Стихотворения

Стихотворения

Мюсли

Ты уже не тянешься ко мне
Даже в самом-самом долгом сне.
И к спине моей не прижимаешься,
И ко мне навек не пришиваешься.
Завтраки воздушны и творожны,
А слова наружны и порожни.
Мысли горьки,
Мюсли – с горкой.

 

Третий глаз

Вся жизнь – обрывки да обмылки,
Но вдруг случится чудо: раз! –
И за ночь где-то на затылке
Как чирей вскочит третий глаз.

Моё недремлющее око
Узрит все тайны бытия.
И мне откроется до срока
И жизнь моя, и смерть моя.

И буду ловок я и пылок,
Но вряд ли обрету покой.
…И снова я чешу затылок
Тревожной сонною рукой.

 

Дополненная реальность

В моей реальности всё подлинно,
Пока она тобой дополнена!
В ней всё – от близости до дальности –
Мне дорого без срока давности.

И беспричинные условности,
И благочинные формальности –
Всё это милые подробности
Тобой дополненной реальности!

 

Голубь

Вынос мусора мозга
лучше заказывать на вечер,
иначе опять до утра
придётся кружить
экспериментальным
голубем мира
над гранитной башкой,
всё пытаясь выяснить,
есть ли жизнь
на этом чёртовом
Марксе.

 

Студенческое

Тихие наперсницы с филфака
Вовсе не наложницы гарема:
Спутаешь Кручёных с Пастернаком –
Разорвут на мелкие морфемы.

Я не помнил в «Снегиной» финала
И назвал Есенина кутилой –
Обошлось, конечно, без фингала,
Лишь презренным взглядом окатило.

Потому за лаской и за брагой
Я ходил к заочницам-шалавам,
И меня, хмельного, чуть живаго,
Лара ублажала или Лала.

Всё прошло – и даже как-то странно,
Что тот юный хлыщ был тоже мною.
Всё же жаль, что шаль из Хороссана
Выцвела, изъеденная молью…

 

Книга

Жил поэт – вся душа нараспашку!
Не унять молодецкий запал!
Он и бражку любил, и Палашку
И стишки между делом кропал.

А однажды он выкинул номер:
Вдруг лицо обратив к небесам,
Прошептал что-то, замер – и помер.
Был – и нет. Книжку вот написал.

Ничего не оставил он, кроме
Книжки этой – в две скрепки тетрадь.
Где-то есть и с надгробием холмик –
Даже имени не разобрать.

Этот холмик зарос медуницей
В окружении мраморных плит.
И к нему, словно дикая птица,
Одинокая книга летит.

 

Набат

Всё старо – как тавро или карты Таро,
Но, когда я дорогой окольной
Выйду утром, – нагонит, возьмёт за нутро
Поминальный набат колокольный.

И захочется вдруг возвратиться назад
И прощенья молить Христа ради
Только лишь потому, что такой же набат
Слышал мой безымянный прапрадед.

Но уйду, и меня не окликнет никто,
И лишь будет звучать ещё долго
Этот бой колокольный –
Как будто рингтон
В телефоне уснувшего Бога.

 

Дантист

Дантист угрюм с утра, как Данте:
Он смотрит в полость ротовую,
Как будто в бездну роковую,
Кряхтит и не даёт гарантий.

Ему давно осточертели
Пульпиты, кариесы, пломбы
И дух нечистый, дух утробный,
В обмякшем от наркоза теле.

Но он всё сделает как надо:
Забытый главврачом и Богом,
Допишет он алмазным бором
Поэму собственного ада.

 

Ссора

Ты бы красиво сожгла все мои письма,
но они электронные. Такая досада!
Ты бы дала мне пощёчину влёт,
но как ударить аватарку в Фейсбуке?
Ты бы закатила истерику
в декорациях южной ночи,
но я захлопнул крышку ноутбука
(«Остынь, дорогая!»)
и лёг спать.
Ах, как же сегодня
прекрасно просторна
кровать моя,
мой одноместный челнок!

 

Селфи

Марине С.

А воздух мая густ и чист,
И пахнет чем-то сладким в парке,
Где я разучиваю cheese –
Улыбку из-под селфи-палки.

Вокруг так много красоты
И ранней жизни без изъяна!
И только так некстати ты
Из обращения изъята…

 

Безвременье

Дела наши плохи. Ты скажешь: «Да похер!
Мне вряд ли дожить до внучат!»
Но даже статистам постыдной эпохи
Придётся в свой час отвечать.

Тела наши грузны, мы грустны, и устны,
И падки на водку и медь.
И пусто до хруста в безвременье Пруста,
Где жизнь застывает как смерть.

 

Огонёк

Бог есть любовь, и мир, и май,
И много там чего,
И ты как хочешь понимай
Молчание Его.

Бог есть. А то, что Он молчит,
Так нам и невдомёк,
Что это Он зажёг в ночи
Надежды огонёк.

 

Дудка

Когда казалось, что хана
И бездна впереди,
Мне кто-то сунул дудку: «На!
Попробуй подуди!»

Дуда-тростинка не труба,
Не флейта, не гобой,
Но вдруг она,
Взлетев к губам,
Шепнула: «Будь собой!»

Авось и я стране сгожусь,
А если нет – свалю.
Как за соломинку держусь
За дудочку свою.

Нехитрой музычкой, поди,
Не вывести всю дурь,
Но что есть воздуха в груди
Я буду в дудку дуть!

 

Родина

И мне страна что мать родна,
Хоть и глядит озлобленно,
Мне Родина не Роднина,
А Вероника Долина.
И если даже хлад, и глад,
И в сердце червоточина,
Но всё ещё звучит Булат,
И, значит, всё не кончено…

 

Божество

Я не виновник торжества,
Моя вина лишь в том,
Что я любовник божества
И с ним делю свой дом.

Мой дом похож был на кабак
И даже на вертеп.
Но божество сказало: «Ах!
Ты столько претерпел!»

Оно сказало мне: «Пора!
Забудь, что было до,
Мне по душе твоя нора,
Но время вить гнездо!»

Теперь повсюду волшебство:
Сияет дом, как храм!
И мне прощает божество
Нытьё, питьё и храп.

 

Грипп

Я хожу по кромке гриппа –
Оступлюсь и упаду,
И тогда
Дней семь небритым
Мне на дне лежать в поту.

Тридцать восемь,
Тридцать девять…
Чай имбирный, терафлю,
И наверх –
Сквозь бред недельный:
«Я люблю тебя, люблю…»