Стихи
Стихи
* * *
Это моя стена и моя война.
В ней ни победы нет, ни надежды нет.
Враг — это я, союзники — тоже я,
а поле боя — сияющий белый свет.
Это моя игра, и она горька.
Я вырастаю опытным игроком
из мотылька, из куколки и малька,
и защищаюсь жалящим языком.
Это мое «не тронь!» и мое «ко мне!»
Логики нет, но и хаоса тоже нет.
Я под конем, я же и на коне.
Слово — живое, слово — как белый свет.
Вся уязвимость памяти — суть пожар:
что на пути заметит, то и пожрет.
Я превращаюсь в белый воздушный шар
и устремляюсь в небо, покинув грот,
не представляя, что я хочу найти.
Чаянья все смешались в одно: с тобой.
Что бы там ни сбивало меня с пути,
Я принимаю этот воздушный бой.
* * *
Петербургская туча наелась небесной травы;
переполнилось вымя, но что ж не спешит к ней пастух?
Петербургская туча могла б анекдоты травить,
но не станет, покуда стоит на дождливом посту.
Почему анекдоты? Дилемма сия не нова:
скверный климат, но чудны дела твои, Господи, здесь.
Так что выбор: смеяться / смириться подскажет Нева,
Ну а туча пока приготовит чудесную взвесь.
Молока у нее — хоть залейся: особый состав,
а прольется, конечно, чистейшей небесной слезой.
Тяжела ее ноша: не может покинуть поста,
не пролившись хоть чем-нибудь на петербургский постой.
Квартиранты потерь в совершенстве обучены ждать
то у моря погоды, а то и от тучи весны.
Тренируют себя. Остальное обточит наждак
бытия, философии, бренности и новизны.
Снова в Питере дождь: в пятый раз за сегодняшний день.
Мы, как птички, теснимся, нахохлившись, зябнем и ждем.
Это будет недолго, но часто. Галоши надень
и надейся на лучшее даже под вечным дождем.
* * *
Море не хочет быть космосом,
море прячет свою рыбу.
Нет ни единой планеты-глыбы
у моря: другие опусы
с замиранием сердца кладет на дно,
чтобы вылежались и всплыли
невзначай, как и всякое волшебство,
одолевши воды мили.
В этой толще густой и соленой гущи
есть такое, что и во сне не привидится.
Море — не космос и не райские кущи,
и я точно знаю: оно не обидится.
* * *
Нет никакой богемы.
Есть твой растянутый серый свитер.
Пишешь свою поэму
в баре. Вот дописал — и выпил.
Ребрышки и фисташки.
Лица родных незнакомцев: стая.
Карты таро, гуща, ромашка?
Вот за окном светает…
Что это там за слово
упрямо в строчку не помещалось?
Что ж экзистенция так сурова,
не выделяет жалость?
Фарс или стиль — забивать запястья
призраками фэндома?
Хочется жить, не боясь попасться.
Тихо. Богемно. Дома.
* * *
Саше Гречушниковой (Маркиной)
Нелетный день, нелетние тона.
Бормочет близь и громыхают дали.
Мы едем в дождь — испить его до дна,
чтоб не осталось места для печали.
Там древний лес над бурною волной
колышет мир и вызывает ветер.
Молочным небом, пряною сосной,
мятежным морем наполняем сети.
И дирижаблем проплывает день,
а дирижер, внимательно-серьезный,
с большой любовью смотрит на людей
и, улыбаясь, зажигает звезды.
* * *
Наде Проценко
Солнце роняет капли свои на соль
северного, любимого и большого
моря. Иди по абрису и не спорь,
все уже предначертано: все из слова.
Как говорили, так заживем и впредь:
слово рождает действие и реальность.
Солнце роняет капли. Полет на дальность —
вряд ли полет: лишь маяться и гореть.
Если осмелюсь, я покорю Монблан,
чтобы небесный танец и горный ветер —
свежим потоком. Перепишу свой план,
перерождаясь в образе «смел и светел».
Солнце роняет капли живой судьбы
на перепутья, кратеры и лощины.
Люди смеются, счастливы без причины.
Версты сменяют версты, бегут столбы,
день озаряет новый крылатый стих —
помесь зимы и осени, сна и хлеба.
В нем серебром и космосом пахнет небо.
Только к нему я, кажется, не привык.