Журнальный мир

Посвящается всем моим донбасским друзьям,
знакомым и незнакомым, живым и ушедшим

В свое время, когда на экраны выходил «Сибирский цирюльник» Никиты Михалкова, злые языки шутили: дескать, мэтр сначала снял минутную эпизодическую сцену с собой в роли русского царя, а затем уже все остальное. Я с радостью пересказывал сей анекдот, ибо относился к Никите Сергеевичу не очень, да что там, очень не. Сейчас мое отношение сильно поменялось, равно как поменялся и строй мысли. И я думаю: если режиссер считает некий эпизод, пусть даже маленький и, по совпадению, с актерским участием самого себя, смыслообразующим для фильма, — почему бы не снять его первым, чтобы затем нанизывать на него все остальное? Имеет полное право. Это справедливо и по отношению к любому творчеству и любому художнику.

Когда я решил сесть за книгу, то первым делом решил определиться с названием. Конечно, название для книги, а не книга для названия, и все же имя в судьбе многое задает и определяет. Сразу пришли в голову великие строки Анны Андреевны Ахматовой: «Я была тогда с моим народом, там, где мой народ, к несчастью, был». Полностью — слишком объемно, я никак не «была», да и начинать название с «я»… Мне милы коллективистские, общинные ценности и лозунг «я — последняя буква алфавита». А «яканий» в этой книге и так наберется вдосталь.

Сократить до «там, где мой народ, к несчастью, был»? Но он ведь и остается, и останется, верю и уверен. Опять же, «к несчастью» в названии… Не надо программироваться на горе и потерю. Это очень грустная книга, но с надеждой на лучшее.

Вот и осталось «Там, где мой народ». Лучше, правильнее всего.

Какова цель этой книги? Не знаю. Устыдить кого-то? Хотелось бы, но я не столь амбициозен и напыщен, чтобы самопровозгласиться «больной совестью России». Открыть кому-то что-то? Люди по эрэфовскую сторону границы и так знают все, о чем говорится в книге, более того, они ее полноценные соавторы. Люди по ту сторону тоже все знают и понимают. Наверное, это просто случай, о котором говорят, что, если можешь не писать, не пиши. Я не мог не писать.

Долго думал, не принесу ли я вреда этой книгой, вслух сказав о вещах, которые почти все видят и понимают, пусть и под разным углом и с разным настроением, и при этом — боятся или не хотят обсуждать вслух. Кто-то из лучших побуждений, чтобы не разочаровываться самому и не разочаровать единомышленников, кто-то — потому что вносит свою лепту в эти вещи. И все же, пришел я к выводу, без горькой правды не обойтись. Пусть даже не всей правды, частички, всю я боюсь открывать сам себе.

У этой книги нет четкой выверенной структуры и безупречного хронологического скелета, точнее, они есть, но относительны. Это заметки и размышления, как излитые на бумагу только сейчас, так уже и пуб-ликовавшиеся в электронных СМИ, без строгой связности и с условной последовательностью, объединенные лишь общей идеей, точнее, несколькими идеями и порывами.

Надеюсь, мой труд не был напрасен.

* * *

После конференции нашего объединения «Юг России» мы сидим в кафе гостиницы «Шахтер Плаза». Я говорю своим донецким друзьям, Сергею Барышникову и Сергею Чепику, какая тяжелая и душная атмосфера стоит в РФ. О том, что если начать выносить за пределы круга общения людей, агрессивно или пассивно не понимающих всю суть войны Донбасса за свободу и русское будущее, то внутри круга останутся несколько человек. О том, как ругаешься и ссоришься с близкими и родными, кидающими фразы типа «чего туда ездить, доехал до границы, помахал ручкой — и обратно» или восхищающимися предоставлением российского гражданства западным актерам и обижающимися на ответ «лучше бы жителям Донбасса дали».

Друзья меня успокаивают, говорят, что если так гореть сердцем, то быстро сгоришь. Барышников, большой во всех смыслах человек, когда-то занимавшийся кубинской тематикой и своим жизнелюбием немного похожий на старика Фиделя, цитирует советский фильм: «Прибрать нервишки!». Спасибо друзьям огромное. Особенно с учетом того, что я через пару часов уеду, а они останутся.

Беседуем с Пашей Растой, моим земляком-ростовчанином, отвоевавшим свое в армии Новороссии и оставшимся пока жить в Донецке. Я вспоминаю историю времен революции 1918 года в Германии. Тогда кайзер Вильгельм II спросил у приближенных совета, как сохранить монархию хотя бы в максимально урезанном виде. Ему предложили по-ехать на передовую и пасть смертью храбрых под пулями, смыв кровью негатив и претензии, накопившиеся к самому кайзеру, его династии и монархическому принципу. Вильгельм отказался, монархия пала. Меня иногда посещают мысли поехать на передовую, которая в ходе безальтернативного Минского процесса почему-то никуда не исчезла, и, хотя бы для самого себя и самим собой решить вопрос с -гнусным грехом эрэфовской теплохладности. Паша, вздохнув, отвечает: «Думаешь, у меня таких мыслей нет?»

Прощаюсь, нам с воронежскими друзьями, Аркадием Минаковым и Славой Сальниковым, пора возвращаться в Федерацию. Обнимаемся с Лешей Мартыновым, он говорит: «Стас, ты молодец, наш, пат-риот, за Донбасс». Для меня это огромная похвала — и одновременно звучит странно, дико, жутковато. Как же мы дошли до жизни, когда быть за Донбасс — свойство «молодца»? Как вообще возник здесь какой-то предмет для разговора и обсуждения? Ведь если ты за Орел, Белгород или Ставрополь, это «не молодец», это само собой разумеется. Впрочем, такими темпами довольно скоро быть за Орел для жителя Ставрополя тоже станет молодцеватостью, равно как и наоборот.

* * *

Когда в ноябре 2013 года головокружительная интрига с выбором Украины между Таможенным союзом и ЕС накануне, кажется, уже стопроцентного решения в пользу ЕС все-таки завершилась сенсационным известием о предпочтении, отданном Таможенному союзу, я радостно, в буквальном смысле, скакал с работы (с момента оглашения новости прошел какой-то час, она пришла ближе к вечеру), напевая почему-то, не знаю почему, песню Валерия Леонтьева «Маргарита». Мог ли я представить, что совсем скоро слово «скакать» станет главным определением киевских протестов против свершившегося выбора, а еще через короткий отрезок времени заскачет всё на Украине и временно оккупированных ею территориях…

* * *

Весной 2014 года я засыпал поздно ночью, в тысячу первый по счету «последний раз» зайдя на ленту новостей в Интернете, а утром, проснувшись и едва открыв глаза, лез во все те же новости с телефона. Казалось, что вот-вот Новороссия окончательно и открыто запылает огнем национально-освободи-тель-ной борьбы, а лозунг о вводе российских войск воплотится в жизни. Летели недели, но ситуация так и оставалась непонятной, на грани. Сейчас уже не секрет и почти официально подтверждают факт совещания Совета Безопасности РФ в конце апреля, на котором решение о вводе войск было заблокировано. В тот момент об этом мало кто знал.

Через неделю грянул набат одесской Хатыни, после которой мир, и в первую очередь Русский Мир, уже не мог быть прежним. Шокированные, оглушенные, мы ожидали, что Кремль наконец скажет свое веское и подтвержденное силой оружия слово обезумевшему от вкуса крови жовто-блакитному зверью. Но Кремль молчал, пусть и, как утверждали некоторые официозные пропагандисты, грозно.

Еще через несколько дней, перед самыми референдумами в ДНР и ЛНР, в Москву приехал руководитель одной небольшой с точки зрения территории и формального веса в мировой политике страны. После встречи с ним его российский визави, заметно нервничая перед камерами, предложил референдумы отложить. Забыл маленький нюанс — страна, руководимая гостем, является одним из главных хранилищ мировых финансовых сокровищ, в том числе и тех, что имеют неправедную природу.

Референдумы не отложили, вскоре на донбасской земле началось то, что началось. РФ же на уничтожение части русского народа у себя под боком реагировала весьма своеобразно, сочиняя озабоченности, после особо вопиющих зверств — даже глубокие, и все сильнее корректируя телевизионную картинку. Пропагандистам официальной линии, штатным и добровольным, пришлось использовать концепцию под названием ХПП — то бишь Хитрый План имени чиновника № 1 Российской Федерации. Не надо верить глазам своим, РФ плетет искус-нейшие интриги, и скоро развалившаяся Украина кусками, а весь остальной мир гигантским слипшимся куском упадет к нашим ногам. Как мне уже много позже сказал Андрей Пургин: «Мне чудится, что какой-то хитрый план все-таки существует — даже случайно мечась из стороны в сторону, навертеть столько бреда и маразма не получится». Не знаю. Хотелось бы верить. Но не верится.

Поначалу поведение и отношение к происходящему граждан РФ было почти безупречным. Сотнями миллионов, если не миллиардами рублей исчислялся объем гуманитарных сборов, тысячами — число добровольцев, поехавших на новую Отечественную Войну русского народа. Радушно и заботливо принимали и обустраивали временных переселенцев. И все же сразу была, чувствовалась некоторая червоточинка. На митинги в поддержку Новороссии на площади российских городов выходили считанные десятки неравнодушных, в Москве — сотни, в лучшем случае тысячи. Митинги же в честь присо-единения Крыма всего пару месяцев назад собирали по нескольку десятков тысяч. И вряд ли дело было в насильственном привлечении студентов и бюджетников, отчасти — не исключаю, но не тотально. Просто «КрымНаш» официально провозгласили по телевизору, телевизор всех и собрал (правильно собрал, но речь не об этом). «НовороссияНаша» и в марте звучала с экранов весьма прерывисто, потом — все глуше и слабее, а потом и вовсе — палач Порошенко стал уважаемым партнером и лучшим шансом украинского народа. Нет, вполне вероятно, для того украинского народа, что убивает физически и калечит духовно русских людей, данный выбор реально лучший. Нам-то какая радость от этого?

Вы представляете, чтобы в Ереване посещаемость митинга в поддержку Карабаха, особенно в конце 80-х — начале 90-х, зависела от текущей телекартинки и ее звукового сопровождения? Да если бы кто-нибудь из политиков назвал Карабах внутренним делом Азербайджана, а Муталибова или Алиева лучшим азербайджанским (то есть и карабахским) шансом — растерзали бы такого говоруна. Мне могут возразить, что армяне, евреи, ирландцы, поляки, народы, как и мы, силою исторических судеб разбросанные по разным государствам, — это народы малые, в силу чего больше склонные к этнокультурной солидарности. Но мы по сравнению с той численностью, какой могли достичь без страшных исторических катастроф XX века, — тоже народ малый. И не только по сравнению с собственной русской виртуальностью, но и, скажем, если сравнить с вполне реальными китайцами. Те народ самый большой, но связь с китайцами других стран, не только соседних, но и очень далеких, хранят как зеницу ока, ответственность за эту связь и будущее китайской диаспоры считают делом святым.

* * *

И вновь о чувстве национальной солидарности у больших и малых народов.

Пословица «бей своих, чтобы чужие боялись», при всей ее неоднозначности, все же присутствует в русском фольклоре. Но формула «бросай своих, чтобы чужие уважали» в реестрах народной мудрости точно никогда не значилась.

У народов малых и/или пребывающих в рассеянии, а также ощущающих враждебность к себе со стороны окружающих (причем соответствует истине это ощущение или нет — дело второе), есть очень сильное преимущество — сплоченность, солидарность, чувство локтя. Народы большие, особенно развращенные западными стандартами потребления, обладают данным чувством в значительно меньшей степени. В том числе и это имела в виду героиня эпохальной киноленты «Брат-2» Мэрилин (а по-русски — Даша), когда говорила о неграх: «В них есть что-то первобытное, что-то животное, то, что мы давно потеряли. Поэтому они сильнее».

Русская нация, не такая уж, повторюсь, и огромная, естественную природную солидарность утратила. А вот украинская нация, рожденная на Майдане и прошедшая кровавую инициацию в Одессе 2 мая 2014 года, первобытно-животными чертами обладает в полной мере. Мы старательно выискиваем следы раскола в украинском обществе, но он если и существует, то в основном по линии конфликта хорошего с отличным (для Донбасса же и Русского мира, соответственно, отвратительного и совсем ужасного): убивать «ватных сепаров» всех и сразу — или же сначала хорошенько помучить, призывать ради обозначенных целей очередную волну новобранцев — или пока обойтись прежними. И со сплоченностью там все очень неплохо. Уж на что, казалось, крепко влипла военная преступница Надежда Савченко, но своим непрекращающимся воем украинские государство и общество, при посильной поддержке «прогрессивного» международного мнения и российского либертариума, сделали все, чтобы вытащить ее из слабеющих рук отечественного правосудия (в итоге — вытащили). Как бы это ни звучало, но, вы знаете, не мешало бы поучиться у врага. Ибо в обратную сторону дело обстоит много более печально, яркий пример чему — дело харьковчанки Ларисы Чубаровой.

Слышали вы о нем? Вряд ли. О нем в нашей стране вообще мало кто знает. Между тем Лариса — гражданка России. Вся ее жизнь с рождения прошла в Харькове. Распад СССР для нее, как и для миллионов русских людей, оказался трагедией, режущей по живому не только в духовном, но и в юридическом плане. В отличие от большинства русских Украины, посчитавших незалежное подданство диким и неприятным, но все же недоразумением, которое легче принять, чем оспаривать, Лариса сделала выбор в пользу российского паспорта, на Украине она вместе с сыном находилась по виду на жительство.

Зимой-2014 Чубарова сразу приняла сторону Антимайдана, вступив в его ряды. Занималась она там, впрочем, сугубо мирной деятельностью, в частности, работала в медицинской службе. После возвращения Крыма в родную русскую гавань Лариса с сыном перебрались туда. Но тут, как назло, закончился срок действия паспорта РФ. Для урегулирования бюрократических хлопот Ларисе пришлось на время вернуться в Харьков. Точнее, казалось, что на время…

Ларису арестовали без объяснения причин вместе с еще несколькими «сепарами». В чем ее подозревают — было озвучено харьковским прокурором О. Максюком лишь через несколько месяцев, когда Чубарова уже была, бог знает почему, перемещена из харьковского в полтавское СИЗО. Оказалось, сам факт наличия российского гражданства является угрозой целостности Украины! Уже затем был накручен громоздкий шлейф леденящих душу преступлений, от подрыва стелы с флагом Украины в Харькове до убийства военнослужащих ВСУ. Никаких улик против злоужасной преступницы у следствия ожидаемо не оказалось. Адвокатом Чубаровой поначалу была Ирина Кузина, которая Ларису вполне устраивала. Видимо, это показалось жовто-блакитной «владе» возмутительным, поэтому Кузину запугали и заставили отказаться от участия в деле. На ее место назначена Людмила Зуева, ничем пока себя особо не проявившая. Первое судебное заседание по делу было назначено на 6 октября 2015 года. Представляя себе особенности нынешнего украинского правосудия с его военно-революционной целесообразностью и крайне своеобразной трактовкой европейских гуманитарных норм, ожидать хороших вестей с самого начала не приходилось. Кстати, о гуманитарном и европейском. На суде ожидались представители ООН и ОБСЕ, которые, в частности, должны зафиксировать факт голодовки Ларисы.

Вызволить Ларису из украинских застенков можно было бы в рамках обменных процессов между Украиной и ЛНДР, но власти республик ее, судя по всему, в полном смысле своей не считают, поэтому в список приоритетных спасений не включают. Говорить об этом исключительно с нотками негодования вряд ли имеет смысл — ведь признание Ларисы своей со стороны Донецка и Луганска может быть расценено как лишнее доказательство ее сепаратистских деяний и сыграть ей не столько на благо, сколько наоборот.

Особого же внимания к сложившейся ситуации стоило бы ожидать от РФ, гражданкой которой, напомню, является Чубарова, — но в Российской Федерации о деле Ларисы, опять же повторюсь, практически никто ничего не знает. Сама Лариса считает, что ее держат в качестве одного из козырей для комбинации по освобождению Савченко. Если сие правда, то у подобной постановки вопроса есть не только вопиющий негатив, но и плюсы. Мерзко, что украинские власти таким бесчеловечным образом усиливают свои позиции, но, по крайней мере, становится осязаемым и поле торга, пространство решений, в котором находится судьба Ларисы. Однако и опасения-надежды Чубаровой, и ухищрения украинских живодеров в данный момент лишены смысла. Если Савченко для своей страны ровня Жанне д’Арк, то Чубарова для РФ — в лучшем случае непонятно кто; пишу «непонятно», дабы не признавать с горестью, что таки понятно… А ведь русские своих не бросают, господин президент РФ?!

* * *

Не впервые подмечено, что гражданские войны более жестоки и беспощадны, чем межнациональные конфликты. Причина этого, думаю, в том, что гражданских войн в дистиллированном чистом виде, с одной лишь социально-экономической подоплекой, очень мало. Обычно к социальному и экономическому густо подмешаны культурные, мировоззренческие, религиозные, этнонациональные противоречия, что и делает варево особо обжигающим. Это мы и видим сейчас на бывшей Украине. Говорю «бывшая», хотя и не разделяю бодрости штатных и внештатных оптимистов относительно скорой самостоятельной кончины этого уродливого государственного образования, — просто относить к Украине донбасскую землю для меня кощунство.

Можно ли в украинском случае вообще говорить о гражданском противостоянии, о борьбе двух разных платформ одной гражданской общности? Здесь очевидно живут два разных народа, и после всех событий, произошедших после Майдана, их разделяет уже не виртуальная линия Субтельного, а непреодолимая пропасть, наполненная горячей человеческой кровью, не только одесской, но и славянской, краматорской, донецкой, луганской, и прочая, прочая, прочая… Вычерпать ее и вновь сшить несшиваемое не получится, как не пришить обратно отрубленные торжествующими изуверами руки, ноги и головы.

Можно ли сравнивать конфликт Востока и Запада бывшей Украины с аналогичными ситуациями в Италии (Север vs Юг) и Германии (осси vs веси)? Вряд ли, и дело не только в степени остроты: градус конфликтности вещь весьма переменчивая, еще в 2013 году вряд ли кто-то всерьез мог представить нынешние реалии Донбасса и подневольных земель Новороссии, задавленных украинским сапогом.

Разговоры о неизбежном распаде Украины регулярно поднимались экспертами, журналистами и просто политнеравнодушными гражданами, но обычно проходили по разряду дежурных анекдотов, типа как про Чапаева, Штирлица и чукчу. Никто же не представляет себе на полном серьезе Штирлица, идущего по Берлину в буденовке и с парашютом за спиной, или Чапаева, скрепя сердце готовящегося при помощи шашки извлечь полный квадрат из квадратного трехчлена. А тут — Штирлиц приземлился, квадрат извлекся.

Так вот, восточные немцы для немцев западных — это нерадивые, обременительные, нуждающиеся в перевоспитании и не такие уж любимые, но — братья. Корректное сравнение здесь — гипотетическая и пока близкая к фантастике ситуация «Донбасс в составе России», не для всех, но, увы, для явного большинства нынешних россиян донбассовцы станут эдакими «осси». Если пытаться все же найти аналогии на германском направлении, то Юго-Восток (бывшей) Украины для ее Запада — это нечто среднее между Эльзасом и Познанью в составе II Рейха, гораздо ближе к Познани. Впрочем, даже «познаньская» стадия взаимоотношений уже давно и совершенно безвозвратно пройдена.

Чтобы проиллюстрировать более свежие реалии, рискну процитировать праворадикального ЖЖ-блогера Федора Мамонова, безоговорочно выступившего за Майдан и, соответственно, против Донбасса и Новороссии. Вот как он прокомментировал одесскую Хатынь: «…Трудно судить, но, вполне вероятно, что украинцы вчера ощущали в себе тот же колониальный азарт, что и усмирявшие восстание сипаев британские офицеры. То же самое чувствовали солдаты Кайзера, брошенные на подавление боксёрского бунта в Китае, этой антиевропейской и антихристианской революции, в чём-то напоминающей советскую свистопляску наших дней. Желание не только отомстить, но и поиздеваться над заведомо ничтожным врагом, заставить его навеки запомнить твоё имя, внушить почти животный страх перед собой… Дикая Охота на «белых негров» у Чёрного моря вышла на редкость удачной. Надеюсь, луганские и донецкие степи окажутся столь же богатыми на трусливую советскую дичь, как и берега Понта Эвксинского».

Оставим в стороне морально-этическую оценку этого опуса, совершенно однозначную для любого нормального русского человека. Отметим лишь, что неистовый Федор вполне четко передал умонастроения столь же неистовых сторонников Майдана. Для них жители Донбасса — это уже не просто слегка ущербные представители недружелюбного этноса, речь уже идет о железобетонных «унтерменшах», как ни затерт этот штамп лукавыми псевдоантифашистскими агитаторами.

И колониальный азарт действительно разгорелся в полную силу. Между жителями Ровно и Луганска нет столь же очевидной расово-антропологической разницы, как между англичанами и зулусами, немцами и гереро, бельгийцами и конголезцами. Это давало некоторый диапазон возможностей для культурной перепрошивки с последующей интеграцией в украинскую нацию, чем многие вольно или невольно воспользовались — среди сегодняшних карателей Донбасса и палачей Одессы немало обладателей русских фамилий. Те же, кто не смогли или не захотели этого сделать, рассматриваются сейчас как негры белыми господами-колонизаторами с едва выбивающимися из-под пробковых шлемов чубами.

Собственно, непрекращающаяся риторика насчет «рабов с Востока», «рабского менталитета» etc. представляет собой классическую трансляцию сокровенных мыслей, в соответствии со всеми законами психологии. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, а любителей жовто-блакитного колора, и без того не слишком богатых на адекватность, майданный воздух опьянил что горилка. Поэтому эпитет «оккупационные» применительно к украинским регулярным войскам и паралимитарным группировкам в Донбассе является недопустимым смягчением либо недоговоркой. Правильно — колониальные.

* * *

В начале лета 2014 года на страницах весьма либеральной газеты «Ведомости» появилась статья господ Зубова и Макаркина. Ее тезисы были подробно, талантливо и едко разобраны на некоторых популярных ресурсах, поддерживающих Новороссию, и особой нужды в дополнительном разборе не имелось. Я для себя сделал лишь одно замечание, касающееся не конкретных пунктов, а общего духа данного текста.

Зубов и Макаркин по уже устоявшейся либеральной привычке сыплют тезисами об «осмысленной политике», «деполитизации цены на газ», «недопустимости вмешательства во внутренние дела» и «уважении выбора народа», подразумевая одно — Россия должна строить отношения с Украиной, как с любым другим из двух сотен государств, причудливо разбросанных на политической карте мира. Ткнул пальцем — оп, Малави! Торговый оборот близок к нулю, ящик бананов сюда, ящик «калашей» туда, последний заметный случай коммуникации — доклад историка Жедзивза Яицаковорпа о малавийских предках Пушкина по линии Ганнибала, сделанный на международной конференции в честь 210-летия со дня рождения поэта. Чего б не уважить их выбор и не деполитизировать отношения? Наверное, не я один, по диагонали пробегая маленькие заметки о встречах третьестепенных российских чиновников с аж замминистрами разных Лихтенбурго-Люксенш-тейнов и прозвучавших на оных встречах заявлениях относительно огромного потенциала двустороннего сотрудничества, ловлю себя на мысли: «Политес политесом, но надо и честь знать, ну какой у нас огромный потенциал с Люксенштейном?» Называя вещи своими именами, отечественные либералы предлагают нам перевести отношения с Украиной и к Украине в такой же малавийско-люксентшейнский, вежливый и отстраненный формат «на отвали».

Мне вспоминается эпизод из фильма «Экипаж», когда болтливая пассажирка за пару секунд до селевого потока и последовавшего за ней кромешного огненного чистилища успокаивает товарищей по несчастью: «Город там, а падает там, и вообще все это очень далеко и нас совершенно не касается». Вот и наши либералы, заткнув уши, монотонно повторяют заученную мантру: «Украина далеко. Нас не касается. Суверенное государство. Уважение к выбору. Отношения с селевым потоком будем строить на деполитизированной основе».

Разница лишь в том, что пассажирка искренне верила или хотя бы хотела верить в нарисованную картину происходящего, Зубов же и К° все прекрасно понимают, но упорно пытаются нас дезориентировать. Не выйдет, господа! Близко. Касается.

Впрочем, сколь ни лукавы были авторы статьи в «Ведомостях», слукавил и я, назвав их стиль мышления сугубо либеральным, ибо буквально через считанные дни, максимум недели, аналогичный тон взяла официальная пропаганда, а вслед за ней (вот удивление, с чего бы вдруг) аналогично стали думать большинство граждан молодого государства РФ. Тут одно из двух: либо Зубов и Макаркин совершенно стандартные в идейном и мыслительном плане россияне, либо РФ вовсе не одна из самых консервативных, а одна из самых либеральных стран мира.

