Журнальный мир

СРАВНИТЕЛЬНЫЕ ЖЕНООПИСАНИЯ, ИЛИ ОТЗЫВЫ РАЗНЫХ МУЖЕЙ•

Женщина – вероятно, единственное из зол,

которое не пожелаешь другому.

А.В. Лаврухин

Не спрашивай с неё: она не виновата,

Своих не слышит слов, не знает, что творит,

Умна она, добра, и зла, и глуповата,

И нравится себе, и в зеркальце глядит.

А.Кушнер

___________________

* Автор не несёт ответственности за мнения респондентов.

Адам:

Я съел тогда запретный плод

С твоей подачи.

Болел живот, бросало в пот,

Из рая выпнули нас под

Зад. Жизнь пошла иначе

С тех пор.

Самсон:

О том, что «бритва не касалась головы»,

Я сам сказал тебе

(увы,

Забывши истину, что беды все от баб)…

Обрила сонного меня –

и я ослаб.

Пушкин:

Я даже с пулей в животе

Твоей дивился красоте.

От женщин беды все. Ей-ей.

Зато моя всех красивéй!

Митя Карамазов:

Хотя ты, Грушенька, была

Чертовски, скажем так, мила,

Мне жаль, что в каторгу пойти

Пришлось.

Эх, мать твою ети!..

Хосе Наварро:

Я с честным именем своим

Расстался, – шаг непоправим, –

Мне так хотелось быть с тобой!

И муж твой…

этот гад кривой,

Не страшен был. Но ты, Кармен,

Всё ж не хотела перемен…

Тогда я сдвинулся в уме…

Теперь вот казни жду в тюрьме.

Рогоносец:

Я снова – с понтом – не заметил

(Хотя в прихожей лампа светит)

44-го размера кеды эти…

Откашлявшись, засел минут на 20 в туалете.

Маяковский:

Устал я к мужу ревновать…

После него к тебе в кровать…

Ты сучья дочь!

…Лишь пуля мне смогла помочь.

Алеко:

«Цыганы шумною толпой»…

Пускай по-прежнему кочуют…

После истории с тобой,

цыганок больше не хочу я.

Ленский:

«Её портрет: он очень мил…»

Но зря я, дурень, полюбил…

Я женщин-то не знал вполне,

Осьмнадцать было только мне –

Досадно оттого вдвойне.

И не могу сдержать укора:

Ты замуж вышла очень скоро.

Иоанн Креститель:

В буквальном смысле,

головы

Лишился.

Видимо, правы

Мужчины:

беды все от баб…

Не уцелел и Божий раб.

Позднышев:

Досадно мне сейчас одно:

Что Трухачевский твой – говно –

Смотался,

чёрт его дери!

Но до сих пор дрожит.

Держу пари.

*

…Теперь

тебя мне жалко тоже.

Но и сам Бог уже не сможет

Всё изменить…

Мороз идёт по коже…

Евгений Иртенев:

(Первый вариант)

Степаша мне была нужна…

Но у меня была жена…

Нашёл три выхода всего:

Ту или ту

убить,

иль самого

Себя…

Отверстие в виске –

Конец терзаньям и тоске.

(Второй вариант)

Я расхотеть тебя хотел.

Но не сумел…

И мысль заёрзала в уме

(Казалось, лучше станет мне):

Я Степаниду застрелю!..

Наверное, Создателя молю

Напрасно.

Он покоя мне не даст.

Так пусть она хоть не мозолит глаз.

Пискарёв:

На сердце жутко… Сдвиг рассудка…

Я понял, что влюбился в проститутку…

И жизнь мне стала ни к чему…

Судьба сыграла злую шутку,

Непостижимую уму.

Любовник:

Твердили мне:

«К чужой жене

Не лезь в кровать»,

«…Недалеко и до беды.

Не лезь туды»…

Но, бляха-муха, твою мать!

Мне невдомёк было тогда,

В чём заключается беда…

Свихнулся на чужой жене –

Тогда и понял всё

вполне.

Шерлок Холмс:

Элементарно, господа,

Синоним к слову «женщина» – беда.

Я потому и не женился никогда.

Пешеход:

Я увидал издалека:

Ты шла по Красному Пути,¹

Качая бёдрами слегка.

Не смог я взгляда отвести…

И проглядел тогда авто-

бус…

Третий месяц я уже

Лежу в нелепом положе-

нии.

