Стихотворения

Стихотворения

МОСКОВСКОЕ РОЖДЕСТВО

 

Однажды, не в силах развеять беду,

на старую улицу я побреду

рыдая родными стихами,

и будет хрустеть под ногами хрусталь

случайной сосульки, и всхлипнет печаль,

в пещеру войдя за волхвами.

 

И будут шептаться с младенцем волы,

и ангелы встанут на кончик иглы,

и в бисере овцы возлягут,

и вырвется вздохом – прости, не могу,

и бусинкой спрячется в рыхлом снегу

слезы невесомая влага.

 

Уколы мороза, ожог мишуры,

блаженных и нищих ночные пиры,

да звезд одинокие крошки…

Москва, ты бела, словно лобная кость,

Москва, ты стихами прошита насквозь –

надёжной ахматовской стёжкой.

 

Ты примешь меня без объятий и слов,

ты скроешь неровные строчки следов

позёмкой, искристой и зыбкой,

и больше не надо ни ритмов, ни тем –

снежинка в ладони, в душе Вифлеем,

а в сердце – невинность улыбки.

 

***

 

Когда коснётся одиночество

изломом высохших ветвей,

и отзовётся только отчество

из горькой памяти твоей,

тогда ты всё увидишь заново,

как в детском радужном стекле –

предутреннее, первозданное,

единственное на земле.

 

Увидишь, словно не утрачены

в десятках прошуршавших лет,

в быту и беготне горячечной,

в дыму дешёвых сигарет –

ни муравы прохлада дивная,

ни тёмных елей тишина,

ни восхищение наивное

смешной девчонкой у окна.

 

***

 

Поздняя осень, холодного ветра вино,

жизни предзимье, где старому сердцу темно,

где рассыпаются прахом труды и устои.

Время струится песком сквозь дырявый карман,

тихо подходит к концу надоевший роман,

глянешь, а там, впереди, только поле пустое.

 

Холоден этот пейзаж облаков и стерни,

бьётся в уме безнадёжное слово «верни»,

но понимаешь и сам, что разумнее – молча

сосредоточиться, и на краю бытия

мысленно молвить – да сбудется воля Твоя

здесь, на виду у пирующих полчищ!

 

Понял теперь? Это поле – арена среди

шумных трибун, где и чернь, и вельможи орды

в полную грудь развлекаются гамом и свистом.

Лучшие между собой разыграют призы,

жертвам придётся страдать до последней слезы,

ну, а тебе – становиться в шеренгу статистов.

 

Здесь ты безвестен, ничтожен, закопан в золу,

здесь искушают тебя, отдают на съедение злу,

в душу вливая безумие, гордость и зависть.

Горько терпеть, и надеяться невмоготу,

больно зерно из ладони ронять в пустоту,

и сознавать, что уже ничего не исправить.

 

Мужество делает выбор – уйти из игры,

просто уйти, не заметив котлы и костры,

слово и дело своё в тишине завершая.

И не спеши, даже если тебя позовут

к жирной похлёбке на несколько жарких минут –

недоедание ныне беда небольшая.

 

***

 

Изучение накипи в чайниках

продиктовано жаждой найти

в хаотической груде случайного

все начала, концы и пути,

процедить через сито статистики

воду мыслей и фактов песок,

и в бурьянах и плевелах мистики

увидать хоть один колосок.

 

Но из кранов течёт только жёсткая,

отдающая хлором вода;

лучший чай на подносике жостовском

подаёшь, а в стакане бурда,

и анализ крошащейся накипи,

как бы ни был он точен и скор,

никому не подарит ни капельки

с заповедных заснеженных гор.

 

***

 

Прикорнуть в сухой тени седой маслины,

посмотреть на циферблат – семнадцать сорок,

и расслышать издалека крик ослиный,

по соседству – юркой ящерицы шорох.

 

И припомнить всё до пригоршни последней –

хрупкий камень, осыпающийся прахом,

дальний колокол, сзывающий к обедне,

полный солнца апельсин из рук монаха.

 

И когда твоё предвечное настанет,

насладиться, как за кручами алеет,

и тропинка между колкими кустами

растворяется в покое Галилеи.

 

И не верить, что исчезнет это царство,

этот космос, огранённый в тихий вечер,

и не слушать про убогие мытарства,

но шагнуть – навстречу.