Журнальный мир

Дмитрий ЛАРИОНОВ

Нижний Новгород

* * *

«Тарковский в Горьком покупал борзых,

напился крепко и подрался, –

сказал знакомый; показав язык,

катнул слюну. – А я остался».

<…> мы разминулись в ясном октябре

/в случайном временном отрезке/.

Он был рыбак. Потом сыграл в пробел.

Теперь звезду снимает с лески

/речной пейзаж; гуденье стрекозы/,

звезда в руке его, вангую,

горит – на расстоянии слезы –

перетекающей в другую.

Едва глазком вобрав ночной мазут,

смолчат небесные моллюски

/они на мышцах тоненьких сползут

под свекловичный солнца мускул/:

на Стрелке выйду к зеркалу реки

в осенней куртке, белой майке,

слезу переведу – с твоей щеки –

а над водой летают чайки.

На минувшие девять

Олегу Макоше

I

Кому звонил? Володе, Жанне.

Светил онлайн, затем погас.

Заматерел в трагичном жанре

Покровки пагубной Пегас.

Мечтал публиковаться в «Волге»,

ловил простые голоса;

случилась жизнь едва ли долгой;

не рассмотреть его глаза.

Не сквознячок от водки дикий

по саже сердца – или гул

/и неподвижны две гвоздики/.

Играет время на иглу –

II

теперь оно в твоей рубашке

/оно и есть иная ткань/.

Непостижим вороний кашель,

пчелой качание цветка

недосягаемо. <…> но в счастье

за кадром память не храни,

а ломтик сна – пусти на части –

пусть перечеркивает дни

воскресный поезд на перроне.

Купи шеллаковый альбом,

в котором август – или море –

оно не помнит ни о ком.

* * *

<…> важен оттиск и оттенок.

Соты солнца – и всего.

Наползай – собой на небо –

будь до света насеком.

Пусть пчела полынь толкает

/электричка вдалеке/.

Капли первого «Токая» –

точно пчелы на руке.

Сладок спелый привкус лета,

но распробован едва;

речь – дыханием согрета.

Только бабочка мертва:

не храни хитин в тетради,

а построчно назови

тех, которых ты растратил,

поместив под черновик.

Не взойти звезде от плевел

/электричка за спиной/.

Пусть пчела толкает клевер,

так придумано не мной.

Александр ПЕЛЕВИН

Санкт-Петербург

* * *

Под Донецком степи, степи,

Белый ветер, чёрный снег,

По степи в зелёном кепи

Ходит добрый человек.

Пьёт из фляги, матерится,

Пересох язык во рту,

В небе птицы, в небе птицы

Расчертили пустоту.

Всё так близко, так знакомо,

Ветер, птицы, пустота.

Человек оставил дома

Кофеварку и кота.

Человек живёт на свете,

Человек ведёт дозор.

Юный Эдичка в планшете

И в наушниках Егор.

Безответно, вязко, зыбко,

В тишине, в ночи, в снегу

Человек идёт с улыбкой,

Говорит: «Я всё могу».

Под Донецком степи, степи,

Птицы чертят пустоту.

Человек живёт на свете,

Возвращается к коту.

Алексей ШЕПЕЛЁВ

Анапа

Постновогоднее хокку

Осыпавшаяся ёлка лежит у мусорки –

как будто символ и участи человека.

Подарили ли мы кому-то праздник?..

* * *

всё засыпал

прогнулись ветви

сломались провода

упали столбы

по серо-жёлтому полю

разгорелись пышно-синие

вспышки молнии

или ярко-желтые цветы

был ли кто в поле

иль не был

он пошёл на убыль

побледнел

и воцарилась опять ночь

светлая как день

день как вечер светел

день как час ночи

как дневная темь.

* * *

The Catcher in the Rye – ловец хватает

за шкирку клювом, за химо, за ахиллесову антипяту,

за луковку последнюю твою –

и тянет, хоть и не хочешь, в рай.

Above the Abyss in the Rye – небезопасно

над бездной бездонной,

из А будто в Б,

из ржавого жара,

из скрежета адова,

как будто спортивно, раскованно,

транспортирует

бесплатно почти и бескровно,

рискованно –

в Рай.

Валерий РУМЯНЦЕВ

Сочи

* * *

Сапфирные куски озёр

Среди сверкающего снега.

Куда бы ни упал здесь взор,

Повсюду чистота и нега.

Внизу клубящийся туман

Скрывает домики селений.

Там дрязги, суета, обман

И мельтешенье поколений.

