Журнальный мир

AVE, CAESAR

В алом мареве пустошь.
Насколько хватает глаз —

волны мокрого вереска,
трупы в клочках тумана…

Славься, Цезарь!
Потомки исполнили твой наказ:

гордость бриттов склонилась
под руку Веспасиана.

Триумфальная арка венчает плоды побед,

пряный дым славословий течёт
за Олимп и выше —

в пыль у ног твоих, Цезарь…
Я, пленный, воззвал к тебе,

я нашёл свою смерть —
и теперь ты меня услышишь.

Пикты бились — и гибли.
Но горстка, схватив меня,

скрытно двинулась к югу,
минуя посты и сёла:

мы сейчас на краю, на границе земли и дня,

где лишь море —
и скалы осеннего Корнуолла.

Очерствевший и грубый,
по локоть в чужой крови —

я не знаю, что думать об острове этом странном:

корчась в путах, я видел, как лечит людей друид,

как холмы в лунном свете свои открывают тайны,

как мутнеет над капищем
призрачных звёзд венец —

я привязан к столбу,
вереск робкое пламя гложет…

Скоро он запылает, как факел,
и пиктский жрец

будет знаки читать по печёнке и снятой коже,

будто главы из книги — но я буду жить, пока

не достигну предела и римских,
и пиктских судеб…

Жрец подходит. В беспамятных,
мутных его зрачках —

холод бездны времён,
где ничто и страна, и люди.

Взмах ножа — и мы вместе
над Темзой орлом парим,

видим, как на заре отплывают
в Булонь солдаты,

как в дикарском веселье и пламени
тонет Рим —

хохот, крики и кровь,
злые слёзы на лицах статуй —

и твоё государство, подобное кораблю,

истлевает на дне, очищая другим фарватер…

Боль. Как мёртвый у мёртвого —
Цезарь, тебя молю:

если можешь — спаси,
позабудь тех глупцов в Сенате!

Сотвори это чудо — для Рима и для меня:

ты его божество, ты стоишь в небесах над нами!

Всё, что можешь!..
Золой растекаются по камням

лики наших святынь, свет закона,
свобод и знаний!

…Пульс слабеет. Я думаю — сбудется или нет

столь бесславный конец твоего, император,
трона?..

Медный профиль на солнце.
Ты рядом, но скрыт ответ

и рассвет колдовскими туманами Альбиона.

ДОМ, КОТОРЫЙ…

…Я молчу. Это правильно —
ластиться и молчать:

с обожанием смотришь, целуешь,
а слов не слышишь.

Нарисуй-ка мне дом —
из сосны и красного кирпича,

окна в лентах плюща, мох,
стекающий с гребня крыши,

свет в мансарде, крыльцо…
Рядом дерево нарисуй —

в бликах спеющих яблоню,
нет этих яблок слаще! —

лип и елей добавь,
потому что наш дом в лесу,

в самом сердце угрюмой, глухой,
непролазной чащи,

где ни лучика солнца, ни фей,
ни поющих птах —

зябко кутаясь в заросли,
тьма у корней клубится,

тропы тонут в тумане, а вороны на ветвях

смотрят вслед тебе так, как ты сам —
на шашлык и пиццу.

Огляделся? Тогда возвращайся,
захлопни дверь —

на замки и засов —
и поставим в проекте точку:

во дворе, рядом с деревом,
сына рисуй теперь,

можешь двух сыновей,
или в платье цветастом дочку.

Помнишь, ты говорил,
что должна быть большой семья,

где горой за своих —
хоть алмазы сули, хоть режь их?

Нарисуй, сколько хочешь, детишек —
таких, как я,

беспокойных, упрямых
и чуточку сумасшедших,

что играют с волками и грезят в плену страниц

философских трактатов и сборников заклинаний,

по ночам обращаясь в чудовищ,
мышей и птиц —

ты уверен, что выдержишь,
выживешь рядом с нами?

Показалось, ты вздрогнул?
Вот это хороший знак:

сердце в тапочках, бледен,
бегут по спине мурашки? —

я же ведьма, я знаю — у нас будет всё вот так,

хоть в лесу, хоть на площади,
в новой пятиэтажке.

…Молча смотришь на лист,
не решаясь достать кольцо.

Лишних слов ни к чему,
всё логично и так знакомо…

День, другой —
и с рисунка исчезнет твоё лицо,

ну а если не страшно, вот ключик,
и будь как дома.

ИЗ ГЛУБИНЫ

Уплываю на запад. Не думать, не знать, когда,

У каких берегов разошёлся с твоим мой курс.

В небе кружатся волны, шипит в парусах вода,

Пляшут звёзды актиний, мерцают цветы медуз.