Весь в гипсе, как не знаю кто.

Парис:

Я так хотел тебя, Елена,

Что море было по колено!

Но если бы я знал тогда про Трою –

Махнул бы на тебя рукою…

Кощей:

…Иглу в яйце не утаишь…

Короче, беды от них лишь.

Романтик:

Мне не забыть той чудной ночи:

Мерцали звёзды многоточьем,

Блестел луны стальной рогалик…

Душа рвалась куда-то в дали…

С тобой гуляли не спеша мы.

Я с той поры влюблённый самый.

Вся эта ночь была для нас лишь.

Я пред тобою сердце настежь

Раскрыл…

И пусть мы не женаты,

Зато со мною так нежна ты!

Холостяк:

Холостяки знают женщин лучше,

чем женатые; в противном слу -

чае они бы тоже женились.

Г. Менкен

Женишься ты или нет –

всё равно раскаешься.

Сократ

Я был со многими знаком…

Но предпочёл холостяком

Остаться.

Вот уж сорок лет.

Живу один. И нету бед.

Хотя и счастья тоже нет.

Беспризорник:

Мамаша моя – гулящая.

И ей на меня плевать.

Последнее время всё чаще я

Мечтаю спросить эту блядь:

Почему?..

Карандышев:

Ты не досталась никому…

Но я вот всё же не пойму:

Паратов чем тебя прельстил?

Ведь он – кутила из кутил!

А я был чистый человек…

Тебя любил бы целый век.

Ещё один любовник:

Не надо мне систематических признаний

В любви

(к тому же то, что между нами,

Иначе называется)…

Ты с мужем

Обычно засыпаешь.

Я – один.

В подпитии изрядном.

И, что хуже

Всего,

мне алкоголь уже необходим…

Орфей:

Мне надо было топать без оглядки!

Я ж оглянулся – всё ли, мол, в порядке?..

О женщинах других

и думать дико…

Моя неповторима Эвридика.

Пигмалион:

Тебе придал чудесные черты.

Но если бы я знал, что ты

Вдруг оживёшь когда-нибудь,

То сделал бы тебе побольше грудь!

Нарцисс:

Мне нимфы падали на грудь –

Не продохнуть.

И ни одна не взволновала,

Хоть было их немало.

А ты мне пожелала,

Чтоб от любви к кому-нибудь,

Неразделённой, я страдал.

И увядал…

Вот как-то подошёл напиться из ручья:

Ах, вот она, любовь моя!

Ну, здравствуй, я Нарцисс.

Потом как следует вгляделся –

и завис…

Григорий Распутин:

Спасенья хочешь?!

Вот те шиш!

Пока со мной не согрешишь.

…Я объезжал их, как кобыл.

Им даже нравилось, что шибко грубым был.

Да бабы дуры все, ей-ей,

Будь хоть каких они кровей.

Казанова:

За вас

я голос свой отдам.

Какие беды могут быть от дам?!.

Женщин очень много

Видел я и трогал…

Без женщины беда!

Моё вам слово.

С любовью навсегда

Ваш Казанова.

Лот:

…Вот любопытство до чего

Доводит!

Слова моего

Ослушалась.

Стоишь теперь столбом…

Я оземь бился лбом.

Вронский:

…Себе нашёл я применение

Лишь на войне…

Ведь без тебя

жить менее

Всего

хотелось мне.

Миклухо-Маклай:

Из одежды

лишь татуировка

На тебе была.

Неловко

Я себя почувствовал сначала.

Ты по-своему мне что-то там бурчала.

…Хоть была ты очень юной папуаской,

Я остался впечатлён твоею лаской.

Пожелавший

остаться неизвестным:

Вот попробуй удержись, не согреши,

Когда женщины так шибко хороши.

В вашем обществе ликует,

антраша

Отчебучивает разные душа…

С вами хорошо – как ни крути –

В койке. Не на жизненном пути.

Христос:

…Не оказалось без греха

Ни одного.

И камень брошен не был.

…И вышла ты – бледна, тиха, –

Глаза воздела к небу…

ЗАКОДИРОВАННЫЙ

Ерунда всё это! Кодировка ихняя. Деньги только зря дерут. Вот я в позапрошлом месяце закодировался, – одолели дома. «Жизни, говорят, от тебя никакой нет. Кодируйся». Ладно, думаю, хрен с вами.

