Стихотворения

Стихотворения

* * *
И вдруг красиво волосы легли,
И кончились во мне воспоминанья,
И растворилось облако вдали,
И чувства удостоились признанья.

А старость обязательно пройдёт,
Но с этим торопить ее не надо.
Прошли века, прошел по рекам лёд,
Прошла жара и началась прохлада.

 

* * *
А эта женщина сказала:
– Я не какая-то с вокзала.
Я не за деньги, я за ласку. –
И отряхнула водолазку.

Как необжиты и убоги
Ее размытые черты.
Как мелко кудри завиты,
Как сбились туфельки в дороге.

Она совсем неровня мне:
Целованная кем попало,
Усталая, как на войне,
В которой только отступала.

Но что-то есть еще за нею,
Какая-то пустая малость.
Она за дверью рассмеялась.
… Я так смеяться не умею.

 

* * *
Был дом. Был потолок над нами.
И сонно чайник бормотал.
Шурша газетными листами,
Ты длинный вечер коротал.
Я грелась под колючим пледом
На колченогом топчане.
А нашим предстоящим бедам
И щелки не было извне.
Ни в окнах, утеплённых ватой,
Ни под дверьми, где ватник стыл.
И я была невиноватой.
И ты невиноватым был.
И мы и знали, и не знали,
Что, угасая, как звезда,
Уже срывалась в никуда
Та комната в полуподвале.

 

* * *
О, этот голод по тебе!
Ты здесь, а я не насыщаюсь,
В тебя почти что превращаюсь,
А все одна, как в скорлупе.

Но Бог спаси меня предать
Мой голод по соединению…
Мы совпадаем на мгновенье,
И вновь сиротства благодать.

 

* * *
Любезная привычка бытия…
И стол накрыт в саду среди берез.
У дочери хозяйской зубик вкось,
На трости у хозяина змея.

Воздвиженье. Ботвинья. Сватовство.
Как стан затянут туго у корнета,
Как осыпается с деревьев лето,
Как впереди не видно ничего!

Мы ждём их на другом конце моста.
Еще в тазу варенье не остыло,
Но им сквозь Дантов ад брести до тыла,
Чтоб ложку пенок донести до рта.

Как дерево кольцуется семья.
Опять кузина распашонку вяжет.
Часы ударят в доме. Прадед скажет:
– Любезная привычка бытия.

 

* * *
Как некрасива музыка с лица!
Мучительны её телодвижения.
И два флейтиста, словно два борца,
Подпрыгивают, ищут положенья.

Горбунья, обхватив виолончель,
Недостижимой страсти предаётся,
Как будто мы подглядываем в щель –
Дрожит смычок, и пот тяжелый льётся.

Гримаса сводит пианиста рот.
Он что-то жадно сам себе бормочет.
Мы знать хотим. А он, наоборот,
Делиться с нами тайнами не хочет.

 

Старуха

Фигурой скорби женщина на лестнице.
Ступеньку одолела – и привал.
И, кажется, пиджак пудовый тесен ей,
И, помнится, так пес околевал.
В авоське свекла, и кефир, и булочка.
Хрипит дыханье. Ноги, как столбы.
Весёлая, видать, была прогулочка
До гастронома, до своей судьбы.
Стоит и ждёт. И силы возвращаются.
И можно шаг, пожалуй, предпринять.
Стоит и ждёт. Ей падать воспрещается.
Поскольку будет некому поднять.

 

* * *
Он на ковре сидел просторном,
Поставив на пол молоко.
И мать входила в платье чёрном
Неуловимо и легко.
Он перелистывал страницы,
Еще не зная хитрых букв.
И у индейцев были лица
Сухие, словно у старух.
Они носили амулеты
Из человеческих голов,
Они умели гнуть браслеты
И понимать язык орлов.
И плыли, плыли каравеллы…
И хохотал в ночи шакал…
И мать входила в платье белом…
И кто-то шторы опускал.

Старик шагает по тропинке.
Крыльцо – калитка – сто шагов.
Есть подпись у любой картинки:
Он знает много языков.
Кричит петух. И пыль клубится,
Не заслоняя ничего.
Плывут, покачиваясь, лица
По рекам памяти его.

 

* * *
О Цезаре, о Цезаре я плачу!
Он мог бы столько лет не умирать,
Ласкать друзей и варваров карать,
Он мог бы мысли заносить в тетрадь,
Над Нилом с Клеопатрой в мяч играть…
Но боги не прощают нам удачи.

О Бруте я, о Бруте, братья, плачу!
Он в детстве ртом отогревал птенца,
Он верил в Цезаря, как в Зевса, как в отца…

Ах, юный Брут стоит окрававлён,
Где кровь его и где учителя – запамятовал он.
Сочится кровью небо на рассвете.

