Журнальный мир

Всё ещё

когда моя бабушка всё ещё выезжала

на дачу, в теплицах зрели томаты и прочее

на чердаке – беспокойные дети дочери

(смотрят меж балок в сумрачные провалы)

когда моя бабушка всё ещё выходила

на улицу, красовались между аптеками

клумбы настурций (полюбоваться некому)

детские классики, солнца и крокодилы

когда моя бабушка всё ещё увлекалась

чтением, за него отвечали женщины:

Берберову помню, Улицкую (в степени меньшей

дома водились старинные лит. журналы)

когда моя бабушка всё ещё телик смотрела

там красота: чёрно-белые балерины

там суета: добавьте кунжут, маслины

(можно порезать, но рекомендуем целые)

когда моя бабушка всё ещё в силах разгадывать

кроссворды была, в них порою пересекались

багажная сумка, семь букв по горизонтали

и смерч (другое название для торнадо)

когда моя бабушка в прошлом стихи писала

в них замыкались «свеч» и «беречь», к примеру

крестили детей запинаясь читали «верую»

(это мешается память, строка съезжает)

когда моя бабушка всё ещё поднималась.

когда сама доходила до ванной комнаты.

***

Я пытаюсь унять беготню внутри головы,

Скорчившись на диване оттенка райской травы.

Пятна сна про железный тазик и билирубин

Растекаются, жгут, санитар сегодня один.

Меня выдернут скоро отсюда туда, где свет

И где нужно носиться, терпеть, прямо скажем, сверх-

Человеком делаться сутками на бегу,

А я думала, что обычным-то не смогу.

А я думала – она льётся рекой в стихах,

А не в жизни, я, помнится, думала: «Это страх»,

«Это боль», «А вот это усталость» – до сей поры.

Оказалось, что всё это может и глубже рыть

У тебя внутри колодец с мёртвой водой.

А за месяц до Пасхи, Пасхи за месяц до

Одной женщине стало плохо, а я одна.

Она падала долго, паденью не было дна,

То есть так ощутилось в четыре тридцать утра.

Я уже рифмовала его, но пусть будет «страх».

И в окошко палаты что-то глядит сквозь мглу

Как я падаю тоже – поймать её на полу.

И волна её судорог плещет у берегов

Моего сознанья из хлипких бумажных слов,

И пока медсёстры бегут, мы припав сидим

Друг ко другу, как будто у ног твоих, Господи.

А ребёнок лежит в кроватке и тёплым сном

Наливается, тихим светом, почти весной.

На моём отделении цвета райской травы

Их пятнадцать сегодня, сиреневых и живых.

Пасхальное

теплится верхний мир

свет пропускают ставни

Господи всё отними

только себя оставь мне

у твоего окна

птицей пою невзрачной

крошки пытаясь догнать

лапками всё испачкать

щебет мой о силках

клёкот мой весь о клетках

и удаётся втолкать

слово про небо редко

Впрочем, о нём и так

Ты знаешь всё до края

чёрной земли немота

к солнышку пригорает

*сноска под звёздочкой

бьюсь об углы на звёздах

больно и высоко

тем кто взвиваться создан

встретимся мы живьём

сквозь облака и сны я

огненным воробьём

в двери Твои резные

По просьбам не трудящихся

По просьбам не трудящихся, а так –

выпускников, пропитанных рассветом,

бутылку проносящей мимо рта

бездомной тени земляного цвета,

младенцев, не умеющих слова

пока сложить из режущихся звуков,

по просьбам тех, чья утром голова

с похмелья как тупой болящий угол,

и тех, кто на работу не пошёл

и курит, распечатав письма окон

(читая залпом в них, как хорошо

и как весенний воздух клином вогнан),

и дураков, что шлялись ночь насквозь,

гримасничая от заветной тайны,

и тех, кто опоздал в гудящий сквот,

заночевав у светлых и случайных,

по просьбам потерявшихся во сне

и городом проглоченных с бумажкой,

внезапно оказавшихся вовне,

где пусто, нескончаемо и страшно,

и тех, кто, свесив голову, присел

там на поребрик или огражденье,

и мальчика, больного насовсем

янтарным неземным оцепененьем,

и старика, впадавшего туда,

где чёрный шторм размётывает сходни,

по просьбам тех, кто тяжесть и беда

и, в целом, наказание Господне, –

вставало солнце.

Ради чёрного словца

как легко всё потерять

в середине ноября

всем ветрам сопротивляясь, темноте благодаря

мягко падают ключи

первый снег мертвецки чист

и намерен раньше срока от земли нас отлучить

и от неба заодно

сворой, пеленой, стеной

ни всмотреться в эту бездну, ни нащупать дом и дно

стать бы маленьким и не-

повторимым, будто сне-

жинка белая, резная и цветущая во сне

у кого всё впереди

кто у маминой груди

под отцовскою ладонью и не выучен судить

запятая проклинать

запятая, разве на

самом деле мне под тридцать и уже разведена

1. «Как поставить всё на кон»

2. «Как всё потерять легко»

Написать бы руководство, да не шевельнуть рукой

что по локоть в темноте

дыр, прорех, углей, потерь

машет миру на прощанье, подаёт себя не тем

нет у темноты конца

нету ни на ком лица

о, ради всего святого, ради чёрного словца!..

Кто только не погиб во мне

Кто только не погиб во мне

пересчитать пора

сопротивлялся всех сильней

ветеринарный врач

помалкивает рядом с ним

(не разобрать в траве

ни надписи) и смотрит сны

литературовед

сны без конца, из-под полы,

до самого утра

и заполняет всё полынь

внутри моих оград

где раз и навсегда лежат

в потёмках с головой

жена и молодая мать

и человек простой

и если места не найти,

ума не приложить,

сюда приносит свежий стих

тот, кто остался жив

дорожку потеряв, застыв

средь солнечной пыли,

пытается узнать кусты,

кресты, изгиб земли.

Склонясь, кладёт слова свои

бордовым к мёртвому

о том, как тишина стоит

и тянется к нему.

***