Журнальный мир

MARE NOSTRUM

У сомнительных хозяев на постое,

Не стремлюсь с холодным берегом расстаться.

Это море, световидное, пустое,

Размыкает неподвижное пространство.

Двуединая, простая панорама,

Море – небо, два раздольных побратима,

Волны катятся от пристаньки Бат-Яма

До магических Венеции и Рима.

День за днём в страну забвенья поспешает,

Жизнь проходит – вот и осень пролетела,

Но таинственно и грустно утешает,

Что душа имеет море, кроме тела.

Что она готова вспыхнуть и разлиться,

Потеряться в бесконечности опасной,

Зависая бестолковой, лёгкой птицей

Над колеблющейся густо-синей плазмой.

* * *

Знаешь, до того, как мы умрём,
Выспимся в земле заговорённой,
Я б хотел над сильным декабрём
Полетать блуждающей вороной,

Помахать растрёпанным лесам,
Постучать по мокрому карнизу,
Поискать по птичьим адресам
Дождевые свитки из генизы.

Велико могущество дождя,
Корневая сила непогоды.
Жизнь и смерть, свобода и нужда
По нему отсчитывают годы.

Оживает помнящий о нём,
Прямо с неба льёт ему удача,
Лишь одни деревья под окном
Плачут и качаются от плача.

НА ТЁМНОМ ПЕСКЕ НАГАРИИ

В.А. Малахову

На тёмном песке Нагарии,
На жарких её берегах
Века и миры круговые
Стоят с узелками в руках.

Опять финикийцы и греки,
Везущие охру суда,
И можно вернуться навеки,
Навеки вернуться туда.

Кто верит, что бурное море
Проплыл Одиссей на плоту?
Зачем-то при каждом повторе
И горько, и пряно во рту.

Путь медленный, сирый, упорный,
Всё глубже и реже гребки.
Два паруса – белый и чёрный –
Пускаются вперегонки.

Волна поднимает Элладу,
А золото тянет ко дну.
Довольно Харону в уплату
Оставить монетку одну.

Кончается теодицея.
Разбиты таблички богов.
Качается плот Одиссея,
И чайки кричат с берегов.

* * *

Зловещая пыль поднялась,
И улица вмиг опустела.
Так Яффо раскрыло для нас
Горячее, тесное тело.

Лишь солнце, как в те времена,
Сидит на слепящем престоле.
Лишь выгода или война.
Конец мифологии, что ли?

Судьба у корысти в долгу,
И гибель иного фасона,
И горбится на берегу
Дырявая шлюпка Ясона.

ПРАЗДНИК

Неистовая девочка, Лилит,
Глаза из мрака, волосы из молний!
Оставь его, так Бог ему велит –
Дробиться в поколениях безмолвных.

Ты, как невеста, утро стерегла.
Ты гордая, прямая, непростая.
Другая, отломившись от ребра,
Пускай к ночному корню прирастает.

Что, досмотрел тоскливое кино
Кровавых драм и родовых историй?
Не каждому печалиться дано
О вольной смерти, о слепом просторе.

Взгляни, моя подруга, это мы,
Бедны, больны и никому не любы,
В пустыне обнимаем ноги тьмы,
Целуем время в сомкнутые губы.

Когда гнилая внутренность болит
И ноет память, сросшаяся криво,
Я думаю о празднике Лилит,
Устроенном на берегу залива.

ЛИКАОН

Эллада Риму щедро отплатила
За гордый вид и вежливый разбой,
И снова у подножья Палатина
Волчица кормит мальчика собой.

Сын вырастет – сожжёт библиотеку,
Но барельеф разбитый соберёт,
Где, как волчонок, Зевсу на потеху
Он собственные внутренности жрёт.

Страницы почерневшие листая,
Не спит ночами мёртвый Ликаон.
Тогда за вожаком приходит стая
И рыщет между статуй и колонн.

Когда же утолят чужую муку
Людская боль и волчий аппетит,
Отдёрнет Гея царственную руку,
Надменный Зевс лицо отворотит.

НА РЕКАХ ВАВИЛОНСКИХ

И сидели они у кощунственных врат –
Ни единого слова с врагами!
Вавилонские идолы – Тигр и Евфрат –
Протекали у них под ногами.

В сокровенном молчании ждали зарю,
Возвращения ждали бессонно,
Но изменник нашёлся и выдал царю
Заунывные песни Сиона.

Синим пламенем бездны орнамент блестел,
Псы и люди теряли рассудок.
На поганском пиру танцевала Эстер
И пила из священных сосудов.

Среди ночи опасный глагол сотрясал
Неуклюжие своды и стены. 
Научили тебя – так воспой, Балтасар,
Песню гибели, песню измены!

Ты исчислен и взвешен и найден пустым,
Хоть направо беги, хоть налево,
Потому что мы в собственном доме гостим,
Должники иудейского гнева.

А когда разочтёшься и будешь убит,
Как положено древним солдатам,
Ты услышишь из ямы, как стража трубит
И кричат пастухи над Евфратом.

* * *

Мальчик мой, ты умер, как мужчина:

В пламени исчез.

Родина – пустыня, а чужбина –

Вырубленный лес.

Хорошо видны в лесном пожаре

Зверь и Страшный суд.

Никакие свитки и скрижали

Больше не спасут.

Шелестишь надломленной тростинкой

У былой реки.

Крутятся запиленной пластинкой

Адские круги.

И летит чужая эскадрилья

Над землёй врагов –

Ангелы, что складывают крылья,

Падая в огонь.