Журнальный мир

* * *
На красный свет, на соловьиный свист
Разбойничий в лесу окоченелом
Летит моя душа, расставшись с телом,
На зов последний, как последний лист.

А может быть, и бабочки на свет,
А может быть, и дети на опасность
Летят вот так же, чувствуя неясно
Тоску и смерть, но видят только свет!

* * *
Вольно под ветром пестрой листве –
Лучше лететь, чем остаться на дереве.
Щедрость последняя долгой молве:
Ждали, любили, на что-то надеялись.

Снова хозяину лиственных стай –
Столько свободного времени выдано,
Хочешь бросай их, а хочешь – листай –
Видимо все, что казалось невидимым.

Листьями на землю, словом – на лист –
Есть еще право свободного выбора.
В темном проулке шепот и свист –
Сонный, прокисший ноябрьский пригород.

В тучах бегущая к дому луна,
Хлопнет в подъезде, ступени затопают.
Где это ты пропадала одна?
Спросят – и листья попадают с тополя.

Старая песенка, вечный мотив,
Выдумка, правда, беда, всепрощение,
Бледные луны, окна негатив,
И неохота менять освещение.

Не повернуться, навстречу не встать, –
Только с названием «Воспоминания»
Книгу осеннюю перечитать –
Всю – от свидания и до предания.

* * *
Сквозь эту тяжелую землю времен
Теперь не пробиться ни сердцу, ни взгляду,
И даже свободного слова закон
В бессилии перед законом пощады.

Поэтому я ничего не скажу,
Не выдам души изумленному слову.
Рукой заслоню, от любви пощажу,
И не попрошу себе права иного.

Так несправедливо ходить по земле,
По скользкой, веками утоптанной глине,
Не быть, не родиться, остаться во мгле,
Намеком на вздох в ослепительной сини.

Прикованный к стулу чудак Прометей
Следит, как с ветвей осыпаются латы, –
Кому рассказать про отвагу детей,
Про ветер бессмертья, про бремя расплаты.

Кому рассказать? – Только не расскажу,
Оставлю Ассирии клинопись птичью, –
Будь проклято все, чем я так дорожу
Во славу рассудка, во имя приличья.

Все раньше темнеет, все глуше болит
В расхристанной сини небесная рана.
Сказать не желает, молчать не велит,
Лишь в стекла стучится да каплет из крана.

* * *
Черный чай в стакане,
Месяц на кукане,
Теплый круг от лампы,
Книга на диване…
Кажется не странно –
В зазеркальном мире
Жить намного легче,
Чем в своей квартире.
Не арканьте время:
Пусть с горы несется,
Ничего дурного
С нами не стрясется:
Мертвые воскресли
С нами все, как прежде,
В золотом тумане,
В латаной одежде.
Теплый свет от лампы
Вечно может литься
Там, где мчится время,
И бессмертье длится.

* * *
Есть странная порода тихих женщин:
Их имена для памяти – утрата,
Их бытие для всех почти загадка,
И только лица в памяти цветут.
Так ощутимы их прикосновенья –
То сердце вдруг царапнет,
То – на коже
Останется едва заметный холод,
И мятный привкус ощутишь во рту.
И кто они? Каких углов жилицы?
Каких подвалов, чердаков, окраин? –
Которых больше нет.
И только зренье
Хранит их облик с самых ранних лет.

* * *
Слеток на кромке гнезда,
Электричек стоглазые ящеры…
Предпочитаю всегда
Прошлое – настоящему.
Летние холода,
Мелкую изморозь,
Дальние поезда,
Ветхую изгородь…
Кислая груша – дичок
Так и не вызрела.
Не принимала в расчет–
Думала – выстрадала
В том несчастливом году
На лягушачьем пруду
Возле Фирсановки.
Все собиралась – приду,
Время найду и приду– –
Перестрадаю заново.
Заново перебелю,
Помилую – не полюблю,
Знаю – простишь от щедрости.
Слеток на кромке гнезда,
Ряска на ряби пруда.
Кислые груши. Недоросли.

* * *
Лист кленовый – лапа лягушачья.
Середина мая. Клейкий блеск
Первых листьев, бликов и морщинок,
Лужицы на выбитом асфальте,
Крыши после краткого дождя.
Середина мая – потепленье.
Потепленья плен и мыслей лень.
Скоро лето – самый долгий день.

А пока истома, слабость, нега.
Мы, как травы, вышли из-под снега,
Выдюжили, выжили, взошли,
А пока горит на солнце новый,
Лягушачий, клейкий лист кленовый,
Весь в морщинках – выросший на треть,
Что ж так больно на него смотреть?

Пора одиночества

…хорошо бы собаку купить.
И.Бунин

Качается медленно сад Зодиака.
У ног моих теплая дремлет собака.
Озябли ладони.
Озябла душа.
А жизнь хороша!
Свежа, как морозное яблоко детства,
Пестра, как осеннего леса соседство,
И сердце единой струною звенит –
Надир и Зенит.
Пора одиночества – странная штука–
Кругом суета,
Да не слышно ни звука,
И только шумит мне невидимый лес,
Царапая ветками кровлю небес.

