Стихи
Стихи
* * *
Близкое тело — всегда далеко за морем,
Там, где рахат — лукумен, изюм — отборен,
Десять поддатых девушек едут Веной,
Жизнь необыкновенно обыкновенна.
Нам говорили, что надо готовить сани,
Сани-то ладно, но мы не готовы сами.
Сани готовы тронуться, кони — двинуть,
Чтобы покинуть то, что пора покинуть.
Войлочный воздух, горячие волны пыли.
В этих волнах мы тоже когда-то плыли.
Как далеки от выморочных отечеств,
Как скоротечны наши пустые встречи!
Все ли у Бога живые, скажи, разлука?
Живы друзья за пазухой у фейсбука.
Как в раздевалке, куртки уже остыли
И рукава у каждой давно пустые.
Как под обои наклеенная газета,
Мы говорим бессвязно и то и это,
Нас обмакнули в теплый крахмальный клейстер
И развернули к выполотому лесу.
Здесь мы когда-то… но год за четыре, верно?
Снег заполняет облачную каверну.
Кто из нас дальше, видишь?
А я не вижу.
И ничего не знаю о том, кто ближе.
* * *
Горел сентябрьский цинк и стыла охра,
Стекал закат по кончику ножа.
Я встала на карниз и мыла окна
На высоте седьмого этажа.
Цвело ведро густою мыльной пеной,
И, тряпку отыскав на дне его,
Я думала, что жизнь моя бесценна —
В том смысле, что не стоит ничего.
Застыв в опасных шлепанцах над бездной,
Стекло газетным шоркая комком,
Я всех жалела маленьких и бедных,
Мелькающих в машинках и пешком.
Был уксус, ложек пять, с водой размешан,
Для кухни, криво врезанной в торец.
Я думала, что буду меньше, меньше,
И в старости исчезну, наконец.
Мир помутнеет как стекло в крахмале,
Душа, помедлив, прах переживет.
А снизу мне покупками махали,
Крича, что поднимаются вот-вот.
* * *
Ей было, скажем, двадцать три в тени,
Когда она, волнуясь, написала:
«Я научилась просто, мудро жить»,
Тактичную поставив запятую.
Мол, мудро жить — не просто, извини,
А простоты без мудрости навалом,
Зачем батон до времени крошить
На жизнь апокрифически простую.
А он писал примерно в пятьдесят:
«Да правда ли, что жить я научился?
Что я в авоське хлеб домой несу,
Как боль несут, ладонью прижимая,
И на руках ребенка — в детский сад?
Я жалостью невнятной облучился
И заблудился в сумрачном лесу
Задолго до двенадцатого мая».
А осень наступала между тем
Так до конца как будто нераскрытых:
Про жизнь и смерть, и то, как с нею быть,
Чтоб рассмотреть ее лицо наощупь,
Как древний герб и клановый тотем —
Бездонное разбитое корыто,
Как рану, переставшую кровить,
И в небо опрокинутую площадь.
Как мало доказательств бытия!
Москва и Питер в сдвинутых кроватях,
Портвейн в подъезде, снег за обшлагом,
Прощаньем исковерканные фразы.
Когда, шагнув за острые края,
Мы будем все друг друга виноватей
И все растворены один в другом,
И жизнью не научены ни разу.