* * *

И все-таки — можно ли совместными усилиями РФ и Украины запихнуть ДНР и ЛНР обратно в «незалэжную»? Теоретически — да, и даже на внешне «почетных» условиях. Существует же Республика Сербская в составе Боснии, отделенная от остальной страны множеством формальных и неформальных, но столь же крепких барьеров; при этом вся Босния в целом находится под международным протекторатом. Или вот вариант объединения, который КНР предлагает Тайваню — «все разное, лишь цвет на карте общий».

Только при таком «почетном» варианте киевскому руководству не будет никакой нужды переживать из-за русского языка на территории Донбасса (а как уверяют всех властный официоз и пропагандистская машина РФ, война шла исключительно за право использовать русский язык). Через пару поколений он улетучится сам. Почему — объяснять, думаю, не надо.

* * *

Часто говорят, иногда с осуждением, иногда просто констатируя факт, что жители Донбасса лишены какого бы то ни было национального чувства, что русского, что украинского, и поэтому живут исключительно местечковыми интересами и в рамках местечковой идентичности. Отчасти — отчасти! — это правда.

Социально-политическая и демографическая история Донбасса сложилась довольно своеобразно, и национальное чувство здесь тоже отличается своеобразностью. Но оно не отсутствует, нет, напротив, местами острее, чем у большинства жителей России. Просто это конкретное чувство, по-настоящему интенсивно пробуждающееся при столкновении с конкретными угрозами. Пока украинизация шла ползуче, исподволь, относительно мирно, русская душа шахтерского региона дремала. Но когда окрасить донбасскую землю в жовто-блакитные цвета решили нагло, нахрапом, кнутом без намека на пряник и открытым террором, началось бурное пробуждение. Этот феномен можно ехидно назвать «моя хата с краю», можно более деликатно процитировать строки «Песни о Каховке» Михаила Светлова: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути».

Искать здесь предмет для обсуждения и осуждения… Знаете, в 1812 году дубина народной войны тоже начала по-настоящему дубасить лишь тогда, ко-гда русский крестьянин и вообще простолюдин столк-нулся лицом к лицу с оккупантом и понял, чем он хуже постылой, но все же коренной власти. Были ли крестьянин 1812 года и шахтер 2014 года сугубыми материалистами, сражающимися лишь за приземленные интересы? Да, в том смысле, что право говорить на родном языке и жить по родным устоявшимся традициям — великое благо и счастье не только духовного, но и вполне материального характера.

Обрисованный выше местный патриотизм, конкретный и обостряемый реальной физической угрозой, вступил в синтез с патриотизмом добровольцев из РФ, патриотизмом по-хорошему абстрактным, в одном из тех смыслов, где абстрактность имеет положительные черты. Это патриотизм, для которого Славянск и Горловка такие же русские земли, как Курск с Томском, невзирая на идиотские и преступно проведенные границы. Люди, живущие здесь, такие же русские, и боль их ощущается на физическом уровне так же, как собственная. Кстати, за исключением переживания чужой боли как своей, соотношение духовности и осязаемой материальности здесь не менее сбалансировано, чем в донбасском патриотизме, ибо «Донбасс — русская земля» суть бесспорный исторический факт, а не отвлеченное рассуждение.

* * *

У меня весьма сложное, неоднозначное отношение к еврейскому народу, иногда полушутя-полусерьезно формулируемое мной как «юдоскептицизм» и лежащее примерно посреди треугольника, где углы — размышления Карсавина, Солженицына и Шульгина на соответствующую тему. Впрочем, даже у самих евреев отношение к своему народу и, например, к факту существования государства Израиль часто весьма сложное — поэтому с меня, грешного, и взятки гладки… При всем при этом в числе моих самых любимых поэтов — Борис Слуцкий, древний еврейский народ я считаю заслуженным и по-своему выдающимся, а еврейскую историю и еврейскую культуру — богатейшей кладовой, где часто можно найти филигранно, хирургически точные параллели и аналогии.

И первая аналогия, которую бы я хотел вспо-мнить в контексте Донбасса, это так называемый «кровавый навет» — обвинения евреев в убийствах людей других вероисповеданий (по большей части — христиан) для использования их крови в ритуальных целях. Я не готов и не буду открывать дискуссию, сколько в «кровавом навете» лжи и собственно навета, а сколько — возможной историчности и правдивости. Для самих евреев (а они, как и любой другой народ, имеют право на свой взгляд на историю) это одна из самых мрачных и трагических страниц их истории.

Вторая аналогия касается известного и уважаемого мною еврейского поэта Хаима Нахмана Бялика. Если Борис Слуцкий имел сложное смешанное национально-культурное самосознание и вполне может именоваться русско-еврейским поэтом, то Бялик, пусть он родился в Российской Империи и не совсем чужд нашей культуре, поэт однозначно еврейский. Тем и ценен. В 1903 году он по следам кишиневского погрома написал стихотворение, так и называющееся — «В городе погрома»; на русский его перевел Владимир Жаботинский. Я, опять-таки, не буду открывать дискуссию о еврейских погромах конца XIX — начала ХХ века, их сути, причинах и виновниках. Бессмысленно отнимать у евреев право на суверенную трактовку тех событий, тем более единой трактовки нет и у них самих, существует несколько возможных пониманий, и одно из наиболее известных и ярких создано как раз Бяликом. «В городе погрома» — стихотворение, как ни странно прозвучит, во многом юдофобское, поэт безжалостно клеймит соплеменников за трусость, низость и подлость в отношении друг друга, своих родных и близких.

И загляни ты в погреб ледяной,

Где весь табун, во тьме сырого свода,

Позорил жен из твоего народа —

По семеро, по семеро с одной.

Над дочерью свершалось семь насилий,

И рядом мать хрипела под скотом:

Бесчестили пред тем, как их убили,

И в самый миг убийства… и потом.

И посмотри туда: за тою бочкой,

И здесь, и там, зарывшися в copy,

Смотрел отец на то, что было с дочкой,

И сын на мать, и братья на сестру,

И видели, выглядывая в щели,

Как корчились тела невест и жен,

И спорили враги, делясь, о теле,

Как делят хлеб, — и крикнуть не посмели,

И не сошли с ума, не поседели

И глаз себе не выкололи вон

И за себя молили Адоная!

И если вновь от пыток и стыда

Из этих жертв опомнится иная —

Уж перед ней вся жизнь ее земная

Осквернена глубоко навсегда;

Но выползут мужья их понемногу —

И в храм пойдут вознесть хваленья Богу

И, если есть меж ними коганим,

Иной из них пойдет спросить раввина:

Достойно ли его святого чина,

Чтоб с ним жила такая, — слышишь? с ним!

И все пойдет, как было…

И оттуда

Введу тебя в жилье свиней и псов:

Там прятались сыны твоих отцов,

Потомки тех, чей прадед был Иегуда,

Лев Маккавей, — средь мерзости свиной,

В грязи клоак с отбросами сидели,

Гнездились в каждой яме, в каждой щели —

По семеро, по семеро в одной…

Так честь Мою прославили превыше

Святых Небес народам и толпам:

Рассыпались, бежали, словно мыши,

Попрятались, подобные клопам.

И околели псами…

Сын Адама,

Не плачь, не плачь, не крой руками век,

Заскрежещи зубами, человек,

И сгинь от срама.

Самое страшное, что «кровавый навет» против евреев провозглашали люди других наций и веро-исповеданий. А если — свои против своих же? Как быть с выспренними рассуждениями о том, достоин ли Донбасс чести присоединиться к РФ. О том, что русские там какого-то иного сорта и качества, чем в Крыму, о том, что, откровенно говоря, «Донбассу никто ничего не обещал». Разве это не поход коганим к раввину с вопросом, не осквернится ли он дальнейшим пребыванием в браке с изнасилованной на его глазах женой и матерью общих детей.

* * *

Летом 2014 года я первый и, думаю, последний раз отдыхал на берегу турецком, в Мармарисе. Главным для меня в этой поездке стало не валянье на солнечном песочке, а поездка в храм Святого Николая в Мире (сейчас Демре). Впрочем, у турок есть чему поучиться — например, искреннему, не испорченному официозом патриотизму, когда в каждой харчевне и на каждом суденышке есть национальный флаг, да и Ататюрка, видно, что искренне, не из-под палки чтут. И все-таки Ататюрк Ататюрком, а скрытый нерв конфликта разных миров чувствуется даже под густым слоем проведенной им модернизации и вестернизации. Вроде кругом сплошь Европа — да, Европа южная, да, с азиатским колоритом, но по большей части Европа; однако все равно протяжный крик муэдзина с мечети затрагивает на подсознательном уровне и заставляет чуть вздрогнуть.

Кстати, по национальному составу туристов Европа здесь не южная, а как раз северная и северо-западная. Если не считать русских, остальные — немцы, голландцы, скандинавы. Насколько можно судить по разным признакам, верхи низшего класса и низы среднего, всякие мелкие служащие, клерки, почтальоны, лавочники, пенсионеры. В мой «заезд» среди самых активных и заметных на пляже, завтраках, обедах, ужинах и вечерних посиделках на веранде была как раз группа из нескольких бойких и премилых немецких пенсионерок. Тут еще нужно отметить, что через дорогу от моего дома находится школа с углубленным изучением немецкого, и когда мне пришла пора идти в первый раз в первый класс, участь моя была предрешена. Большинство моих соучеников на уровне «разбуди ночью в старости — выпалю без запинки» усвоили разве что фразу «Ich lerne in der Schule mit erweitertem Deutschunterricht» (собственно, «я учусь в школе с углубленным изучением немецкого языка») и почему-то «In Moskau gibt es viele Sehenswurdigkeiten» («в Москве есть много достопримечательностей»). В моей голове остался определенно больший запас, но главное — появился интерес к Германии и даже со временем развилась некоторая германофилия, а германистика уже во взрослые годы стала одним из направлений деятельности.

С милыми пожилыми фрау, одна из которых была уроженкой экс-ГДР, мы обменивались фразами на разные темы, в том числе и политические. Они выражали сочувствие в связи с событиями на Украине и Донбасса, кто-то из них вспомнил свою поездку в Одессу, ужаснувшись произошедшему там 2-го мая. Сложно оценить соотношение реального сопереживания и банальной вежливости в их словах. Наверное, факт массовых сожжений людей и геноцида на территории Европы в XXI веке действительно непонятен и неприятен рядовому европейцу, даже гражданину страны, прямо способствовавшей этому геноциду и приходу к власти его творцов. Как бы то ни было, особо эти разговоры я развивать не стал — по-настоящему им нас все равно не понять, при всей моей общей симпатии к Германии. Последняя наша беседа была посвящена нелегко сложившемуся матчу их соотечественников в 1/8 шедшего тогда чемпионата мира с алжирцами, ранее выдворившими с турнира сборную России; дамы были ярыми болельщицами своей сборной, в итоге завоевавшей золото.

Но интереснее всего было, когда фрау вечером, сидя на веранде, говорили о своем — о женском на своем — немецком. Немецкий язык многие считают грубым, громоздким, лающим. Я так не считаю, по мне, он гармоничен и вполне красив, пусть и свое-образно. При этом даже недоброжелатели вряд ли могут отказать этому языку в величественности. Степенные, полные достоинства диспуты подданных IV Рейха им. А. Меркель человеку, немецкого не знающего, со стороны могли показаться чем-то средним между обсуждением гитлеровскими генштабистами плана «Барбаросса» и поэтическим соревнованием представителей «Бури и натиска». На самом же деле дамы обсуждали последние бытовые покупки, совершенные ими самими и их детьми, а также сравнивали достоинства разных продуктовых марок, все это протекало в стилистике разговора соседей куваевской Масяни по купе: «Я-то в советские времена ооо! — А я-то в советские времена ууу!» Пришла в голову мысль, что это типичная аберрация русского сознания при взгляде на Запад: нам кажется, что они если не про Шиллера, то про Гитлера, а они про колбасу и стиральные порошки. Хотя… все российские реформы последних десятилетий, якобы имевшие ориентирами западные стандарты, подразумевали именно побольше колбасы и поменьше Шиллера.

На упомянутой веранде, кстати, я не только вечером, но и днем проводил больше времени, чем на пляже, — из-за наличия wi-fi. Это были самые горячие, тяжелые и кровавые дни донбасской войны, когда неизбежным казалось падение Донецка и ко-гда своего апогея достигло «невмешательство» Кремля, выражаемое иногда посредством глубоких озабоченностей, а иногда невинным разглядыванием потолка под натужное посвистывание. Высокопоставленные чиновники МИД прямым текстом говорили, что, мол, через несколько дней все закончится, и, при фактически единственном возможном сценарии столь быстрого окончания происходящего, выглядела ситуация еще более отвратительною. Из всего описываемого времени, подлей которого на моей памяти не было, те дни казались подлыми особо.

* * *

Начиная с весны 2014 года у российской либеральной интеллигенции появился любимый вопрос, задаваемый в стиле пафосных филиппик Михаила Самуэлевича Паниковского, с легкой примесью детской дразнилки «купи слона»: «Скажите мне, где вы видите на Украине фашизм? Нет, скажите, покажите, ткните пальцем!» Далее обычно следовало напоминание, что на майских президентских выборах радикалы Тягнибок и Ярош в сумме набрали лишь 2%. При этом почему-то игнорировались и 8,5% на-ционал-гомосексуалиста Ляшко, давно перещеголявшего Яроша с Тягнибоком в плане экстремизма, и еще более существенный факт: ставший в итоге победителем Порошенко бросил свой бюллетень в урну с возгласом «Слава Украине!», а серебряный призер Тимошенко аналогичным образом закончила послевыборную речь. Либерал, конечно, может включить дурака (хотя зачем включать, он и так живет нон-стоп в этом режиме) и заявить, что провозглашение славы своей Родине суть вполне безобидный и даже украшающий политика поступок. Да-да, а свастика, как известно, древний солярный символ. Впрочем, поднаторевшего в казуистике либерала и аргументом «от свастики» не так-то просто уязвить. Думаю, даже появление на трибуне Майдана оживших Гитлера с Муссолини в вышиванках и с лихими чубами было бы объяснено в духе, что не все так однозначно и перед нами эманации-аватары фюрера и дуче, воплотившие в себе лучшие, толерантные и евроинтегрированные черты этих незаурядных политиков и отринувшие все плохое. Более лучший Гитлер, адаптированный к современной повестке, так сказать.

Закладывать в мутной водичке разговоров о фашизме невероятные фигуры, заставившие бы завистливо присвистнуть даже Джонни Вайсмюллера, либералам позволяет крайняя и с годами все более прогрессирующая размытость самого этого термина. Фашизм, по сути дела, превратился в обзывательство, которым обмениваются оппоненты из любых политических и идеологических лагерей, а также обозначение всего непонятного, неприятного и не укладывающегося в сознании. Либералы на поприще превращения грозного некогда понятия в банальный ругательный штамп постарались более всех. Робко интересуешься, имеют ли русские, помимо многочисленных обязательств, какие-нибудь права? Фашист! Не готов с распростертыми объятиями принять миллионы среднеазиатских мигрантов, радушно выдав им российские паспорта и пособие — да побольше — на обзаведение хозяйством? Точно фашист. Выступаешь за традиционные ценности? Однозначно фашист. Про присоединение Крыма к России даже не говорю, это оказалось настолько возмутительным актом фашизма, что перед ним стеснительно поблек и поник даже аутентичный фашизм 20–30-х.

Что ж, господа, мы тоже умеем играть в такие игры. Тем более, увы, в последнее время это отнюдь не игры, а реальность, данная нам в ощущениях.

Итак, вы спрашивали о фашизме на Украине?

Мертвые женщины и дети на улицах донбасских городов — это фашизм.

Пылающий Дом Профсоюзов в Одессе, обугленные тела мучеников и шуточки про «шашлык из колорадов» — это фашизм.

Целенаправленные бомбардировки церквей, больниц, домов престарелых — это фашизм.

Применение всего арсенала запрещенных международными конвенциями вооружений — это фашизм.

Обстрелы автобусов с беженцами — это фашизм.

Пытки и издевательства над военнопленными, интернированными лицами, задержанными жур-на-листами — безусловный фашизм.

Планы превращения целого региона в лишенный гражданских, культурных и социально-экономи-чес-ких прав бантустан — несомненный фашизм.

Публичное избиение оппозиционных политиков и запрет неугодных партий — явный фашизм.

И минералка «Слезы сепаратиста» с изображенными на этикетке каплями-бомбочками тоже, кстати, фашизм.

Надеюсь, господа либералы, вам доступно растолковали и показали на примерах, что такое фашизм? Хорошо, если так. Хотя и говорила Зинаида Гиппиус: «если надо объяснить, то не надо объяснять», но мы добрые, мы объясним. Благо тем для вдумчивого и подробного объяснения накопилось ох как немало.

* * *

В связи с совершенно дикарско-люмпенским, на самом деле, скулежом московских креативных либералов летом 2014 год «проклятый режим, как же мы теперь без омаров с хамоном» и «Крым не сыр, на макароны не потрешь» почему-то вспомнился Валентин Саввич Пикуль, «Честь имею»:

Самсонова я впервые увидел мельком, когда он знакомился с пополнением новобранцев, только что прибывших в его армию, еще замордованных унтерами, оболваненных наголо. Внушительно возвышаясь над молодняком, «Самсон Самсоныч» решил провести опрос жалоб и претензий:

— Не обижают ли вас младшие офицеры?

— Никак нет… рады стараться.

— Получали ли вы свои три фунта хлеба на день?

— Получали, ваше превосходительство.

— Получали ли портянки с сахаром?

— Получали…

И что бы ни спросил их Самсонов, на все следовал ответ: получали. Наконец и генерал заподозрил не-доброе:

— Может, и ананасы вам выдавали?

— Давали, — радостно отозвались новобранцы.

— И угря под соусом крутон-моэль?

— Получали…

— Дураки вы все, мать вашу так! — внятно произнес Самсонов и, понурясь, пошел к своему автомобилю.

* * *

Как-то незаметно для самого себя вывел формулу: национальная интеллигенция стыдится, когда нация отступает, антинациональная — когда наступает.

* * *

18–19 октября 2014 года я был с кратким частным визитом в Москве. Выпив по рюмке чая с моим другом Ромой Иоффе, «лютым ватником», по его собственному определению, мы вспомнили о митинге в поддержку Новороссии, который должен был состояться на Суворовской площади в два часа дня. У меня георгиевская лента уже красовалась на куртке, Роме достали откуда-то из закромов Родины, прикрепили — и выдвинулись к метро «Новые Черемушки».

Суворовская площадь встретила нас турникетами, несколькими десятками человек в оцеплении и несколькими сотнями собственно участников митинга. Вокруг стояли коробки для пожертвований: просто людям Донбасса, храмам Донбасса, научно-учебным заведениям Донбасса. Постарался немного оставить всем. Раздавали-продавали прессу. Из динамиков громко звучала патриотическая музыка, перемежаемая выступлениями ораторов со сцены; я толком запомнил и оставил в памяти лишь классическую и часто повторяемую, но от этого не теряющую в истинности фразу: «В окопах атеистов не бывает!»

По толпе носились слухи, что должен приехать Стрелков, но, кажется, он так и не появился. Зато Игорь Иванович присутствовал в качестве изображения на майках «Битва за Донбасс продолжается», которыми торговали с одного из лотков. Стоила майка пятьсот рублей, у меня были только купюры тысячного достоинства, а у девушки-продавщицы сдачи не оказалось, поэтому я взял две. Кстати, в девушке я угадал Полину Галушко, видную представительницу национал-патриотического движения, которую доселе знал только заочно, по Интернету и фотографиям. Вот, как теперь принято говорить, и развиртуализировались. И вроде встреча вполне объяснимая, но все равно была в ней какая-то противоречивая символичность. Не будет огромным преувеличением сказать, что все или, по крайней мере, большинство активных российских сторонников Новороссии и Донбасса знают друг друга в лицо…

* * *

У меня есть черта, противоречащая нашей на-циональной любви к крайностям, и даже не знаю, хорошая или нет. Когда в каком-либо споре на важную для меня тему мне удается сдвинуть собеседника с его позиции чуть в мою сторону, я не пытаюсь закрепить успех и окончательно «дожать», а, наоборот, стараюсь перевести разговор на другую тему, чтобы не потерять достигнутый хрупкий успех и поработать над дозреванием плода уже потом. Правильно это или нет — повторюсь, судить сложно. По ситуации, наверное, иногда правильно, а иногда и додавить имеет смысл.

Начиная с весны 2014 года в разговорах с родными, близкими и просто знакомыми на украинско-донбасскую тему мне, увы, к этому приему приходилось прибегать постоянно. Разобрав по полочкам все эти бредовые «Крым — другое дело, чем Донбасс», «негласные соцопросы жителей Донбасса», «началась бы Третья Мировая», «это внутриукраинское дело» и увидев, что человек, из вежливости или искренне, причем обычно неожиданно сам для себя, согласился, что Донбасс русская земля и его жители имеют право вернуться в родную русскую гавань ничуть не меньшее, чем крымчане, а то и большее, я отправлял разговор в другое русло. На решительную поддержку человека все равно с ходу не сподвигнешь, а вот сила инерции, порождаемая телевизором и общим обывательским мнением на заданную тему, слишком велика.

* * *

Французский философ Жюльен Бенда в своем самом известном произведении «Предательство интеллектуалов» в свое время бичевал интеллектуалов (это, впрочем, понятно уже по названию), ставящих национальные, патриотические и гражданские ценности выше космополитическо-гуманистических, да еще и призывающих к этому остальное общество. Наверное, в 2014 году российским интеллектуальным сообществом он остался бы доволен где-то наполовину, ибо сторонников решительной поддержки Новороссии и тех, кто «шахтеры не воюют», «хитрый план», «Крым — особое дело», оказалось примерно поровну. Думаю даже, это понравилось бы старику Жюльену лишь на четверть — ведь те, кто «хитрый план» и «невоюющие шахтеры», по факту приносили пользу не абстрактному гуманизму, интернационализму и миротворчеству, а вполне себе киевской хунте. Хотя если учитывать, что всю шумную «невводильную» кампанию организовывали и проталкивали наши властвующие персонажи, испугавшиеся за свои размещенные за границей активы и блага, оффшоры же и мировые элитные здравницы суть явление вполне космополитическое, наднациональное… Некий весьма своеобразный интернационализм в происходившем все-таки присутствовал.

* * *

Говорили мы как-то с Сергеем Чепиком, или, как я его со всей дружеской любовью называю, «дядей Сережей», о проблеме плюрализма и единомыслия.

С одной стороны, у нации должно быть монолитное единство мнений по ряду жизненно важных магистральных вопросов. Как локализованных на отдельном отрезке времени, пусть и обладающих историческим значением, вроде «Крымнаша», так и тех, что определяют суть национального бытия на многие поколения, вроде уваровской формулы «Православие, Самодержавие, Народность» и последующих ее превращенных версий. С другой стороны — что делать, если строительство этого монолита попадает в руки людей сомнительного качества и еще более сомнительного целеполагания? Тогда ведь получается нынешняя клиническая картина, когда аудитория слепо верит лишь в то, что говорят по телевизору, и лишь то время, пока это говорят. И выходит почти единогласный консенсус, что Эрдоган позавчера друг, вчера враг, сегодня снова друг, Донбасс внутреннее дело Украины, англосаксонский империализм в бессилии ярится и одновременно пресмыкается перед грозным и величественным российским МИДом и его первыми мужьями и девами… Тут поневоле возопишь о необходимости не либеральной, но патриотической оппозиции подобному прискорбному единомыслию.

Мы ожидаемо сошлись во мнении о необходимости золотой середины, пусть она и крайне сложнодостижима. Чепик выдвинул идею, что середина эта может быть достигнута за счет географического разброса, скажем, Центральная Россия более дисциплинированна и верна линии партии и правительства, а Юг (естественно, включающий в себя Новороссию) более свободен в умственной работе. Идея интересная. Как бы то ни было, опять все пути ведут в Новороссию.

* * *

Свободолюбивая интеллигенция с новой силой кричит, что ее, дескать, травят. Между тем нет в России силы, столь же склонной травить кого-либо, чем сама эта интеллигенция. Причем ожесточеннее всего травят своих же, отступивших от «генеральной линии партии». Травили Некрасова за незамысловатое стихотворение в честь Муравьева-Виленского. Травили Бориса Слуцкого за «участие в гонениях на Пастернака» (несколько вымученных фраз с попыткой перевести все в шутку, мол, шведский Нобелевский комитет мстит нам за Полтаву — и четверть века припоминаний и улюлюканий по этому поводу, нормальное сочетание травли и контртравли?). Травили и продолжают травить много кого еще.