Рыбы рты разевают, запутавшись в «да» и «нет» —

Я была не права, или, может быть, ты не прав? —

Разве важно теперь, кто плывёт,
кто лежит на дне,

В мелком сером песке,
в тёмных космах дрожащих трав.

Пальцы сонных течений колышут теней вуаль,

В бездну катится солнце, всё дальше —
любви страна…

Невредимым сквозь бури —
вовеки плыви, корабль!

Я была бы несчастнее, вовсе тебя не знав.

МОРЕ ПАМЯТИ

Только память — и слово.
Не злись на докучный сон,

В неоткрытых входящих знакомый
e-mail встречая.

Расскажи мне о море, о бликах на гребнях волн

И серебряных перьях парящих в лазури чаек.

Прячась в чайной от солнца,
отправь по сети ответ,

Если что-нибудь значат
мелькнувшие в прошлом лица.

Или лучше — листок, из тетрадки,
и кинь в конверт

Пару жёстких травинок,
случайно приставших к джинсам.

Камень, ветку, ракушку… Не важно, реши сама:

Если любишь, в подарок годится любая малость.

Не до гордости, знаешь,
когда круглый год — зима.

Я хочу, чтобы просто их пальцы твои касались.

Не прошу быть моею. Почти не грущу о том,

Что июльская сказка была лишь твоим капризом.

Просто вскрою конверт,
и в снегах утонувший дом

На мгновенье окатит волной и солёным бризом.

МОРЕ ЛЮБВИ

Бирюзовая гладь —
отраженьем небесного глянца,

восходящее солнце, белёсого рифа колосс…

Ты стояла на взморье, и ветра холодные пальцы

серебристыми рыбками путались в прядях волос,

волны солью дышали, искрились
и ластились кошкой,

рокоча и мурлыча, клубками свивались у ног,

и блестело монисто,
и колокол юбки роскошной

оборачивал стан,
будто шелково-влажный вьюнок.

И как будто бы в мире остались
лишь море и песня —

звонкий девичий голос
над сонной безбрежностью вод,

что трепещущей птицей,
аркадой сияющих лестниц

по рассветной дороге, всё ширясь,
летел на восход —

вдоль игольного мыса,
путями дельфинов и чаек,

в край, где вечер и дождь,
и маяк сквозь туманы горит,

где в кричащем порту, в грудах ворвани,
сельди и чая,

расправляются мачты и парус оттенка зари,

и бликуют борта, и форштевень
бестрепетной грудью

режет волны и небо, и сыплются звёзды —
лови! —

и последний из рыцарей молит фортуну о чуде,

о доверчивом взгляде и вечной, как море, любви.

ДЕТИ ВОЛКА

Волчья шкура на камне. Узоры и бахрома,

Сетью зимних созвездий горит и мерцает бисер.

Будто идол, застыв у костра,
смотрит в ночь шаман,

Бубен в пальцах поёт, пламя, злясь,
рассыпает искры.

Внук шамана дрожит. Амулеты в руках звенят,

Открываются тропы и Верхних Миров,
и Нижних…

Всё, что есть у нас — только решимость
и горсть огня.

Смерть и слабость позорны —
и, значит, придётся выжить:

Сыновьями и охрой оставить следы в веках —

Пусть ползут континенты,
пусть царства сменяют царства! —

Сохранив нашу веру, танцующий свет в руках

И разбуженный разум,
беспомощный и дикарский.

Бог прядёт нити жизни.
Под прялкой поток ревёт,

Отмеряя эпохи…
Пусть плещется: просто надо

Выжить — чтобы потомки шагнули за нас
вперёд,

Победили чуму и, смеясь, оседлали атом.

Кайнозойское время, как хворост,
горит в кострах.

Нить ползёт через небо,
и щерится волк тотемный.

Вам достанется всё: наши сны,
наши страсть и страх,

Мрак пещер, звуки бубна,
бизоньи стада на стенах.

Растворяясь в ночи,
засыпая под толстым льдом,

Будто зыбкий туман,
исчезая в рассвете завтрашнем,

Мы кричим вам из тьмы —
тем, кто той же звездой ведом:

— Здравствуй, новое племя! Здравствуй же…

МОРЕ ТЬМЫ

Ты боишься быть слабым, поэтому ночь —
твой враг.

Лица, звуки и краски приливной волной
украдены,

тьма за окнами плещет, и кажется —
этот мрак

глубже чёрной дыры и страшней
Марианской впадины.

В приоткрытую форточку рушится, как река,

сыплет брызгами звёзд
и колючей прохладой ветра…

Плеер и сигарета — твой шанс пережить века

до мятущихся сполохов, щебета и рассвета.

