Стихи
Стихи
* * *
Как измеряет мальчик лужу
и не торопится домой,
и мать, зовущая на ужин,
всплеснет руками — боже ж мой!
Еще отец, когда проспится,
задаст по первое число.
Все это было и прошло,
и никогда не повторится.
Нигде, ты слышишь, никогда!
Ни плача детского, ни смеха!
Лишь продолжительное эхо
и ощущение стыда,
что мальчик вырос и уехал.
Зачем?! А главное — куда?!
Костик
Вот планида — ни мышки, ни джойстика.
Смотришь, как бедолага-сосед
тратит пенсию на диагностику,
грудь седая, худой, как скелет.
Кличут все исключительно Костиком —
это в семьдесят восемь-то лет.
То читает газету на лавочке,
то запрется в своей конуре.
Медицинский залистанный справочник
рядом с койкой открыт на столе.
Зачеркнуть, переделать бы заново,
чтобы больше любви и тепла.
Старший сын тянет лямку в Иваново,
а у младшего — вечно дела.
И жена — Серафима Ивановна,
но она год назад умерла.
Во дворе повалили акацию.
У стоянки какой-то народ.
А сработает сигнализация —
он уже до утра не заснет.
Чтоб таким и запомнили Костика,
подобьет все долги и дела.
С подвесного наклонится мостика,
плюнет в пропасть: была — не была.
* * *
Вино с тройным одеколоном
и две шестерки на погоны.
Очнулся, понял — все проспал.
Придумал новую забаву:
кутенка века-волкодава
на свалке взял и подобрал.
Живут. Назвал его Егор.
На небе — флаг, на нем — Егор.
Конь — на дыбы, змею почуяв.
В руке копье, в уме топор.
Въезжает в стольный град Кукуев.
Детишки прыгают, встречая,
и вслед кричат — смотри, Чапаев!
Под ним огромная страна:
три революции, война,
еще война, остатки крови.
Врач без наркоза с бодуна
оттяпал Крым. Ну, на хрена?!
Фантомные остались боли.
А раньше? Раньше было больше:
на органы продали Польшу…
Парадный китель, ордена —
три тыщи лет осады Трои
и двести лет Бородина.
Как будто смерть стоит с пинцетом,
а в нем зажата сигарета.
В глазах стоячая вода.
Обкусывает заусенцы
и чешет зад — кино и немцы.
Оставь надежду всяк сюда…
* * *
Вот одинокий человек,
ошибок сын, пропивший опыт.
Он долго смотрит из-под век,
как дождик переходит в снег,
как будто с голоса на шепот.
Он открывает старый шкаф,
берет пальто, потом вздыхает.
Не попадет никак в рукав,
и сам себя же проклинает.
Один маршрут из года в год —
работа, дом, опять работа,
и все на много лет вперед
уже расписано по нотам.
И здесь, на родине слонов,
(читай — в рассаднике тиранов),
живет он, словно Иванов,
ну, в лучшем случае — Ивáнов.
Часы
Разом скинулись, купили,
вместе сдвинули столы.
День рожденья. Ели, пили,
расточали похвалы.
Поздравляли. Подарили
пять гвоздичек и «котлы».
Называются «Ракета»,
с позолоченным браслетом,
как влитые на руке.
Правда, тикают при этом
на китайском языке.
Отдирая дома ценник,
ищешь вазу, ставишь веник.
Не раздевшись, на кровать
молча падаешь с ногами.
Подарили бы деньгами,
было б лучше, вашу мать!
* * *
Еще чуть-чуть, еще остались
два дня и отпуску — хана.
Непостоянный постоялец
с бутылкой красного вина.
Я отыщу дыру в заборе
и по тропинке вниз сбегу,
чтоб философствовать у моря
на первом встречном берегу.
Покуда время мертвым грузом
лежит и прячутся глаза,
покуда пляшет над арбузом
бесцеремонная оса.
Как много этого! Как мало!
Перелетев через овраг,
на камни бросишь покрывало,
на все посмотришь просто так.
Как проступают на восходе
скала и заспанный залив,
и ржавый катер на свободе —
он так уродлив, что красив.
Как чайка рыбицу проносит,
за ней спешит еще одна.
И в море тапочки уносит
неосторожная волна.