Таланиха
Таланиха
В небольшой деревушке, в стороне от главной дороги, летнее утро: солнечно, просторно, безветренно. В просторной светлой избе, что с краю деревни, сидела за кухонным столом старая Катерина Глебовская и вприхлебку пила чай из блюдечка. И вскоре увидела через раскрытое окошко, как ее загородой, которую она окашивала с утра, быстро пробрался чужой толстый мужик.
Почуяв неладное, Катерина выглянула на волю, а тот уже и с глаз долой пропал. Старуха с оханьем поднялась, чтобы из передней поглядеть, куда это молодец посвистал. А он уже тут как тут — в дверь, не торкнувшись, без спроса вошел. Стоит, только что притолоку головой не подпирает: набычился, борода лопатой, у самого носа два круглых бойких глаза, в майке и цветных трусах до колен, будто тумбы, все волосатые, и вдобавок в тапках кожаных без носков.
— Чего тебе, милок? — немного оробев, спросила Катерина. Согнутая, в линялом ситцевом платье, она была этому гостю по пояс. — Воды надо или избой обознался?
— Да мы, бабка, реставраторы, — неожиданно тонким голосом ответил парень, а сам по стенкам нет-нет и зыркнет, даже в большую комнату хотел без хозяйки двинуться, но на дороге была Катерина и не думала отступать.
— Реставраторы мы, — снова повторил он. — Иконы ходим реставрируем, лучше делаем. А то и купить можем. Денег-то надо, бабушка?
— А кому они не нужны, — смиренно ответила Катерина. — Да только продавать-то у нас нечего. А если воды не надо, так иди, батюшко, куда шел: мне сено грести пора. Иди с Богом.
— Ну, смотри. — Парень шумно вздохнул и отправился восвояси: в коридоре, слышно было, приложился головой о дверной вершник и крепко выругался, после скоренько слетел вниз.
А Катерина не на шутку встревожилась. Она вспомнила, как в прошлом году, зимой, тоже шастали в этих краях какие-то гости. Пошныряли они по деревне, а потом в избе у Миши Демушки пропали иконы, а еще не стало медного самовара вместе с домоткаными половиками. Самих-то хозяев давно уже не было на белом свете, только летом из города детки сюда наезжали.
А теперь какие-то чужие приезжие с утра пораньше ходят — говорят, сделают так, что иконы станут лучше, чем были, где это видано?
Катерина, ойкая, не пошла огребать сено, как задумала, а прямиком, на всякий случай затворив дверь палкой, наладилась навестить Анюту Мишкину.
Солнышко на улице жарило во всю ивановскую, в синем воздухе гудело зноем, а толстая бархатная пыль желтым покрывалом лежала на земле, и пара рябых куриц пыталась в нее зарыться и отдохнуть, но у куриц не хватало сил.
Катерина проворно надвинула на глаза платок и заросшей тропкой выбежала из своего закаулка, вгустую затянутого иван-чаем, а по дороге встретила товарку, которая с коромыслом и ведрами направлялась к колодцу за водой. Катерина пересказала Анюте Мишкиной все, что знала, и, в горячке, от себя лично кое-что скороговоркой добавила.
Анюта, еще бедовая и сухожильная, захваталась за голову уже на середке рассказа, побежала к себе домой, но скоро вернулась, качая головой.
Из-за дома, где этим летом жил городской Витька-офицер, появилась еще одна деревенская старуха, Лидия Аропланиха, ходкая, скорая на ногу. Следом катил велосипед десятилетний, в конопушках, внучонок Сашка, гостивший у бабки все каникулы.
Оказалось, что и у Лидии Аропланихи были непрошеные гости, также уговаривали показать иконы. С толстым круглоглазым парнем был, тоже в трусах и майке, еще один здоровый мужик. Это полушепотом поведала Лидия своим подружкам, то и дело оглядываясь по сторонам.
— А я ихнюю машину видел, — вдруг выпалил десятилетний Сашка. — Она у скотного двора стояла.
