Журнальный мир

ПЫЛЬНЫЕ ПИСЬМА

Трудно верить в Лондон, Непал и Прагу.
Трудно на рассвете марать бумагу –
Ни пера ни пуха. Крупинки туши,
И миндаль на розовой части суши
Распускает крылья, в туман одетый.
Журавли над садом кружатся – где ты?
В маленькой мансарде на чемоданах,
Разбираешь письма больных и пьяных,
Сматываешь строчки, следишь – как жили
Лиственницы выси в пространстве шири.
Девственницы в белых как ночь сорочках
Хоровод водили – абзац и точка.
Жег художник легкие акварели,
А они желтели и не горели.
Жалился воришка – закон что дышло.
Плакала старуха – жила и вышла.
Мятая открытка – «моей бабуке».
Россыпь завитушек – аз-веди-буки.
Комец-алеф-о, Коминтерн, комета…
Поле вариантов. Зерно момента
Проросло и стало чернинкой туши,
Вечным иероглифом «будет лучше».
И пускай себе колесо лопочет –
Распушила верба снежинки почек.

ФИАЛКА

Февраль честнее прочих – прогноз не обмануть,
Читать чужие ночи и в городе тонуть.
Бессмысленная смута, созвездие стрельца,
Беленая баута, царица без лица.
Харе дышать на ладан, да здравствуют цветы!
Московским маскарадом командуют шуты –
Нелепые наряды, короны набекрень.
Январские наяды летят в привычный плен.
И ты такой хороший, без шапки на мороз,
Стираешь с мокрой рожи московский купорос!
Метро уже закрыто, пешком по объездной.
Из грязного «Магнита» пахнёт сырой весной.
Ненужную фиалку возьми к себе домой,
Пускай растет – не жалко – на тумбочке хромой.
Пускай синеет смело, прекрасна как Прованс.
Метелью не задело. И смерти не до нас…

ВОЛХВЫ

Коты осадили сад – напыщенные мещане.
Обещанный снегопад не выполнил обещаний.
Пришла тишина – шелом последних князей Рязани.
Написано за столом, прочитано всуе – занят,
Забыл запереть врата, и дух ускользнул голубкой –
Над синей Москвой летать, гоняться за каждой шубкой,
Стучаться в стекло – вестей с июля недоставало.
Сегодня сезон гостей – разложено покрывало.
Несут серебро, шелка, конфеты и погремушки,
Несмело молчат, пока течет молоко в подушки.
Из капли родится снег – обещанный, неизменный.
В Рязани готов ночлег, крепки крепостные стены,
Угасли пожары, вишь – съезжают со склонов санки.
Волхвам поутру в Париж – принцесса родится в замке…

КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ МАМЫ

Солнце село за долиной.
Печь саманная дымит.
День короткий, путь недлинный
Встречи с милыми людьми.
По-татарски шепчет речка,
Божий дар ее вода.
Под ладонью – тук – сердечко.
Станешь мамой? Да-да-да!
Будут лошади и козы,
Виноград и алыча.
Поле бывшего совхоза.
Теплый хлеб и белый чай.
Черный чайник из Китая,
В волосах седая прядь…
У огня сердца оттают –
Нас зиме вдвоем не взять.
Отсидимся, отпоемся,
Отпечалимся, пока
Звезды спят на дне колодца
И гуляют облака.
За долиной мир суровый,
Страшный, суетный, большой.
Здесь котята и коровы,
Здесь тепло и хорошо.
Ничего не приключится,
Печки-свечки, глушь и тишь.
Новый день в окно стучится,
В животе растет малыш.

ЧАЙНАЯ НОЧЬ

Хриплый голос речного кораблика.
Одинокий рябиновый куст.
Золотого московского яблока
Зябкий, пряный, отчаянный вкус.
Небо высится, высится, высится,
Серебрится каймой голубей.
Если тучно – сегодня не выльется.
Если слезно – не трогай, не пей.
Чайной ночью вода превращальная
Унесет – на Алтай, на Утриш.
Шаль на плечи – шальная, прощальная.
Лишь о музыке не говоришь –
Тронешь ноту – на шее, где родинка.
Отзовется высокое до.
Не Москва, а речушка Смородинка.
От росы потемнелый подол.
Дом старинный. Грибы и черничники.
Пыль Псалтири. Иван Златоуст.
И узором на сохлом наличнике –
Одинокий рябиновый куст.

ВДОХ-ВЫДОХ

Что глядишь, чувак? Ты попал – держись.
Я из губ – губами – вдыхаю жизнь.
Каждый твой закат, каждый твой январь,
Каждую нелепую божью тварь.
Двойку по английскому, пятый класс.
Слезы, не стекающие из глаз.
Родинка на шее – смешной жучок.
Баю-баю, маленький, на бочок.
За дорогой «дэхи»! Куда?! Ложись!
В легкие втекает чужая жизнь.
Это интереснее, чем любовь, –
На единый вдох становлюсь тобой.
С крестиком на шее, ножом в чехле,
Полусотней шрамов от прошлых лет,
Близорукой, бешеной, без ребра,
Человечьим семечком – слышишь, брат?
Понимаешь? Тише, не кипешись.
Из открытых губ выдыхаю жизнь.
Если выпьешь – дополна, по края,
То узнаешь точно, что значит «я».

КРЫМСКИЕ ГОРЫ

Тропой татарской к вершине мира, где сушь и благость,
Чабрец и донник, орлы и козы, любовь моя…
В костер бродяги подбросил звезды проказник-август.
Жара гуляет от Чатыр-Дага до Ак-Кая.
Играют кони, хрипят олени, желтеют груши.
От красных ягод такая яркость – в глазах темно.
Любой бродяга на этом свете кому-то нужен,
Забудут люди – хотя бы богу не все равно.
Пошлет пастушку, кувшин, лепешку, кусочек сыра,
Осколок неба, голубок белых у родника.
В пещере сыро, на камне имя чужого сына,
Был партизаном – стал кипарисом, сплетя века.
Послушай птицу, ступай на небо, вернись счастливым.
Бродяг как прежде ведет друг к другу Чумацкий шлях.
…Сады тихонько роняют листья, инжир и сливы.
В совином шорохе снова слышится: «Бисмиллях»…

ОДА СОСЕДУ

То не томною трелью разносит свирель
Песни эльфов с Таганки до Пресни –
То в бетонные своды вонзается дрель,
Сразу делая жизнь интересней.
Раздается дыр-дыр из просверленных дыр
В упоительный час полуночный.
С бесконечным ремонтом колдует факир,
Славянин иль кудесник восточный.
Кто поймет твою душу, веселый сосед,
Кто ответит чеканной канцоной?
Гаснет ядерный мат, выключается свет,
Мирно дремлют чулки и кальсоны.
…Лучше б дети топтались нестройной гурьбой,
Занимались любовью тапиры,
Баскервильский кобель издавал дикий вой,
Лучше б вас, мудаков, затопило!
Но бессмертен сосед и бесстрашен сосед,
Не жалеет ни двери, ни морды.
В час, когда лепестки утопают в росе,
Мощной дрелью взрывает аккорды.
Что, приятель, от шума болит голова
И лингамов последняя тачка?
Брось придурка-соседа, айда на Гоб,
А в квартиру поселим скрипачку.
Симфонический скрип с девяти до семи
Раздается из окон отныне.
Дрель побита навек. …Как хорош, черт возьми,
Сатанинский каприз Паганини!