В тот же вечер, правда, после кодировки, безалкогольного пива взял. Эксперимент, так сказать: потянет на выпивку или нет. В голове–то от него ничего. Безалкогольное же. А нажраться тянет…

Вот вчера только очухался. Деньги зря, значит, выкинул, а запой – он и в Африке запой.

ОТРАВЛЕННЫЙ

В армии служил, помню… Неважно где. Военная тайна. Так вот. Кто–то канистру спирта надыбал. Технического. Стали пить.

Закусывать нечем. Томатная паста была только. В банках таких больших. Как щас помню. Вот мы пасту эту водой булыжили и спирт запивали…

Чуть не померли потом. Меня вообще еле откачали. С тех пор ни на пасту томатную, ни на кетчуп (даже на сами помидоры) смотреть не могу.

ПОСЛЕДНИЙ КУСОЧЕК ПАТИССОНА

Почему бы не вмазать с хорошим человеком. Как известно, даже непьющий не откажется, когда хороший человек угощает. Бывают, конечно, исключения. Но лично я знаю только одного представителя этих исключений (закодированные не в счёт). Вот и я вмазал. Настроение неважное было к тому же.

Общая знакомая вынесла на тарелочке мундиристой картошки, чуток квашеной капусты и маринованные патиссоны. По поводу последних третий, бывший с нами (тоже непьющий, кстати, а позже вспомнивший, что он ещё и за рулём), предположил, что это сыр. Он семечки не видел, правда. Я тоже ошибся при опознании – пахли они почему–то огурцами, что и сбило меня с толку. Хороший человек выразил сомнение, заметив, что никогда не видел огурцов такого цвета (у нас белые были). Позвонили. Выяснили. Запомнили.

Пили виноградную водку. Шла хорошо. Плохо оказалось то, что ещё захотелось, когда она иссякла. А время уже без пяти десять. Ну, в смысле, «плюс двадцать два». А в связи с эксгумированным недавно советским законом о продаже спиртных напитков… В общем, я уже собрался звонить знакомому таксисту, чтобы привёз. Но Женёк (так хорошего человека зовут) предложил сделать паузу, как он выразился, и попить чаю. Дома у него, дескать, и чёрный, и зелёный.

«С чая лиха не бывает». Как мой дед говорил. Нам всё равно в одну сторону. А третий, видимо вспомнив ещё что–то, поехал–таки домой.

Начали с зелёного. Тянули его из полтарашки с целлофановым мешочком снизу…

Я вспомнил, как в детстве с пацанами тёрли коноплю на городских окраинах и между собой называли её зеленым чаем. Для конспирации. В голове появлялся лёгкий туман, и лицо превращалось в сплошную дурацкую лыбу. Я становился добрым заторможенным мальчиком. А потом съедал всё, что плохо лежало (правда, мы тогда ещё водку с накуркой шибко–то не мешали). На моё замечание об этом воспоминании, Женёк с усмешкой сказал, что у него, видишь ли, детство ещё не кончилось (хотя это было что–то покруче конопли). Он уважительно отметил, как я втянул всё содержимое пакета, не поперхнувшись. Я принял вид бывалого.

Похорошело. Но, пока заваривался чёрный, я почувствовал необходимость подышать воздухом. Проще говоря: поплохело. Непривычка. Моё недавнее намерение догнаться казалось мне теперь диким.

У крыльца пёс на привязи недоумённо отшатнулся от меня и задумчиво спросил: «Э–э–э–э–э–э–э… гуф?». Женёк вышел следом с большим стаканом воды и попросил «дышать» около его бани, а к соседской не подходить. Потому что дом трёхквартирный, а двор общий. Кому понравится, если кто–то из соседских гостей «надышит» возле твоей бани.

Когда я в третий или в четвёртый раз пошёл «дышать», Женёк заботливо предложил «дышать» в раковину, подбодрив меня тем, что он сам так делает иногда.

К часу ночи в раковине одиноко лежал последний кусочек патиссона. Нам как–то совестно стало перед Каролиной за судьбу её патиссонов. Решили ей не рассказывать. Женёк любезно предоставил мне одеяло, предварительно облачив его в свежий пододеяльник. Я шагнул в большую свободную комнату, лёг на диван и отправился в дикий, вращающийся полёт.