Старухи вперегонки кинулись к парню за разъяснениями. Но толку особого не вышло: тот лишь добавил, что видел собственными глазами, как эта «тойота» уехала.
— Вот что, бабы, — сказала тогда Лидия Аропланиха, — как ведь, дьяволы, уехали, так и вернутся. Это они узнавали все. Про нас-то. Если что в домах. Да кто живет. Мало им, бесам, в ту зиму все у людей повытаскивали, теперь и при ясном дне уже папоротки распускают. Не к добру это, ой, не к добру.
— Ну-ко, Сашка, — она дернула внука за ухо. — Садись вон на лисапед свой, да едь до центральной усадьбы и этим милициям позвони там. Все обскажи. Гляди, не забудь чего у меня.
— Ладно, — буркнул внук. Он проворно забрался на велосипед и понесся с горушки на большую дорогу. Задание парню явно понравилось. Ненароком он едва не задел валявшийся еще с давних пор возле обочины указатель с названием деревни.
Выворачивая на дорогу, Сашка несколько раз вильнул рулем, затем, отдуваясь, с усердием закрутил педалями в сторону центральной усадьбы.
А старухи всем скопом направились в избу к Катерине Глебовской. Лидия Аропланиха еще по дороге забежала к единственному деревенскому мужику Ване-Лейте, прозванному так с холостяцких лет. Было, допьется — шевелиться нет сил, а все равно еще охота, вот и кричит: «Лейте, лейте».
Прозвище так и осталось, хотя Ваня давно уже Иван Иванович. Теперь, не обращая особого внимания на собственный возраст, каждый сезон он дежурил в соседней деревне на ферме, а в остальное время помогал своим старухам по хозяйству.
Вскоре все сидели у Катерины на кухне, чаевничали. В центре стола был сам Ваня, высокий синеглазый старик с лысой головой. Он выглядел недовольным, привыкнув в жару часик-другой вздремнуть, но он же и подсказал, как надо делать дело.
— Оне, верно, опять придут. Не сегодня, дак завтра. Не сойти с этого места, — откашлявшись, заявил Ваня. — Вот что, бабы, надо кучей всем держаться, скопом. Пять домов в деревне, а раз в месяц друг с дружкой поздоровкаемся. На эту милицию жданки малы. Да вон бы еще Витьку-офицера на подмогу-то кликнуть. Он парень провористый.
Старухи, переглянувшись, громко, вслух стали вспоминать Витьку-офицера. Выяснилось, что тот впервые появился в деревне с год назад, но до сих пор о нем ничего толком не знают. Из дома почти не выходил. Старухи считают: пьет много, вот и на улицу не показывается.
Та же Лидия Аропланиха быстренько скомкала в руках свой видавший виды передник:
— Пораз, бабы, видела Витьку в огороде. Худой, волосы экие беленькие, одна кожа да кости на мужике.
Для деревенских жителей яснее ясного, что вернулся Витька-офицер с недавней войны. Зачем еще тогда человеку все время ходить в военных штанах и высоких зашнурованных ботинках, даже в жару? Правда, грех обижаться, со всеми мужик обязательно поздоровается, но с разговорами не пристает. Оттого его немного и опасаются. Но сейчас, может, без него и не обойтись. Поэтому от имени схода Катерина Глебовская и наказала Ване-Лейте:
— Иди, Ваня, ты как-никак, тоже мужик, поладите. Позови самого-то сюда, лишняя подмога не помешает.
Старик без слов встал из-за кухонного стола и ушел выполнять поручение, а старухи, оставшись в одиночестве, опять поставили самовар.
На кухне было тихо и прохладно, в самой избе свободно гудели вечерние мухи, по-хозяйски летая из комнаты в комнату, а в переднем углу в паутинной сетке уныло торчало старорежимное радио, молчащее неведомо который год из-за вчистую обрезанных по всей округе проводов.
Все к этому времени мало-мальски пришли в себя. Во-первых, прибывший внук Лидии Аропланихи Сашка доложил, что начальству он позвонил, и там, как поосвободятся, обещали выслать наряд для проверки.