Вот что по этому поводу писала Людмила Са-раскина, сама человек более либеральных, чем консервативных или иных воззрений: «Вглядываясь из этого одинокого окопа в облик отечественного либерализма, я увидела устойчивый стереотип политического поведения единицы либерала. Он точно знает, когда и кому аплодировать и когда кого поносить — и в этом смысле видится мне членом партии, со строгой партийной дисциплиной и генеральной линией. Будто центральный агитпроп выдает ему установку (ориентировку) по быстрому реагированию — и реакция либерала на мир и людей точно соответствует специальным тестам, по которым он опознает своих и отсекает чужих. (Году в 1992-м я была приглашена в одно почтенное жюри по публицистике. На решающем заседании появился шустрый молодой человек — в роли политкомиссара. Имея цель убедиться в благонадежности каждого из нас, он предложил тест: “Как вы относитесь к Говорухину?” — и был шокирован, услышав от меня слова симпатии и сочувствия автору “Великой криминальной революции”)».

Видя умные, исполненные легкой иронии глаза в аккуратных очочках, пытливо вчитывающиеся в строки Поппера, Хайека, Пайпса и де Кюстрина, знайте — с огромной долей вероятности перед вами потенциальный либо уже свершившийся хунвейбин, сжигающий книги, изгоняющий неугодных лекторов из аудиторий, призывающий «раздавить гадину» или сам деятельно участвующий в этом раздавлении.

* * *

Милюков в мемуарах: «Я со своей стороны утверждал в Думе, что «истинными сепаратистами являются русские националисты», отрицающие самостоятельный украинский язык и украинскую литературу». Вот недаром этот персонаж у меня среди самых нелюбимых в ХХ веке, где-то около Горбачева.

* * *

Когда Генри Киссинджер, достаточно сдержанно относившийся к Израилю, прибыл в начале 70-х с визитом в эту страну, он буквально с порога заявил: не стоит, исходя из этнических соображений, рассчитывать на него как на лоббиста интересов Тель-Авива, он, дескать, в первую очередь американец, а затем уже еврей. Голда Меир ответила: «О, ничего страшного, мы ведь читаем справа налево». Эту полубайку-полубыль я вспомнил, узнав в конце 2014 года о нашумевшем письме потомков русских эмигрантов против антироссийской клеветы в Европе. Мы с небывалым равнодушием давно уже вычеркнули из сознания тот факт, что Россия в ХХ веке пережила трагедию Рассеяния, трагедию, по масштабам ничем не уступающую еврейской. Сотни тысяч, миллионы русских людей на всех континентах и во всех странах, от Финляндии до Парагвая, жили, вносили огромный вклад в культуру, политику, науку и военную славу своих новых государств, не забывая при этом, что они русские, — и стараясь воспитывать потомков в том же духе. Радостно, что живые осколки величественного имперского корабля до сих пор не забывают, что они в первую очередь русские (мы все-таки читаем слева направо). Это огромный капитал, имеющий небывалую цену, вот только как мы с ним обходимся?

У Израиля с евреями Диаспоры сложные, противоречивые, многогранные отношения. Здесь есть место и горячей привязанности, и поддержке, и стремлению отгородиться, как у Киссинджера, и даже неприязни разной степени накала. Но менее всего в этой яркой палитре заметно искреннее, ненапускное равнодушие, эдакий израиле-агностицизм. Чем больше московский, киевский или вашингтонский еврей повторяет себе: «Я спокоен. Мне все равно. Израиль мне интересен не более Лесото с Бутаном. Не думай о белой обезьяне», тем сильнее белая обезь-яна колотит изнутри по черепной коробке. В итоге даже отгораживание или отрицание сообразно законам диалектики идет отношениям на пользу. Дмитрий Быков, публично идентифицирующий себя с русскими, часто говорит об ошибочности самого со-здания Израиля, цитируя Эренбурга: «Задача соли быть в разных блюдах, а не собираться в одной солонке». Израильтяне сердятся, обижаются, говорят о предательстве. Идет ожесточенная полемика с неизбежным самоопределением участников и наблюдателей. Двое израиле-агностиков встанут на сторону Быкова, а двое, почесав в затылке, поддержат Израиль. Два лучше, чем ноль, который был до дискуссии, не так ли? Естественно, феномен «Родина +/ — диаспора» одними евреями не ограничивается. Крепкие, пусть и не такие драматичные отношения установлены у КНР с хуацяо, являющимися одним из самых солидных внешнеполитических инструментов Пекина. Огромную поддержку оказывают исторической отчизне зарубежные армяне, можно вспомнить хотя бы благотворительную деятельность Шарля Азнавура в пользу жертв Спитака. А «поправка 907» относительно запрета на помощь Азербайджану, продавленная армянским лобби в США в 1992 году, в разгар -войны за Карабах? Кстати, в число заокеанских симпатизантов Армении входит клан Кеннеди.

Худо-бедно наладила полезную связь с землячествами в Европе и Северной Америке даже Украина… А мы? Мы в той же Украине умудрились за четверть века провалить идею «Русского мира», поддерживая проходимцев, в упор не замечая искренних сторонников, выкидывая миллионы на бессмысленные околокультурные мероприятия, а миллиарды — чтобы киевская власть в очередном своем формате не совсем уж сильно плевала в нашу сторону и хотя бы изредка чисто для галочки что-то равнодушно мычала о введении двуязычия в отдаленной перспективе. Чего ж удивительного, что теперь по ту сторону баррикад сплошь и рядом обладатели фамилий на — ин, — ов и — ев: Гришин, Крутов, Елисеев, Филатов. Молодые Иваноффы и Петроффы из дальнего зарубежья в нас, к счастью, пока не стреляют, но и абсолютно никакой ментальной связи с современной Россией, как правило, не чувствуют. Да, их предки когда-то уехали из Российской Империи или России раннего большевизма. Толстой, Врубель, Дягилев, Блок, Гумилев, Кони, Станиславский, Пушкин с Достоевским вне временного контекста. Балы, красавицы, лакеи, юнкера. А современная РФ-то тут каким боком?

Это именно что искренний агностицизм, отношение как к Лесото и Бутану, и то в лучшем случае, в худшем — стандартная реакция тамошнего обывателя как на что-то злоужасное, но, опять же, без ощущения какой-то сопричастности. Есть Иран, есть Северная Корея, между ними логистический перешеек в одну шестую света размером. Бывает. От новых волн либерально-потребительских эмигрантов из РФ гальванизации Русского Зарубежья ожидать не приходится, это в основном даже не русофобствующие, а откровенно космополитизированные граждане. И ведь нынешние Иваноффы и Петроффы — это, пожалуй, последнее поколение, в котором теоретически можно реанимировать русскость хотя бы усилиями их бабушек и дедушек, поддержавших то самое недавнее письмо. Далее — уже тотальная ассимиляция без единого шанса на откат. Шансов и сейчас очень мало, но они есть. И мы должны начинать действовать немедленно, сию же минуту. Стараться достучаться до всех зарубежных русских сразу и каждого в отдельности. Напоминать, разъяснять, уговаривать, укорять, шуметь. Всеми силами стараться вытащить Иваноффа и Петроффа из-под теплого одеяла исторического беспамятства в промозглую реальность, где родные им Ивановы и Петровы каждый день гибнут на Донбассе. Кто-то с ворчанием натянет одеяло обратно под самый нос, кто-то еще и тапком кинет. А кто-то крепко призадумается и с удивлением прочтет собственную мысль: «Je suis russe!» Мысль эту не обязательно наносить на плакат, с коим потом демонстративно шагать по улице, как нынче модно, если она появится в голове — это уже победа. Пусть таких людей поначалу не наберется много, пусть преобладать будут любители одеяла и тапка, но иного пути нет. В противном случае Русский Мир так и останется пафосной формой без реального содержания, красивой оберткой циничной политической прагматики, удобным предлогом для выкачивания казенных денег — и огромным разочарованием искренних русских патриотов, разочарованием во всех смыслах безграничным.

* * *

Известный писатель г-н Войнович в начале 2015 года обратился к президенту РФ с письмом, в котором требует освободить г-жу Савченко. В письме, в частности, присутствуют угрозы: «Отношение к вам за пределами нашей страны и сейчас незавидное, но после смерти Савченко вам лучше будет не появляться в столицах западных государств. Толпы людей будут встречать вас оскорбительными выкриками и швырянием в вас чем-нибудь дурно пахнущим. А имя Савченко станет нарицательным. О ней будут слагать легенды, писать книги, снимать фильмы и называть ее именем улицы и площади».

Помнится, когда Тэтчер заморила голодом в тюрьме ирландских активистов, с ее появлениями в столицах западных государств все было вполне нормально. Вот на родине да, незадача, когда баронесса умерла, десятки тысяч людей на улицах радовались и скандировали лозунги, которые в Великий Пост — время написания этих строк — и озвучивать-то не решусь (тем паче все и так в курсе). Впрочем, сие вполне укладывается в мировоззренческий канон российского либерала: главное, чтобы за рубежом встречали красиво, а дома… пфф. Увы, к российским чиновникам это относится никак не в меньшей степени.

* * *

В Ростов на свидание с Савченко приехала ее сестра. Посмотрел интервью с ней. Красивая (в отличие от старшенькой) русская девушка, отравленная ядом украинства… И сколько таких…

* * *

Российская группа поддержки Савченко пыталась вызвать сочувствие и симпатию к ней у публики по трем линиям, местами друг другу противоречащим: гендерной (онажеженщина), общегуманистической (выкрали обманом живого человека и измываются, толкая на голодовки и последующую смерть) и военно-аристократической (Надя — настоящий воин, борец за свою отчизну, посмотрите, как стойко и с каким достоинством она держится).

Ну, для понимания, какая она женщина, достаточно беглого взгляда на ее лицо и гримасы. Сугубо с формальной биологической точки зрения, не более того. Как принципиальны ее голодовки, мы тоже увидели вполне и не раз. А насчет воина… Гумилев, который, по апокрифу, на вопрос вызывавшего его на казнь конвоира: «Кто здесь поэт Гумилев?» — ответил: «Здесь нет поэта, здесь есть только офицер Гумилев» — вот он Воин. И последний защитник Брестской крепости из повести Васильева — тоже. Как, кстати, и рыцарски отсалютовавший ему офицер вермахта. А существо, скачущее в клетке с «факами» и народным жестом «я поэт, зовут Незнайка, от меня вам балалайка» — если и воин, то украинский. Оксюморон, то бишь. Типа как сухой лед или, более релевантно моменту, обезжиренное сало.

* * *

Борис Надеждин (эх, а ведь когда-то был достаточно вменяемым человеком, впрочем, уже вроде снова чуть образумился) как-то выдал в передаче у Петра Толстого на Первом канале: увидев кадры, где польский политик Януш Корвин-Микке обвиняет свое правительство в причастности к кровавым событиям на Майдане, завопил: «Этот человек явно сумасшедший! Его надо проверить на психическую вменяемость!» Я сразу вспомнил, как Ахеджакова в октябре 1993 года так же вопила: «А где наша армия?! Почему она нас не защищает от этой проклятой Конституции?! А мне еще говорят: легитимно, нелегитимно… Но вы скажите мне, а легитимно было сажать в сумасшедшие дома здоровых умных людей?!» А еще вспомнил когда-то прочитанную в отсутствующем, увы, на просторах Интернета сборнике выступлений Владимова на радио «Свобода» рецензию 1993 года — критическую, надо признать — на интервью директора некоего Института танатологии и проблем смерти. Сей директор, явно либерально настроенный, крайне жалел, что депутатов Верховного Совета нельзя усыпить по закону. Также он жалел, что усыплению вовремя не был подвергнут Брежнев, а также Гоголь до того, как сжег второй том «Мертвых душ».

* * *

В 2014–2015 годах массовым стало явление, когда нарастающие в стране социально-экономические проблемы на всех уровнях власти и во всех случаях стали едва ли не официально объяснять так — «деньги ушли на Украину» (в это понятие вкладывался и весь комплекс вопросов и проблем, связанных с Донбассом и его людьми, ведь всем в РФ известно, что Донбасс — это Украина). Эти лапшунауширазвешивающие фейки убивают сразу трех зайцев:

а) объясняется распил, нарушения в сфере ценообразования, экономия на собственных гражданах;

б) оправдывается кретинская, если не сказать преступная, экономическая политика правительства, которая — а никакая не «украина» — является причиной всех невзгод;

в) провоцируется раздражение к Донбассу и временным переселенцам с него, что позволяет бойчее орудовать в сфере слива Новороссии и его оправдания.

Пример из жизни. Знакомый рассказывает, как его тетю, заслуженного педагога, вызвала к себе директриса школы, дабы сообщить, что предстоят сокращения — нужно освободить вакансии для учителей, приехавших с Донбасса. Прямо знакомый свое отношение не проговаривает, но чувствуется недовольство «понаехавшими хохлами». Я объясняю, не без эмоций, сказанное выше: такого рода выходками достигаются сразу две цели: оправдывается неэффективная социально-экономическая политика государства, приводящая к сокращению численности работников бюджетной сферы (хотя, подчеркнем, разговор о сокращении ведется не в утвердительных тонах, а в терминах потенциальной возможности), и раздувается озлобленность к Донбассу и его жителям. Знакомый для виду соглашается, но и только.

Кстати, с этим же знакомым тремя годами ранее, перед думскими выборами-2011, произошел занятный разговор. Он спросил, за кого я планирую голосовать, я ответил, что за «Справедливую Россию».

Знакомый: Нет, вот за них точно не буду. По телевизору показывали сюжет, у них какого-то регионального депутата разоблачили, педофилом оказался.

Я: Леша, ты же понимаешь, что у нас могут показать что угодно и про кого угодно.

Знакомый: Да понятное дело…(секунду подумав)… но ведь показали именно про него!

Телевизор и жители РФ — счастливы вместе.

* * *

Российские либерал-экстремисты из партии «Демократический выбор» решили создать эпатажный информационный продукт под названием «Баталь-он Гайдар», представленный в основном картинками в Интернете и футболками с портретом покойного Егора Тимуровича и стилизацией под символику «Айдара».

С одной стороны, замысел авторов, намеренно связавших название своего детища с одним из самых одиозных карательных подразделений Украины, сколь гениален, столь и шизофреничен. С другой — люди, готовые с оружием биться за свои взгляды, пусть даже глубоко мне противные, не могут не вызывать у меня уважения.

Здесь, впрочем, кроется противоречие, связанное с тем, что за либерализм, самую приземленную, прозаичную и материалистичную из существующих идеологий, подняться на бой вообще затруднительно. Классический либерализм, еще не чуждый исторического преемства от германо-скандинавского свободолюбия, имевший определенный религиозный генезис и нередко шедший рука об руку с делом национального освобождения, этот парадокс кое-как решал. «Мне чужды Ваши убеждения, но я готов умереть за Ваше право их высказывать», «Дерево Свободы надо регулярно поливать кровью тиранов и героев» и т.д. и т.п. Современный либерализм, розовый, рыхлый, потребительский и кривляющийся то ли как обложка «Шарли Эбдо», то ли как барышня, которой невзначай попала курица в деликатное место, на подобное не способен. Либерализм российский — не способен десятикратно, ибо вообще не имеет практически ничего общего с классическими образчиками данной идеологии, а является лишь превращенной формой банальной русофобии. Нет, послать солдатиков защищать его «от проклятой Конституции» он более чем способен, но выйти на баррикады сам…

Приведу простой пример. Уж сколько было шуток по поводу «пуливлоб» Яценюк. Однако человек публично огласил готовность пойти под огонь и умереть за идею (пошел бы в итоге, появись нужда? — вопрос большой и открытый) — и какую-то маленькую роль в успехе темной, дикой, враждебной нам революции это сыграло. А вот Г. А. Явлинский — российский брат-близнец Яценюка почти по всем параметрам, включая первую букву фамилии. Оба социал-либералы, очкарики (Явлинский очки не носит, но речь не об остроте зрения, а о типаже), даже этническим (здесь все понятно) и географическим происхождением близки: Арсений Петрович из Черновцов, Григорий Алексеевич из Львова. И как представляете вы себе Явлинского, кричащего о готовности идти под пули? Вот спровоцировать пулю в лоб Пуго и его жене, приехав к ним на квартиру с янычарами, он вполне смог. Заявить о необходимости «раздавить гадину» неокрепшего отечественного парламентаризма в октябре 1993 года — тоже. А сам…

Нет, либералы все равно довольно опасны, но не собственной боевитостью, а наличием разного рода ресурсов и недюжинной хитростью, способной канализировать в нужное русло боевитость и глупость других людей. Представьте себе Тома Сойера, убеждающего однокашников, что нынче модно не красить заборы, а делать селфи с продырявленной грудью возле дымящегося Кремля. Вот, что-то в этом духе.

* * *

Я очень сентиментальный, лиричный, склонный к меланхолии человек. Могу пустить скупую мужскую слезу под добрый фильм, мультфильм и спектакль, красивую глубокую песню. Как мальчишки в 30-х раз за разом пересматривали «Чапаева», надеясь, что Василий Иванович выплывет, так и я каждый раз, когда смотрю в театре или по телевизору «Юнону и Авось», — надеюсь, что Резанов вернется к любимой Кончите. Всегда говорю, что мой жизненный идеал — строчки Пастернака:

«В кашне, ладонью заслонясь,

Сквозь фортку крикну детворе:

Какое, милые, у нас

Тысячелетье на дворе?»

Живи я в мирные травоядные семидесятые, наверняка был бы записным интернационалистом и абстрактным гуманистом, писал бы только о цветочках, зверушках и дружбе между людьми и народами. Но сейчас, когда мир впал в безумство и апостасию, когда мой народ раздроблен, оглушен, дезориентирован и приучен к мысли о нормальности обмена первородства на похлебку, когда Запад хочет нас уничтожить, а собственные российские власти этому не только особо не препятствуют, но даже, кажется, потворствуют… Приходится говорить и мыслить о другом и по-другому.

Философ Владимир Эрн столетие назад сказал: «Время славянофильствует». А сейчас время славянскофильствует (пусть Славянск пока в руках врага, он все равно бессмертный символ нашей святой борьбы). Время донбасствует. Время новоросствует. Время антирусофобствует.

«Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?» впору переделать: «Какое «милое» у нас тысячелетье на дворе».

* * *

Моя замечательная школьная учительница русского языка и литературы была небольшого роста и достаточно жесткого характера. Наверное, Железная Кнопка из «Чучела», подросшая, чуть оттаявшая, но сохранившая в целом внутреннюю сталь вместе с юношеским прозвищем, выглядела бы примерно так; даже в облике они чем-то похожи.

Я часто видел ее эмоциональной, но лишь раз — со срывающимся голосом, почти плачущей. Это было, когда она, не помню уж по какому поводу и в связи с какой темой, спросила нас на уроке: «А вы знаете песню «Огромное небо»?» — и, поняв, что нет, не знаем, запела: «Об этом, товарищ, не вспо-мнить нельзя…».

Уже тогда песня эта произвела на меня неизгладимое впечатление и на некоторое время заняла если не все мысли, то изрядную их территорию, но, лишь чуть повзрослев, я понял, почему ее нельзя петь спокойно. Точнее, не совсем так, не «почему», иррационального здесь не меньше, чем рационального. Просто понял: спокойно русскому человеку ее петь невозможно.

2 мая 2014 года я был в черноморском санатории. Вечером мы с компанией пошли в караоке. Уже сидя за столиком, я зашел в Интернет с телефона почитать новости (той весной я, как и многие русские люди, старался узнать новости чаще обычного) и узнал о случившемся в Одессе. Перед глазами все поплыло. На автомате я взял в руки папку с перечнем песен, возможных к исполнению — эдакое музыкальное меню, и нужная страница словно открылась сама собой. Я не совсем твердой походкой подошел к человеку, управлявшему процессом, сказал номер нужной композиции и, сжав микрофон, дрогнул голосом в него: «Об этом, товарищ, не вспомнить нельзя…»

Ровно через год, день в день, я оказался в том же санатории и вечером уже осознанно пришел в то же караоке, выбрал ту же строку в списке и, предваряя свое плохое пение, сказал, чьей памяти это посвящается. Мое сердце заранее сжалось от ожидания, что кто-то может проворчать: «Не порть отдых». Вы все не хуже меня знаете язвы и пороки российского общества, поэтому вряд ли будете спорить, что шанс услышать подобную фразу не проходил по разряду нулевых. Но нет. В небольшом зале, только что игривом и шумном, воцарилась полная тишина, которую разрезала лишь чья-то просьба: «Повторите, пожалуйста, свое посвящение, вдруг не все услышали».

* * *

У меня есть друг студенческих времен, лучший, пожалуй, на том жизненном отрезке. Мы вместе страдали юношеским либерализмом, после провала СПС и «Яблока» на думских выборах-2003 чуть ли не со слезами сочиняя заголовки для газет: «Вчера, не приходя в сознание, после долгой и продолжительной болезни скончалась Свободная Россия». Университетский курс закончился, мы виделись сначала часто, затем, по географическим и другим причинам, все реже, где-то раз в год. При нашей встрече в 2010 году он сказал: «Ты знаешь, я теперь лоялист, за нынешнюю власть, порядок ведь, стабильность». В отношении социально-экономической политики партии и правительства я и сам тогда был лоялистом куда больше, чем сейчас, поэтому радостно удивился, даже подкинул дополнительный наивный аргумент: «При этой власти мы не худший вуз не худшим образом закончили». Потом мы встречались примерно так же редко, о политике особо не говорили, но я чувствовал, что либеральность в нем по-прежнему сильна, сильнее, чем вызванная материальными успехами при нынешней власти (он не последний человек в крупной алкогольной компании) лояльность. После присоединения Крыма я выложил в Фейсбуке видео, где счастливые люди на главной площади Севастополя поют российский гимн, он оставил комментарий: «Какая мерзость и стыд». Я ответил: «Тебе, может, и мерзость, для остальных — радость», он буркнул что-то ироничное и исчез, чтобы вскоре опубликовать на своей странице фотографии с «Марша Мира» под украинскими флагами. Потом у него были еще какие-то саркастические статусы, перепосты «Сноба», Иртеньева и Бильжо, окончательно же меня не так давно добила фотография всего цвета русофобской «творческой интеллигенции» с подписью «Счастлив, что живу с этими людьми в одно время. И что с некоторыми из них даже немного знаком лично». Минут десять водил курсором возле кнопки «Друзья», чтобы снять утвердительную галочку, затем плюнул и не стал ничего делать. При следующей встрече мы, наверное, пожмем друг другу руки, вряд ли обнимемся, о чем будем говорить, если будем вообще, не знаю, о погоде? Хотя встреча может и не состояться, он недавно на том же Фейсбуке похвастался получением второго, израильского, гражданства.

Еще один друг, еще школьных времен, живет за границей уже давно. Мы общаемся в соцсетях, для него такая переписка очень важна и ценна. Недавно я, осторожно и заранее чувствуя недоброе, спросил его: «Ты не осуждаешь Россию за Крым?» «Не Россию, а одного человека», — прилетело из Лондона. Несмотря на такую великодушную амнистию, сердце кольнуло и ухнуло куда-то вниз. Я в шутливом тоне предложил закрыть только что открытый вопрос, он с радостью согласился. Я делаю скидку за среду обитания и при встрече постараюсь общаться так же, как это было раньше, не поднимая щекотливую тему. Но зарубка осталась, и шанс, что тема все-таки всплывет, весьма серьезен. Скорее да, чем нет.

Такие истории вокруг меня сплошь и рядом. Мой ближайший родственник, человек весьма либеральных взглядов, свел практически до нуля контакты с очень дорогим с детства (а это шестьдесят лет!) человеком, который, живя в Израиле, публикует в Одноклассниках гадливые статусы про «ватников», «колорадов» и «российскую шовинистически-импе-риалистическую агрессию против Украины». Это очень неправильно и одновременно… глубоко правильно.

Я вполне согласен, что рушить дружбу из-за политики — дело дрянное. Но политика — это споры «если не Путин, то кто» и «за каких из имеющихся в бюллетене жуликов и воров проголосовать, если голосовать вообще». А «Крым не пармезан, на макарошки не потрешь», «кому нужен этот проклятый Донбасс?», «подумаешь, турки самолет сбили, что ж, на отдых к ним не ездить?», «за убитых парижан сердце болит, а за русских не получается, у них на роду написано в муках гибнуть», «Шарли» не глумились над синайской трагедией, а талантливо за-острили проблему» — это ведь не политика, это глубочайшая и практически неустранимая разница в мировоззренческой оптике, которую, кстати, противная сторона не просто признает, но и постулирует на биологическом уровне. И хуже, чем ссориться из-за политики, — только лукаво выдавать за политику эту страшную пропасть.

Но убирать из сердца и списка друзей откровенных оголтелых русофобов и «крымненашистов» — полбеды, можно пережить. Страшнее, что в «крымнашистском» большинстве есть, в свою очередь, еще одно большинство, внутреннее — «Донбасс геноцидить нехорошо и вообще фашизм, однако сами разберутся, дело внутриукраинское, мы им и так помогаем чем можем». Тут уж действительно страшно.

