Стихи

Стихи

Карелия

 

Памяти Эрика

 

И говорливая вода,

И равнодушный мох,

И неба тусклая слюда,

И выщерба подвох,

И пресловутой топи блат

Магическая муть —

Все предлагает свой расклад,

Единственную суть.

Какой нелепый фантазер,

Какой праздноголов

Нарыл вместилищ для озер

И навалял стволов?

Кто научил молчанью птиц,

Смиренью небеса,

Лишил законов и границ

Косматые леса?

Иной бы, скажем, предпочел,

От счастия пунцов,

Скольженье змей, пложенье пчел,

Охоту на тунцов,

Пещеру, лязганье кресал,

Столпотворенье вод —

И чтобы с дерева свисал

Срамоподобный плод.

А мне достаточно того,

Что в трех часах пути

Мое смурное существо

Изладится вплести

Души своей линялый плюш,

Повапленный тоской,

Вот в эти шхеры, гати, глушь,

В незыблемый покой.

 

* * *

 

Решив телегу жизни упростить,

Неважно, с недосыпу, с пережева,

Надумал я кого-нибудь простить,

Кого-нибудь случайного, чужого.

 

Сперва привадить, повязать виной,

Явить вериги, понудить надеть их…

(ведь даже Лот был грешен, даже Ной

Нетрезв и неодет бывал на детях).

 

И вот, почти уже приговорив

К повиновенью, покаянью, сраму,

Невольно, будто наскочив на риф,

Переменить сулимую программу:

 

Не выставлять убогого торцом,

Не устремлять к непоправимой дате, —

И вдруг себя почувствовать творцом

Неведомой доселе благодати.

 

Но тщетно я, глазастее совы,

Искал, чей грешный лоб отметить стигмой!

Не оказалось никого, увы,

Кому бы мог сгодиться странный стих мой.

 

Кто без греха?! — и следом град камней,

И каждый безмятежен. Словно птица,

И не придумать ничего умней,

Чем самому к себе оборотиться:

 

Морочить совесть, память укрощать,

Кропить пространство маргинальным слогом,

И знать при этом, что себя прощать —

Нет гаже униженья перед Богом.

 

Два времени борзописания

 

Пока мозги не исчесались,

И маковка не поредела

Зело борзо стихи писались,

Себе не ведая предела.

 

Ни мзды не требуя, ни проку,

Бренчал кимвал на все лады.

Любое лыко было в строку,

Любой посев сулил плоды.

 

И все впопад, куда ни вдень,

И пахла вермутом клоака,

И шутовская дребедень

Под восхищенное «однако»,

И дольче вита длился день,

Как в зеркалах у Пастернака…

 

Когда борзеющий стареет,

То он не то чтобы сгорает,

А меркнет, квасится, сыреет

И как бы сам себя карает.

 

Он не заламывает рук,

Не ищет воли укоризне,

А просто замыкает круг

И затихает, как на тризне.

 

Всему предел. На все цитата.

И только память, стрекоча,

Как запоздалая цикада,

Дает в былое стрекоча.

 

А то, что не перетолочь,

Перегнивает в результате,

И дольше века длится ночь,

И жизнь сама себе некстати.

 

* * *

 

Извожу передние конечности

На предмет выскребыванья темени:

То ли время — частный случай вечности,

То ли вечность — разновидность времени.

 

Но по размышленьи неглубоком

Огляделся, — ни на ком креста нет,

Время вышло невпопад и боком,

Потерпеть — и вечности не станет.

 

* * *

 

В ковах затянувшегося блица

Раб удачи, своевольник чести,

Все не успеваю помолиться:

То дела, то Бога нет на месте.

 

Между тем, все чаще вечереет,

А в ночи с ухмылкой нелюбезной

Серафим неотвратимый реет

Над судьбой, над вечностью, над бездной.

 

Бессонница

 

Блуждая невпопад

По запредельным чащам,

Неведомый поток стремясь перегрести,

Не то и не туда, но прем, кантуем, тащим,

Чтоб где-нибудь к утру свободу обрести.

И вот пустую блажь рассеянно пакую.

И не о чем просить, и некому пенять.

Хотелось бы забыть, но память – ни в какую,

Хотелось бы завыть, но могут не понять.

 

Возрастное

 

Мечты мои скудны, и мысли мои коротки,

Восторги сусальны, упреки навязчиво тяжки.

Пишу, как пашу, как фигуры глушу в городки:

Дубиной рвану — и парят над землей деревяшки.

 

Чем жизнь бесконечней, тем проще становится речь,

В сакральные ложи уже мы все менее вхожи,

А все продолжаем глаголом мерцающим жечь,

Пускай невпопад, и корысть нулевая, а все же…

 

* * *

 

Привыкший похоть выдавать за пыл,

Игривое невежество за ересь,

Он жить устал и чувствовать забыл,

В самом себе угрюмо разуверясь,

 

И вдруг поняв: кранты, финита, швах,

Разбор полетов, ловля насекомых,

Стал путаться в ногах и головах

Своих непредсказуемых знакомых.

 

Прощание

 

В душе взыграл ревнивый предок.

Пустив небывшее в расход,

Она сказала напоследок:

«Ты просто гад, подонок, скот!»

 

Упругий воздух колебался,

Летели птицы наугад,

А он молчал и улыбался,

Поскольку был и вправду гад.

 

2013-2014 гг.

 

* * *

 

Покуда одних трепало, другим везло,

А после менялись, тоской маскируя жалость,

Добро наблюдало, как зло побеждает зло;

Потом оказалось, что это ему казалось.

 

Надежда не стала верой, любовь — нуждой.

Деревья готовились снова устроить осень.

А в небе порхал архангел, такой седой,

Что как-то его и заметно было не очень.

 

* * *

 

Не надо мне паять, что я ленивый,

Что пуп не рву, не подставляю плеч,

Не тщусь над обеспложенною нивой,

А льщусь из фляги veritas извлечь.

 

Приму и хорошею, наблюдая,

Как из прорех, из дупел, из щелей

Сочится жизнь, бестактно молодая

И светлая, как мед или елей.

 

* * *

 

И вроде на сердце почти как в саду —

Просторно и пахнет травою,

Но там, куда я уже скоро сойду,

Кому и о чем я провою?

 

Мой поезд ушел. Мне за ним по пятам,

По шпалам, стуча чемоданом.

И где оно есть, это самое «там»?

И, если нигде, то куда нам?

 

А время упруго и ровно течет,

Душа впечатления множит,

И повод затеять обратный отсчет

Никак отыскаться не может.

 

8. 06. 2014.