Стихи

Стихи

* * *

 

Помнишь, как стекались друзья к застолью —

к берегам узорным, по горным тропам.

Голоса звучали неповторимо.

Посыпало небо нас звездной солью,

омывало море густым сиропом,

и степные ветры летели мимо.

 

Флирт невинный, шепот проникновенный,

вдохновенное купанье в нирване —

воссоздать не попробуй в затертом пазле.

В почве перетоптанной ойкумены

просквозили трещины между вами,

атмосфера сдулась, цвета погасли.

 

Здесь мы пели, пили, еще не знали,

что сценарий будущего расписан,

и, бездумно реплики повторяя,

не предполагали, что нам в финале,

суждено сцепиться подобно крысам

за клочок мечты, за огрызок рая.

 

С губ родных срывается речь чужая.

Станет эхом все, что сегодня скажем —

искаженным, ибо судьба — кривая.

Задержи мгновение, уезжая,

нацарапай в памяти под пейзажем:

надпись: «Повторение убивает».

 

Гадание

 

В сквере вокзальном вспыхнула позолота,

яблоки в сонных лужах запахли сидром,

и проступила юность, словно на фото —

кадре, что из альбома школьного выдран.

 

Там, где сбежав с урока физики ли, труда ли,

мы занимались делом почти запретным, —

карты достав, на судьбу друг дружке гадали

и замирали, думая, что за бред нам

 

выдаст фортуна, скалясь цветным раскладом —

туз золоченый или черную метку?

Плоские наши спины теснились рядом,

словно изнанка колоды в серую клетку.

 

Помню, как самая дерзкая, козырная

в нашей компании, на короля гадая,

жмурилась, будто заветную тайну зная,

и хохотала в голос — потом, когда я

 

вдруг предсказала одной из невзрачных, странных,

мелких, что кнопка, которую в стул вдавили,

будто она заблистает звездою в Каннах,

рыбкою золотою сверкнет в Довиле.

 

В окнах окрест пламенели алые бубны,

невдалеке на погосте чернели крести.

Масти нам сообщали, что недоступны

будем для связи, вряд ли сойдемся вместе.

 

Нас разнесет по свету, словно соринки,

что предсказали карты, — не помним сами…

Я козырную даму встречу на рынке

в роли Фемиды с заржавленными весами.

 

Пальцы свекольные мерзнут в митенках рваных,

взгляд отрешенный — монахини ли, вдовы ли…

А девочка та исчезла… Вдруг она в Каннах,

или в Довиле?

 

Раки

 

Взглянув с обрыва вниз на обмелевший плес, на

ту местность, где жила, то в детстве, то во сне,

припомнила — река носила имя Тосна.

Как полинял пейзаж! Как тошно стало мне.

 

Где мушки птичьих гнезд лепились к смуглым скалам,

где берег был один — полог, другой — высок,

стекая по щекам известняковым впалым,

засохшая слеза шуршала, как песок.

 

Вот там — на быстрине я воровала раков,

которых под мостом ловили пацаны,

и уносила в свой аквариум, оплакав

собратьев их, что на костер обречены.

 

Великодушна, как волшебная царица,

я даровала жизнь страдальцам малым сим.

А водопад гремел, и солнце раствориться

спешило в глубине, и был неугасим

 

подводный свет, я вслед ныряла… Возле горла

струилась, как боа, пятнистая вода…

А после жизнь прошла, и ластиком затерла

набросок миража, придуманный тогда.

 

Нет солнечных заплат на ветхом опахале

к морщинистой воде склоняющихся ив…

А раки все равно наутро подыхали,

свой злополучный рок ничуть не отменив.

 

Чаепитие перед грозой

 

Навязчивый стоп-кадр из допотопных пор,

где льется разговор, где мы за чаем — вместе,

где солнечный зрачок глядит на нас в упор

под мрачной челкой туч, нависшей над предместьем,

 

где вдруг запечатлел луча случайный блиц,

над черепицей крыш сверкнувший одиноко,

как мы цветем внутри невидимых теплиц,

не ведая пока отпущенного срока.

 

Малина, абрикос, крыжовник, — витражи

всей радугой цветов сплелись в оконной раме.

Непрочное стекло, под ветром не дрожи.

Какой-то странный свет пульсирует над нами.

 

Взорвался небосвод, и вспыхнуло окно,

и все поражены иллюзией единой.

И лишь твое лицо бледно, оплетено

крестом витражных рам, цветною паутиной.

 

И обреченность глаз, и утонченность скул

в нечаянных чертах вечерний свет наметил,

как будто дождь пыльцу обыденности сдул

с засохшего цветка, и стал он свеж и светел.