* * *

В декабре 2013 года друзья подарили мне на день рождения новый телефон. Основной мелодией звонка там было установлено «Зеленоглазое такси», но не в аутентичном исполнении Боярского (моя любимая песня), а в версии «Ляписа Трубецкого». Пребывание белорусского коллектива в ранге звукового лица моего «мобильника» длилось недолго — вскоре грянула активная фаза киевского Майдана, которую «ляписы» активно поддержали, записав даже пафосный гимн протестов под названием «Воины Света». Сергея Михалка и К° на телефоне сменила «Варвара» Би-2. Она задержалась почти на два года, пока я не наткнулся на интервью Чичериной, рассказавшей, помимо прочего, о крайне отрицательном, пусть и высказанном приватно, отношении Левы Би-2 к ее активной продонбасской позиции. Тяжко вздохнув, я заменил «Варвару» на «Не дано» Hi-Fi — состав поп-группы, исполнявший мою вторую любимую песню, давно распался, да и был предельно аполитичным.

* * *

2014 год как никогда ярко показал вздорность многочисленных разговоров относительно отъезда нашего народа с ярмарки Истории.

Река русской жизненной энергии, забурлив в Донбассе, где местные жители отказались подчиняться навязываемым им порядкам, начала вбирать в себя потоки добровольцев из РФ, а затем — и Европы. Надо признать, что у изначального импульса вой-ны за Новороссию, имевшего сугубо местную, внутреннюю и никакую другую природу, оказалось невероятно, зашкаливающе много недоброжелателей по обе стороны границы.

Скептики (используем это дипломатичное слово, хотя правильнее и честнее — подонки) в РФ цедят сквозь зубы, мол, «шахтеры не воюют», намекая на отсутствие у Донбасса оснований рассчитывать на помощь Большой России. Киевские пропагандисты, давно и далеко переплюнувшие Йозефа Геббельса и оруэлловское Министерство Правды, рассказывают сказки про 100 500 дивизий алтайской бронетанковой милиции, стыдясь признаться, что в очередной раз разбившие их соединения в основном состоят из местных жителей.

То есть опять «шахтеры не воюют», пусть и под несколько другим углом.

Что за глупости, господа? Донбассовцы — в частности, те самые пресловутые шахтеры — не менее, а то и более жителей многих регионов Исторической России, способны на Подвиг, как в военные, так и в мирные дни. Порука этому — Стаханов. Порука этому — «Молодая гвардия». Порука этому — менее известный широкой публике, но не менее заслуживающий памяти людской писатель и Герой труда Владислав Титов.

Он родился в 1934 году в деревне Калиновка Липецкой области. Семья была небогатой и большой, шутка ли — 10 детей. Слава рос, озоровал, учился не очень — в аттестате о среднем образовании лишь три четверки разбавили плотный гурт «государственных оценок», как политкорректно называют трояки. Хотел поступить в летное училище, но не прошел медкомиссию. Вдруг на глаза попалось объявление о наборе в Луганский горный техникум. Стипендию обещали немалую — 360 рублей, это позволило бы и самому обустроиться, и родным помогать.

Размышления были недолгими, и вскоре Слава уже разглядывал из окна поезда мрачные и величественные монбланы горной породы на донбасской земле. Зрелище пугало и завораживало одновременно.

Поступление в техникум, первые спуски в шахту, практика. Служба в армии, затем продолжение обучения уже в Боково-Антрацитовском горном техникуме. (Тогдашний Боково-Антрацит сейчас просто Антрацит, ЛНР.) По окончании — переезд в Донецкую область и распределение на шахту «Северная» вблизи Макеевки.

Слава, уже вступивший в права Владислава, работает, женится на любимой девушке Рите, они получают однокомнатную квартиру. Все свидетельствует о долгой и счастливой жизни впереди. Вот только картина этой жизни с 14 апреля 1960 года начала рисоваться совсем другими мазками, чем казалось раньше…

…В тот роковой день в шахте сорвавшаяся с рельсов вагонетка повредила кабель. Произошло замыкание, огонь побежал к трансформатору. Через несколько секунд страшный взрыв грозил заживо похоронить две смены шахтеров, работавших в забое. Отключать ток времени не было, и Титов, бросившись к щитку, принял на себя удар в шесть тысяч вольт, а затем еще и потушил продолжавший гореть кабель, закрыв его своим телом. Выжить после такого, казалось, невозможно. Но он выжил. Цена, позволившая откупиться от костлявой старухи с косой, — «всего лишь» две ампутированные по самые плечи руки и искалеченная нога. Врачи долго не верили, что пациент пойдет на поправку. Да он и сам особо не верил, и не пошел бы, наверное, если бы не жена, совсем еще молоденькая двадцатилетняя девчонка. Она дневала и ночевала в больнице, бегала на ближайший рынок и с переплатой покупала рекомендованные мужу продукты — помидоры и свежую печень.

Титов все-таки выздоровел. Выйдя через полгода из больницы, он отчетливо понял, что теперь все будет по-новому, и это новое излишнего оптимизма не внушало. Было странно, страшно, щемило сердце.

Владислав, уже ставший, пожалуй, Владиславом Андреевичем, хотел утопить мрачные размышления в чтении, но даже взять книгу с полки самостоятельно не мог, пытался вытащить ее зубами, но лишь больно бился головой о шкаф. Не получается читать?

Решение было парадоксальным — что ж, тогда буду писать! Они с женой на тот момент уже перебрались обратно в Луганск, где жила теща. Титов попросил Риту купить карандаш, ручку и несколько тетрадей в косую линию для первоклассников. Рук не было, писать поврежденной ногой тоже не получалось. Владислав Андреевич начал выводить палочки и крючочки, зажав карандаш в зубах. Усилия приходилось прикладывать титанические, но результат с каждым месяцем был все лучше и лучше. Затем последовали буквы, потом — слова.

А затем — Титов решил написать автобиографический роман под названием «Всем смертям назло» обо всем, что с ним случилось.

Произведение было опубликовано в районной газете на малой родине Титова, в Липецкой области, и вызвало немалый читательский интерес. Писатель — теперь Владислав Андреевич вступил и в эти права — решил предоставить роман на суд более широкой аудитории. Несколько центральных изданий рукопись отвергли, но затем толстая тетрадь, заполненная странным пляшущим почерком, попала на стол Бориса Полевого, редактировавшего то-гда «Юность».

Ну кто, как не автор «Повести о настоящем человеке», мог дать путевку в большую жизнь ЭТОЙ книге ЭТОГО автора?

Затем была всесоюзная известность. Были еще несколько книг, написанных всё так же, зажатым в зубах карандашом. Луганские рабочие подарили ему специально приспособленную электрическую пишущую машинку, он был очень благодарен, пользовался ею, но все равно предпочитал уже привычный способ, говорил, что так лучше чувствует слово. Изготовили для него рабочие и специальную тяпку, которую он крепил к ноге и помогал жене в огородных хлопотах.

Донбассовцы вообще очень любили Титова, и он отвечал ставшей родной земле и ее жителям тем же. Писатель был депутатом нескольких созывов Луганского городского совета, всячески отстаивал интересы города и области в Москве.

Рита по-прежнему была верным другом и помощником Титова. В семье подрастала дочка Таня. Однажды в младших классах школы учительница дала ей и ее одноклассникам задание — пусть к завтрашнему дню каждому из ребят папа что-нибудь нарисует своей рукой.

Дети очень жестоки, и Таню подняли на смех — вот уж кому папа ничего не нарисует, у него и рук-то нет. Титов, узнав об этом, расстроился. Крепко задумался. Взял набор цветных карандашей и просидел за своим столом всю ночь. Утром сияющая от счастья дочка получила необыкновенно красивый рисунок парусника.

Увы, последствия той страшной аварии на шахте продолжали сказываться на здоровье Владислава Андреевича. Он умер весной 1987 года, не дожив до 53. Но луганчане по сей день бережно хранят память о нем. В городе (как и в его родной липецкой деревне) есть улица имени Титова, работает Дом-музей. В ноябре 2014 года, когда Титов, будь он жив, праздновал бы 80-летний юбилей, в Луганске, несмотря на непрекращающиеся обстрелы, прошли многочисленные памятные мероприятия. Согласитесь, это многое говорит о несгибаемом духе донбассовцев, достойных земляков человека, писавшего не руками, а душой.

Наиболее популярное в сегодняшнем украинском лексиконе словечко «перемога», уже ставшее филологическим анекдотом и являющееся вкупе со столь же затасканной «зрадой» характеристикой любых происходящих на Незалежной процессов, имеет простое и величественное русское значение — Победа. Наше ухо слышит в этой «перемоге» что-то связанное с превозможением, преодолением, выходом за грань возможного. А подняться над возможным, совершить подвиг, не укладывающийся в рамки человеческого понимания, это, согласитесь, очень по-нашему.

По-русски, по-донбасски, по-титовски. Пока воюющие всем смертям, врагам и недоброжелателям назло донбасские шахтеры владеют этим секретом победы-превозможения, никакие «перемоги» киевской хунты, даже поощряемой легионом предателей и подонков в РФ, им не страшны.

* * *

Со своим товарищем и соратником профессором Дмитрием Музой, замечательным донецким интеллектуалом и ученым-гуманитарием, я познакомился вживую (до этого знакомство было виртуальным, через Фейсбук) поздней осенью 2015 года в Москве, на Панаринских чтениях в рамках Всемирного Русского Народного Собора. Выступая одним из первых, он начал с размышлений, как воспринял бы нынешние события на земле Донбасса сам покойный Александр Панарин, родившийся в Горловке. К сожалению, затем Дмитрий полностью перешел к глобальному столкновению идеологий, империй и цивилизаций, оставив за пределами доклада локальный, но наиболее важный и близкий нам донбасско-украинский фронт этой всемирной борьбы. Уже в кулуарах он посетовал на небольшое количество отведенного времени, в противном случае он непременно упомянул бы, что донбасская антиолигархическая революция является прямым воплощением в жизнь панаринских идей. Я не стал огорчать его своим мнением о крайне противоречивом, явно незавершенном, а по большей части просто эмбриональном характере данной революции, тем паче сам Муза был настроен оптимистически и назвал момент, когда ДНР и ЛНР перестанут быть для Большой России пусть самым ближним, но зарубежьем, делом относительно скорым. Так или иначе, осталось от выступления Дмитрия чувство легкой досадной скомканности, недоговоренности. Глобальная борьба — глобальной борьбой, вещь архиактуальная и архизначимая, но на эту тему каждый присутствующий мог много что сказать, и говорили. А хотелось, чтобы столичный и вообще российский люд побольше услышал о главном вопросе, касающемся наших геополитических перспектив, национального будущего, да банального самоуважения и духовного и физического выживания, причем услышал от человека, находящегося в эпицентре этого вопроса.

* * *

Я не раз говорил о кошмарном упадке писателя и художника Максима Кантора в послемайданный период. Вкратце: вместе с адекватной общественно-политической позицией Максим Карлович потерял и талант, и стиль, и такт, и чувство меры. Одной из наиболее прискорбных черт Кантора стал постоянный и, раз за разом, почти дословный повтор одних и тех же мыслей, причем либо до зубной боли банальных, либо, напротив, столь оригинальных, что хочется произнести бессмертную фразу инженера Тимофеева управдому Бунше: «Иногда, когда Вы говорите, такое впечатление, что вы бредите». Одной из последних навязчивых идей писателя стал якобы победивший в России фашизм. Обычно две трети либералов, называя фашистскими не нравящиеся им страны и политические режимы, вообще не утруждают себя объяснениями и доказательствами. Оставшаяся же треть, более бойкая и насвистанная, даёт объяснения совершенно нелепые и далекие от политической науки и фактов истории. Эти-то мысли г-н Кантор обобщил, довел до откровенного абсурда и транслирует каждый божий день. Последний демонстрационный показ, перед самым Новым 2016-м годом, заслуживает отдельного анализа, а заодно размещения в Палате мер и весов. Когда-нибудь на его основе можно будет написать труд «Деградация российской либеральной мысли», скорее всего, в формате комикса, ибо в рамках научного и даже публицистического жанра подать подобное затруднительно.

Итак, маэстро, урежьте марш! «Часто говорится о том, что в Украине — фашизм. Это неправда. Фашизм есть строй, предполагающий однородную, однопартийную диктатуру — чего в неорганизованной Украине и в помине нет… В мире сегодня действительно существует страна, в которой построена фашистская модель общества. В этой стране государство полностью представляет народ, а национальный лидер полностью представляет государство. В этой стране властвует идея национального величия. В этой стране инакомыслящих называют пятой колонной. В этой стране принят лозунг “пушки вместо масла”. Эта страна грозит миру и желает расширения границ. Это фашистское общество. И данная страна таким положением дел гордится. Эта страна — Россия».

Что ни слово, то перл. «Фашизм есть строй, предполагающий однородную, однопартийную диктатуру — чего в неорганизованной Украине и в помине нет». Действительно, на Украине нет диктатуры одного конкретного человека, далеко не всевластны и президент Порошенко, и премьер Яценюк, зато есть диктатура идеи «Украина понад усе» (это еще и к вопросу об «идее национального величия»). Эдакая калька с Реформации, когда протестанты решили теократию одного человека, Папы Римского, заменить теократией Книги, сиречь Библии. Разнородности и разнопартийности в соседней стране пруд пруди, но какого она рода и качества? Антивоенная оппозиция, безусловно, существует, но показательно задавлена физически (примеров тысячи, включая, например, убийство Олеся Бузины) и юридически (запрет КПУ). Основные же оппозиционные силы проходят по ведомости «изгнанных из гестапо за жесткость», это люди, считающие Порошенко с Яценюком слишком травоядными и выступающие в духе: «президент, Вы мямля, мы Вас переизберем!» Каковы основные лозунги киевских протестных демонстраций? «Нет войне»? Как бы не так, «вооружите получше наших мальчиков, чтобы они в зоне АТО ловчее давили сепаров, вату и бурятских танкистов с алтайской бронетанковой милицией». Насчет расширения границ — Максим Карлович, верно, не слышал о картах, где в жовто-блакитные цвета закрашены Кубань, Черноземье и даже территория т.н. Зеленого Клина на Дальнем Востоке.

Далее совсем мистерия. «В этой стране государство полностью представляет народ». Максим Карлович, вы что, монархист, по каковой причине считаете желательным сувереном государства абсолютного монарха? Вроде позиционируете себя в качестве гуманиста-республиканца. В республиканской же модели сувереном является как раз народ, он выбирает руководителей государства, с которыми если не живет душа в душу, то как минимум терпит за неимением лучшего. Альтернатив в современном мире есть лишь две. Либо народ, вконец недовольный своими руководителями, свергает их… чтобы через какое-то время выбрать новых и учредить новый госаппарат, так как перманентно без власти и управления жить проблематично. Либо лидер загоняет народ под свою железную пяту, разрывая обратную связь с ним и процедурно-юридическую зависимость от него, и подавляет силой всякие попытки недовольства и сопротивления. То есть альтернативой практически повсеместно принятой модели «государство=народ», которую г-н Кантор считает фашистской, он видит либо сложнодостижимое Гуляй-Поле в духе нынешних Сомали и Ливии, либо… скажем Никарагуа при Сомосе и Кампучию при Пол Поте. Максим Карлович, Вы сами-то поняли, что написали?

Насчет «полностью представляющего народ и государство лидера» — с чего Вы это взяли? Ставшие притчей во языцех цифры в 85–90% — это не путинское, это прокрымское большинство. Просто суть и смысл соцопросов, начиная с весны-2014, таковы, что против нынешнего президента РФ — значит, против Крыма, за хамон с пармезаном и открытую колонизацию страны. В прокрымское большинство входят и те, кто за Крым, но резко против социально-экономической политики власти (это про меня, например), и те, кто, будучи всецело за Крым, считают его возвращение важным, но абсолютно недостаточным шагом, после которого на украинском направлении происходят в основном поражения и отступления (тоже про меня). За Крым — это не за систему «Платон», скидочки уважаемым украинским партнерам и Анатолия У Нас Очень Много Денег Чубайса, поймите. Это большинство не столько лидера, сколько Идеи. На Украине же оно Вас не смущает?

По поводу единства народа, государства и лидера — обогащу текст парой фрагментов из наконец-то опубликованной на русском языке замечательной книги Анатоля Ливена «Анатомия американского национализма»: «После 11 сентября политические разногласия, казалось, утратили актуальность, расовые различия были сведены к нулю. Что-то в этих событиях, как писала патриотка Пегги Нунан, “что-то в том, как люди разного цвета кожи, разных вероисповеданий и рас помогали друг другу, были все вместе, зависели друг от друга и полагались друг на друга, заставило нас осознать: в этот день мы бесповоротно решили свою судьбу. Мы скрепили печатью тот договор, который заключили уже давно, мы скрепили печатью то обещание, которое давным-давно уже дали друг другу… Мы — американцы” …Ряд высказываний в устах политиков и министров содержали достаточно много сознательной и неосознанной лжи, прежде всего относительно того, что касалось предполагаемого прекращения межпартийных разногласий и отказа от “партийных политических пристрастий”… Крайне маловероятно, к примеру, что республиканцы смогли бы в ноябре 2002 года восстановить контроль над Сенатом или протолкнуть законопроект о снижении налогов, откровенно отвечавший интересам состоятельного класса, не апеллируя к избирателям с националистическими лозунгами… По словам советников Буша, именно в этом ключе будет заключаться суть его выступ-ления, которое будет выдержано в торжественном тоне и в оптимистическом ключе: “Мы — нация, находящаяся в состоянии войны. Мои смелые решения усилили безопасность Америки, но мы еще не в полной безопасности. Что касается внутренней политики, то курс моей администрации сделал нас благополучнее и богаче. Однако я удовлетворен еще не в полной мере, и Конгресс должен принять больше из тех предложений, которые выдвинуты с моей стороны”».

Звездно-полосатый фашизм гневно и ярко бичевать не хотите ли, Максим Карлович? Кстати, внесу еще пару центов насчет США. В конкретном тексте прямо не прозвучал, но обычно и у Вас, и у товарищей по либеральной борьбе звучит аргумент: в России фашизм, потому что Путин долго у власти. Напомню, Ф. Д. Рузвельт на момент смерти, поправ все нормы (на тот момент неписаные) американской демократии, руководил страной 13 лет и должен был руководить еще три года. Рузвельт фашист? А ведь нередко можно встретить именно такую точку зрения, при этом вполне аргументированную, — скажем, в нашумевшей книге «Либеральный фашизм» Джона Голдберга, известного американского политолога и публициста. Книжка сия через семь недель после публикации достигла первой строчки в списке национальных бестселлеров по версии The New York Times. Что же до нынешнего президента РФ — я согласен, что на своем посту он засиделся. Но между «засиделся» и фашизмом дистанция, будем откровенны, преизрядная.

И напоследок еще о фашизме, которым переполнена Россия, но ничуть не богата Украина. Один из моих любимых то ли сатирических, то ли антиутопических жанров последних лет, — столкновение за-украинских либералов с объектами своей любви. То Павел Шехтман переедет в Страну Победившей Гиднощирости, полный самых радужных иллюзий и надежд, но вдруг неосторожно выскажет в соцсетях робкое сомнение в многотысячелетней истории мовы от времен первого протоукра Серко Гаутаменко, и тут же получает от благодарной аудитории полную панамку обвинений в ватности, империализме и великорусском шовинизме. То жаждавший глотка украинской правды и свободы, а в итоге наглотавшийся их под самые гланды Антон Красовский впадет в не менее шокирующее великорусское неистовство. Теперь, уже после статьи Кантора, через сеанс шоковой терапии прошел один из наиболее оголтелых заукраинцев, Аркадий Бабченко. В государстве его мечты имел место неприятный казус. Некую россиянку, верой и правдой скакавшую на Майдане, а затем то ли медсестрившую, то ли занимавшуюся чем-то еще полезным для здоровья соратников в батальоне «Азов», повязали как пособницу террористов. Бабченко позволил себе на Фейсбуке легонько пожурить украинские спецслужбы, дескать, чем вы лучше кровавого рашкованского режима, если «закрываете» преданных борцов за вашу и нашу свободу. Что тут началось в комментариях! Аркадию доступно объяснили, что вина задержанной весьма тяжка, она лайкала антиправительственные посты (!). Но главное в другом. Комментировавший люд четко и недвусмысленно рассказал Аркадию, что он не имеет никакого права лезть во внутренние дела чужой страны. Что даже самые рьяные российские либералы и друзья «революции достоинства» до конца своих дней будут нести неотменимую и неискупимую вину перед растерзанной Мордором их светлой и чистой ненькой-Украиной. Что если уж так не терпится помочь, то лучше заняться свержением кровавого Путина непосредственно в России, а не совать свой любопытный нос в чужие дела. Комментарии были совсем злые, просто злые, относительно нейтральные. Чтобы примерно понять тон жестких, приведу один из довольно вегетарианских:

«Что должен понимать каждый русский, желающий помогать Украине или ищущий тут убежища:

1. Крым — это Украина.

2. Донбасс — это Украина.

3. Украинцы — не братья, тем более не младшие.

4. Внутренняя политика Украины — это дело исключительно украинцев.

5. Основной враг Украины — российское государство.

6. В Украине — вы гости, со всеми вытекающими.

7. Даже если вы воюете за Украину на фронте — пункт 4 не теряет актуальности.

8. Общий враг у нас может быть только один — путинский режим. И только он.

Несоблюдение/непризнание хотя бы одного пункта = на [censored]».

Не в курсе, произошло ли в результате какое-то отрезвление у Бабченко, скорее нет, чем да. Про М. К. Кантора и говорить бессмысленно, он в настоящий момент базируется в Западной Европе, откуда любить гидность с незалежностью особенно комфортно, и по украинским тропкам Интернета, видимо, старается ходить поменьше, дабы не получить в лицо обвинение в «ватничестве» и недостаточном сопротивлении, то есть фактически пособничестве путино-фашизму. Так что, Максим Карлович, можете по-прежнему считать, что в русском огороде фашистская бузина, а в киевском огороде либерально-гуманистический дядька, точнее, дядьки, там ведь плюрализм. Но жизнь — она не морковка с грядок посреди Майдана. Она тверже.

* * *

Включение Донбасса в состав УССР было отменной глупостью, а Крыма — и вовсе грандиозным преступлением… Сейчас, правда, уже думаю, что донбасская глупость — не глупость, а преступление еще грандиознее крымского. Советская власть с нуля или почти с нуля создавала целые нации, с рукотворной исторической мифологией, письменностью, литературой и культурой, с национальной интеллигенцией, которая затем возвестила о необходимости заливать улицы, построенные, естественно, русскими инженерами и строителями, русской же кровью. Был заметный невооруженным глазом дисбаланс благосостояния между русским Центром и национальными окраинами. Все перечисленные факторы сыграли свою немалую роль в величайшей геополитической катастрофе прошлого столетия. Но было и то, что до поры до времени сдерживало разрушительное влияние недостатков — общая светская этика на основе пусть обмирщенных, но христианских принципов, общий жизненный уклад, достижения, пролитые пот и кровь. Фраза «Москва выражает очередное решительное осуждение бомбардировок Киевом Луганска и Донецка» была бы тогда сочтена неудачной шуткой или горячечным бредом. «Новая историческая общность — советский народ» был если не окончательно состоявшейся, то близкой к этому гражданской нацией, и это достижение, происходил сей процесс во многом за счет выветривания русского национального сознания, и это неудача. В замечательном фильме 2003 года «Марш-бросок» есть сцена, где русский боевой генерал в исполнении Александра Балуева допрашивает чеченского полевого командира, с которым когда-то вместе воевал в Афгане и которому даже обязан жизнью. Сейчас можно снять ленту с еще более крутым поворотом — чеченец, в середине 90-х сражавшийся против федералов, воюет на стороне ополченцев Новороссии (знаю, что есть несколько таких), а ему противостоит этнически русский офицер ВСУ, служивший некогда в советской армии. Головокружительный сюжет, вот только головокружительность какая-то невеселая.

То, что русские культура и духовность были фундаментом здания советской цивилизации, более всего проседавшим под тяжестью его конструктивных недостатков, — болезненная проблема, на которой хотелось бы остановиться подробнее. Сказанное, повторюсь, касается и русского народа в целом. Другие народы СССР, русифицируясь и приобщаясь благодаря русским к европейскому культурно-ценностному полю, одновременно активно развивали национальное самосознание, нередко, вновь повторюсь, с нуля, сами же русские в это время денационализировались. В результате к 1991 году в советских республиках сформировались полноценные нации, в автономных республиках, краях и областях РСФСР — квазинации. Русские же сплошь и рядом считали, что даже лишний раз упоминать свой этноним как минимум странно, как максимум — сродни шовинизму. Именно поэтому очень долго не приживалась и до сих пор полноценно не прижилась «русская правозащита» — помощь русским СНГ, Прибалтики и национальных образований РФ, а также тем, кто пострадал от этнической преступности в традиционно и преимущественно русских регионах. Именно на этих комплексах и предубеждениях десятилетиями паразитировали многие прочие русофобские издания и площадки, имевшие к тому же серьезнейшие ресурсы и рычаги влияния.