У парнишки, радешенькому от выполненного поручения, рот до ушей. Сашка трещит, как сорока. Потом хлопец отправился кататься на велосипеде, наскоро пережевывая выданный своей бабкой магазинный пряник.
Обнадежил и вернувшийся Ваня, скупо сообщив, что Витька-офицер согласился заглянуть на огонек.
— Будет, бабы, мужик. Этот не омманет.
Потихоньку в деревне все успокоилось. В воздухе заметно посвежело, в деревенском озерке то и дело слышались всплески играющей рыбы, розовело и меркло небо, медленно угасая; откуда-то со стороны центральной усадьбы изредка доносились, как будто бьют по наковальне, ржавые монотонные звуки.
Тем временем деревенские жители уже справились с задуманным. Сначала они долго спорили, где положить вилы, тяпки и грабли, чтобы в нужное время все оказалось под рукой.
Ваня-Лейте возвратился из огорода с большим осиновым колом.
Единогласно решено — в избе весь инвентарь оставлять нельзя, ежели дойдет до дела, поэтому все уложено прямо возле крыльца Катерининого дома. Ждать незваных гостей нужно именно с этой стороны: все видно, как будто на блюдечке. Мимо незаметно не проскочат.
Старухи, немного успокоенные, дули уже второй самовар. У крыльца на низкой лавке, заросшей пыльным подорожником, курили Витька и Ваня.
Витька-офицер, крепкий, белобрысый, с хрящеватыми прозрачными ушами, сначала зашел в избу и, как деревенский, запросто поздоровался со всеми, а потом позвал хозяина и мужики ушли смолить.
Со старухами остался лишь внук Лидии Сашка, который от безделья играл с кошкой: дразнил ее, поддергивая веревочку с привязанным на конце цветным фантиком, но кошка не поддавалась на обман, а только лениво жмурилась, хитро поглядывая на горожанина.
Сашке надоело баловаться в избе, и он выбежал на волю, но скоро заскочил обратно, сообщив, что в деревню едет машина.
Старухи разом обмерли. Смирная Анюта Мишкина, как от тычка, даже с хлюпаньем еле не ткнулась в блюдечко с горячим чаем, захваталась за клеенку на столешнице.
— Едут, едут, — неизвестно чему ликуя, подпрыгивал Сашка. — Машина, что и утром была. Вон она, вон она!
У Лидии Аропланихи хватило еще соображения глянуть из окна — не ушли ли куда мужики по надобности?
Но Витька-офицер уже встал и неторопливо, будто спросонья, потягивался, а Ваня, приставив ладошку к глазам, вглядывался на приближающуюся в легкой вечерней пыли машину.
В просторной кухне хозяйской избы, справа от русской печки, в углу крепко держится старинная икона Спасителя. Она тут с незапамятных времен, несчитанное количество десятилетий передается по наследству от дедов и прадедов. Катерина Глебовская и на дух к иконе никого не подпускала. Говорит, не для безделья ее здесь держат, не игрушка, чтобы глаза всем мозолить. Еще смолоду строга была хозяйка.
— Господи, благослови! — Торопливо перекрестившись на золотящуюся в кухонном углу темную икону, Катерина оглянулась на соседок.
Старухи осторожно спустились с высокого крылечка и сели на лавку у дома. Во что не хотелось верить — случилось, и происходило ровно в забытьи или тяжелом сне. Бабы смирно сидели, сложив на передниках раздавленные работой руки и глядя перед собой.
Машина, темно-синяя, сверкающая, плавно покачиваясь, точно лодка на волнах, остановилась напротив Катерининого дома. Бесшумно распахнулась тонированная темная дверца, а из нее на землю крепко ступила толстая нога в кожаном тапке.
Вылез и сам парень, утрешний, с узко поставленными бойкими глазами, борода лопатой.
— Еще раз, — весело крикнул бородатый, — всем привет!