Размывая реальность, ревёт за стеклом прибой,

плеск теней по квартире —
как эхо на дне колодца.

Ночь течёт сквозь тебя, наполняя тебя собой —

и беззвучно сжимает в холодных змеиных
кольцах.

Задыхаясь от яда, так весело, так легко

в бездну боли сорвавшись,
лететь на дарёных крыльях…

Цой поёт о войне. Салютуешь ему рукой,

оставляешь свой страх под опекой гардин
и пыли,

выбегаешь из дома, как будто поймав сигнал —

пустотой захлебнувшийся,
сбивчивый и короткий…

В лабиринтах саргассовой зелени спят дома,

как на шельфе забытые атомные подлодки,

и мгновенья текут голубым колдовским огнём

по щербато-шершавой стальной и бетонной коже:

шифр, письмо для пришельцев —
кто скажет, возможно, в нём

скрыты судьбы людей и последнее имя божье?

Разгадав эту тайну, ты, может, сойдёшь с ума,

может, встанешь с ним рядом —
за гранью небес и тверди…

Этот старый пароль, этот город и эта тьма

всё в себе сохранят, отбирая тебя у смерти.

Явь ментолом разбавив, ты пьёшь её, как вино,

как капризный малыш,
продолжаешь в молчанку игры,

зная: эти холодные сны, тишина и ночь —

то, что было в начале, и то, что укроет титры.

МЕЖВРЕМЕНЬЕ

Утро — преступно, и с этим поделать нечего:

мятое, мутное, что ни затеешь — поздно.

Вот бы заснуть, по-вампирски воскреснуть
к вечеру,

в час, когда ночь в небесах протирает звёзды,

лунная кошка из тучи свой хвост спустила,

выгнув дугой — лучезарной,
молочно-гладкой,

ветер умаялся за день, прилёг без силы

в ворох душистых листьев на взрытых грядках.

Выйти из дома, найти Ориона россыпь —

жезл и корона, насмешливый лёд и пламень…

Где-то за дверью, как зверь, притаилась осень,

огненным глазом следит из-за лип и яблонь,

гладит поникшие травы и студит соки,

в землю вливая свой норов,
свой страх и нежность,

взглядом кричит, что житья её вышли сроки,

тронуть рукой на прощание — и исчезнуть.

В сумерках сад — исхудавший, прозрачно-синий:

сбросил одежду, свободно повёл плечами —

ржавь уцелевшего яблока на вершине

голые ветки в седой тишине качают,

стынет ручей, чернокрылой ладьёй Харона —

мёртвая бабочка в мёртвой петле побега…

Норны в смятенье. И лишь в темноте ворона

пьяной кукушкой считает часы до снега.

ПЕРЕД РАССВЕТОМ

ночь, оглушив, несёт — словно волна на риф

перед рассветом всё — морок, обманка, миф

бой полюсов и сил, звук между «нет» и «да»

мокрым рядном висит небо на проводах

словно бы кто разлил краски — и вымыл холст

кажется, протяни руку — захватишь звёзд

кажется — ты не здесь, а на кресте распят

кажется, всё что есть — тень самого себя

щерится брешь в корме, мачта в ветрах скрипит

не поддавайся тьме, глиной её лепи

мни, обжигай, кроши, страхи гони и лень

в воле твоей — решить, чем станет новый день

щёлкнуть кнутом теням, просто сказать — хочу

пальцы дрожат: огня, света — хотя бы чуть

лучик, очаг, костёр… но никого — помочь

прежде, чем рассветёт, станет темнее ночь

НА ЗАКАТЕ

Пойманной бабочкой замер прозрачный лес.

В огненном море — замшелые скалы сосен.

С позолочённых хрустально-седых небес

Пряно-ментоловым выдохом ломким: осень.

Тихо. Под берегом сонно-черна вода.

Время латать паруса и топить потери.

Пламенем — прошлое. Солнце глядит из льда

Птицей в уборе из алых и жёлтых перьев.

Радужный плеск, и рябой от листвы прибой

Бликами гладит склонённые ветки ивы…

Осень, ты знаешь, похоже, лишь мы с тобой

В этом пылающем мире остались живы.

Небо вскипает, течёт по стволам вином,

В кружево крон рассыпает лучей монеты.

Пусто, но чудится: тень за моей спиной

Смотрится в озеро, полное слёз и света.

Взгляд отражения. И в колдовском стекле —

Сотни дорог, что ещё суждено пройти мне…

Осень смеётся, и в воздухе тает шлейф

Лунного холода, ветра и никотина.