Где-то весной 2014 года люди окончательно поняли, что все эти «Грани слоновьего сноба» никакие не антифашисты, борцы за свободу и наследники традиций Гоголя, Лермонтова и Салтыкова-Щед-рина, бичующие Россию по причине сильной боли за неё, любви к ней и желания искоренить её пороки (хотя насчет Салтыкова-Щедрина, как я уже писал, они отчасти правы). Но долгожданное прозрение насчет своры отпетых русофобов снимает лишь крохотную часть проблем. Национальное самосознание что к интеллигенции, что к простым обывателям возвращается с огромным трудом и скрипом.

Расскажу случай из жизни. Стою в большой очереди в паспортном столе. Три женщины в возрасте, только здесь и сейчас познакомившиеся, обсуждают лень паспортистов и наглость желающих прошмыгнуть вне очереди. Следующим в кабинет к паспортисту должен идти я, но в предбанник заходит даже уже не помню какого пола человек, просит пропустить, ему буквально на секунду (так в итоге и вышло, спросил что-то и ушел). Я пропускаю. Женщины неодобрительно цокают языками — незачем поощрять наглецов. Неосторожно говорю: «Ну, русские должны помогать друг другу!» Как они реагируют! «Ахаха! Ага-ага! Русские, ага! Напомогали друг другу! Нашел причину для помощи!» Одна рассказывает откровенно русофобский анекдот: «Грузин грузина спрашивает: Гиви, у тебя есть дом и машина? Есть, отвечает Гиви. И у меня есть! А вот у Тенгиза нет, давай поможем ему? — Давай! Разговаривают два армянина, у обоих есть дача, а у Арама нет, решают помочь с дачей Араму. Сидят русские: Вася, ты сидел? — Сидел! — И я сидел, а вот Колян не сидел, давай поможем ему сесть!» Две другие одобрительно гогочут, даже не понимая, что они сами же этот анекдот и иллюстрируют.

Как же мне это запало в душу! Не утверждаю, конечно, что при любом другом наборе участниц в 10 из 10 случаев была бы такая же картина. В 2–3 случаях — да, еще в 2–3 две русоедствовали бы, а одна отмолчалась, еще в паре случаев одна, начав бурлить и не встретив поддержки, быстро бы умолкла, еще в парочке все бы промолчали или даже меня поддержали. Хорошо, пусть даже в пяти случаях поддержали бы! Но это все равно недопустимо — всего 50%.

* * *

В моем родном Ростове-на-Дону на одном из домов по улице Двадцатая линия можно увидеть мемориальную доску. Она сообщает, что здесь последние годы своей жизни провела Епистиния Федоровна Степанова, воплощение судьбы русской солдатской матери. У неё было пятнадцать детей, до взрослого возраста дожили десять. Один сын погиб в Гражданскую, один пал в 1939 году на Халхин-Голе. Шестеро не вернулись с Великой Отечественной. Сын Николай, второй по возрасту, вернулся инвалидом и умер от последствий ранений в 1963 году. Уже на склоне лет Епистиния Федоровна переехала с Кубани к единственной дочери Валентине, жившей и работавшей в Ростове. Здесь 47 лет назад, 7 февраля 1969 года, и отлетело последнее дыхание Солдатской Матери.

20-я линия в транспортном плане связывает центр города и проспект Шолохова, на котором находятся автовокзал, аэропорт, стадион ФК «Ростов» и много чего еще. Каждый третий ростовчанин бывает здесь минимум раз в неделю, каждый второй — раз в пару неделю, едва ли не каждый первый — хотя бы раз в месяц. Останавливается кто у доски, когда идет пешком? Проезжая в автобусе, осеняет себя крестом в память о рабе Божьей или хотя бы просто на секунду вспоминает, что это за доска и кому она посвящена? Да просто — обращает на доску внимание? Увы, очень мало кто. Человеческий поток и сознание каждого отдельного человека в этом потоке словно обтекает вниманием и переживаниями доску с выбитыми на ней словами.

В других городах и весях России память о Епистинье Федоровне, боюсь, еще слабее и прерывистее, хотя куда уж еще. И ведь не сказать, что о материнском подвиге Степановой не пишут и не говорят. В 2005 году вышла ее замечательная биография в серии ЖЗЛ. Списанная с нее фигура солдатской матери, пожилой женщины, сидящей на скамейке, изображена на гербе Тимашевского района Кубани, где Епистиния жила с семьей. Но обтекают и все тут.

Именно так неугодную информацию блокируют на Западе. В Европе-то есть куча законов, запрещающих ревизию историю, крайне широко и свое-образно понимаемый шовинизм, всякую прочую всячину. В США же свободу слова оберегает Первая поправка, но те, кто пытаются раскрыть подноготную американской внутренней и внешней политики, показать закулисные механизмы, — те находятся в информационном вакууме, словно насильно накрыты шапкой-невидимкой. Строго дозированно снимаются фильмы о противостоянии хороших журналистов и «копов» плохим правительственным чиновникам и финансовым воротилам, призванные лишь запутать ситуацию и продемонстрировать якобы второе дно, на деле еще лучше маскирующее третье. А когда Стэнли Кубрик создал ленту «С широко закрытыми глазами», прозрачно намекающую на своеобразные нравы и целеполагание западной элиты, эта лента внезапно оказалась для него последней.

В России патриоты, герои и подвижники тоже находятся под шапкой-невидимкой. Запрещают ли писать и говорить о героях? Ни в коем разе, вроде на-оборот. Но персональная память сохраняется о весьма немногих, героев в лучшем случае замечают в слившемся групповом качестве, в худшем… Зародившийся в Европе образ Неизвестного солдата именно у нас обрел символическое дословное звучание.

Схожая история с патриотизмом. Руководитель страны назвал его главной национальной идей, и это весьма похвально. Но легко ли в России быть патриотом? Патриоты из поколения в поколение предельно бедны, гонимы, опальны, преследуемы сторонниками общечеловеческих ценностей и интеграции с благословенным Западом, каждый раз под разным идеологическим соусом. Когда либералы доводят страну до катастрофы или войны, а обычно даже два в одном, патриоты идут на трудовые и военные фронты спасать отчизну. Они становятся героями… Дальнейшее сказано выше. У нас не нужно уточнять, что герой совершал свои геройства не за награду. Какие уж тут награды.

Бог с ним, с государством. Но как же нация? Гражданское общество, костыль и одновременно суровый цензор и арбитр государственной политики?

Вновь коснусь бередящего душу феномена. На митинги в честь возвращения Крыма в родную русскую гавань собирались десятки тысяч человек. Ни в коем случае не утверждаю, что их туда загоняли по разнарядке, хотя такое тоже случалось. Факт в другом — крымское счастье было всецело и всемерно поддержано государственным аппаратом и официальными СМИ. А вот в случае с Новороссией позиция государства была не столь однозначной. И что, много участников собирали мероприятия по поводу Новороссии? Кстати, из десятков тысяч, радовавшихся на площадях Крыму, субботники в собственном дворе и собрания, посвященные домовым проблемам, посещают хорошо если десятки. Не тысяч, просто десятки. Понятно, русского человека такими мелочами не увлечь. Вот космос или целина — другое дело. Ну, вот вам Новороссия, вполне сравнимая по масштабу и значимости для судеб нашего народа. И? Ау! Где все?!

Каждый из нас за последние годы слышал от случайных и неслучайных собеседников рассказы о жадных и наглых донбасских упырях, объедающих нас в лагерях беженцах либо давящихся нашей гумпомощью без отрыва от родного пепелища. О том, как эти упыри в России требуют все больше и больше, считая, что мы перед ними в неоплатном долгу. Многие из нас твердо или хотя бы мягко обрывали эти разговоры, объясняя, что по одному или нескольким персонажам из миллиона нельзя судить обо всех? Что волну неприязни искусно провоцируют и раздувают явно недружественные русскому народу личности? Что Донбасс и его жители — русская земля и русские люди, оказавшиеся за границей вследствие геополитической трагедии и одновременно нелепости?

Чтим ли мы своих современных героев? Многие ли 23 мая 2015 года оторвались от просмотра Евровидения с очередными «Кончитами Вюрст», чтобы просто помолчать в память о трагически погибшем Алексее Мозговом?

Худо-бедно еще помнят Евгения Родионова, хотя из сотни остановленных на улице суть его подвига опишут в самом-самом прекрасном случае человек пять. А кто помнит Алдара Цыденжапова? Сохранился ли в вашей памяти майор Солнечников? Многие хотя бы разок поинтересовались состоянием здоровья настоящего русского офицера Серика Султангабиева после его героического поступка?

Наш патриотизм похож на фантомные боли на-оборот. При фантомных болях нет конечности, но есть ее мучительные физические ощущения. Наш патриотизм вроде на месте, довольно развит и упитан, только на деле боли и радости от него если и присутствуют, то… в основном протезные.

Некоторые, осознавая масштаб проблемы, успокаивают: вот начнутся по-настоящему серьезные испытания, и уж тогда народ встряхнется, мобилизуется, мы всем покажем кузькину мать. Сейчас испытания еще недостаточно серьезные? Чувство мобилизации уже пришло, может, где-то на подходе? Поймите, не случится ничего просто так, даже при начале совсем уж открытой войны. Мы атомизированы, примитивизированы, лишены национального чувства, стали, выражаясь деликатно, единицами потребительского общества, если без приукрашивания — жвачными существами. На Западе та же проблема, там все даже хуже. Но зачем нам пытаться оценивать себя тамошними мерками, у нас ведь духовность, соборность и русская душа. К тому же у Запада есть мощные экономические и военные козыри, отсутствующие у нас. Одолеть их можно только козырями людскими и духовными, а они в дефиците.

«Бывают хуже времена, но не было подлей» — эти строки чуть не во всякую эпоху нашей истории кажутся написанными буквально вчера. Сегодня, извиняюсь за дурной каламбур, они кажутся написанными сегодня.

Нет, не все безнадежно плохо, есть хорошие признаки. Сжимается душа, когда видишь на стене метровые буквы «Слава русским героям — Пешков, Позынич». Отряды добровольцев, не жалея времени и сил, перекапывают и прочесывают поля и болота, чтобы сделать как можно больше неизвестных солдат Великой Отечественной известными. Мало кого оставил равнодушным «Бессмертный полк». Да и Донбассу, как я уже говорил, простые русские люди, не полагаясь на государство, отправили продовольствия, медикаментов и оружия на миллиарды руб-лей. Но это пока не признаки пробуждения, больше похоже на ворочание во сне и инстинктивное сонное отмахивание от назойливых мух.

Вот только мухи весьма решительны в своем настрое закусать нас до смерти. Пора бодрствовать, дорогие и любимые мои соотечественники, иначе за секунду до пробуждения смертоносные насекомые «подарят» нам уже вечный сон.

* * *

Является ли продовольственная, энергетическая, медицинская помощь РФ Донбассу оправданием всей остальной, скажем так, политики в отношении этой борющейся русской земли? Данная помощь, разумеется, значима и важна, в каких-то абсолютных и относительных цифрах она, вероятно, даже больше той помощи, что оказывалась блокадному Ленинграду (при всей колоссальной разнице в условиях доставки и практической реализации). Есть, правда, несколько существенных оговорок. Во-первых, Ленинград снабжали по «Дороге жизни» исключительно ввиду отсутствия иных альтернатив, не имя возможности снять блокаду. Когда возникли условия разрыва блокадного кольца — это тотчас же произошло. Все существовавшие и по сию пору существующие альтернативы подбрасыванию помощи Донбассу в малопонятных рамках малопонятных статусов не хочется перечислять, истребит много физических сил и сожжет много нервных клеток. Во-вторых, Ленинграду не сообщали радостно каждый день, что видят его будущее только лишь как «отдельных районов русского Северо-Запада с особым статусом в составе III Рейха», и не помогали немецким силам блокады столь же рьяно и энтузиастично, сколь ленинградцам.

В-третьих, жители остального СССР не цедили сквозь зубы «ууу, помогаем этим питерским интел-лихентам-хатаскрайникам из реакционного города царей и жандармов, а ведь им никто ничего не обещал, и нам самим жрать нечего».

Сравнения нынешней ситуации, часто именуемой «гибридной войной», с другой войной, Великой Отечественной, вообще дают богатую почву для сравнений и умственных экспериментов. Представь-те, 1942 год, у Риббентропа винный заводик в Подмосковье, Сталин называет Гитлера «лучшим выбором немецкого народа», а Молотов с Майским обличают немцев на странице ведомственной многотиражки «Красный дипломат» — Фейсбук, увы, еще не изобрели. Все это было бы смешно…

* * *

И вновь о Донбассе и Одессе в одной связке. В феврале-2016 на первом ростовском и вообще первом официальном мероприятии «Юга России» была наша здешняя ростовская общественница, юрист Анжелика Синеок. Была, опять-таки, в первый раз — и в последний, летом она за пару месяцев сгорела от рака. Яркая, колоритная, энергичная, неравнодушная, живущая на разрыв — таких страшная болезнь, в принципе мало настроенная кого-то щадить, выкашивает с особой беспощадностью.

Главной целью Анжелики было увековечение памяти о жертвах одесской Хатыни везде, где это можно сделать, и столь же повсеместное распространение правды об этом страшном преступлении украинских выродков. Она много хлопотала, связывалась с политиками, юристами, журналистами в Греции, Израиле, Сербии. Я постарался помочь ей чем мог, хотя, конечно, недопустимо мало… Озвучила она эту очень важную тему и на конференции «Юга России».

Ирина Попова из Донецка ответила ей: «Да, эти люди герои и безвинно убиенные мученики, они заслужили память. Но я им иногда в чем-то завидую. Они уже отмучались, а мы продолжаем умирать каждо-дневно, кто-то гибнет физически — от обстрелов, а кто-то — растянуто во времени — душевно». Пронзающие сознание слова и невыносимая правда, заключенная в них.

Ирину Васильевну я называю совестью нашего объединения. Видная фигура донбасского движения 90-х-нулевых против необандеровщины, она потрясающе пишет и потрясающе говорит. Надеюсь, она сама напишет либо изложит кому-нибудь свои воспоминания о лете 2014 года в Донецке. Это будет вполне сравнимо с блокадными записками Л. Пантелеева. Особенно запомнился мне внешне проходной, но жутко (во всех смыслах) яркий рассказ, как во время обстрелов ее, сидящую на работе в кресле на колесиках, носило из угла в угол кабинета высотного здания…

Раз уж вспомнил нашу стартовую конференцию, расскажу о ней чуть подробнее. Сначала состоялась пресс-конференция, представлявшая проект, так сказать, лицом. От ДНР, помимо самого Пургина, был Сергей Барышников, от ЛНР — публицист, член Изборского клуба Новороссии Тихон Гончаров и один из руководителей Православно-гражданского актива Луганщины Александр Гаврисюк, от Ростова — Паша Раста и автор этих строк.

Ключевым, что естественно и ожидаемо, стало выступление самого Пургина. Он в общих чертах повторил то, что уже было озвучено на предыдущих подготовительных встречах и озвучено мною в «известинском» материале. Цель объединения — собрать на одной площадке политически неангажированных (неполитический характер структуры Андрей подчеркнул особо) лидеров общественного мнения регионов Большого Юга Большой России, от Дуная до Волги. Поэтому и название у проекта «говорящее» — «Юг России». Собравшись вместе, люди разных территорий и воззрений, от левых до правых, каждый из которых любит свою малую родину, должны сформировать общую идеологическую концепцию — и в дальнейшем, возможно, она станет фундаментом идеологии Большой Родины. Родной двор, родная улица, родной город — оптимальная точка сборки патриотизма не только в идеологическом, но и в житейско-бытовом плане, ведь если не привить гражданину с младых ногтей любовь к родной земле, находящейся в ежедневно обозреваемых и досягаемых пределах, то любовь к необъятной России полноценно не появится тоже. По остроумному замечанию Пургина, самые большие патриоты абстрактной «Родины вообще» — это украинцы, изрядная часть которых горячо любит Украину из Канады. Тема Украины, околоУкраины и постУкраины была, что опять же ожидаемо, на пресс-конференции в числе центральных. Говорилось о том, что ситуация с Россией, Новороссией и идеологией напоминает замкнутый круг. Политика российского правящего класса, предельно прагматичная, безыдейная и технократическая, форматирует таким же образом ЛНР и ДНР. Соответственно, республики, призванные, по идее, быть источником новых смыслов для России, не могут даже понять для начала, куда идти им самим. Таможенный контроль на донецко-луганской границе — можно ли найти более смешной и одновременно прискорбный признак тотального разброда и шатания?

Самой же важной, на мой взгляд, мыслью Пургина была мысль о том, что найти общую терминологию — это уже половина пути к обретению общей платформы, ведь зачастую мы, говоря об одних и тех же вещах и имея на них в принципе одинаковый или схожий взгляд, выражаем свою мысль разными словами, что приводит к недопониманию, порой роковому.

Получили слово и другие участники «президиума». Гаврисюк сказал правильные и нужные слова о роли Церкви и простых ее чад в донбасских делах, Раста дал сжатый солдатский взгляд на «Юг России». Ваш покорный слуга упомянул, что одного списка недоброжелателей только-только нарождающегося объединения (в числе первых, причем развязно и с переходом на личности, его начал хаять плодовитый одесский публицист Непогодин, в российских СМИ почем зря поливающий Украину, Порошенко и Саакашвили, сидя при этом в Одессе на теплом, доходном и вполне системном месте, а затем переключившийся на Донбасс, оскорбляя его борьбу, героев и всех жителей) достаточно для вывода: «Значит, хорошие сапоги, надо брать». Выразил я и надежду на решение с помощью нашего объединения не только проблем Донбасса и Новороссии, безоговорочно главных на сегодня, но и некоторых вопросов повестки Краснодара, Воронежа, того же Ростова, — речь, в частности, об одной из главных целей моей жизни, а именно восстановлении исторической справедливости и присвоении Ростову звания Города-Героя.

После пресс-конференции уже сформировавшийся костяк участников объединения переместился в здание Института переподготовки и повышения квалификации преподавателей ЮФУ, где обычно проходят ростовские «ватно»-интеллектуальные посиделки, за что спасибо координатору местного отделения Евразийского союза молодежи Володе Прокопенко (одному, на мой взгляд, из сильнейших с точки зрения организаторских способностей членов отечественного патриотического сообщества). И здесь, во время попытки набросать пусть даже самую грубую, широкую и приблизительную картину будущей стратегии, подтвердилась правота Пургина. Люди плюс-минус близких воззрений, мы жестко, порой на грани перебранки, спорили о вещах, собственный взгляд на которые каждый из нас считал единственно возможным, а несогласие с ним — едва ли не кощунством. А все потому, что видим мы предмет одинаково, только один предпочитает говорить, что он кислый, другой — мягкий, третий — широкий. Очень прискорбное, трагическое даже, свойство патриотического лагеря, временами даже кажущееся неискоренимым. У либералов, при всей жесткости внутренних перебранок, все же существует консенсус по главным вопросам, например, «как сладостно отчизну ненавидеть». Собственно, и споры-то у них в основном, КАК сладостнее всего ненавидеть отчизну и какой способ ненависти наиболее продуктивен, но бывают и другие размолвки; например, несколько лет назад Илларионов, Латынина и Солонин устроили на троих восхитительную битву относительно роли и места Пиночета в мировой истории.

Но кое о чем договориться все же удалось. Мою фразу о войне за Новороссию как отечественной вой-не русского народа (впервые сказанную, конечно, не мной и задолго до меня) Раста предложил считать одной из тех бесспорных скреп, соединяющих нас всех без исключения и расцениваемых всеми совершенно одинаково. На том и порешили. Вроде мало, но, учитывая разные факторы, наверное, немало. Дальше — больше. Договорились продолжить через месяц в Луганске.

* * *

В начале марта 2016 года российский прокат был «осчастливлен» лентой «8 лучших свиданий», где главную роль играл небезызвестный артист и комик Владимир Зеленский, харчеваться предпочитающий в РФ, но при этом активно поддерживавший и поддерживающий Майдан, «АТО» и прочее «жги вату на заре, жги вату перед сном». Надо сказать, совсем бесследно для его репутации данное обстоятельство не прошло: так, Федор Добронравов и Татьяна Кравченко, звезды продюсируемого Зеленским сериала «Сваты», отказались далее сниматься под эгидой нео-бандеровца. К счастью, вопиющий факт появления на киноэкранах РФ «8 лучших свиданий» не остался незамеченным зачатками русского гражданского общества. В ряде городов перед и на старте проката состоялись пикеты и акции протеста, возле кинотеатров и непосредственно внутри них.

Решили не остаться в стороне и мы. Ломать систему собрались втроем: я, Володя Прокопенко и Оксана Сазонова, одна из самых перспективных и талантливых представителей молодой поросли отечественной журналистики. Оксана, помимо ростовской тематики и Донбасса, специализируется на балканском направлении, уже имеет букет обвинений в информационной поддержке пророссийских волнений на Балканах, а также парочку депортаций из стран региона. В общем, боевая компания, или, как я шучу в моменты наших встреч, группа Hi-Fi (два парня и девушка).

Долго думали, в каком формате осуществлять нашу акцию, в холле возле касс или в зале после начала сеанса. Решили, что в зале эффектнее, но для проникновения туда нужны билеты, следовательно, мы невольно финансово поддержим неприятный нам фильм. Поэтому остановились на варианте с холлом. Володя напечатал на цветном принтере плакаты, «Зеленского под суд» и «Сходил на «8 лучших свиданий» — оплатил убийство детей Донбасса». Оксана взяла профессиональный фотоаппарат.

Пришли мы в первый день проката минут за десять–пятнадцать до начала вечернего сеанса, стали у кассы, мы с Володей развернули плакаты, Оксана нас фотографировала. Полудюжина стоявших в очереди людей, в частности, парочка представителей горячего Кавказа, смотрела на происходящее с нескрываемым любопытством.

Буквально через минуту-другую примчался охранник и взвинченно принялся требовать плакаты свернуть и сделанные уже снимки удалить; кстати, последнее требование, несмотря на неоднократные повторы, в итоге так выполнено и не было. Мы вежливо объяснили, что действуем в рамках закона, плакаты пока готовы свернуть, но хотели бы поговорить с представителем администрации кинотеатра. Охранник, не уставая напоминать о необходимости уничтожения фотодокументов, пошел звонить начальству.

Минут через пять–семь сверху (это в фигуральном смысле, а так, может, и сбоку, я точно не отследил) к нам спустился вежливый и достаточно по-человечески нормальный мужчина в костюме. Говорил с ним в основном я.

— Мы решили выразить свой протест по поводу показа фильма с преступником, русофобом и пособником карателей в главной роли.

— Да, я вижу, понимаю и как гражданин вполне, кстати, разделяю. Ну, вы же понимаете, линейку продукции определяем не мы, мы люди маленькие…

— И мы вас тоже понимаем. И создавать лишних проблем, с вызовом полиции, дракой и тому подобными излишествами не хотим. Мы зафиксировали свою позицию и просим передать вышестоящему начальству, что такой протест имел место быть.

— Обязательно передам. Да и вообще, пока на этот фильм почти никто не идет, с учетом того, что еще и протесты имеются, возможно, его досрочно с проката снимут.

— Было бы замечательно. И еще, мы хотели бы, чтобы вы понимали — мы не какие-то городские сумасшедшие, брызжущие слюной из-за ерунды.

— Нет, ну что вы. Скажу честно — не работай я здесь, я бы и сам к вам присоединился.

Не знаю, сколько искренности было в словах нашего собеседника. Кажется, сколько-то все же было.

* * *

В марте 2011 года от нас навеки ушел Виктор Иванович Илюхин. Настоящий рыцарь правосудия, не побоявшийся осенью 1991 года возбудить в отношении М. С. Горбачева уголовное дело по обвинению в измене Родине, а затем не боявшийся спорить с той версией убийства польских офицеров в Катыни, что была солидарно принята посткоммунистической Польшей и постсоветской РФ, и заниматься осуществлением процедуры импичмента Ельцина, для которой не хватило полутора десятков голосов. Ушел он странно и не до конца понятно, но есть большие сомнения в официальной версии, особенно в свете того, что нынешний политический режим он воспринимал так же негативно, как ельцинский, и много, с доказательствами и фактами, от которых волосы вставали дыбом, писал на эту тему.

Виктора Ивановича нам очень не хватает. Искренне оптимистично верю, что когда-нибудь дойдет все-таки дело до реального процесса над украинскими воинскими преступниками, и под судом окажутся не только мелкие сошки вроде Савченко, но и рыбы покрупнее, хотя и тоже с фамилией на -ко, и вот где Илюхин был бы незаменим. Впрочем, если представить ситуацию, что «лучший шанс Украины» и его ближний круг действительно окажутся под русским судом, то, скорее всего, они будут сидеть на скамеечке рядом с теми, кто их подбадривал, поддерживал, поощрял и раскармливал и кого Илюхин осудил бы с не меньшей радостью. Я, конечно, о Байдене, Обаме и Виктории Нуланд. О ком же еще?