— Доброго здоровьица, — по-хорошему откликнулся дед Иван. Он по-прежнему из-под ладони наблюдал за происходящим, не двигаясь с места.
Следом за первой дверцей открылись и остальные. На улице оказалось четыре человека, все молодые мужики, одетые под стать бородатому весельчаку.
И тут из кабины неожиданно появился еще один человек. Он был не таким, как остальные гости: в белоснежном дорогом костюме, рубашке с цветным галстуком и в черных очках. Широкие скулы охватывала щетина.
— Что, бабы, — по-прежнему весело бодрился бородатый парень, — как с иконами-то? Мы ведь помочь хотим.
На деревенских мужиков он глянул равнодушно, как на пустое место: это еще что за сбоку припека?
— Зря отказываетесь, — не отставая, напирал бородач и хитро подмигивал. — У вас икон много, солить их, что ли? А мы денег дадим еще больше. Хоть завались!
Старухи на скамейке переглянулись. Лидиин Сашка подбежал было к машине, но Аропланиха зашипела рассерженной гусыней и погрозила парню кривым согнутым пальцем. Мол, смотри у меня, не балуйся без разрешения.
Бородач, восприняв эти действия как угрозу, изменился в лице:
— Бабки! Реставратор шутить не любит!
И запустил свою лапу в бороду: мошкара, вися столбом, липла и не давала покоя. Поскреб всего ничего, а борода возьми да и отпади — липовая оказалась!
— Господи, — едва не в голос всполошились старухи. — Отведи, боженька!
— А ведь нарушат нас, — поднимаясь, вдруг заголосила обо всем догадавшаяся Лидия Аропланиха. — В нашей-то деревне. За тем и приехали!
Но сейчас лишь два человека по-настоящему понимали, чем может все закончиться, если один другого не опередит: Витька-офицер и черный молчун в очках.
С самого начала они исподволь, незаметно приглядывались друг к другу и, в какой-то момент, встретившись взглядами, все поняли, что надо было понять. Ясней некуда, что пути у таких людей обычно пересекаются там, где многое решается вовсе не при помощи мирных переговоров.
Молчаливый уже сунул руку во внутренний карман белоснежного пиджака, но подошедший Витька, опередив, ткнул пальцем куда-то за его плечо и крикнул:
— Этот с тобой?
Молчаливый главарь оглянулся. Витьке-офицеру этого хватило за глаза и за уши. Вдруг выбросив перед собой руки и подтянув ногу, он в то же мгновение неуловимо ее выпрямил: неведомая сила хрястнула молчаливого о машину, даже очки слетели на землю.
Старухи заголосили.
А в это время Ваня-Лейте, до которого, наконец, дошло, что дело пахнет керосином, без раздумий схватил приготовленный кол и, размахнувшись им, молчком направился к стоящим у машины мужикам.
Похоже, незваные гости немного растерялись. Видно, происходящее никак пока не укладывалось в буйные головушки приезжих.
Они еле-еле успели поставить своего молчуна на ноги, и того мотало из стороны в сторону, поэтому он одной рукой держался о скользкий машинный бок и тряс головой, приходя в себя.
И тут вдруг с лавки, поднявшись в полный рост, стали надвигаться на них, вооруженные граблями, тяпками и вилами простоволосые деревенские старухи. Они очнулись и шли без слов, спокойно, решительно готовые, если, не дай Бог, доведется, стоять на смерть, до конца.
Приезжие, неуверенно подхохатывая, запереглядывались, толкая друг друга в бок локтями. Они и правда не знали, что теперь делать, ведь не отбивать же почки у этих деревенских развалюх, у которых и без того песок сыплется.
Липовый бородач первым, кашлянув, отодвинулся. За это время никто не сказал ни слова — ни с той, ни с другой стороны.
— А-а-а, — внезапно закричала Катерина Глебовская и бросилась на гостей с вилами наперевес. Те невольно попятились. Старуха тыкала и тыкала вилами перед собой, и, не переставая, кричала, как кричат лишь женщины в нестерпимую, жуткую минуту.
