Стихи
Стихи
На выходе
«А мы такие зимы знали,
Вжились в такие холода»
Илья Эренбург
Стучат колёса поезда «та-дам»,
и ложечки в стаканах подпевают;
я проезжаю мимо труб и дамб
и лакирую виды ржавым чаем.
Макают в небо сосны рукава,
глотают люди зимний пар задаром;
а мне пока на это наплевать,
я мчусь на паровозе с кочегаром.
Высматриваю куцые бока
гремящих кандалами алабаев,
доносится тоска издалека,
но я её отлично понимаю.
Я еду, и бегут года со мной,
за окнами зима без изменений,
но со своей извечной белизной
и утомлённым обликом селений.
Куда ты рвёшься экстренный состав?
Конечный пункт — седая поволока,
где долгая дорога умотав,
взглянув мельком, взметнётся как сорока.
И я останусь с памятью своей,
где лай собак и гиблые сугробы,
подсвеченные грудки снегирей,
прогорклый вкус «Рябиновой особой».
До зимы то хворь, то скука
До зимы — то хворь, то скука,
то промозглый сизый дым;
опускаешь в воду руку,
на ладони — дождь-налим.
Шевелит усами плавно,
соскользнёт, обдав листвой,
за церквушкой православной,
что стоит на Моховой.
Ты сутулишься и бродишь
вдоль трамвайного кольца,
словно врановый сородич,
и не стоит отрицать,
что в холодной суматохе
день растягивает срок…
Кто-то склёвывает крохи,
кто-то складывает впрок.
Под ногами чахнет почва,
подвывают башмаки;
меж раздолбанных обочин
тянут лямку земляки.
Собака воет, открыты окна
Собака воет, открыты окна,
пейзаж унылый, старуха-осень.
Зовёт с усердием: — Хватит мокнуть,
слюна стекает с небесных дёсен.
Патлатый хиппи ерошит листья,
«орёт на полную» Дженис Джоплин;
легальный ветер с ухмылкой лисьей
в карманах шарит, но ты всё пропил.
А что осталось, на паперть бросил,
ножами резать — куда как проще!
оскал у холода явно пёсий,
и под ногами земля на ощупь.
Непогода
Зонтов матерчатые своды,
как поплавки над головой;
на стёклах города разводы,
и желоба полны водой.
Такая сырость, словно влага
ни четверть круга не отдаст.
Землевращение, как сага,
где родовитой почвы пласт
проводит воздух через арки,
а человек идёт за ним
сквозь невесомый дым цигарки —
и хрупок он, и уязвим
от слёз вселенского потопа
и вымерзающих небес.
Ему быстрее бы дотопать
до обжитых и ясных мест,
где всё понятно и знакомо:
вот это — двор, а это — пёс,
но путь до дома так изломан,
что всё движенье на износ.
И жизнь упрямится, как спички
и отсыревшие огни…
Но человек идёт, не хнычет,
и ход его не изменим.
Атама
Тяжёлый воздух на слои
поделит сонную обитель,
все переиграны бои,
осталось вечное:
— Любите
сведенье улиц к одному
узкоколейному проспекту…
Накинут маревый хомут
для дополнения к комплекту
стоящих зданий над водой
в чьих лёгких плещется свобода.
Зевает дворик родовой
под строгим взглядом кукловода.
Легко читаем Петербург,
объёмный город полон звуков,
охват количества дежурств
соизмерим с конторской мукой
смотреть на виды за стеклом
сквозь искажение теплицы,
как рассекают косяком
свет люди-рыбы, люди-птицы.
Приходит время для раздумий
Приходит время для раздумий,
но словно к смерти торопясь,
над кручей молится игумен,
как на чумной иконостас.
Летят под пение псалтыри
листвой побитые щеглы,
иные плоскости расширив
их крылья к ночи тяжелы.
И тот, кто выглядит нелепо,
и тот, кто прячется внутри
сдают сейчас без боя крепость,
и поздно мудрствовать:
— Презри,
чужие истины и зимы,
и холод храмовых годин,
чьи небеса несокрушимы,
как треск ославленных осин.