* * *

На одном из московских либерально-заукра-ин-ских шествий весной 2016 года кто-то из участников насадил на кол плюшевого мишку, что символизировало, видимо, чаемую позорную кончину «русского шовинистического империализма». Фотокадр с этим, так сказать, перфомансом получил широкую известность.

На самом деле издевательство над игрушкой — это в известной степени (!) даже больший градус озверения, чем радость от сжигания «ватников» или убиения «самок колорада» «радиоуправляемым кондиционером». Конкретных «ватников» всегда можно мысленно расчеловечить, убедив себя, что они «сами виноваты», и даже «самке колорада» при известной степени умственной ловкости и душевной жестокости можно приписать вину в собственной мучительной смерти. Но плюшевый мишка — это СИМВОЛ доброго, чистого, светлого (в отличие от реального медведя, предельно опасного зверя). И, втыкая кол в плюшевого мишку, вы мстите всему доброму, чистому и светлому сразу, примерно как командировочный в Бельдяжках в лице Жанны Фриске отомстил всем бабам сразу. Символично: годом ранее, сразу после гибели Немцова, Пархоменко писал о гнусных пьяных невестах-вырожденках, краями своих зловонных белых платьев смеющих подметать тротуар неподалеку от святого места, последнего в немцовской жизни. К первой годовщине — вот такой перфоманс.

Страшные люди, без сарказма и преувеличения. Если они дорвутся до власти (не с Яшиным и Касьяновым, фантастика в другом отделе, а в качестве, скажем, боевых отрядов либерального диктатора -Кудрина, что много более реально, причем данные отряды может возглавлять тот же Яшин) — Землячка и Дирлевангер засмолят цигарку в стороне. Хотя — изрядной частью своего организма они и так во власти, что пугает больше всего.

* * *

25 марта 2016 года в Луганске должна была состояться очередная конференция нашей общественно-интеллектуальной инициативы «Юг России». Как сказал Андрей Пургин, цель этого сообщества: «Создать основу, идеологический фундамент, который будет иметь наивысшую устойчивость и постоянное живое развитие. Для этого нужно привлечь наиболее «тяжелую» и «неудобную» часть общества — региональных патриотов, независимых лидеров общественного мнения, технологов и активную академическую прослойку регионов Юга России. Название «Юг России» не случайно — второе слово является ключевым, а понятие Юг, с нашей точки зрения, простирается как минимум от Дуная до Волги».

Первое заседание «Юга России» прошло месяцем ранее, 19 февраля, и вот мы собрались и ехали в Луганск для очередной встречи. С одной стороны — очередная, с другой — во многих аспектах первая и очень важная, ранее мы встречались в основном по техническо-организационным вопросам, сейчас же должны были уже начать обсуждать непосредственно объединяющую нас повестку, то есть прошлое, настоящее и, главное, будущее Большого Юга. И название «саммита» было выбрано многообещающее — «Юг России как единое пространство от Дуная до Волги: исторические, экономические, геополитические и другие обоснования единства». Нужно ли говорить, что мы (ростовская делегация), как, впрочем, и остальные участники, придавали встрече очень большое значение? В частности, автор этих строк должен был стать на конференции одним из докладчиков.

В пятницу утром квартет ростовских делегатов выдвинулся в путь на автомобиле.

Первые проблемы начались при переходе границы. Мы спокойно прошли контрольный пункт РФ, не буду писать России — а ЛНР с ДНР что, Сальвадор или Мадагаскар? И вот на луганской стороне пограничники заявили, что у нашего рулевого, Ивана, машина записана на жену, а соответствующего нотариально заверенного разрешения от супруги на пересечение границы — нет. Переход подвис в воздухе. Мы отъехали в сторону, созванивались с Луганском, затем вновь пытались договориться с пограничниками. Так прошло где-то около часа. В конце концов, включив все свое недюжинное обаяние, Иван сумел добиться положительного вердикта. Мы продолжили путь, так толком и не поняв, была ли заминка инициирована неким звонком сверху и со стороны, либо ЛНР-овские пограничники уже подхватили и приумножили РФ-овские бюрократические вирусы.

Мы доехали до Луганска, где нас встретили Тихон Гончаров с Александром Гаврисюком, и узнали новую упоительную историю. Оказывается, Андрея Пургина вместе со всей донецкой делегацией не пустили в Луганск местные сотрудники МГБ. Постоянно поддерживая телефонную связь с донецкими, мы договорились встретиться на нейтральной территории, в Дебальцево, что находится как раз ровно на полпути между Донецком и Луганском.

И вот уже вместе с луганчанами дружно вновь отправились в путь, где-то через час доехав до пункта назначения. Начался дождь, с каждой минутой все усиливавшийся. На обочине сразу после стелы «Дебальцево» нас ждали наши донецкие друзья. Сказать, что они были шокированы, значит, не сказать практически ничего. Оказывается, буквально толь-ко-только отсюда уехали луганские спецслужбы, пару часов державшие всех под стволами и в предельно нелицеприятной форме рассказывавшие, как же нехорошо пытаться нанести ущерб молодой государственности ЛНР. Хорошо, что есть такие замечательные люди с холодной головой, чистыми руками и вряд ли столь же чистыми стволами, которые подобного беспредела ни за что не допустят. Вдоволь попугав собравшихся, удовлетворенное МГБ отправилось восвояси.

Можно сказать, все еще относительно мирно обошлось, а то все знают о массовых летальных исходах после встреч с неуловимыми украинскими ДРГ…

Мы поехали в Дебальцево, где немного посидели в кафе какой-то гостиницы, беседуя о том о сем (в основном, конечно, о «том», то есть о делах наших скорбных и только что случившихся). О полноценной конференции в запланированном виде, разумеется, речи уже не шло. К вечеру все разъехались по домам.

На границе ЛНР и РФ нас опять мариновали в несколько раз дольше, чем других, причем на сей раз без объяснения причин. Мы уже не удивлялись — спасибо, хоть пистолетом не угрожали.

На следующий день в Ростове я рассказал другу, также солидарному с Донбассом, о произошедшем накануне. Горестно вздохнув, он спросил: «Ну, понятно, что в республиках все против всех, как на Балканах во время Второй Мировой. Но глобально-то все против укров? Украина в любом случае главный и снимающий все внутренние противоречия враг?» Я не нашелся, что ответить, ибо после пятницы 25-го бодрое «да!» выглядело бы явной натяжкой и довольно смелым допущением.

* * *

Власть, зародившуюся на нашей земле четверть века назад и существующую по сию пору, с местами существенными, а в основном чисто стилистическими изменениями, лучше всего охарактеризовал покойный Вадим Цымбурский, назвавший ее «корпорацией по утилизации Великороссии»; кстати, в статье Вадима Леонидовича «Откуда подует ветер?», где он привел это меткое определение, содержится немало мыслей, подтверждающих и дополняющих мои нижеследующие рассуждения.

Итак, каковы же природа и сущность этой утилизационной корпорации? Она представляет собой своеобразный малосимпатичный гибрид капитализма, феодализма, олигархии и всеобщей коррупции. При феодализме и, шире, в традиционном обществе цари могли самодурствовать, вельможи и столоначальники чтить свою личную выгоду, а купцы хит-рить, но в целом люди мыслили масштабами по-колений и столетий, стремясь оставить достойное, причем необязательно материальное, наследство далеким потомкам. При капитализме государственные институты, общество и бизнес переживают кардинальные изменения, но в целом, как на личном уровне, так и на уровне коллективных идентичностей и структур, до поры до времени сохраняется настрой «оставим потомкам задел для лучшего мира, чем был при нас». Социализм оставим за скобками, перейдем сразу к нынешней стадии развития нашей планеты. Здесь посткапитализм смешался с постиндустриализмом, а глобализм усиленно насаждает отказ от традиционных ценностей, наций и национальных интересов, традиционных религий с соответствующими системами морально-нравственных координат.

У нас в России мировые тенденции приняли облик не совсем уникальный, а уже неоднократно случавшийся в странах так называемого «третьего мира». Производят у нас капиталистически, средства производства и чиновные кабинеты перераспределяют при необходимости феодально, то есть не по закону, а интрижкой и келейным решением, главное же — чиновники, бюрократы и плутократы стремятся любыми способами выжать максимум ресурсов из вверенных им источников благосостояния, дабы обеспечить качественное потребление лично себе и своей семье. О благе страны или хотя бы собственного рода в отдаленной перспективе члены утилизационной команды и бенефициары ее деятельности в массе своей не задумываются.

С мировыми трендами на глобализацию и создание наднациональных и надгосударственных структур, претендующих на управление экономикой и политикой, наши реалии совпадают тем, что феномен утилизационной команды крайне слабо стыкуется с защитой национальных интересов. Но, и это важный нюанс, национальные интересы и корруп-ционно-олигархический феодокапитализм не прямо, стопроцентно и органически противоположны друг другу, они скорее перпендикулярны. Иногда интересы руководящего сословия совпадают с интересами нации, общества и государства. Верхам приходится порадеть о защите и целостности страны, в противном случае источник благосостояния исчезнет не через сто лет, это ладно, а прямо завтра.

Допустим, в 1999 году в условиях раскола верхов власть готов был взять блок «Отечество — Вся Россия», опиравшийся на самые этнократически и центробежно настроенные региональные элиты. Победа коалиции Лужкова и Примакова с Аушевым, Рахимовым и Шаймиевым наверняка быстро привела бы к ползучей конфедерализации страны, а затем — «югославскому варианту». Поэтому укрепление властной вертикали, усмирение олигархов, отказывающихся соблюдать баланс сил и идти на компромиссы, — все эти меры также принимались, исходя из сложной совокупности интересов властных и околовластных группировок, но шли на пользу государству.

В дальнейшем власть стала предпринимать и внешнеполитические меры, направленные на повышение внутренней устойчивости и привлекательности вкупе с увеличением капитализации в глазах Запада, но реально совпадавшие с национальными интересами. Сначала это было принуждение Саакашвили к миру, затем — Крым. Крым, ставший апофеозом единства интересов государства и его управляющего класса, одновременно продемонстрировал пределы этого единства. Сработала во многом экономоцентричная логика, подсказавшая, что пойдут чохом все траты на базирование Черноморского флота, а дальнейшие убытки окажутся еще больше, возможно, на порядки. Однако на пути распространения крымского успеха на Донбасс и Большую Новороссию стало переплетение интересов и связей российских и украинских бюрократов и олигархов, более «классово близких» друг другу, чем своим народам, а также тесная финансово-экономическая привязка наших властителей к Западу.

Эта привязка, называемая еще хлестким словом «компрадорство», серьезно усугубляет и без того вредную для России модель «утилизационной команды». Полбеды, когда правящий класс сплошь состоит из жуликов. Полная беда, когда виллы этих жуликов не на Черном море, а на Лазурном Берегу, счета не в российских банках, а в западных оффшорах, и за эти виллы со счетами жулики легко и с удовольствием продадут Россию не доморощенным конкурентам на жульнической ниве, а западному дяде. Для западного дяди совершенно неприемлема даже нынешняя парадигма внешней и внутренней политики России, в рамках которой интересы страны и ее руководства иногда совпадают, как поломанные часы, показывающие правильное время дважды в сутки. Запад желает вообще выломать стрелки и разбить циферблат, заменив утилизационную команду на откровенно ликвидационную.

* * *

24 апреля, в День памяти жертв геноцида армян, мы склоняем голову, вновь и вновь переживая и осмысливая ту страшную катастрофу. Мы, русские, как почти никто другой понимаем близкий нам армянский народ, ведь мы в ХХ веке тоже пережили страшные, в десятки миллионов жизней потери, и часто причины этих потерь могут (и должны) быть охарактеризованы именно термином «геноцид». Именно поэтому я уже говорил и повторю еще раз: поездка президента РФ в 2015 году в Ереван и произнесение им слова «геноцид» применительно к трагедии армян — один из самых мужественных его международных шагов за полтора десятилетия. Жаль, что в других, объективно более важных для нас, вопросах он и частично не проявил подобной решительности.

«Прагматики» твердили, что не надо так прямолинейничать и злить Турцию и других тюркских «партнеров», что Обама тоже выразил соболезнования, но сделал это в гораздо более обтекаемых выражениях. Смотрелись подобные умствования… не очень. Слишком превосходил предмет обсуждения своим смыслом сиюминутные шкурные интересы, слишком объединяли и объединяют общие боли два наших народа.

Недавно Патриарх Кирилл вызвал гнев либеральной интеллигенции, заявив о все более захватывающей мир и трубящей о новых и новых победах ереси человекопоклонничества. Святейшего обвинили в мракобесии, реакционности, жестокости и прочих грехах, в которых традиционно обвиняют его, РПЦ и Православие вообще. Самоназначенные прокуроры даже не стали утруждать себя, причем скорее сознательно, обдумыванием выдвинутого Патриархом тезиса. А он ведь вполне понятен и логичен.

Средневековый корпус гуманистических идей зарождался как во многом своеобразное превращенное христианство, пересматривающее феномен Богочеловека и все, что с ним связано, в пользу большего равноправия составляющих его частей — Бога и человека, Творца и творения. Но постепенно Бога в людской жизни становилось все меньше и меньше, а, собственно, человека все больше и больше. Закономерный итог — Творца полностью вычеркнули из душ и умов, а следующим шагом, логичным и неизбежным, стала присяга формуле: «Если Бога нет, то все дозволено». Осознавшие себя полноправными хозяевами своих и чужих судеб, люди принялись… с удвоенной энергией убивать друг друга. А так как мир стремительно покидало чувство наличия Высшей Силы и связанные с ним душевные эмоции и переживания, убивали все хладнокровнее, обдуманнее, рациональнее, разумнее, как кощунственно это ни прозвучит. Технический прогресс, тоже дитя торжествующего холодного разума, был в реализации массовых кровопролитий отличным подспорьем. Кровавые религиозные и племенные распри и погромы предыдущих столетий, очень часто стихийные, могла остановить смена буйного озлобления не менее буйным отрезвлением и раскаянием. Побоище, выросшее из холодного спокойного разума, не может быть остановлено ничем, кроме технической невозможности его реализации. Ох, прямо в корень проблемы попал Егор Летов своей строчкой «гуманизм породил геноцид».

Османская империя начала ХХ века была государством крайне поверхностно вестернизованным, если не полностью азиатским, то куда более азиатским, чем европейским, далеким от западной гуманистической философии и гордо носившим титул Халифата. Но именно оно в числе первых перекинуло зловещий мостик от яростно-спонтанных погромов к обдуманному, расчетливому и — опять прозвучит кощунственно — скучному уничтожению целых огромных групп населения. Да, корни катастрофы 1915 года лежали в застарелых этнических фобиях турок относительно армян, но форма выплескивания этих фобий уже была иной, не той, что в репрессиях против балканских народов несколькими десятилетиями ранее и тех же армян в 1890-х. Да и, в конце концов, армяне с турками худо-бедно уживались столетиями вместе, армянам даже было позволено занимать неплохие позиции и торгово-эконо-ми-чес-кие ниши в жизни страны. Но тут правящая клика так называемых «младотурок» после начала Первой Мировой войны решила, что армяне представляют собой подрывной элемент, потенциальную опору врага, «пятую колонну». И взяло старт истребление, уже не анархичное, возбужденное и стихийное, а спокойное и планомерное.

Прошел 101 год, вслед за армянской катастрофой последовала еще череда геноцидов, но извлекло ли человечество какие-то уроки из кровавого опыта? Впрочем, признаю, что принципиально неверно ставлю вопрос. Для извлечения уроков нужно увидеть корень проблемы, а не ее поверхностные, пусть и предельно ужасающие, проявления. Огорченно всплеснув руками после очередного кошмара, человечество, в нашем случае синонимичное географическому и мировоззренческому Западу, вновь упивается гуманизмом, который в свою очередь синонимичен старому анекдоту «войны не будет, будет такая борьба за мир, что камня на камне не останется».

Армяне — деятельный, энергичный, талантливый народ с развитым и обостренным национальным сознанием. Сильные армянские диаспоры, появившиеся во многом как раз после событий 1915 года, есть во многих странах Запада. Поэтому народ хай добился если пока не полного и всеобщего, то весьма широкого мирового признания своей трагедии. Насколько это признание может считаться иммунитетом от повторения пережитого, судить весьма сложно, в некоторой степени, наверное, может. Но сколько народов, иммунитетом не обладающих вовсе, совсем недавно подвергались хладнокровному избиению «гуманистами» как «реакционные» и «не соответствующие либерально-гуманистическим ценно-стям»? Достаточно упомянуть одних только сербов на осколках бывшей Югославии.

А продолжающаяся трагедия Донбасса, незаживающая рана всякого нормального русского человека? Под лозунгом «если люди не хотят в ЕС и славить Бандеру — они никакие не люди, а ватные колорады» на многострадальной донбасской земле творятся тягчайшие военные преступления. Апофеозом же гуманизма по-украински и, приходится признать, по-европейски стало 2.05.2014. Как бы ни были гадки и тошнотворны резюмирующие одесскую Хатынь комментарии в соцсетях о «шашлыке из колорадов», они — лишь полбеды, хотя это тот случай, когда и половина беды сама по себе огромная беда. Гораздо тошнотворнее и гаже до сих пор продолжающиеся рассуждения рафинированных гуманистов: «Да, полсотни жертв, наверное, даже ни в чем не виноватых, но мы зато выиграли передышку от сепаратизма и агрессии на два года». У них уже все подбито на счетах! По четверть сотни жизней за год передышки с трудом понятно от чего. Блестящая финансово-террористическая операция, разве что счеты не с костяшками, а с всамделишными костями.

Вспоминая всех жертв армянской Катастрофы, мы должны вспомнить и то, что от подобного кромешного ужаса не застрахован ни один народ, включая те, что сейчас высокомерно решают, кого миловать, а кого истреблять ради гуманистических ценностей. Слишком уж хрупок идейно-философский фундамент текущего мироздания, и кирпичи с бод-рой надписью «человек человеку друг, товарищ и брат», ломаясь, обнажают на сломе прямо противоположное утверждение: «человек человеку волк». Фундамент давно следует переложить, и русским с армянами в этом трудоемком процессе нужно держаться вместе.

* * *

У меня, да и у очень-очень многих, на душу лег большой камень, когда амнистию Н. Савченко подкрепили соответствующей просьбой родственниц журналистов Волошина и Корнелюка, с телесюжетом об их встрече в Кремле с президентом. Не буду комментировать подход к этому вопросу государственного аппарата — просто нет подходящих цензурных слов. Тем паче не буду комментировать действия вдовы Корнелюка и сестры Волошина, и из христианских соображений, и сообразно золотому правилу нравственности. Я не знаю всей подоплеки ситуации и в любом случае я, слабый грешный человек, не знаю, как повел бы себя на их месте. Скажу так: ситуация тяжелая, гнетущая, очень неоднозначная.

* * *

Состоявшийся де-факто обмен Надежды Савченко на российских военнослужащих Евгения Ерофеева и Александра Александрова по совокупности вошедших в его пакет потерь, приобретений, уступок и компромиссов чем-то напомнил Портсмутский мирный договор 1905 года. Тогда, напомним, Российской Империи удалось в относительной степени сохранить, во всяком случае, не потерять окончательно лицо по итогам войны с Японией. Увы, ближайшие последствия обмена, причем сразу на нескольких уровнях, отчетливо напомнили не столько Портсмут, сколько случившуюся за несколько месяцев до него Цусиму.

Обсуждать ближайший к нам по значимости уровень, а именно то, как обмен был обставлен, обоснован и подан в российском информационном пространстве, особо не хочется в силу разных причин, можно лишь констатировать немалый шок общества от этой подачи и обоснования. Перейдем сразу к уровню, именуемому «Украина». После возвращения домой Савченко немедленно заявила, что Путина ни за что благодарить не собирается. (Затем, правда, Надежда в некоторой степени отдала российскому президенту должное, отметив, что он кто угодно, но точно не слабак.) Еще «украинская Жанна д’Арк» поспешила протрубить, что ни в коем случае не собирается оставлять чудесную привычку «убивать русню».

Далее последовала информация, что Савченко, вполне возможно, включат в состав украинской делегации на переговорах т.н. Минской группы по донбасскому урегулированию. Ко всему прочему президент Украины г-н Порошенко сообщил, что Донбасс и Крым его страна вскоре вернет так же, как сейчас вернула домой Савченко. В общем, ни о каком, даже самом минимальном соблюдении дипломатического этикета, вроде бы уместного в данной ситуации, говорить не приходилось, напротив, Киев и Савченко с Порошенко лично в который раз нарушили его демонстративно и самым унижающим Россию образом. Тот факт, что Савченко теперь если не унижает, то, мягко говоря, шокирует и собственный народ, своих многочисленных поклонников и почитателей, например, обнажением нижних конечностей на заседании Верховной Рады, нас утешает мало.

Ничем не лучше была для нас и реакция на следующем, евро-атлантическом уровне. Государственный секретарь США Джон Керри, правда, скупо похвалил Россию, отметив, что обмен может сыграть свою положительную роль в дальнейшем разрешении украинско-донбасского кризиса. Однако в целом даже до подобных сугубо дежурных и формальных комплиментов дело не дошло, Запад воспринял случившееся однозначно: «Россия сделала то, что обязана была сделать, это не повод для одобрительных книксенов, а лишь один из шагов, далеко не последний, в поэтапной капитуляции». Лидеры стран «большой семерки» на очередном саммите, на этот раз проведенном в Японии, решили, что пока никаких поводов говорить о снятии санкций нет. Кроме того, было подчеркнуто, что конечная стадия разрешения разногласий — не возвращение Донбасса в состав Украины, а обратная передача в том же направлении Крыма.

Прозвучали и другие реплики, например, от немецкого евродепутата Ребекки Хармс, фигуры менее статусной, чем Керри и другие «топы» G7, но тоже достаточно весомой для западной политики, к тому же часто выступающей в роли спикера консолидированного Запада по украинскому вопросу: «Есть значительно более важные для отмены санкций пункты (Минских соглашений), которые надо еще выполнить. По моему мнению, это контроль участков границ, соблюдение режима прекращения огня, отведение тяжелых вооружений и вывод войск из Донбасса… Сама по себе свобода для Надежды Савченко еще не значит, что такие действия РФ, как аннексия Крыма или длительные боевые действия в Донбассе, станут меньшим злом. То, что Надя вернется домой — хорошо, но не следует путать ее освобождение с выполнением Минских соглашений». Позиция, кажется, однозначная и не нуждающаяся в дополнительных пояснениях.

Отдельно хотелось бы отметить уровень, который можно назвать промежуточным российско-украин-ским. Комментируя громкое заносчивое обещание Порошенко вернуть Донбасс и Крым по образу и подобию возвращения Савченко, Дмитрий Песков, пресс-секретарь президента России, сказал: «Если Порошенко имел в виду, что он намерен вернуть Донбасс, руководствуясь соображениями гуманности, то такое заявление можно поддержать».

Гуманность Петра Алексеевича в целом и по отношению к Донбассу в частности была изучена за два года столь хорошо, что данный комментарий не вызвал ничего, кроме тягостного недоумения. После жуткой трагедии, убийства Гюльчехрой Бобокуловой маленькой Насти Мещеряковой, стал очевиден весьма оригинальный стиль комментариев Пескова, в которых совмещаются снобистский разговор «через губу» и крайняя провокационность. Поэтому время от времени власти приходится растолковывать, что имел в виду Песков, хотя вроде бы должно быть на-оборот. Вот и на сей раз, понимая, видимо, всю не-уместность соседства слов «Порошенко» и «гуманность», позиция Пескова была скорректирована его непосредственным начальником. Во время визита в Грецию глава российского государства традиционно подчеркнул, что донбасский конфликт должен быть разрешен в рамках Минских соглашений (амнистия, децентрализация, внесение изменений в Конституцию Украины). Формулировка, давно ставшая сугубо дежурной и вряд ли ласкающая слух большинства патриотов, но хотя бы чуть более деликатная и менее провокационная, чем в исполнении Пескова.

Еще одним робким симптомом сделанных российским руководством выводов из реакции Запада и Украины на обмен Савченко, равно как и из реакции нашего общества на эту реакцию, стали ответы главы МИДа Сергея Лаврова на вопросы «Комсомольской правды» и ее читателей. В частности, Сергей Викторович сказал, что признавать ДНР и ЛНР России сейчас контрпродуктивно, так как это даст Западу повод отказаться от давления на Киев в части выполнения Минских соглашений. С одной стороны, здесь налицо и давно потерявшая реальную почву вера в «хороший» Запад, стремящийся к украинскому урегулированию, и внутренняя противоречивость позиции (если Запад ищет любой повод отказаться от давления на Киев, и без того не слишком заметного, то какой смысл ходить на цыпочках — рано или поздно повод будет найден). С другой стороны, расплывчато обозначен сам предмет беседы. Ранее от разговора в любом ключе относительно признания донбасских республик руководство РФ тщательно уходило, территориальная же целостность Украины, уже, кстати, в любом случае нарушенная в случае с Крымом, подавалась как нечто безоговорочное, не подлежащее обсуждению, имеющее едва ли не сакральную санкцию. Сейчас хотя бы сказано, что признание контрпродуктивно а) в настоящее время б) по такой-то и такой-то причине, пусть и надуманной.