Здесь – мысли вечности текут

Неторопливо, без эмоций,

Но только здесь найти приют

Надолго нам не удаётся.

Хокку

* * *

Спокойно в лесу.

Тихо любуясь собой

Осень застыла.

* * *

Звёзды уходят.

Алый зонтик всплывает

Над краем моря.

* * *

Дождик промчался…

Пахнет дороги ковёр

Пылью и влагой.

* * *

Старые книги

Шорох засохших страниц

Как чей-то шёпот.

* * *

Капля за каплей

В реку впадает ледник.

Целую вечность.

Рустам МАВЛИХАНОВ

Салават

Крик в космосе

Для роботов люди не роют могил

И клонам надгробий не ставят,

И как бы для мяса не рвал медных жил,

Закончится путь твой в расплаве.

Но только и роботом движет мечта!

И, если программы отважны,

Тангейзера в бездне увидишь врата,

Дене́б обходя на форсаже.

Мы верим: нас ждёт Си-лучей красота,

И флот у Двери Ориона

В последнем бою в пятимерных фронтах

Нырнёт в Бетельгейзе корону.

Но Космос – не люди: услышит наш крик,

Сложив гравиволны муаром,

И станет звезда нашей славы в тот миг

Сверхновой с нейтронным пульсаром.

Пусть плотью людей будет сыт перегной,

Пусть жизнь полыхает пожаром.

Для храбрых у Космоса жребий иной –

В их честь зажигают квазары.

Примечания. Денеб – альфа Лебедя; Дверь Ориона – кому как, а я в созвездии Ориона вижу дверь; Бетельгейзе – звезда, которая станет сверхновой в ближайшие 10–100 000 лет; муар – узор, возникающий при наложении двух периодических сетчатых рисунков/волн; «В космосе никто не услышит твой крик» – слоган первого «Чужого».

Ольга ДАРАНОВА

Ульяновск

* * *

Там, где вечером длинные тени,

Чистый воздух и «белый налив»,

Где, спасаясь от хитросплетений

Чуждых дней, слышишь давний мотив

Позабытый, аккорды гитары,

Что ты чувствуешь: нежность, печаль?

Или, сидя под яблоней старой,

Просто смотришь в небесную даль?

Что сказать? Я не знаю ответа.

Мои чувства разлиты вокруг,

В тёплых волнах вечернего света,

Где приёмничек хриплый – мой друг.

Где неярки мои хризантемы,

А в шкафу висит куртка отца,

И где самой насущною темой –

Чашка чая с травой чабреца.

Пахнут деревом мокрые ставни,

А земля так тепла и мягка!

Правдой русскою, мудростью давней

Всё здесь дышит, и дума легка.

Но вы скажете, как же убого

Это ваше житьё-бытиё…

Но лишь здесь я послушаю Бога,

А в ответ ему – сердце своё.

И оставим-ка всё без ответа.

Вот вам плед, вот вам зонт, если дождь.

…Может, именно в сирости этой

Всё величие, правда и мощь?

Владимир ИГНАТОВ

Нижний Новгород

Художнику Киму Ивановичу Шихову к 70-летию

Разрисован асфальт мелками.

Отопление отключили.

Доминошный стол с мужиками

до ноябрьских обручили.

Вновь торгуют из бочек квасом.

Молодёжь в кроссовки обулась.

Теплоходы на Волге басом

Возвещают: «Весна вернулась!»

Отшумел первый дождь-проказник.

Жгут сухую траву и ветки.

Что ни день – непременно праздник:

то ли божеский, то ли светский.

Стали чище дворы и улицы.

Бабка встречная улыбнулась.

На скамейках в парках целуются,

не стесняясь: Весна вернулась!

В мастерской у Кима, как водится,

В этот день нараспашку двери,

Стол в убранстве, и место находится

всем, кто близок по духу и вере.

Чина разного, нрава тихого,

мы сидим… Мне чего-то взгрустнулось.

Но я рад, что в гостях у Шихова

И тому, что Весна вернулась.

5 мая 2002 г.

14 октября

По церковным праздникам ныне Покрова.

Поутру от инея с проседью трава.

В придорожной заводи забелел камыш.

На аллеях парковых поселилась тишь.

Словно спохватившись – ах, успеть бы, – день

поздними опятами разукрасил пень.

Жёлтым чумом высится в поле сена стог.

Дремлет в одиночестве у реки мосток.

В сумерках разносится далеко окрест

памяти Пречистой Девы благовест.