упокоить!

Среди подвалов,

среди каморок

и непричесанных чердаков,

в камерах зеков,

в обоймах,

в каморах,

молот и серп — ключи от замков.

Он рядом с нами —

мощные мускулы,

много падал,

ни разу не увядал,

из космоса посылает корпускулы,

зовет за собою Звезда Труда,

зовут миры Эпсилона Тукана:

Земля, ответьте!

Земля, прием!

Нам надо только разжать капканы,

тогда полетим,

не то что пойдем!

И если кровь забродила — красная,

и если кровь закипела — что ж,

тогда обломятся все напраслины,

и все гнилое пойдет под нож.

Только борьбою,

только в борьбе

Стены уступят место мостам.

Как единое сердце,

как в Октябре,

соединяйтесь,

люди всех стран!