Журнальный мир

СЕСТРА ПЕЧАЛИ, СЯДЕМ У СТЕНЫ

Кто-то нежно кладет тебе руки на плечи
И подносит огонь к побелевшим губам
Nautilus Pompilius
 

Сестра печали, сядем у стены, 
Послушаем, как рушатся законы 
И пишутся мышиные псалмы 
За шлакоблоком, гипсом и картоном, 
Как позолота мышкиных крестов 
Блаженствует меж листьев майорана 
И шепчут языки: готов, готов, 
И Бог увещевает: рано, рано… 
На мировой постели город-бред, 
Мятущийся в поту, как хворый мальчик, 
Едва родился — сразу был отпет. 
Зачем тянуть, когда нельзя иначе. 
Но мать страна несет из проходной 
Корыто льда, щербатое у края. 
Пригульному иного не дано: 
В огне рожден, во аде пребывает. 
Страна печали, сядем у окна, 
Посмотрим: ход событий предугадан. 
Младенцу клеть становится тесна, 
И колыбель кирпичной анфилады, 
Покачиваясь, сплевывает боль — 
Так мальчик распрощается с пустышкой 
И побежит, зарвавшийся король, 
И обожжется лбом о крестик мышкин, 
Что, видимо, больней его огня. 
Блаженные сойдутся на Совете, 
И обретет мирская простыня 
Дыру, затем — заплатку. Бег столетий 
Перемешает мышку, гору, дом, 
Печальный шелест листьев майорана. 
 

Закоченеет родина, как мама, 
Нелепо отравившаяся льдом.

ПТАШКА

Что ты там говоришь про устройство мира? 
Каждый пятый — предатель, второй — дурак. 
Только мы и счастливые. Вонь кумина, 
Разрастаясь, грызет чердак. 
Не рассказывай сказок чумным и хворым 
Про хрустальные замки и кирпичи, 
Что не крошатся. Нить оборвется скоро, 
Так что лучше молчи. 
А придет к тебе девочка — дай ей место 
Где-то рядом, у скипетра и плаща. 
Пусть несет тебе яйца, глядит с насеста 
Не мигая и не ропща.
Вот и чахлая ветка на спил готова. 
Поднеси зажигалку, да будет дым 
И немного огня. Если колет слово, 
Стало быть, мы еще сидим 
В душной комнате, где почернели двери 
И раздолбанной скважиной съели ключ. 
По ночам неврастеник не спит и верит 
В то, что дом, как лукум, тягуч. 
Улетай, моя пташка, к чертям собачьим 
На кулички, на одиновы рога. 
Стало быть, не простимся теперь иначе. 
Стало быть, наживай врага. 
Будет бабочка пыльная на булавке — 
Детский лекарь, отживший свое трофей — 
Провожать самокаты и катафалки, 
Глядя с пластиковых ветвей. 
Под чужое стекло не пролезть насильно 
И не втиснуться в рамки чужих орбит. 
Если ты нездоров и грешишь на климат, 
Это явно у нас болит, 
А не где-то еще: «вон у тех», у «бабы», 
Что швыряет младенца и по мосту 
убегает. Лети за кордон, на шабаш, 
Расшибаясь о пустоту. 
Что мне этот особенный майский вечер, 
Уходящий то в синьку, то в синеву. 
Мы шептали молитвы, но слово лечит, 
Если ты присягнул ему 
На любовь без условий, тепло и верность 
Без откатов, формальностей и бумаг. 
Дверь тихонько откроется, ключ нетленный 
Мне положит в ладони кудрявый маг: 
Этот мальчик бескрылый принес письмо мне 
(адресант не указан), а с ним — айву. 
И пока я кусаю, вскрываю, помню, 
Стало быть, я еще живу.

RUTA SIBERICA

Холодно-холодно снегу в сухой траве 
В зевах бессмертника стынущие вопросы 
ты отложи до весны и ступай ко мне 
не по росе 
Опирайся на слух и посох 
Взгляд по пути не бросай ни на эту тьму 
что позади 
ни на ту что пребудет дальше 
Дом на дороге — обманка 
мертвец глядит 
в пропасть окна 
проходящего манит пальцем 
Чьи имена ты в карманах перебирал 
Есть ли мое среди этих безбожно белых 
что не дают ни мерцания ни тепла 
Шел пилигрим и дорога его не грела 
Шел да и вышел 
И срок твой давно истек 
Алые буквы просыпались из кармана 
Серые лютые выли 
расцвел цветок 
в снежной пустыне у снежного океана 
Холодно-холодно снегу лететь в траву 
боязно выстелить лоно земного тела 
Ruta siberica^* вспыхнула на ветру 
путь осветила тебе 
и дотла сгорела