Тут приезжим действительно стало не по себе.
Бородач, устрашающе топнув ногой, как будто из пистолета в упор прицелился в людей своим указательным пальцем:
— Стоять, — заорал он во всю глотку, — иначе здесь и завалим!
Видно, на испуг хотел взять взбунтовавшихся деревенских стариков, но не тут-то и было.
Ваня-Лейте даром времени не терял. Не раздумывая, он со всего размаха шмякнул колом, но получилось мимо. Кол попал в землю, а сам Ваня, не удержавшись, полетел следом. Но сразу оказался на ногах и, согнувшись, бросился вперед.
Кажется, парни уже ничего не понимали. Им в голову не приходило, что именно нужно делать. Поэтому, развернувшись, они медленно потянулись к леску; сначала как бы ускоренным шагом, играючи и нехотя, но страх все более подгонял их.
Позади всех шагал молчаливый «реставратор» в костюме, изрядно запачканном после падения. Он на ходу попытался что-то выдернуть из внутреннего кармана, но вовремя подбежавший Витька-офицер не подкачал и здесь, не из той породы. Подпрыгнув, он достал ногой хребтину «реставратора». Тот, кувырнувшись и вновь оказавшись на своих двоих, припустил так, что обогнал подчиненных.
— А-а-а! — неотступно выла Катерина Глебовская, преследуя жуликов. Не отставали от нее и Лидия с Анютой. Рядом, припадая на ногу, верным оруженосцем держался в строю дед Ваня.
«Реставраторы», матерясь, скрылись от греха подальше в лесу.
Деревенские остановились. Оказалось, что кроме Витьки-офицера, все выбились из сил. Анюта Мишкина, которой вовсе стало плохо, только махала рукой, выговаривая: «Ой, Господи-батюшко, ой, спаси-сохрани!..»
Дед Иван, опершись на свой кол и тяжело дыша, поглядывал в сторону леска.
Витька-офицер первым отправился обратно к избам. Оказавшись на деревенской улице, принялся внимательно исследовать место сражения. Поднял что-то блеснувшее, повертел в руках, а после, не раздумывая, бросил находку в пруд — лишь булькнуло.
Старухи, сопровождаемые Ваней, охая и причитая, возвращались к себе домой.
— Пойдем, Витя-батюшко, хоть чаю поставим, — подала слабый голос Катерина Глебовская, и все повеселели: слава Богу, наконец-то заговорила баба.
Возле машины приезжих столбиком стоял конопатый Лидиин Сашка и, открыв рот, изумленно смотрел на деревенских жителей. Казалось, он на время лишился дара речи при виде того, что произошло на его глазах.
Дедко Ваня сложил весь сельхозинвентарь возле крыльца, и все поднялись в избу. Решили, что ночью на всякий случай не надо спать, в любое время сюда могли вернуться из леса любители старины.
— Наше дело такое, — степенно молвил Ваня-Лейте, — не привыкать, отдежурим. На том свете вдосталь належимся.
Ночь, белея ромашками, стояла тихая и теплая: сизый туманный свет бережно окутывал деревню, и она точно парила, недосягаемая, в воздухе, а тишина такая, что слышно было, как всплескивает вода в маленьком озерке, которое за несколько минут можно свободно переплыть.
Все деревенские расположились на просторной хозяйской кухне. Катерина Глебовская, включив свет, достала из кухонного, засиженного мухами шкапа зеленую бутылку и молодцевато со стуком водворила посреди стола:
— Ну-ко, Ваня, распечатывай, давай: за тобой в этом деле ровни не водилось!
Но тот всех удивил, отказавшись от дармовой водки: «Не, бабы, седни не в то горло полезет».
Витька-офицер даже чаю не захотел: чтобы за дорогой пригляд был, к окошку в переднюю комнату собрался. Тут Лидия-то Аропланиха возьми и скажи Катерине:
— Откуда у тебя и взялось, девка: ведь чуть городских гуляк совсем не порушила. Мы и то перепугались.
