Журнальный мир

АДИ КОЭН

Ади Коэн – страшно красива,
даже в антивирусной маске,
и многих мачо она бесила,
поскольку с детства не верила в сказки.
Знавал я одного ловеласа,
что девушке не давал прохода,

но Ади Коэн – сержант запаса,
и жизни её научила пехота.

У МЕНЯЛЫ НА РЫНКЕ

Надо было подарить конверт на вечеринке,

вот и пошёл в знакомый обменник на рынке,

там сто шекелей обменял на сто баксов,

а ведь там давно работал меняла-акса-

кал обмена уже тридцать лет.

– Как же так?

удивился я, – ты что – чудак?
– Да я многим «русским» помогаю при обмене,
а какой курс валютный – мне в общем до фени.
Могу добавить десятку тебе без печали,
а то вон – апельсины подорожали.

Так что не нервничай, иди до дому.
А сто баксов на сто шекелей

обменяю кому-то другому.

ГАБИ

Габи Шварц должен был прожить сто два года –
так он мне утверждал раз за разом гордо.
Также был постоянным участником хора,
к нему липли ложки из мельхиора
и старушки из соседнего дома,

обещавшие ему безопасный секс без кондома.
В общем, были у Габи от смерти и другие отмазки,
но как-то – склероз – вышел гулять без маски
и встретился с вирусом, вроде где-то на рынке,
и проиграл ему бой на этом жестоком ринге.

Но обманул меня Габи – вот уж хитрая шкода,
было ему уже тогда сто четыре года.

САЛИСУ ТАДЖЕРУ, ХИРУРГУ

– Есть повод выпить!

Рефуа шлема, –

сказал Салис и хлопнул по плечу. –
Ты сочиняй, а пока я лечу –
твоё сердечко будет под присмотром.
Заживёт – и спокойно занимайся спортом.
Это занятие полезно весьма.
Теперь не считай проходящие дни,
путешествуй хоть Мексику, хоть в Миннесоту,
лишь опасайся женщин, помни – они
могут испортить мою работу.

ИЗ ОКНА МОЕГО

Из окна моего видна стройка,
мимо дамы проходят красиво и стройно,
вечерами трепещут гитарные струны,
напоминая, что и мы были юны.
Когда за окном раскрываются почки,
в какие дни к нам приходит почта,
когда приползает чудище хамсина,
и душит жарой, пусть не насмерть, но сильно.
Так обычно время течёт и не ранит,
пока на перекрыло текущий краник.
Смотрю в окно, не ворчу и не каюсь,
и верю – на пенсию вышел аист,
который меня невидимой птицей
подложил моей маме в районной больнице.

ЕСЛИ ДОМА ТИХО…

Ты знаешь – страшно, если в доме тихо,

когда в дверь входит царь безмолвия Тихон,

я полагаю, так его зовут.

В шкафу, забившись в шмотки, дремлют Лихо

и Домовой, а может – Лешачиха,

неясно, почему уселись тут?

Но уж когда на стол поставлю виски,
налью уху в расставленные миски

и слово заповедное скажу,
они тогда, не выдержав, на запах,
придут, держа свою закуску в лапах…
Вот так я иногда с ума схожу…

СУШИТЕ СУХАРИ

Не думал, не гадал, что врут календари,

шёл безмятежный век – всё стало хоть бы хны.

но грянул карантин,

не знавшие войны

блокаду не познав, мы сушим сухари.
О, паника толпы и страха цепкий плен,
желание дожить до завтрашней зари.

В нас, видимо, живёт тревожный древний ген,
и чтобы выживать – сушите сухари.

О ЛОГИКЕ ВЕЩЕЙ

«По логике вещей» – тупое выраженье,

Какая у вещей есть логика, ответь?

Нет логики порой у симпатичных женщин,

В мозгах у мужиков сплошная круговерть.

От логики всегда бессонье и мигрени,

Скандал, раздор, развод и прочая беда.

Вот сел поэт писать своё стихотворенье,
А логики в нём нет – одна белиберда…

ВИРУСОННОЕ

Кому же в непогоду сладко спится,
покуда ветру всё разрешено?
Весенний дождь стучит по черепице,
как будто стая птиц клюёт пшено.

Да что с того, что вложена записка
и разрешилось множество проблем,

тревожно жить, когда ты в группе риска,
куда был вписан неизвестно кем…

НАДЕЖДА

– Коронавирус ждёт капут,
закончим карантин невольный,
олимпиаду проведут,
чемпионат пройдёт футбольный.
Ну, потерпи пока, не ной,
потом всё будет по-другому, –

так думал про себя больной,
которого вводили в кому.

* * *
Выходя из себя, не выходи из чата,
предугадать невозможно, чем и за что чревато.

Если попался в сети, попробуй и угадай-ка,
чем отзовётся слово в неосторожном лайке.

Рыщут по сайтам клоны с агрессивностью бычьей,
и уколоть, обидеть – их любимый обычай,
но, выходя из себя, не выходя из чата,
слово из буквочек трёх воздержись, не печатай…

* * *

Он брёл одиноко вдоль берега моря,
где жизни проходит тропа,
а следом незримо, ругаясь и споря,
шагала большая толпа.
Беда и Потеря, Печаль и Разлука,
Надежда, Упрямство и Боль –

всех перечислять – безнадёжная скука,

и это не делать позволь.
Всё спорили: что помогло человеку –

напастей был полный кагал,
ведь столько всего было послано сверху,
а он, несмотря, устоял.

Он брёл не спеша, на судьбу не обижен,
и знал, что судьба – не слепа…

А Смерть попыталась пробраться поближе,
но не пропустила толпа…

* * *
Когда поэт, на десять лет моложе,
уже не на кровати, а на ложе

лежит, навек закрыв глаза,
то на себе невольно ощущаю

тяжелый груз вины, как будто мной

похищено всё то, что он не дожил,

и сам себе проступка не прощаю,

владельцем козырного став туза.

Хотя…

Да кто стоял у этой кассы
подобьем заводской рабочей массы,
где годы выдавали, как зарплату
в далёкие советские года,
и воспитали, видимо, тогда,
что будешь, словно проклятый, в ответе

за то, что миновало, и за эти
чужие неожиданные смерти,

и каждая – теперь твоя беда.