* * *
Щедро в награду далось,
Если совсем не сбылось
И навсегда отоснилось –
Строки, бегущие вкось,
Стаи, летящие врозь
И одиночества милость.
Время подходит к концу,
Тени бегут по лицу,
Тени по стенам гнездятся.
Снова уходит на взлет
Ветра ночной самолет –
Нам никогда не расстаться.
И не спросить, как пришлось –
Свидеться не довелось:
Жизнь ожидание длилось.
В сотый ли, тысячный раз –
Переплетения фраз,
После бессилия глаз
Высмотреть все, что случилось.

* * *

…Иди и поймай падающую звезду.
Джон Донн «Песня»

Иди и подбери упавшую звезду,
И без нее назад не возвращайся.
Кружится лист в октябрьском саду.
Прощается. И ты теперь прощайся.
Нет повода унынью твоему,
Нет повода удерживать на месте
Круженье мысли и жужжанье вести–
Отдать их всем – равно и никому.
Труп соловья, увы, смердит не лучше
Любого трупа. Убедишься ты:
Смысл ускользающей в бессмертье красоты
Терзает умирающую душу.
Гармонии извечной не наруша,
Застыл в полете лист в октябрьском саду…
Пойди и подними
Упавшую звезду…

* * *
Ледяной туман дыханья,
Столбик белого огня,
Медленное колыханье
Вечереющего дня.

Синий час после заката,
Тень глубокая легла,
И туманна и крылата
Долгожданной ночи мгла.

Не согреться в этом доме.
Дверь закрою, газ зажгу,
Словно мышь в сырой соломе
Страх копается в мозгу.

Гость молчит, спросить не смеет –
Встанет, скажет – «Ну, пора».
Ледяной тоской повеет
Из вселенского двора.

* * *
Стану водить рукой по листу бумаги,
Старое вспоминать – вольному – воля.
Слово, как воробей, бьется в ладонях тесных,
Боязно вспоминать, написать – страшнее.
Лучше следить, как снег завивает кольца,
Как заметает след белый полет метели–
Вьюга, побелка, мгла, зимнее наважденье.
Белого воробья подхватило ветром –
Вот и письмо к тебе снова не получилось.

* * *
Последний раз у августа в долгу,
Не веря сердца первому движенью,
Уже простить кому-то не могу
Веселый хмель взаимопритяженья.

Такая тишь. Такая россыпь рос,
И у луны сломалась колесница!
Такая ночь, что хочется присниться
Самой себе. С тобой. В последний раз.

* * *
Слова неуклюжи
В бессильной попытке утешить,
Спасти от разора,
Остаться в покое навек.
Спускается вечер
На полуприкрытые шторы.
На землю промокшую
Медленно падает снег.
Забытый мотив –
Колыбельная. Синее платье.
Чужая утрата
Сильней, чем родная беда,
Пока не отыщещь слова золотого заклятья.
По черному – белым,
По снегу – ночная вода.
В пределах души совершается грустное чудо,
Врачующий раны уже исцеляется сам
И детскую гордость внезапная лечит остуда,
Печаль и надежда – я знаю вас по голосам.
Свернулась калачиком
Узкая серая кошка,
Случайно замечу,
Как нежностью пойманный спит
Сердитый ребенок,
И лунного цвета дорожка,
Касаясь лица,
По паркету во мраке летит.

Старый дом

1
Осыпается сад,
Разрушается дом.
Выпадают из рам
Пропыленные стекла –
Мое отражение
Вместе с пыльным стеклом
Выпадает на землю
И ухмыляется криво,
Прежде, чем разлететься в осколки.
Мой дом пережил три эпохи.
Здесь – на месте гнезда
Только черные пятна пролетов,
Только промельки взглядов,
Только возгласы старых кустов.
В этом доме слепая душа
Обживала пространство
И сюда возвращалась потом,
Когда худо бывало.
Осыпается сад:
Три эпохи,
Веранда, мансарда,
Скрипучая лестница жизни…
Какие-то письма лежат
На пустом пепелище.
Этот адрес исчез.
Почтальоны уже не приходят,
Под горелыми балками плачет
Поломанный кухонный кран –
Словно жизнь еще теплится в доме
И всех раздражает
Незакрытого крана
Глухой тенорок.
Впусти меня, дом,
Виновата – пришла слишком поздно.
Как теперь проживу я
Без тени твоей за спиной?

2
Старый дом сгорел дотла –
Нет на свете дома –
Только влажная зола,
Только твердая смола
Вдоль горелого ствола,
Только дождевая мгла –
Вышло по-другому.
А казалось – жизнь была
И светла и весела,
А теперь, как сон, как мгла,
В толще водоема.
Дождевой пороши муть,
И сквозь дождь сереет путь,
Уводя от дома.