Даже если имело место реальное, а не померещившееся смещение рамки дискурса, само по себе оно очень и очень мало о чем говорит. С февраля 2014-го эта рамка многократно сдвигалась то в сторону большей жесткости, то обратно в сторону мягкости с дальнейшим дрейфом чуть ли не к толстовству, и сей факт не лучшим образом характеризует нашу украинскую стратегию (если она наличествует). А ведь здесь-то, в точке хаотичного передвижения рамки, точнее, под нею, собака и зарыта. В момент, когда власть РФ окончательно осознает, что Запад и его киевских вассалов не устраивает никакой исход, кроме нашей максимально унизительной капитуляции по всем пунктам, включая Крым, мы сделаем решительный шаг в сторону приемлемого для нас результата. Какого? Minimum minimorum — официального признания Минского процесса в его нынешнем виде несостоятельным и фиксации для ДНР и ЛНР хотя бы приднестровского статуса. Это, конечно, тоже будет Портсмутом, но лучше уж Порт-смут, чем постоянные Цусимы.

* * *

В последние годы, особенно после Крыма, наш министр иностранных дел С. В. Лавров стал сверхпо-пулярным персонажем развлекательно-медийной сфе-ры. В миниатюрах юмористических шоу и скетч-комов, на различных карикатурах и демотиваторах Сергей Викторович, поигрывая мускулами и мозговыми извилинами, побеждает и заставляет заливаться слезами всех своих зарубежных визави. Особенно от нашего бравого дипломата претерпевает незадачливый прямолинейный госсекретарь США Джон Керри, про несчастного же Порошенко с его заклятыми товарищами по украинскому политическому Олимпу и говорить не приходится.

С некоторых пор супергеройскую компанию Лаврову составил другой представитель МИДа, директор департамента информации и печати Мария Захарова. Она теперь тоже на голубых экранах и веселых картинках ежедневно побеждает супостатов, заставляя тех хныкать и скрипеть зубами от своего бессилия и, соответственно, необычайной силы российской дипломатии.

Насколько, однако, это обывательское, точнее, тщательно создаваемое у обывателя мнение относительно брутальной непобедимости нашего внешнеполитического ведомства и его первых лиц, соответствует реальному положению дел? Главный дипломат РФ, вне сомнения, умен, подтянут, харизматичен и солиден. Он может, не особо таясь от камеры, легонько приложить матерком чем-то не угодивших заморских переговорщиков, а в период принуждения саакашвилевской Грузии к миру, согласно распространенному апокрифу, даже обругал в личном телефонном разговоре английского коллегу Д. Милибэнда.

Но апокриф на то и апокриф, что толком его не проверить, в официальном публичном же пространстве Сергей Викторович после начала украинского кризиса говорит в основном на языке «озабоченности», в особо значимых случаях — «глубокой озабоченности». Озабоченность эта адресуется «уважаемым западным партнерам», тем самым, что на веселых картинках не знают, куда и деваться от Лаврова. Если весной 2014 года Сергей Викторович называл украинские власти нелегитимными и постулировал необходимость конфедерализации соседней страны, то уже через несколько месяцев государственное устройство «незалежной неньки» стало сугубо ее внутренним делом, а Порошенко превратился в «лучший шанс для Украины». Запомнилось и лавровское высказывание после очередных антироссийских выходок «лучшего шанса», мол, мы могли бы среагировать жестко, но сильным державам не пристало опускаться до ответов ударом на удар (воистину, новое слово в международных отношениях и понимании термина «сильная держава»).

Не хотелось бы сгущать краски и прорисовывать Лаврова едва ли не худшим руководителем МИДа за четверть века существования Российской Федерации. Козырева нынешний дипломат № 1 точно лучше. Вот насчет остальных наличествуют серьезные сомнения, Иванова и Примакова результатами и эффективностью в заданных международным контекстом обстоятельствах он как минимум не превос-ходит. Конечно, это вина не только Сергея Викто-ровича, в чем-то это даже его беда. Внешняя по-литика — направление, которое зависит от соци-аль-но-политического строя, сложившегося в государстве, курса высшего руководства и текущей конъюнктуры. В начале 90-х курс был стопроцентно компрадорским и прозападным, и в условиях тех дней не было кандидатуры главы МИДа оптимальнее, чем Козырев, готовый ради фото с Клинтоном на любые уступки и унижения. К середине десятилетия силовики и «крепкие хозяйственники» в окружении Ельцина поняли, что никакой бескорыстной возвышенной любви Запад к нам не питает, разваливать страну изнутри и сдавать ее позиции снаружи надо все-таки в меру, к тому же на носу были президентские выборы, а Козырев входил в число самых одиозных членов правительства. Вот его и сняли, заменив на Евгения Максимовича Примакова, принявшегося худо-бедно и в меру сил с возможностями отстаивать национальные интересы.

«В меру сил с возможностями» здесь ключевые слова. Бесспорно, Козырев не мог на своем посту в сложившихся тогда условиях российской политики быть «Мистером Нет», как Громыко, да и не имел такого желания, потому, собственно, свой пост и занимал. При этом если желание все-таки присутствовало бы, он вполне бы мог быть хоть немного, но жестче и эффективнее. Соответственно, Громыко во внутри- и внешнеполитических условиях той эпохи, когда министром являлся он, не мог быть никем иным, кроме как «Мистером Нет», — но при чуть большей личной уступчивости и мягкости, наверное, имел шанс получить титул «Мистер иногда и чуть-чуть, но таки Да» (другой вопрос, что СССР никакой пользы от этого бы не имел). У всякого министра иностранных дел есть коридор возможностей, заданный политическим строем государства и его возможностями. Стены этого коридора относительно эластичны, и степень эластичности зависит от желания, личных качеств и настроя хозяина здания на Смоленской площади.

Разворот Примаковым самолета над Атлантикой — это растягивание стены почти до предела. Лавров же, как кажется, не только не растягивает стену, но и вообще стоит где-то посреди коридора.

Еще раз уточним, что данная ситуация не только вина, но и беда Лаврова. Поговаривают, правда, что он был среди тех высших чиновников, кто выступал против ввода войск на Украину и вообще излишней агрессивности в отношении Киева, а значит, несет ответственность за курс, которому теперь сам и следует. Даже если это и не так, в сильно лучшую сторону ситуацию сей факт не меняет. Наша внешняя политика сейчас крайне сомнительна не только содержательно, но и стилистически, а тут уж претензии точно в первую очередь к самому министру. Ясное дело, на одной стилистике и раздувании щек далеко не уедешь, в предельно гротескном виде получится анекдот про угандийского диктатора Иди Амина, объявившего войну США и на следующий день присвоившего себе лавры победителя ввиду неявки соперника на поле боя. Но когда швах и с сутью, и с оболочкой…

У нас, русских, совсем другой тип восприятия руководителей страны, чем на современном Западе. Мы не можем воспринимать их утилитарно и без-эмоционально, как временно нанятых работников. Нам хочется гордиться ими, испытывать чувство сопричастности, воспринимать как во всех смыслах своих. Особенно желание радости и сопричастности касается как раз внешней политики и отвечающих за нее лиц. Мы хотим гордиться ими, нам нравится это делать, и мы это делаем всегда, когда есть повод. Но лучше все-таки радоваться именно успехам, а не их имитации на картинках и в юмористических шоу, чтобы потом не было больно разочаровываться.

* * *

И еще пара абзацев о том же. Помимо публицистов и блогеров, кто всегда твердит «Путин слил», есть ведь и те, для кого «Кремль в любой ситуации прав и дальновиден», их явно больше. Именно они производят мемы вроде «грозное русское молчание» в ситуации, когда, извиняюсь за тавтологию, лучше всего промолчать. «Да, Российская Федерация стоит и смотрит, как обстреливают Донбасс», «проигнорировав обстрелы российской территории и смерть наших граждан, Кремль дал понять, что втягиваться в войну не намерен» — это лишь наиболее яркие цитаты, выдающие то ли предельную циничную откровенность авторов, то ли недопустимую небрежность формулирования. Обычно грубейшие внешнеполитические просчеты и сомнительные шаги власти подаются под соусом более витиеватых объяснений, заставляющих читателя вместо неловкости почувствовать едва ли не гордость за страну.

* * *

Православная Пасха нередко выпадает на значимые светские праздники и памятные даты. В 2015 году, например, она была 12 апреля, в 2016-м — 1 мая. В этом чувствовалось и многими подмечалось достаточно много символизма и глубоких смысловых пластов. Однако символичнее всего, на мой взгляд, когда Пасха не попадает на 9 мая (она по церковным правилам не может быть позднее 8 мая), но вплотную подходит к этому дню. В 1945-м она была 6 мая, в День Георгия Победоносца.

В светских праздниках часто много сакрального, так или иначе напоминающего о высшем внематериальном, но нигде концентрация таких элементов не высока так, как в Дне Победы. Его, собственно, и назвать просто светским праздником язык не поворачивается. Это еще одна Пасха, день Воскресения, и, хоть подобные аналогии всегда крайне рискованны и смелы, здесь смелости самое место. Как ей -было самое место в четыре огненных года Великой -Отечественной.

22 июня — наша Страстная Пятница, и немного символично уже то, что в 1941 году это была… нет, это была не пятница, а воскресенье. Мы скорбим о наших неисчислимых жертвах и муках. Воскресение Христово случилось на третий день после Распятия, для нашего большого народа эти дни растянулись на четыре года. Но Воскресение все же случилось. 9 мая — это наше Воскресение, день Победы, Спасения, преодоления смерти и ада, попрания смертию смерти. Это, как удивительно точно подмечено в песне, праздник со слезами на глазах. Праздник Победы в священной войне, как не менее точно подмечено в другой песне.

Одним из ярких проявлений трансцендентности, первичности духа над материей в праздновании 9 мая стала в последние годы акция «Бессмертный полк». Она приобрела особую значимость и получила особое освещение после того, как в 2015 году впервые состоялась в Москве. Сейчас «Бессмертный полк» вышел далеко за пределы России и бывшего СССР, охватив свыше шестидесяти стран. В тяжелейшей обстановке, сложившейся в мире, очень во многих точках сбора «Полка» его участники как будто воюют здесь и сейчас. В Киеве мужественным людям, не побоявшимся пройти по улицам с портретами своих воевавших родных и близких, было оказано невероятное по ожесточенности противодействие. В Израиле манифестантов пытались оплевать и освистать персонажи, симпатизирующие все тому же украинскому нацистскому терроризму. Особенно брал за душу марш в Донецке, где некоторые родители несли портреты детей, погибших уже на этой войне…

Некоторые наблюдатели находят в «Бессмертном полку» частицы язычества. Некоторые усматривают здесь что-то от грандиозных, но сомнительных с точки зрения христианства идей выдающегося отечественного философа Николая Федорова относительно патрофикации, «воскрешения отцов». Есть в таких умозаключениях некая доля истины? Возможно. Но в первую, безоговорочно и с большим отрывом первую очередь это именно христианский мотив попрания смерти и обретения смерти.

Нельзя не отметить и некоторые противоречивые стороны нынешнего формата празднования 9 мая. Который год смущает фраза о сталинских лагерях в тексте, зачитываемом диктором перед вечерней минутой молчания. Она звучит так: «Ты, потерявший родных и близких в сталинских лагерях, принес свободу узникам Освенцима, Бухенвальда, Дахау». Как минимум это несколько неуместное привнесение внутренней политики в победу над внешним врагом. Как максимум — пять копеек в копилку уравнивателей СССР того периода и разгромленной им нацистской Германии. Следовало бы эту странноватую фразу убрать.

Что же до «Бессмертного полка», то главное, что меня в нем смущает, — это его численность в сравнении с численностью митингов за Новороссию. Да, «Бессмертный полк» — начинание великое и глубоко народное, но все же официально одобренное, обласканное и, не побоюсь этого слова, подмятое. Участие президента тому свидетельство. Еще — я часто критикую Егора Просвирнина, помимо прочего, за безудержное восхваление индивидуалистических ценностей и титулование «Бессмертного полка» едва ли не триумфом русского индивидуализма. Но, приходится признать, некая доля правды в таком мнении есть: миллионы человек, все вместе и каждый за себя (о своем). Соединение сильных сторон индивидуализма и коллективизма, однако, увы, не отмена слабости. Да, в общем-то, если говорить честно, не индивидуализм уже царит у нас, а тотальная атомизация. Если применительно к Великой Отечественной практически у каждого русского есть «свой герой», то применительно к Новороссии — у сотен, максимум тысяч, отсюда и атмосфера, и отношение общества к происходящему на русской донбасской земле. Увы и ах, но с таким отношением война неизбежно придет в РФ — и станет своей для каждой семьи уже без возможности спрятаться в уютном ментальном коконе и отгородиться границей молодого российского государства. Я не радуюсь этому. Но это будет справедливо.

* * *

Захар Прилепин, к которому я отношусь с почтением, в последнее время достиг поистине беспрецедентного уровня охвата различных информационных площадок и анализируемых на этих площадках тем.

При всей справедливости афоризма Козьмы Пруткова по поводу узкого специалиста, односторонней полнотой подобного флюсу, обратная крайность, а именно излишняя широта специализаций, тоже вряд ли может считаться нормой. Логично, что у большого художника все чаще случаются излишне смелые мазки, удивляющие даже его сторонников и почитателей.

Так, недавно Захар взялся стахановскими темпами доказывать существование украинского народа, его глубокую историчность и совершенную отдельность от народа русского. Одним из способов доказательства стала хвалебная рецензия на книгу Сергея Белякова «Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя». Тут нужно заметить, что Беляков очень квалифицированный историк, автор замечательной биографии Льва Гумилева, но при этом чересчур доброжелателен и некритичен к «проекту Украина» и его многочисленным своеобразным и попросту негативным чертам. Вот и Прилепин в похвалах Белякову и собственной прямой речи дошел едва ли не до цитирования пресловутого Михаила Грушевского (не современного юмориста, разумеется, а одного из отцов политического украинства). Хорошо хоть «москальские монголо-кацапы» не всплыли пока… От себя рекомендовал бы уважаемому Захару почитать недавно вышедший сборник «Украинский вопрос в русской патриотической мысли», составленный Аркадием Минаковым. Легко спорить с неким полумифическим собирательным образом «антиукраинского национал-шовиниста», но сложнее — с Бердяевым, Катковым, Розановым, Тихомировым.

Вскоре последовала и новая прилепинская неоднозначность — мгновенно вызвавшая шквал комментариев статья «Деприватизация Бориса Николаевича». В ней Захар развивает следующую мысль: Ельцин, конечно, сукин сын, но он наш, плоть от плоти русский сукин сын, и надо бы память о нем забрать у либералов, тем паче и в Приднестровье он молдавским фашистам жару задал, и в Чечне первый, увы, не доведенный до конца бой протоИГИЛу задал, да и сейчас на месте Путина точно так же Крым бы забрал.

В этой картине много вроде бы несущественных, но досадных неточностей. Скажем, режим, с которым русская армия воевала в Чечне в 1994–1996 годах, был мерзким, основанным на родоплеменной и трайбалистской архаике, если не прямо организовавшим, то допустившим и одобрительно поощрявшим чудовищный геноцид русских. Много, в общем, каким, но отнюдь не исламистским. Бывший советский офицер Дудаев к потенциальному созданию в Чечне базы для халифата относился примерно так же, как бывший советский партийный функционер Ельцин, периодически появлявшийся на торжественных богослужениях со свечкой в руках, отнесся бы к идее возродить в РФ православную империю в византийском стиле. Да, ичкерийцы охотно получали помощь от зарубежных исламистских государств и структур, но это была прагматика без особых эмоций. Примерно так же вожди антибританского сопротивления Ирландии пользовались некогда поддержкой немцев, индиец Субхас Чандра Бос — опять же немцев и японцев, большевики — вновь щедрых на помощь разным бунтарям тевтонов. (Дабы не затевать лишний раз спор о «деньгах кайзеровского Генштаба», уточню, что речь как минимум о совершенно неоспоримых примерах содействия, вроде «пломбированного вагона».) Зарубежные исламисты приезжали воевать на ичкерийской стороне в немалом количестве, но не были для сепаратистов ни идейным стержнем, ни ударной силой. Основной же взлет исламизма в республике начался как раз после капитуляции в Хасавюрте, когда, скажем, Яндарбиев подписал указ о переводе Уголовного кодекса на рельсы шариата.

Есть, конечно, в статье Прилепина и меткие наблюдения. Безусловно, Ельцин был воплощением противоречивых и темных черт русского характера, и в этом плане он имеет право на звание коренного правителя, просто с жирным знаком минус. Схожим образом покойная В. И. Новодворская была совершенно ужасающим, но при этом глубоко почвенническим по духу русофобом. До подобной глубины, искренности и ярости отрицания всего русского может дойти только сам русский. И ее милый дуэт с К. Н. Боровым представлял собой, несмотря на часто озвучиваемые самой предводительницей Демсоюза иноэтничные примеси в ее крови, именно дуэтом внешнего и внутреннего русофобов. Впрочем, заметку «Деприватизация Валерии Ильиничны» я при всем при этом писать бы не решился…

Тем не менее дело по большому счету не в соотношении фактологических и философских промахов и удач в материале Прилепина. Ошибочны, на мой взгляд, его мотивация и методология. Некоторые наблюдатели уже поспели обвинить Захара в конъюнктурности и подлаживании под изменчивый мир. Я предпочту исходить из презумпции невиновности. Дело, мне кажется, вот в чем. Либералы часто с ехидной интонацией заявляют патриотам: «Вот вы говорите о единстве русской истории, о том, что свое гармоничное место в ней должны иметь и Сталин, и Николай II, и белые, и красные, а как же Ельцин с Гайдаром? Им место найти не хотите?» Захар и взялся искать.

И все бы хорошо, только наличествуют два больших «но». Первое — Ельцин и Гайдар были совсем уж недавно. Еще живы миллионы людей, которых Егор Тимурович брезгливо перевел в категорию социального балласта, который если исчезнет, то не жалко. Живы миллионы жертв политических, экономических, дипломатических и военных экспериментов Бориса Николаевича. Миллионы живы — а миллионы нет… Пройдет пятьдесят–сто лет, тогда, не исключено, обсуждение Ельцина и Гайдара как сложных неоднозначных персонажей обретет больший смысл.

Второе — и главное. До сих пор сами патриоты горячо спорят меж собой, является ли 9 мая 1945 года оправданием политики Сталина и косвенно его кремлевских соратников и предшественников. Есть споры — но есть и предмет дискуссии, Великая Победа. Не будь ее — не было бы ни споров, ни, с большой долей вероятности, самих спорщиков. Ни о каких победах ельцинского режима говорить не приходится в принципе, но и наследующая ему нынешняя российская власть, при всем уважении к защите Южной Осетии в 2008-м и возвращению Крыма, ничего схожего с нашим знаменем над рейхстагом не добилась. Случится по-настоящему грандиозный триумф — и оснований говорить о переводе первого президента РФ из бесспорных в спорные исторические фигуры появится существенно больше.

Многие от перспективы повторения ВОВ в любом виде и формате испуганно вздрогнут, присовокупив: «Не дай Бог!» Увы, вне зависимости от нашего желания мы уже втянуты в грандиозное противостояние цивилизаций и геополитических центров силы, которое вполне может быть охарактеризовано как очередная мировая война. Поражения в ней никто в здравом уме не пожелает, стало быть, надо настраиваться лишь на победу, не ради, разумеется, одной лишь последующей реабилитации Ельцина и выделения ему пристойного места в русских летописях. Свой вклад в дело помощи Родине может и должен внести каждый, а от Прилепина следует ждать вклада большего, чем от рядового гражданина. Но для начала хорошо бы прекратить плодить сущности и усложнять совершенно ясные на сегодняшний день константы недавней истории.

* * *

Суббота, 18 июня 2016 года, Донецк. Первое мероприятие «Юга России» в этом городе, одном из двух главных русских городов наших дней. Собрались общественные активисты, герои Русской Весны, ветераны Интердвижения, еще в начале 90-х боровшиеся с необандеровской чумой, бывшие и нынешние депутаты Народного Совета ДНР и муниципальных парламентских структур. Глядя из президиума в зал, я вспоминал одну прошлогоднюю заметку Елены Чудиновой. В ней Елена Петровна с присущей ей экзальтированностью и экспрессивностью собиралась дать пощечину тем, кто превратил в шутливо-язвительный мем прилагательное «совестливый». В тот день я немного понял Чудинову, ибо мне точно так же захотелось дать тумака представителям либерального лагеря, опошлившим и выставившим на осмеяние понятие «хорошие лица». Ведь в зале были именно они, хорошие лица. Лица русских людей, хлебнувших испытаний и объединенных целью возвращения на Родину, не в индивидуальном порядке, а вместе со всей донбасской землей.

После мероприятия мы часок посидели в кафе, что на углу площади Артема, с Андреем Бабицким. Выпили по рюмке березового сока за великую Россию. Все-таки жизнь — очень сложная комбинация. Лет пятнадцать назад я, юный и оголтелый либерал, в принципе мог помыслить, что буду выпивать с Бабицким. Но — за рынок, монетаризм, прозрение несчастного русского народа от вековечного тоталитарного морока и другие тому подобные вещи. А вот поди ж ты.

* * *

Летом 2016 года мне довелось прочитать очень интересную статью о несостоявшемся включении известного донбасского ополченца, сейчас уже покойного Арсения Павлова (Моторолы), вечная русская память ему и вечное русское проклятие его убийцам, кто бы они ни были, в предвыборные списки партии «Родина». Одной из главных причин отмены этого союза в материале называлась негативная реакция Запада на возможное избрание Моторолы в Государственную Думу.

Постановка вопроса слегка удивила, ведь «Родина» позиционирует себя силой «ястребиной» и сугубо антизападнической, но речь сейчас не об этом. Далее в статье анализировалась возможность участия героев Донбасса в российской политической жизни и ближайшей избирательной кампании в целом. По сему вопросу приводилось мнение нескольких экспертов.

Первый из них хорошо мне известен и мною уважаем, он немало сделал для препарирования и демонстрации миру необандеровской, сверхшовинистической и террористической сути киевского Майдана. Уважаемый эксперт, выдвинув несколько верных тезисов, отметил при этом, что, мол, для внутренней политики России тема Донбасса уже не особо актуальна и вряд ли будет использоваться в предвыборной агитации и дебатах. Подобный подход меня несколько смутил и вообще вызвал смешанные чувства. Далее я прочитал мнение оратора №2, коротко выразившего недоумение контрастом между идеологической теорией и политической практикой «Родины», солидаризировался с ним и слегка успокоился. Однако третий выступающий смешанные чувства вернул на место и чрезвычайно усилил.

Имя этого достойного мужа говорило мне, признаться, не слишком о многом. Обозначен он был как заместитель руководителя политологической структуры с громким названием, но подобные звучные организации в наши дни заставляют вспомнить шутку о том, что где четыре троцкиста, там три троцкистских Интернационала. Впрочем, раз здесь руководитель не исчерпывает собой весь штат, а даже имеет заместителя, то структура солиднее среднего уровня по больнице.

Для начала эксперт сказал, что за электоральным успехом нашим партиям не надо ходить так далеко, сиречь на землю Донбасса. Далее он выразил надежду, что уж к следующим-то думским выборам донбасская повестка точно будет исчерпана. У меня в связи с этим ожило в памяти лето-2014, когда в самые критические для ДНР и ЛНР дни высокопоставленный чиновник нашего МИДа также выражал надежду, что в ближайшие две недели катастрофическая ситуация рассосется. На тот момент ситуация могла в столь короткий срок рассосаться лишь одним образом, заставляющим вспомнить судьбу Сербской Краины, и чиновничий оптимизм казался в лучшем случае до преступного неудачной формулировкой. Сейчас все не настолько критично, и поле для расшифровки «снятия повестки» чуть шире, но все равно как-то неуютно.

Заключительный же абзац прихлопнул меня совсем. Эксперт великодушно признал, что герои Донбасса это близкие нам по духу и часто месту основного жительства ребята, но они участники чужой гражданской войны, а на российских выборах надо говорить о России, и герои должны быть российскими. Найти цензурные и взвешенные слова для характеристики данного мнения можно, но, признаться, затруднительно. Не буду лукавить и говорить, что с подобной позицией мне пришлось столкнуться впервые. За два с лишним года я слышал ее неоднократно. И как раз долгий срок проверки жизнью заставил меня проникнуться иллюзией, что среди нормальных русских людей такие словеса теперь будут вызывать лишь сконфуженную улыбку, будто при дурной неудачной шутке. Как бы не так. Говорят пуще прежнего и даже увереннее.