Мне Клеопатру жаль…
……………………Играли в мяч, как дети.

 

* * *
И голос прерывается от счастья,
Как будто бы я снова молода,
Как будто та багровая звезда
И мне опять принадлежит отчасти.
Кленовый лист распластан на окне,
До черноты его спалила осень
В холодноватом ласковом огне.
Уже октябрь, и рассветает в восемь.
Я не могу смотреть в твои зрачки:
Мне страшно – я молитвы забываю.
… Как кошка, время делает скачки,
Едва лицо руками прикрываю.

 

* * *
Играем с тобой в игру.
В веселую, древнюю, злую.
Я сорванный лист поцелую,
Я волосы с плеч подберу.
Ты, словно случайно, с плеча
Смахнешь мне сухую хвоинку.
Я чувствую через косынку,
Как кожа твоя горяча.
Грозна вековая игра.
Не выдержат наши седины.
…В низины, в низины, в низины
Нам с гор возвращаться пора.

 

Сон

Сон начинается с паденья.
Куст. Рана рваная в боку.
Паденье – есть освобожденье.
Отныне не летать могу.
На крыльях, словно на коленях,
Ползу в грязи, ползу в пыли.
И неба чувствую явленье
Там где-то, за концом земли.

 

Диккенс

Спасибо Диккенсу: он думает о нас,
Он, как творец, нам дарит передышку.
И в доме топят печь в полночный час,
Чтоб искупать бездомного плутишку.

И некто беднякам под рождество
Прислал индейку, пудинг и цукаты,
И автор на инкогнито его
Не посягает до главы сто пятой.

Здесь любят, кто достоин быть любим.
А недостойных чувства отвергают,
Но и о них мы с автором скорбим:
Исправиться им скорби помогают.

О, если б я в том замысле жила!
И я б чепец надела, как святая,
Как гордо я по жизни бы прошла
С корзинкой, юбками булыжник подметая.

 

Амазонки

Пятидесятилетние акселератки
Играют в теннис и в бадминтон.
Пятна косметики, как заплатки,
На лицах, крытых в румяный тон.
Смех их вымученный, натужный,
Челки, маечки, крем-загар…
Они стараются жизни дружно
Ракетками в нос нанести удар.
Угар…
……Они догоняют юность,
Которой не было никогда.
Раньше все составляло трудность,
Зато по колено теперь вода.
Седоголовые акселератки,
Чьи-то бабушки, чьи-то жены,
Жизнь захватывают, как пиратки,
Зло, измученно, напряженно.
Им нечего больше людей таиться:
Забрала улыбок закрыли лица…
Им не за что больше друг с другом
……………………………………..драться.
А что не сбылось – уж тому не сбыться.

 

В полночь

Всем женщинам, которых бросят,
Сейчас еще миры сулят.
У них ещё чего-то просят
И по-собачьи ловят взгляд.
Они ещё чему-то верят,
Ещё молва им нипочем.
Сейчас они захлопнут двери
И щёлкнут, как курком, ключом.
Отодвигая жизни звуки
И все, что некогда беречь,
Сейчас они в чужие руки
Войдут, как в озеро, до плеч.

 

Палач

Выдумывать предлогов не хочу.
Вымаливать прощенья не умею.
Я прямо обращаюсь к палачу,
Я говорю ему: – Я спать хочу.
Ослабь веревку, мне натерло шею.
И иногда палач идет навстречу,
Он пот стирает ветхим рукавом.
Он говорит: – А далеко ль твой дом?
Ступай, поспи, сегодня славный вечер.
И я иду, а дома не найду:
Он за углом, всегда за поворотом,
И в нём всегда распахнуты ворота,
И мальчик там доклеивает змея,
И девочка играет на песке.
Но я дойти до дома не умею.
И выжжен номер на моей руке.
И надо возвращаться мне к рассвету:
Не подводить же, право, палача.
Он ждёт меня, как нянюшка, ворча.
Мигнёт, и шея вмиг в петлю продета.

Я спать хочу! Ведь есть же дом мой где-то.

 

Маме

Солдатик мой, как ты маршировал,
За временем разгневанным спеша!
И все не в ногу, все не поспевал:
То тело отставало, то душа.
Солдатик мой, со спущенным чулком,
Как оборонил тебя на поле брани Бог?
Ты был с самим Горацием знаком
И вырвать хлеб у ближнего не мог.
То начинал с убийцей толковать,
Описывал ему галактик бег,
То вдруг Иуде уступал кровать –
Всё ждал, что в нем очнется человек.
И каждый – камень вслед тебе швырял,
И каждый штык искал тебя в бою.
И гневался прилежный генерал
На бестолковость горькую твою.
Офелии тебя не поминать!
Она и не узнает о тебе.
Лишь ветер вечно будет прах твой гнать,
Играя на заржавленной трубе.