Страшной части триптиха не будет

Страшной части триптиха не будет

Стихотворения

САД ЗЕМНЫХ НАСЛАЖДЕНИЙ

 

Босх показал нам современный пляж.

Здесь шум и гам, и окрики мамаш

под чудными грибами и цветами.

Вот юноша, приподнятый волной,

на рыбе восседает надувной,

гребя куда-то тонкими руками.

 

Вот в шар прозрачный дева забралась,

и в нём бежит и падает, смеясь,

и парни шар вдоль берега толкают.

Правее, у цветущего куста,

на горке детской ноги изо рта

раскрашенного чудища свисают.

 

У кромки водной вот малец идёт,

и держит мяч, как заповедный плод.

В бассейне круглом веселятся люди…

 

И верится: огромен и незрим,

в тени блаженной спит Иероним –

и страшной части триптиха не будет.

 

 

***

 

Мы снимся морю…

Мы уже легки,

почти что безымянны и мгновенны.

И только пламя счастья и тоски

покуда ходит по ветвистым венам.

 

Мы снимся морю…

Мы уже легки.

И мы почти нигде и ниоткуда…

 

Лишь на руке привстали волоски

в предчувствии стремительного чуда.

 

 

ГРОЗА

 

Высоко над нами валят лес –

в глубине разросшихся небес

падают огромные деревья.

И трещит прозрачная кора.

И летят куда-то со двора

светлые соломины и перья,

 

и соцветья липы, и листва…

Носятся по воздуху слова,

словно полегчавшие в значенье:

Ты бельё сними с верёвки!

Снял!

 

Ухает вверху лесоповал.

Падающей веточки свеченье.

 

 

ЗИМНИЙ ПРОХОЖИЙ

 

Он идёт подобно безумной Грете,

позабыв о тлеющей сигарете,

в летних туфлях, в куцых и рваных брюках

между псов, лежащих на тёплых люках.

 

Вдоль его дороги кричат деревья,

из глубин,

из тёмного из поверья

выползают чудища, все стозевны,

и пылают зданий окрестных стены.

 

Он глядит вперёд, не отводит взгляда,

ничего не нужно ему от ада.

Ни меча в его руке, ни сковородки –

беломора пачка и четверть водки.

 

Он идёт широким и твёрдым шагом,

и во мгле скрывается за оврагом.

И опять становится тихо в мире,

но теперь он тоньше,

теперь он шире,

и теперь страшнее он и чудесней…

 

Человек во тьме идёт, поёт песню.

 

 

ДЕНЬ ПОМИНОВЕНИЯ

 

Поминовенье.

Ветреный погост.

Трепещет день как светлая тряпица.

Грунтовой тьме,

весне, пошедшей в рост,

дано сейчас взаимно просочиться.

 

И если можно зрением иным

проникнуть в мир, увидишь: у рябины

стоит умерший рядышком с живым,

одной слезы Господней – половины.

 

 

***

 

Вновь к зиме Господь на землю сыплет

инея сияющую соль.

Скоро снег начнётся неусыпный,

и людскую успокоит боль.

 

А пока лишь музыка над всеми,

и под нею в зыбкой тишине

словом ты вычерпываешь время,

и мерцает вечное на дне.

 

 

ЛЕЖУ В ВЫСОКОЙ ТРАВЕ

 

Я не знаю, когда я умру,

и куда после смерти пойду.

Но листва тополей на ветру,

словно светлая рябь на пруду.

 

Сверху в лодочке кто-то плывёт,

бесконечно живой и родной.

И веслом пресный воздух гребёт,

не касаясь травы надо мной.

 

 

***

 

Ты говоришь – и смерти нет…

Есть осень, ветер, табурет

у мокрого порога.

Ещё есть тыква-голова,

в тазу опавшая листва

и капля-недотрога,

 

что на верёвке бельевой

висит, горит сама собой…

И шерсть дрожит овечья,

репьём уловлена сухим,

и надо всем домашний дым

беззвучной длится речью.

 

 

***

 

Оса на тёплой глиняной стене,

ореха лист, слетающий беззвучно…

К всеобщей подготовлен белизне,

осенний мир является поштучно.

 

И помнишь ты ещё наперечёт

и тыквину на лавочке, и грушу,

дымок костра, разлуки горький рот,

во сне твоём неясном промелькнувший.

 

И щуришься, и плачешь на свету,

и ничего о будущем не знаешь,

но словно впрок ты сада пустоту

слезою безголосой наполняешь.

 

 

***

 

Т.Н.

 

Свет, замедляясь, создаёт версту –

лесок и поле…

С бесполезным тщаньем

стремишься ты заполнить пустоту,

в которой бездна неба и прощанья,

своей душой, летящею с листвой

и отданной пространству на поруки,

но и она – не свет, не вещество,

а музыка печали и разлуки.

 

 

***

 

Зима в провинции огромна,

у края города, когда

в давно некрашеные окна

глазеет жадно высота.

 

Ещё не время снежной манны,

и рот чернеет пустоты.

Не затмевает свет фонарный

мерцанья близкого звезды

 

А утром – иней, птичья склока

среди сияющих ветвей.

Горят шипы чертополоха,

став за ночь толще и длинней.

 

И он как буквица – оттуда,

из книги стародавних зим…

И бытия земного чудо

дыханьем полнится твоим.