За время этого мучительного полёта я вспомнил, что мы с Женьком собирались пообщаться о литературе. Женёк, кстати, мой читатель. Вдвойне неловко получается. «Вот и угощай после этого непьющих писателей». – Прошипела в моём гаснущем мозгу самокритика. Потом я, грешным делом, подумал, что умираю… Вцепившись одной рукой в край дивана, другую положив на грудь, я обещал: «…если выживу, постараюсь изложить этот случай так, чтобы читателям не хотелось ни пить, ни курить. Хоть какое–то время. И сам буду перечитывать. По пятницам. Аминь».

P.S. Интересно всё–таки устроен человек… Бухать я с тех пор уже несколько раз бухал. Помаленьку. А вот патиссоны, оказывается, не люблю…

ПРО ЛАМПОЧКИ

Воистину, свет воспринимается как должное, пока не иссякнет…

Вероника Шелленберг

Вспомнил, как мой дед говорил: «При погашенной лампе все женщины красивы». Вместе с этим ещё, обычно: «Сквозь призму водки – все красотки»…

Мой дед, кстати сказать… Кстати, как бы это сказать… Помимо того, что читать шибко любил, принадлежал к числу небывалых… В общем, у моего отца, окромя родных, было ещё множество сводных братьев и сестёр. В Таре, в районе и вообще по области. Презеки были тогда в диковинку. Да и демографическую яму надо было заполнять… Вот, значит, дед и старался, как мог.

(Блин, можно было проще выразиться, мол: пользовался чрезвычайным успехом у женщин. Ну да ладно. Хрен с ним. К тому же так зато ярче получилось.)

А отец, между прочим, тоже, хоть и редко бывал на свободе… Короче, меня много раз, то там, то здесь, разными называли именами, принимая за кого–то…

А я вот как–то проснулся, лёгши намедни с кем–то в подпитии «при погашенной лампе»… Заикаясь, выпроводил. И поспешил в кожвенкабинет. Мало ли, что щас эти самые… в избытке. Они ж, суки, имеют свойство лопаться иногда. И кончаются быстро.

Обошлось.

Сделал вывод: «Ну, её на … , эту «призму водки»»!

Пошёл – за свет наперёд заплатил и несколько лампочек впрок приобрёл. Чтоб у меня свет, думаю, «не иссяк».

ЗМЕЙ

I

Как–то утром, у подруги сижу в ограде. Курю. Ограда крытая. На улицу окошко с тюлевой занавеской. От нечего делать, сидя в кресле, бессмысленно в него пялюсь. Там, собственно, нет ничего интересного. Да и улица глухая, по которой днём–то редко кто ходит, а сейчас и вовсе, в седьмом часу, вряд ли кого или что высмотришь. Пасмурно, мелкая морось сыплет. В носу ковыряюсь, курю, в окошко зырю… Вижу: Змей идёт…

Не искуситель, не Тугарин, не Горыныч, не Эпидаврский… Не ещё какой–либо. И даже не зелёный (потому что всегда «синий») Просто Змей. Погремуха у него такая. Правду сказать, больше похож на облупленного кота… Пёс его знает, козла, почему он был так наречён. Забулдыга, лет около шестидесяти. Маленький, страшненький, изрядно потрёпанный. Некогда докучавший всей округе, будучи необычайно задиристым (редкая драка обходилась без него), был, наверно, уже тысячу раз проклят. Неоднократно привлекался к уголовной ответственности за хулиганство и мелкие кражи. Теперь постоянно, но тихо, бухая, Змей прозябал в халупе, оставшейся от матери, давно сведённой в могилу. Здесь, по соседству. Из своей ветхой гарсоньерки он вынес всё, что можно. За исключением, пожалуй, трёхногого калеки–стола (один угол столешницы был положен на подоконник, дабы восполнить дефект), зассанного дивана и электросчётчика, оплата по которому последний раз была произведена ещё старушкой. В связи с чем, электричество там отсутствовало. Временами, Змей самовольно, минуя счётчик, «электрифицировал» хату. Монтёры вновь обесточивали… Печку, которую, естественно, тоже не вынес – топил, чем придётся… Короче, мелко–уголовная личность, с ярко выраженными блатными замашками. (Могу позволить себе такие подробности в описании интерьера жилища и быта Змея, поскольку видел своими глазами, – однажды его, бесчувственно–бухого, пришлось дотащить до дома, чтобы не пристыл к земле.)

Помню, пару раз предлагал ему двинуть в ухо, когда он спрашивал у меня мелочь, встречаясь на улице. Я не то чтобы питал ненависть к подобным субъектам, просто осточертели. Ещё бесит «борьба государства с алкоголизмом», вследствие которой был реанимирован (притянут за уши, не оправдавший себя в своё время) советский закон о запрете продажи алкоголя с двадцати двух до десяти часов.

