Стихи
Стихи
ПЬЕДЕСТАЛ
Я возносил тебя на пьедестал,
Чтоб ты на нём стояла и блистала.
И наконец вознёс. Но так устал,
Что умер у подножья пьедестала.
Твой свет погас. Я в тот же миг воскрес
И свет увидел в солнечной короне.
И полностью утратил интерес
К твоей, меня измучившей, персоне.
Я всю тебя испил. И мёд, и яд.
Стал горек мёд. А яд не убивает.
На пьедестале — тьма. А говорят,
Что свято место пусто не бывает…
ИОСИФ, ИЛИ ТРАМВАЙНЫЙ НАРОД
Маленькая трагедия
Пела песню женщина в трамвае
Голосом Вахтанга Кикабидзе:
— Па аырадрому, па аырадрому
Лайныр прабэжал, как па судьбэ…
Милая, нетрезвая, родная.
Коренная наша сибирячка.
Продавщица? Штукатур? Доярка?
Из души и сердца состояла.
Запахом духов шибала шибко.
Бижутерией сверкала ярко.
Как она, бедняжка, надсаждалась,
Чтоб изобразить акцент грузинский,
Бархатный душевный баритон
Славного красивого Вахтанга!
Я не выдержал! Я ей ответил!
Я ответил голосом Кобзона.
«Артиллеристы, Сталин дал приказ!»
Спел державным голосом всю песню.
Громко спел. И тихо замолчал.
Замерли в трамвае пассажиры.
Стало слышно, как летают мухи
Сквозь пространство тихого трамвая
И штурмуют стёкла понапрасну.
Тут моя приспела остановка.
Распахнулись двери на свободу.
Я спокойно вышел из трамвая.
И пошёл туда, куда мне надо.
И в пространстве мира растворился,
А народ трамвая вдруг взорвался
Криком небывало громким, страстным:
— О, вернись любимый наш Иосиф!
Наш Иосиф ясный и прекрасный!
На кого ты бедных нас покинул?!
Наш великий, мудрый, гениальный,
Дальновидный, скромный и родной!
Я, конечно, слышал эти крики.
Но решил на них не откликаться.
Потому что я предполагал,
Что народ трамвая страстно, громко
Из пространства мира вызывает
Не меня. Иосифа другого.
(Звать в трамвай меня или Кобзона
У народа не было резона.)
А трамвай поехал по маршруту.
Бесконечно долго — круг за кругом.
Бесконечно долго — год за годом.
И всё время в нём звучала песня.
Пела песню женщина в трамвае
Голосом Вахтанга Кикабидзе.
Ей никто уже не отвечал.
И народ трамвая не взрывался
Криком небывало громким, страстным,
Весь народ трамвая тихо-тихо
Ехал-ехал и молчал-молчал.
Я в трамвай тот больше не садился.
Я пешком ходить предпочитаю.
А красивый белоснежный лайнер
В небесах летит, неся во чреве
Не трамвайный, а другой народ.
***
Я — ветеран
Куликовской битвы.
Вот мои шрамы —
Узкие глаза,
Широкие скулы
И воспоминание о слове «татарин»
В советском паспорте.
ПОЗВОНИ МНЕ ИЗ ТЫСЯЧА
ДЕВЯТЬСОТ СЕМИДЕСЯТОГО ГОДА
Давно ты упала на землю с высот
Прозрачного небосвода.
Позвони мне из тысяча девятьсот
Семидесятого года.
Тогда нам было по 17 лет.
У каждого за спиной — пара крыл.
И в будущее трамвайный билет
Кондуктор нам подарил.
Рядом со мной прекрасная ты
Состояла из света и огня.
И страшную силу своей красоты
Сознавала, улыбкой дразня.
А я сознавал, что мне всё по плечу —
Не в копии, а в оригинале.
Но не сознавал, кого больше хочу —
Тебя или Клаудию Кардинале.
Из твоего имени сиял свет,
От тела твоего шёл жар.
Но в тот год я был не Донжуан, а поэт.
Мне дороже тебя был мой дар.
Чтоб не чувствовать рядом твоих красот,
Обжигающих душу в вечерней мгле,
Закинул тебя на небесный свод
И ушёл один по земле.
Ты в небе сияла вместо звезды.
Меня по планете везли поезда.
Пока я скитался, сгорела ты.
Невечная, как любая звезда.
Не встретил и Клавочку Кардинале.
Даже среди самых ослепительных звёзд.
Они мне быстро надоедали.
Я новых ловил, за хвост.
Сгорели все! Сгорела ты!
Я разучился вдохновенно лгать.
И страшная сила твоей красоты
Уже не может меня пугать.
Упал твой пепел на землю с высот
Прозрачного небосвода.
Позвони мне из тысяча девятьсот
Семидесятого года.