ГУТТАПЕРЧЕВЫЕ ПАЛЬЦЫ ТОСКИ

Гуттаперчевые пальцы тоски 
Запускаю в серебрянку волос 
Тощим ангелом встаёшь на мыски 
И стоишь как будто к небу прирос 
Разливали разговорчивый чай 
в тесной комнатке о чем 
Ни о чем 
Убывала теплота у плеча 
Прибывала темнота за плечом 
Плыло облако и месяц худой 
на цепочке с небосвода свисал 
Пили плакали ходили гурьбой 
посмотреть на одичалый причал 
Пенелопа не ждала одиссей 
Не насвистывал сверчок 
дурачок 
Желтоглазая богиня полей 
Отсыпала ей глаза в кулачок 
Как кольцо из одуванчика блажь 
Как пойдешь рыбачить выловишь ложь 
Дал бы голоса да только не дашь 
И стоишь как будто к небу идешь 
А подснежная земля горяча 
Что ты думаешь о чем 
Ни о чем 
Что ты молишься на холод плеча 
Что ты славишь темноту 
за плечом

МОЛЧАНИЕ

Всё глупости…
А.П. Чехов «Чайка»

Вот тебе, девочка, лавка земных чудес: 
птичка-свистулька, рожок, воробей ручной. 
Лес не волшебный — вполне себе лес как лес. 
Поговори со мной? 
Что ж ты, болезная, хочешь: большой любви? 
Пьер раздобреет, Болконский уйдет в запой. 
Лучше присядь, на полу умостившись, и 
Поговори со мной. 
Так не бывает. Наташа пойдет в декрет, 
будет бороться со стрессом и сединой. 
Что, сероглазая, сверлишь земную твердь? 
Поговори со мной. 
Так не бывает. Последний из Могикан 
будет растерзан, закопан, снесен волной. 
Дурочка Кора, откладывай свой роман, 
поговори со мной. 
Твой героический эпос — собачья чушь. 
Лунные камушки, глина, палящий зной — 
Бог тебя создал, забыв про отменный вкус. 
Поговори со мной. 
Глупая девочка, радужный Индостан — 
горка картона, трущобы и перегной. 
Мантры — пустышки, а смерть не излечит ран. 
Поговори со мной. 
В Лету ли канешь, падешь ли в священный Ганг —
кто тебя знает, чумная. Укор немой 
Гаснет во взгляде, сменяясь на миннезанг. 
Поговори со мной?.. 
Спи, непутевая. Спи, и увидишь явь. 
Серые бездны подернулись пеленой. 
Утро — мудрёней, а сказки врагу оставь 
и засыпай со мной. 
Самое время читать о тебе Псалтирь, 
Самое время молитве, пускай ночной. 
Буду просить нам бессмертия. 
Бог — как ты… 
Бог помолчит со мной.

16

«…ночной пирог несет сочельник
над головою»
Иосиф Бродский
 

Ты родился, младенец. Осанна. 
Гули, гули. 
Это мама и папа, похожие на нули. 
Это ясли с барашком и смирна от мудреца. 
Улыбаешься, весь в Отца. 
 

Вот тебе хохоряшки: водица, огонь и дым. 
Нынче, кстати, так модно — отчаливать молодым. 
А ещё тебе — сказка о том, как товарищ-друг 
Оказался вдруг… 
 

Можно мне вас тихонько… Тихонько тебя узреть? 
Мне не нужно чтоб плакали стены,
сверкала медь — 
Опрокинь со стола остывающий кавачай, 
Хлопни форточкой невзначай. 
 

По сравнению с пластиком
вечность твоя длинней, 
Конкурентоспособней. Посмотрим на сад камней? 
Открываю секреты: сочельник умял пирог, 
В этот раз не донёс. Не смог. 
 

Если все упадёт… нет. Когда это все падёт, 
Ты побудешь атлантом, а я отыщу нам грот. 
Если это сгорит… нет. Когда это все сгорит, 
Мы с тобой наиграем ритм, 
 

Станем выть малодушно, полаивать на луну… 
Ты воскреснешь, младенец. Эпоха пойдёт ко дну. 
Обессилев, отступишь. Закроешь безгубый рот. 
 

Кали юга звенит, звенит. 
Караван идёт.

МА ВСЕГДА ГОВОРИТ…

Ма всегда говорит, что ее недонежил бог. 
Повертел, отказался и бросил одну на свете. 
Потому она зла, потому подгорел пирог, 
потому у нее не такие, как надо, дети. 
А вчера оказалось, что Па изменил ей с Тё. 
Потому что, наверное, дети/пирог невкусный. 
Просыпалась в поту, ворошила его пальто, 
находила улики, вязала петлю на люстре, 
говорила, что бога нет 
и вставала на табурет. 
 

Вани, Димы, Алеши по свету бредут одни, 
В разной степени все недовольные
трудоднями: 
Мол, швыряет нас пачками гнить
на краю земли. 
Ма, послушай меня: разве мы не сбегаем сами? 
Не дождавшись печати и подписи высших сил. 
Кто там их спросил. 
 

Ма уходит все дальше, и юбки ее блестят, 
шелестят крепдешином… 
но юбок она не носит. 
Ма уходит без эпики: в двери, а не в закат. 
Отворачивает лицо. Провожать не просит. 
 

Кто бы ни был Ты там, да избави нас от потерь. 
Я закрываю дверь.