Подходишь утром к магазину, работающему с восьми, за хлебом свежевыпеченным, а тут пасутся несколько, подобных этому, люмпенов. До разрешённой продажи ещё два часа, но они не водку ждут, а некие «Боярышник» и «Боярку», которые не подпадают под запрет, поскольку являются лекарственным – во втором случае косметическим – средством, содержа притом изрядную долю спирта. Хозяева многих магазинов, как всегда, нашли лазейку. Если «Трояр» – сколько народу от него передохло! – теперь вроде не продаётся, то эти – в избытке… А ещё куча спиртосодержащих…

Я сам не являюсь заядлым трезвенником (а в юности, так вообще чуть не спился, и пить тоже приходилось всякое) и иногда позволяю себе некий оттопыр (крайне редко!). После которого, утро мне кажется последним. И нужна, просто необходима полторашка пива (стакан водки, разумеется, эффективнее, но водка мне не полезет, вернее – полезет обратно). Я несколько раз страдал, проснувшись, на заре и не имея возможности приобрести вожделенной «амброзии». Хотя, теперешнее пиво не уважаю. Да и раньше мы его в основном для девок брали. Ну и, кто запивает, тот водку запивал. Ещё «колёса» удобней в него бросать, для ускорения эффекта. Бывают ведь такие лошади, которых пока доведёшь «до нужной кондиции», сам ни на что не годным станешь.

А то, что не спился – я не ставлю себе в заслугу. Просто у меня нет предрасположенности к алкоголизму, вот сигаретакурением мучаюсь бо̒льшую часть жизни, потому понимаю ситуацию. Но ангельским терпением не отличаюсь, вероятно, по причине расшатанных нервов. Утешаю себя тем, что, как мой дед говорил, «вспыльчивый нрав не бывает лукав»…

Так вот, эти, пасущиеся у магазина, обязательно, обступают тебя с неизменными просьбами: «Выручи, выручи». Сердце у меня доброе, а лицо, видно, выдаёт его доброту. Но ведь есть же предел. Я, пару–тройку раз отсыпав мелочи, понял, что теперь не отделаешься, не причинив некоторых телесных повреждений, хоть кому–то из них. Ибо словесные увещевания бессильны. Вроде и злости особой нет, и один–два–три червонца тебе погоды не сделают… Впрочем, если каждый день помаленьку, то и сумма сложится, например, за месяц. А главное, ты ведь не голодному кусок хлеба даёшь, а пропойце на бухло. Понятно, больные люди, грешно осуждать… А я причём! «Не постой за волосок, и бороды не станет… Чужого не надо, а своего не отдам!». Как мой дед опять же говорил.

В какой–то момент я поймал себя на том, что испытываю своего рода удовольствие, нанося время от времени эти самые «телесные повреждения». Раньше наоборот было: синяк поставил кому–то – целый день в расстройстве пребываешь – совестно. Щас заедешь кому–нибудь хорошенько – пять дней на бодряке ходишь. Вот что жизнь с человеком делает. Никогда не знаешь, каким станешь в будущем… Хоть в ментовку иди работать (шучу, конечно). Я на бокс пошёл, где во втором спарринге у меня зуб откололся. Теперь, может, хоть лицо не такое доброе будет… Да, к алкашам надо как–то проще относиться, но я уже втянулся. И теперь даже не всегда предупреждаю о своём намерении, просто – в ухо… Шибко обрыдло словосочетание «земляк, выручи». Особенно, если алкаши молодые, наглые. Смотришь на них, думаешь: «Лоси–то здоровые, пахать, что называется, на них можно».

