Журнальный мир

***

От праведных трудов угрюмы и двугорбы,

В минуты тайных мук, когда весь мир поблек:

«У занятой пчелы нет времени для скорби» —

Нам шепчет Вильям Блейк, хороший человек.

Насущный тяжек хлеб, и белый свет не виден.

Забот стальная цепь сжимает так порой,

Что горький наш удел нам вовсе не обиден,

Ни полночь не гнетёт, ни рокот грозовой.

И лишь закончив гнуть натруженную спину,

Вдыхая дым ночи, глотая дым ночи,

Нам хочется опять проклясть свою судьбину,

Захлопнуть жизни дверь и выкинуть ключи!

Что б больше никогда не думать о прокорме…

Но слышим вновь и вновь, не размыкая век:

«У занятой пчелы нет времени для скорби…» —

Нам шепчет Вильям Блейк, хороший человек.

***

А главного нам не дано понять:

Кто зачеркнёт последнюю страницу?

Мне вспомнилось, как умирала мать,

В моих руках, переходя границу

Меж вечностью и горькою тщетой,

С лекарствами наполненной коробкой…

Она прижалась мёртвою щекой

Ко мне. И кот игрался с винной пробкой

У наших ног. И матери моей

Душа, восстав над неподвижным телом,

На ухо говорила что-то ей,

Верней ему в его окоченелом

Сиротстве. Утро с временем слилось,

Как смешивают краски на мольберте.

Пришли врачи, и мне не удалось

Хоть что-нибудь узнать о тайне смерти.

Да и зачем? Пусть всё идёт как есть,

Не мельтеши, до истины голодный.

А если что, то есть «Благая весть»,

Учебник физики и кодекс уголовный.

Но не отвлечь и не закрыть мне рта,

Жизнь доживём, всех вспомним, всё отметим…

И всё бы ничего. Но мать мертва.

И я не знаю, что мне делать с этим.

***

Как лес шумит! О, Боже, как он дышит!

Так дышит пёс, так дышит футболист,

Когда стоит он, состязаньем выжат,

Так часто дышит оперный артист.

Дыханье леса — это шум трибуны,

Тут все дела: восторг, обида, раж,

Католикам огласка Папской буллы,

Летящий в пропасть конный экипаж…

Тут все дела: галдёж пивного зала,

Кухонной свары коммунальный гам,

И скрип состава, с мокрого вокзала

Ушедшего, оставив перегар…

Послушаешь, и вспомнится подробно…

Шум медленно исчезнет за спиной:

Как этот лес, я так дышал неровно

В Москве когда-то к женщине одной.

Тут все дела: приходы и уходы,

Каких-то слов бессмысленных елей…

Всё, что стоит за скобками природы,

Не стоит звука, изданного ей.