Катерина Глебовская помолчала, а потом и говорит тихонько:
— А я, бабы, и верно думала, что Якова-то своего спасу, успею.
— Кого? — охнула Анюта Мишкина. — Господь с тобой, матушка, ведь твой-то хозяин еще в курском огне сгорел, что ты!
— А вот верьте-нет, бабы, — Катерина поправила ситцевый, в красную горошину платок, потом виновато улыбнулась. — Будто сама война и приблизилась, и мой Яков, покойная головушка, там один-одиношенек, а его какие-то незнакомые, все страшные такие, окружают да окружают. У меня в глазах отемнело, уж не держите обиды-то, сама не рада…
У подружек отлегло на душе. Лидия Аропланиха, не удержавшись, подтвердила со вздохом:
— А что как не война идет: горит все кругом синим огошком, это Господь за грехи наши горемычные наказывает.
Витька-офицер вышел в горницу и сел к окну. Никому не ведомо, какие он думы думал этой бессонной летней ночью под заоконный стрекот кузнечиков и тихий шепот травы.
Старики дружно укладывались на ночевку прямо на большой Катерининой кухне.
Витька-офицер подзабылся. Спал, вроде, недолго. Сквозь сон услышал, как где-то заурчал мотор. Витька лихорадочно потряс головой и, морщась, глянул на свои наручные часы со светящимся циферблатом: Бог мой, утро! В окошко высунулся — нет машины городской, как приснилась.
Он выбежал из избы. Старухи, расположившись на широких лавках, сладко посапывали. Храпел дед Иван. Десятилетний Сашка посвистывал носом на русской печке, подложив под голову кулачок.
Оказавшись на улице Витька-офицер сразу все понял: ценители древности и не мечтали о какой-то мести. Они просто спасались — катом спровадили свою машину с горушки, а дальше, до дороги, видать, из благоразумных соображений дотолкали ее руками, после чего только их видели.
А что это тогда урчит вдалеке — может, все-таки вернуться решили? У этих отморозков ума хватит.
И Витька, энергично растирая ладошку о ладошку, привычно стал разогревать руки. Он решил встретить подонков подальше от деревни, по дороге к центральной усадьбе.
Но Витька-офицер не добежал какого-то десятка метров до брошенного указателя.
Навстречу ему, подпрыгивая на ухабах и поднимая пыль, бойко бежала полицейская машина.
Витька-офицер поднял руку. Он стоял посреди дороги, широко расставив ноги в высоких шнурованных ботинках — крепкий, уверенный, надежный.
— Э, мужик! — высунулась из окна тормознувшей машины рыжеволосая голова сержанта-водителя. — Дело пытаешь али от дела лытаешь?
Витька не стал объясняться с сержантом. Поговорил он, да и то вполголоса, с вышедшим капитаном, в чем-то неуловимо напоминающим самого Витьку — таким же спокойным, крепко сбитым, немногословным.
Тот выслушал доклад. Не удержавшись, засмеялся. Затем они перекурили и за ручку попрощались. Полицейская машина, развернувшись, укатила в обратном направлении.
Витька-офицер, расправив плечи, с удовольствием, до хруста потянулся и поставил указатель с надписью «Таханиха. 0,5 км» на прежнее место.
Кроме того, он стер ладонью старую ссохшуюся грязь с самого названия, которое, как известно, издревле означало счастье, удачу.
А ведь второй год сюда Витька-офицер приезжает, но как будто впервые название это прочитал. Честно говоря, когда жилье покупал, не спрашивал, как зовется место. Брал по рекомендации. Приятель так и сказал напоследок:
— Первая деревня от дороги, — и, подняв указательный палец, еще тогда и схохотнул от души: — и живи, как у Христа за пазухой!..
А между тем сейчас здесь было и на самом деле начало такого, в птичьем посвисте утра, когда человеку невольно кажется, что именно от этих изб с крохотными баньками в густой траве, да синего озера-блюдечка, овеянных теперь волшебным небесно-золотым светом, и начиналась когда-то сама земная жизнь.