ll

Сейчас Змей привлёк моё внимание небольшим букетом ромашек. Который нёс, украдкой понюхивая, направляясь к одному из домиков на противоположной стороне улицы. Повстречав бабку с коромыслом, сконфуженно убрал цветы за спину. Я, незаметно для себя, прильнул к холодному окну: «Куда чапает эта мелко–уголовная личность, с блатными замашками, со свежими ромашками?» (Не смог удержаться от этой заурядной рифмы. Извиняться, конечно, не стану. Просто те, кого покоробило, пусть сплюнут.) Мне настолько показалось это выходящим из ряда вон, что я усомнился в качестве своего зрения. Контраст, между рожей этого хмыря и букетом, был весьма силён. Правда, на мгновение, не знаю почему, я вспомнил себя самого в пору учёбы в начальных классах. После вольного лета трудно браться за уроки: отучившись в первую смену, или – чаще – прогуляв полдня, я частенько отправлялся к бабушке в гости. Чем приводил мать в жестокое волнение – о сотовых тогда ещё даже не слышали, да и домашнего тоже не было. А мои походы в гости носили обычно спонтанный характер. Возвращаясь вечером, я понимал, что буду непременно избит дома шнуром от кипятильника. Дабы хоть как–то смягчить участь, мне казалось, что надо принести матери цветов. И я рвал в сквере Победы, такие оранжевые (не шибко ботаю), георгины, вероятно. Шёл так же нерешительно, как сейчас Змей, иногда пряча их за спину, дико смущаясь. Результатом моих «загулов» каждый раз была экзекуция. Цветы летели к чертям, я падал, подставляя спину, закрывая голову. О, кто теперь так волнуется за меня дурака!.. Лишь успокоившись, мать интересовалась, где я нарвал цветы. Бережно собрав, ставила их в воду, с досадой говорила, что там рвать нельзя. Через день–другой всё повторялось вновь…

lll

Я предположил, что там живёт самогонщица. Но почему Змей с цветами? Заподозрить его в сентиментальности не было ровно никаких оснований. Докурив, я начал зябнут. Поэтому не стал дожидаться, когда он достучится. Змей, робко постукивая, тоже трясся, хотя, наверно, больше с бодуна.

Немало озадаченный, я поделился с подругой своим наблюдением, когда та проснулась. Потягиваясь и смеясь, она поведала, что там действительно живёт самогонщица, недавно взявшаяся за это грязное дело. Весьма пожилая дама, «невзрачной наружности, вот тако–о–ой вот окружности». И притом, гонит, как в округе говорят, скверное пойло. Змей же, когда есть копейка, ни за что не пойдёт к ней. Лишь, будучи совсем без гроша, просит у неё в долг. Никогда, между тем не отдавая. Та «поматерит–поматерит: помянет его мать, его рот, трижды проклянёт – но чекушку, всё–таки, нальёт». (Опять рифмы, блин, но мне подруга так рассказывала.) Змей, терпеливо всё выслушивает и продолжает просить. Льстит же её женскому самолюбию, преподнося ромашки, лютики, васильки всякие… И своего добивается всегда.

Ради смеха мною было выдвинуто предположение, что тётка его завербовала для сбора, что чай ромашковый любит… Потом вопрошал подругу, как по её мнению, Змей зимой будет выкручиваться: где ромашки–то взять? Бабу снежную, что ли перед окнами ей будет лепить? Та, в свою очередь, пустилась в рассуждения о женском милосердии, о не равнодушии женщин любого возраста, «наружности и окружности» к вниманию и цветам, даже самым простым… Ну, тут я поспешил сменить разговор, изъявив настойчивое желание подкрепиться. Надо сказать, подруга превосходно готовила. Нередко при этом цитируя старый анекдот, где жена говорит мужу: «Ты ко мне по–человечески – и я к тебе по–человечески».

lV

Зима была трескучая. Морозы, бывало, по две недели держали столбик термометра около отметки «сорок». Днём, словно забавляясь, позволяя ему подняться, лишь чуток, ночью опускали обратно. Незадолго до Нового года Змея нашли пристывшим к дивану. Из деревни приехала его сестра. Плача и вместе с тем отчаянно матеря своего младшего, хлопотала о похоронах. Бегала зачем–то по соседям, спрашивала: «Кому бы сдать хатёнку»… В целях экономии, «Peugeot» похоронного салона было ею отклонено. А вместо этого нанят сосед на «Таблетке». Вопреки обыкновению, прощания с покойником не было. Да и куда его завозить, в заиндевевшую халупу, и кто придёт прощаться… Лишь, следуя из морга на кладбище, водила немного отклонился от курса, чтобы провезти усопшего по родной улице. Кто из любопытства, кто ещё почему, вышли взглянуть, вздохнуть… Последний раз, всё–таки.

…Единственный венок был куплен Гапонихой, той самой самогонщицей. На кладбище она, правда, не поехала. В числе нескольких старушек, проводила несчастного в последний путь пару кварталов. Напоследок, украдкой перекрестила.