Стихи

Стихи

Данная подборка публиковалась в № 4/2014 г., выпущенном к 45-летию журнала «Аврора». 

© Наследники Г. А. Горышина.

 

 

Из сборника «Виденья»

 

* * *

 

Ивовый куст над ручьем

Прядает тихо листами,

Будто что шепчет устами

В мире, как время, ничьем.

Ивовый куст над ручьем

Пахнет увянувшим летом,

Осени ласковым светом…

Запах зазывен, как дым,

Сладостен, как откровенье;

Остановилось мгновенье…

Ивовый куст над ручьем

В мире, как время, ничьем.

 

 

* * *

 

Что такое борьба и доколе

Кулаками без проку сучить?

Лучше выйти в заречное поле

Орфографию трав изучить.

 

Надышаться летучим нектаром,

Прикоснуться стопами к росе…

Мы живем в этом мире недаром;

Слышишь звон колокольцев в овсе?

 

Слышишь постук прерывистый крови

На усопшем запястье руки?

Нам дозволено многое, кроме

Златворенья добру вопреки.

 

 

* * *

 

Погружаюсь в холодную воду.

Подступили по горло года.

Ни мосточка, ни камня, ни броду

Нет оттуда, а только туда.

Там не дует, не греет, не светит,

Темно-красные воды цветут…

Крикнешь: «Мама!» и мама ответит:

«Приходи, мой сыночек, я тут».

 

 

Из сборника «Возвращение снега»

 

А по ночам…

 

А по ночам, а по ночам

услышишь отзвуки начал.

К былому духом прикоснешься

и запредельно ужаснешься,

однако вздрогнешь и проснешься.

О как прекрасна повседневность,

когда часов изжитых бренность

преображается в глагол!

Как пес сторожкий, дремлет пол…

И колгота приготовленья

овсяной каши и блинов,

и забыванье гадких снов…

О как прекрасно умыванье

в со сна бормочущей реке,

слепня услада убиванья

на белой собственной руке!

И всадник скачет вдалеке —

Иван Николаевич Ягодкин удаляется на покос.

 

 

Письмо другу

 

Мой друг, тебе пишу издалека —

ты помнишь нами найденную местность?

Я сызнова сижу у камелька,

взирая на пригожую окрестность.

Уже порог подперли холода,

безросны по утрам некошеные травы,

чернеет в озере вода

и солнечны купавы.

Любезный друг, поверь, я жду,

вдруг с нами что-нибудь случится:

сколькоконечную звезду прибьют ко лбу —

пускай лучится?

А здесь у нас идет раздор

промежду осенью и летом:

листы дерев лепечут вздор,

и коршун кружится над лесом.

Руковожу в печи огнем,

и тот выходит из-под власти…

Бывает, думаю о Нем

и о себе порой, отчасти.

Мой друг, ты помнишь, мы с тобой

о чем-то громко говорили:

кто победит? идет ли бой?

кто жив? покойников зарыли?

У нас владеет Тишина

всевышним суверенитетом,

на всех, владычица, одна,

будь ты мурлом или эстетом.

А лучше, друг мой, приезжай:

у нас березы в позолоте,

и поспевает урожай

ленивой клюквой на болоте.

Затопим печь и посидим

над нерешением вопроса,

они иль мы их победим,

и станет нам смешно и просто.

Съедим сиротскую уху

из востроносых шустрых рыбок,

поговорим, как на духу,

во избежание ошибок,

о том, что есть и из чего

произошло прямостоянье…

Терпенье — только и всего!

Переживем — без покаянья.

 

 

* * *

 

Поднять лицо к мерцанью звезд.

Луны латунному свеченью,

сообразить, что се — мороз

натуру взял на попеченье.

 

Звенит озябшая трава,

Первично-бел крахмальный иней.

Моя седая голова

И Божий мир подлунно-синий.

 

 

Безгласны лесные края

 

Ночами мне снится отец,

покойники — это к морозу,

он был у меня молодец,

хотя и не читывал прозу,

 

слезу не ронял над стихом,

не ангел, не ухарь, не стоик;

в породу — как стал мужиком,

рубил на бору древостои.

 

Приспело, взошел в кабинет

и взял телефонную трубку…

Кого погонял, тех уж нет,

закончили леса порубку.

 

Родитель любил посидеть

в компании зычноголосой,

во здравие рюмку воздеть,

предать обсужденью вопросы.

 

Таким уродился и я,

отца унаследовал гены…

Безгласны лесные края.

Безмолвствуют аборигены.

 

 

Сижу на пне

 

Весенней клюквой надо дорожить:

она дает медведю шанс пожить.

Медведь усох в берлоге по зиме,

прибавит клюква — в теле и уме.

 

Оголодавший, черствый, как сухарь,

весенней клюквой кормится глухарь…

Сижу в болоте на трухлявом пне,

весенней клюквы хочется и мне.

 

 

На вечере памяти Есенина

 

Отплакалось, отхохоталось,

увяло, ушло, отцвело,

лишь только названье осталось,

где было когда-то село.

 

Но все не избыть опасений

в продрогшей от страха дали,

что вымолвит правду Есенин,

ослабив ухватку петли.

 

О, наши порывы благие!

О, неба безгласная твердь!

Как трепет свечи, литургия,

как птица небесная, — смерть.

 

 

* * *

 

Опал черемуховый цвет —

легла июньская пороша.

Уж сколько зим и сколько лет?

а в мире Божием все то же:

займется зеленью весна,

заполыхает красно лето —

и вновь восходит белизна

невнятной снежностью рассвета.