В национальный пантеон славы Израиля входят все еврейские герои, вне зависимости от того, на какой территории они совершали свои подвиги, и было ли это до или после рождения израильской государственности. Останки Самуила Шварцбурда, убившего в Париже Симона Петлюру, были торжественно перезахоронены на израильской земле в 1967 году, его именем назвали улицы главных городов страны. Попробуйте там сказать, что Шварцбурд — это, мол, украинская или вообще французская повестка. Армения в силу многих причин формально не признает Нагорно-Карабахскую Республику, но я не завидую тому, кто заявит в Ереване о некой отдельной «карабахской повестке» и отдельных «карабахских героях». Первый президент Армении, Левон Тер-Петросян, получил известность как борец за право Карабаха на выход из состава Азербайджана. Второй, Роберт Кочарян, ранее был премьер-министром и президентом НКР. Нынешний армянский президент, Серж Саргсян, родом из Степанакерта и в 1989–1993 годах возглавлял силы самообороны Карабаха.

За полторы недели до той статьи я второй раз после начала войны (первый — в марте) был в ДНР. При переходе границы вокруг не меняется ровным счетом ни-че-го. Ни природа, ни застройка, ни люди. Людей, правда, весьма тревожит засилье в РФ секты «Донбасс не российская повестка». И застройка изрядно разрушена снарядами и бомбами, во многом по причине все того же засилья. Страшно подумать, но если оно продолжится, разрушения в любой момент могут преодолеть несколько километров и через границу перекочевать на улицы сел и городов РФ, ничем не отличающиеся от донбасских. Собственно, наличие — пока — границы это практи-чески единственный аргумент помянутой выше секты. Ах да, я еще видел парочку изрешеченных пулями указателей с названиями населенных пунктов на украинском языке. Веское дополнение в аргументационную копилку, не поспоришь.

Немного о самом Донецке. Собственно, тут хватит даже не нынешних впечатлений, а зарисовок из поездки восьмилетней давности.

Приезжаю вечерним автобусом из Ростова. На привокзальной площади встречаю таксиста, он интересуется, много ли народу прибыло этим рейсом.

— Трохи е, — отвечаю я, не из соображений украинофильства, просто, как герой Абдулова из «Самой обаятельной и привлекательной», люблю ввернуть словечко-другое из чужих наречий, пусть даже придуманных в австро-венгерском генштабе.

— Хохол, что ли? — удивляется таксист.

В центре города захожу в интернет-кафе, проверить электронку и посмотреть новости. Девушка-работница говорит, что с меня сколько-то там рублей.

— А у вас разве не в гривнах расчет? — спрашиваю я.

— Так мы гривны эти рублями называем.

Гуляю по улице, захожу в книжный магазин. Спрашиваю, есть ли что-нибудь на украинском.

— На мове? — будто не поверив своим ушам, переспрашивает продавщица.

— Ну да… Я это… Из культурологического интереса, — смущаюсь как юнец, покупающий в аптеке некое пикантное изделие.

— Это понятно, из какого же еще, не всерьез же.

Книгу нашли. Одну. Детскую. «Ходить гарбуз по городу» называется. До сих пор у меня на полке стоит.

Про многочисленные рисунки с имперским флагом и надписью «Донецк — русский город» на стенах домов я даже не говорю, будничная деталь. Теперь вопрос. Как думаете, изменилось ли что-нибудь после двух лет агрессии и геноцида со стороны киевской хунты? Если да, то в какую сторону? В сторону увеличения количества украинских книг и принятия постулата «Донбасс — не дело России»? Нет никаких там и тут, услышьте, тут у нас одно, и с каждой минутой сей факт все непреложнее.

Мне понятны мотивы либералов, являющихся ярыми государственниками, просто других государств, враждебных России и русским. Любо-дорого было смотреть, как они в 2014 году переобулись из гуманистов и утирателей слезинки ребенка в рьяных легитимистов: «Народ Крыма не имел права на самоопределение! Если жители Донбасса хотят в Россию, то пусть переезжают в личном качестве, а занимаемую землю не трогают! Как доктор Лиза посмела вывозить больных детей Донбасса, не получив разрешения законных украинских властей?!» Отчасти понятны чиновники, которым по работе положено говорить не то, что они на самом деле думают; хотя, положа руку на сердце, зачастую думают они то же самое, в лучшем случае вообще ничего не думают, в худшем — что-то еще более неприятное. Но каковы побудительные мотивы простых и не облаченных в мундиры госслужбы русских людей? Да, они тоже отчасти скованы — званиями «политологов», «аналитиков» и «экспертов». Только эти звания — они ведь не оправдание гнусноватым глупостям, а огромная ответственность. Очевидно, что любители разделить Донбасс и Россию с ней не справляются.

Друзья! — обращаюсь я к «Свидетелям нероссийского Донбасса Седьмого Дня». Несмотря ни на что, считаю вас друзьями и русскими людьми, просто сильно заблуждающимися. Не наша это терминология, не русская и не православная, но все же — не портьте себе карму сомнительными высказываниями. И еще, не дай Бог сбыться вашей мечте об отделении Донбасса от российской повестки. Вы почему-то считаете, что в составе Украины он станет неким препятствием для русофобской политики, вступления в Североатлантический альянс и появления натовских баз под Ростовом, Воронежем и Белгородом. А вы не задумывались, что на первых же украинских выборах с участием выжженного и залитого кровью Донбасса громко зазвучат голоса: «Какая там защита интересов РФ, РФ — это не наша донбасская повестка»? И кто будет в этом виноват?

* * *

Кто мог, глядя на цветущий Донецк, готовившийся к футбольному Евро-2012, со свежеобновленным красавцем аэропортом, представить, что будет через пару лет?

Впрочем, в центре Донецка и сейчас довольно спокойно, хотя уместнее сказать — снова спокойно. Следы обстрелов видны лишь, если знать, где конкретно смотреть, напряжение скорее чувствуется, чем внятно обозначено. На окраине — там да, пожарче. В первые сутки очередного моего донецкого вояжа раскат до центра донесся один раз, под утро. В последние — вечером, несколько раз подряд, будто праздничный салют, и вновь затихло. В соседнем номере — слышимость в гостинице «Централь» очень хорошая — кто-то с недоумением и даже чуть разочарованно спросил: «Что, и все?» И смех и грех, как говорится.

* * *

Как-то, беседуя с Андреем Пургиным, я спросил его: «На сколько, грубо говоря, процентов конкретно в ДНР реализованы те чаяния и цели, которые думались и ставились в начале Русской Весны? И — вопрос совсем уж ребром — можно ли вообще утверждать, что есть какие-то достижения и перемены?» Андрей Евгеньевич ответил: «Да, можно. Народ понял, что он хозяин своей судьбы и может, вернее обязан, сам распоряжаться ею. На фоне многих текущих событий это утверждение кажется абсурдом и анекдотом, причем анекдотом “черным”, подъем двухлетней давности позабылся, и тем не менее отменить и загнать его обратно уже не удастся, он свое возьмет». Желание верить словам Пургина с трудом побеждает мрачный скепсис. Но все же — побеждает. Путь Донбасса к свободе и полноправному воссоединению с Русским Миром пока напоминает формулу «шаг вперед — два шага назад», но он должен быть пройден до победного конца. И тогда День провозглашения независимости ДНР в календаре Русских Побед встанет рядом с Днем полета Гагарина не только самой датой, но и своей значимостью.

* * *

24 июля 1921 года, при испытаниях диковинной новинки, названной аэровагоном и представлявшей из себя дрезину с прикрепленным мотором от самолета и двухлопастным винтом, погиб видный революционер и большевик Федор Сергеев. Мы, впрочем, больше знаем этого человека как Товарища Артема. Биография Артема, яркая, таинственная и запутанная, после его смерти была тщательно пополнена новой загадочной путаницей, причем не путем добавления новых фактов, а, наоборот, изъятия важных имеющихся. Он числился в пантеоне видных и почитаемых красных вожаков, но под полузапретом были упоминания о важнейшем этапе его биографии — Донецко-Криворожской республике. Уж больно это мимолетное государственное образование противоречило концепции украинства в целом и официальной истории Советской Украины в частности. После обретения Украиной независимости ДКР не только не была легализована как тема исследований и обсуждений — скорее, она попала под еще больший запрет. Единственная серьезная попытка нарушить табу — книга историка и политолога Владимира Корнилова «Донецко-Криворожская рес-публика. Расстрелянная мечта», с огромным трудом изданная в Харькове в 2011 году; некоторые сведения из нее использованы и в этой статье.

Но сначала — о первых вехах общеизвестной биографии нашего героя. Родился Федор Сергеев в 1883 году в Курской губернии, отец его был государственным крестьянином, решившим заняться строительным промыслом. Вскоре семья переехала в Екатеринослав, где Федор окончил реальное училище. Далее — отъезд в Москву, обучение в Императорском техническом училище, изгнание оттуда за революционную деятельность, полгода за решеткой и эмиграция в Париж.

В 1903 году Сергеев вернулся в Россию и начал на донбасской земле подпольную деятельность, особо активизировавшуюся после начала революции 1905 года. Став лидером харьковских большевиков, он возглавил местное вооруженное восстание, подав-ленное, впрочем, еще в зародыше. После этого занимался партийной работой в Москве и на Урале, руководил пермской ячейкой большевиков. Был арестован, приговорен к пожизненной ссылке в Сибирь. Бежал, пересек границу на Дальнем Востоке, пожил некоторое время в Китае и Японии, а в итоге обосновался в Австралии.

Более чем богатая для 28-летнего человека биография на Зеленом континенте продолжилась новыми виражами, зигзагами и взлетами, точная природа которых, как и у многих большевиков одного с Артемом призыва, понятна не до конца. Товарищ Артем, именно в стране коал и кенгуру окончательно сросшийся со своим псевдонимом, стал видной фигурой не только в среде русских политэмигрантов, но и вообще в австралийском левом движении. Более того, в итоге он получил британское подданство! Вероятно, австралийская эпопея развивалась бы и дальше, но грозные события 1917 года поманили Артема домой, конкретно — опять на землю Донбасса.

Надо сказать, что первая революция произошла здесь не в 1917 и не в 1905 году, а раньше, в конце XIX века, и была не политической, а промышленной. Именно она сформировала те черты облика Донбасса, с которыми он вступал в самые бурные для России времена. Во-первых, благодаря притоку рабочих и беженцев из самых разных уголков империи это был очень интернациональный регион, но с отчетливым русским этнокультурным стержнем. Русский патриотизм имел здесь большое значение и вес, порой доходило до курьезов — так, в 1897 году рабочие Юзовки (будущий Донецк) в день тезоименитства императора Николая II пришли к шефу городской полиции и выразили неудовольствие отсутствием над зданием полицейского управления государственного флага, гордо развевавшегося даже над самыми бедными лачугами. Во-вторых, за пределами традиционно вольнодумствующего Харькова слабыми были протестно-революционное движение и уровень накала политических страстей как таковой. Вспыхнувшие в 1905 году забастовки достаточно быстро затихли, вновь начав разрастаться лишь к началу Первой мировой. Наконец, в-третьих — еще меньшей, чем уровень политизации, была степень влияния украинской идеи. Украинствующие политики и общественники еще как-то заявляли о себе в Харькове, но в той же Юзовке или в Луганске к подобного рода активистам относились в лучшем случае как к чудакам.

Прямо противоположными украинству были и стратегические интересы местных промышленников и предпринимателей. Весьма влиятельный Совет Съезда горнопромышленников Юга России давно выражал обеспокоенность разделением мощнейшего горнопромышленного комплекса, единого в инфраструктурном и логистическом плане, между тремя административно-территориальными единицами — Екатеринославской и Харьковской губерниями и Областью Войска Донского. Когда в середине 1917 года Украинская Центральная Рада, сама пока лишь претендовавшая максимум на автономию от Петербурга, выказала претензии на Донбасс, председатель ССГПЮР Николай фон Дитмар отправил Временному правительству подробную аналитическую записку. В ней он обосновал необходимость создания единого с точки зрения управления региона, безусловно русского по характеру, но построенного на социально-экономической целесообразности. Возможное подчинение Донецкого и Криворожского бассейнов Киеву было названо фон Дитмаром совершеннейшей нелепицей — по его словам, с таким же успехом регионом можно управлять с берегов Волги или гор Кавказа, а с гораздо большим успехом — из Москвы.

Эти рациональные идеи были совсем скоро использованы политическими оппонентами фон Дитмара, Артемом и его соратниками, что лишь подчеркивает их, идей, внеклассовость и естественность. Началом же воплощения в жизнь концепции ДКР можно считать ноябрь 1917 года. После триумфа большевиков в Петербурге почти на всей территории бывшей империи образовалась ситуация либо безвластья, либо, напротив, какофонии и соперничества различных претендентов на власть. Советы провозглашенной еще полгода назад Донецко-Криворожской области приняли резолюцию: «Развернуть широкую агитацию за то, чтобы оставить весь Донецко-Криворожский бассейн с Харьковом в -составе Российской Республики и отнести эту тер-риторию к особой, единой административно-само-уп-равляемой области». Отметим, что доминирующей силой донбасских Советов стали к тому времени большевики, еще недавно маловлиятельные. Произошло это в первую очередь благодаря энергии Артема и его организационному и политическому мастерству.

А уже в конце января по старому стилю и в середине февраля по новому съезд Советов рабочих депутатов Донецкого и Криворожского бассейнов провозгласил создание республики. Несмотря на то, что чаще всего ее сейчас именуют Донецко-Кри-во-рожской, в период своего недолгого существования она титуловалась по-разному — и Донецкой республикой, и Федеративной республикой Донецкого бассейна, и Донецкой республикой Советов. Так или иначе, руководство новорожденного государственного образования сразу заявило о его неразрывной связи с Россией. Впрочем, и об отделении от Украины речи не шло… по той простой причине, что украинским Донбасс никогда ранее и не был.

Отношение центрального большевистского руководства к ДКР было не совсем однозначным — историки до сих пор не могут достичь консенсуса по данному вопросу. Ленин был настроен скорее сочувственно, Сталин, по некоторым признакам, выражал неудовлетворение. Тем не менее республику признали. Ее границы республиканский Совнарком, возглавляемый Артемом, очертил так: «Всего несколько месяцев тому назад Киевская Рада в договоре с князем Львовым и Терещенко установили восточные границы Украины как раз по линии, которая являлась и является западными границами нашей Республики. Западные границы Харьковской и Екатеринославской губерний, включая железнодорожную часть Криворожья Херсонской губернии и уезды Таврической губернии до перешейка всегда были и сейчас являются западными границами нашей Республики. Азовское море до Таганрога и границы угольных Советских Округов Донской области по линии железной дороги Ростов— Воронеж до станции Лихая, западные границы Воронежской и южные границы Курской губерний замыкают границы нашей Республики».

Но уже в апреле территория республики была частично занята немецкими войсками, перешедшими в наступление, невзирая на Брестский мирный договор. В мае республику оккупировали полностью, руководство было вынуждено перебраться в Большую Россию. Когда же после поражения Германии в ДКР вошли советские войска, центр принял решение о ликвидации республики и передаче ее земель Советской Украине. Местные партийные и военные руководители еще пытались робко претендовать на хотя бы частичную автономию, но никакого успеха не добились. Артем стал одним из руководителей Украины, затем снова был отправлен в наиболее милый сердцу регион и возглавил созданную накануне Донецкую губернию. Вскоре его «от греха подальше» отправили в Башкирию. После очередного — недолговечного и уже последнего — возвращения в Донбасс на должность главы Донецкого губисполкома Артема вызывают в Москву. Он становится секретарем столичного горкома партии, что является недвусмысленным признанием огромных заслуг, а потом возглавляет Всероссийский союз горнорабочих. Внезапная гибель энергичного и талантливого руководителя породила ряд сомнений и слухов. Сын Артема, генерал Артем Сергеев, воспитывавшийся, кстати, после смерти отца в семье Сталина, считал организатором таинственной катастрофы Троцкого — Лев Давыдович был рьяным оппонентом первого и последнего председателя ДКР.

Несмотря на все попытки вымарать из биографии Артема главную ее часть, память о ДКР все -равно давала о себе знать. Она вдохновляла лидеров Интер-движения Донбасса, мужественно противостоявшего в начале 90-х необандеровщине и украинизации. Она стала краеугольным камнем общест-вен-но-полити-ческих структур вроде «Донецкой республики», появившихся в середине нулевых и сыгравших огромную роль в Русской Весне Донбасса. Значит, дело -Артема не ушло в мир иной вместе с треклятым аэро-вагоном. И в эпоху, когда бесовская стая, скривив рот, вопит «Украина — не Россия», очень уместно помнить и использовать опыт человека, спокойно возражавшего: «Донбасс — не Украина».

* * *

Крайне редко пишу что-то на тему проламывания незалежной очередного дна, ибо всякое «чотамухохлов» тотчас же порождает закономерный горький вопрос: «Если это такие анекдотические ничтожества, почему мы боремся с ними скидочками, глубокими озабоченностями и имплементацией безальтернативных Минских соглашений»? Но после голландского референдума по вопросу допуска Украины в ЕС не мог пройти мимо.

Вот некий голландский эксперт сокрушается о том, что его сограждане не поняли украинцев. Текст выдержан в стилистике памятной фразы: «Россия, ты одурела», только вместо России — Голландия. А вот г-н Яременко, как услужливо подсказывает биографическая справка сбоку, — «Дипломат, экс-генконсул Украины в Стамбуле, глава правления «Майдан закордонних справ». Г-н Яременко сообщает: «Достаточно скоро мы непринужденно улыбнемся голландским организаторам референдума и покажем вкусный фак их российским вдохновителям». Представляю, как закорежило бы местную медийную либерастню вроде Ксении Очередь-в-Макдо-нальдс Лариной, используй в России провластный/околовластный деятель аналогичную лексику. Но дальше — фееричнее: «Думаю, основные уроки голландского референдума должны быть в другом — инструментами демократии (плебисцит, волеизъявление) нельзя пользоваться безответственно, манипулятивно. Это должны понять голландцы».

Молодая украинская демократия учит демократии Европу. Картина, достойная кисти великих голландцев, хотя, скорее, малых.

* * *

Егор Просвирнин, главный редактор известного ресурса «Спутник и Погром», подверг на своей Фейсбук-странице оглушительной критике интервью режиссера Эдуарда Боякова журналу «Фома». Особо досталось симпатиям заслуженного театрального деятеля к общинности и коллективизму. Тот факт, что для Егора индивидуализм, причем в его самых радикальных формах, является главным фетишем наряду с атеизмом и трансгуманизмом, известен давно. Не совсем, правда, понятно, как эта индивидуалистическая одержимость сочетается с вечными его огорчениями относительно разобщенности русского народа, чьи молодые представители даже не могут дать в армии отпор сплоченным инородцам. Задал Егору вопрос по поводу данного парадокса, но ответа ожидаемо не получил. Легче и соблазнительнее всего списать вопиющее противоречие на мировоззренческую шизофрению, однако я привык верить в людей и надеюсь, что диалектическое снятие где-то имеется.

Как по мне, так в русской жизни частное с общим прекрасно уживаются и без особой нужды в диалектике. Не раз уже писал об этом. Взять, допустим, такое явление, как массовый героизм, — очень к месту здесь будет цитата из прекрасной книги Федора Нестерова «Связь времен»: «Героизм в его классическом понимании всегда есть исключение из правила. Герой совершает непосильные простым смертным деяния. Он возвышается над толпой, которая служит пьедесталом для его неповторимой личности. Но такая ком-пания вряд ли подходит скромному Ивану Рябову (простолюдину-герою Северной войны. — С. С.), и на пьедестале он должен чувствовать себя не слишком удобно. Со времен Петра понятие героизма все же вошло в обиход русской мысли, но при этом оно обрусело, потеряло первоначальную исключительность. Антитеза между героем и толпой как-то незаметно стерлась, и на ее месте появилось маловразумительное для европейца словосочетание “массовый героизм”, то есть что-то вроде исключения, которое одновременно является и правилом. Это всего лишь один из примеров того, как в одни и те же слова люди Запада и русские люди вкладывают весьма различное содержание». Или обратный пример. В Великую Отечественную войну было много и летчиков, совершивших таран вражеской техники и живой массы, и солдат, закрывавших телом вражескую огневую точку, да и летчиков-ампутантов в итоге набралось несколько. Но в историю в первую очередь вошли конкретные Гастелло, Матросов и Маресьев, ставшие персонификацией, олицетворением определенных подвигов.

Кстати, споры об индивидуализме и коллективизме русского народа в последнее время вообще нередки в фейсбучно-публицистической среде. Целый сериал из обменов критическими, но все же дипломатичными репликами случился, например, у Андрея Бабицкого и Дмитрия Ольшанского, которые перенесли проблему в политическую систему координат. Ольшанский утверждал, что надо было два года назад занять всю Новороссию, а остальная Украина — гори синим пламенем. Бабицкий возражал, что подобный национал-эгоизм чужд русской душе, что нам нужно отвоевать, преимущественно «мягкой силой», всю Украину и — шире — весь мир, ведь мы, люди Библии и Достоевского, в ответе не только за себя, но и за человечество. Схожую дискуссию, без откровенной резкости, но с повышением тона, я наблюдал и на очередной конференции «Юга России», состоявшейся в Воронеже. Спорили о том же: нужно ли бороться за умы жителей Украины вне Донбасса и Новороссии либо же это безнадежно пропащие территории с таким же населением. Мне в обоих случаях было слегка досадно. Умные и патриотичные люди хотят достичь отнюдь не противоречащих друг другу целей, но не понимают этой непротиворечивости и досадуют друг на друга.

Помните песню: «С боем взяли город Брянск, город весь прошли, и последней улицы название прочли, а название такое, право, слово боевое — Минская улица по городу идёт, значит, нам туда дорога…» и так далее. На очередной Отечественной войне русского народа, начавшейся в 2014 году, ситуация схожая. Сначала надо освободить свое. Затем, возможно — не то чтобы полноценно, в случае с Украиной, чужое, но от области к области все более и более не свое. Да, ставшее таковым относительно недавно и, следует верить, не до конца, но сейчас объективно менее свое, чем Донбасс. Очищение же ментальное наиболее эффективно происходит, когда дополняет, а не опережает военно-политические меры. Это жителей Белоруссии в 1944 году не нужно было агитировать против немцев и за Советскую армию. А вот в Польше все было уже не так однозначно, и там, кстати, уважаемые западные партнеры очень хотели, чтобы мы перескочили через несколько этапов и с ходу, ценой гигантских потерь, освободили Варшаву, где подняли восстание откровенно недружественные нам силы. В самой же Германии, несмотря на радиопропаганду коммунистов-эмигрантов, деятельность Национального комитета «Свободная Германия» и нарастающую череду поражений, даже весной 1945 очень и очень многие верили, что фюрер, как многократно бывало ранее, почувствует озарение и Рейх одержит победу.

Последовательность и гармония действий вполне в состоянии примирить национальные интересы русского народа, начиная с особенно сейчас актуального для Донбасса банального физического выживания, и русскую же всечеловечность. Мне близка мысль бывшего генерал-лейтенанта КГБ, доктора исторических наук Николая Леонова:

«Как-то в 1997 году меня пригласили на телепередачу, в ходе которой около десятка журналистов вели перекрестный опрос меня по самым разным вопросам. Задумка состояла в том, чтобы публично расклевать меня как личность, символизирующую прошлый период и связанную со многими революциями позднейшего времени. Среди прочих мне был задан вопрос: «Скажите, а вам не кажется странным, что вы, вчерашний яростный защитник интернационализма, превратились сейчас в столь яростного националиста?»

Я, не смутившись, ответил, что наши взгляды — это не окостеневшие «идеи фикс» душевнобольных людей, а категории, меняющиеся в соответствии с изменениями в мире и стране.

Я был интернационалистом, когда мой народ — русские, признанный и уважаемый в качестве старшего брата другими народами, составлявшими СССР, вёл борьбу за торжество своих идей во всём мире. Мы были великой державой, мы не замыкались в своём национально ограниченном пространстве и были готовы взять ответственность за устройство всего мира. Тогда, при тех целях и задачах, было естественно быть интернационалистом.

Теперь же, когда русский народ отчаянно борется за выживание, когда по безумию своих руководителей он оказался расчленённым, разорённым, деморализованным, когда он подвергается нашествию иноплеменных мигрантов со всех сторон, я не могу не быть русским националистом.

Но русский национализм тем и характерен, что он не построен на ущемлении прав и свобод других народов. Он терпим и дружелюбен к другим этносам и верованиям. Наш национализм оборонителен и не агрессивен. Мы всегда готовы жить в добром соседстве, дружбе и согласии со всеми, кто принимает эти условия общежития, тем более когда речь идёт о наших собственных землях, о нашей России».

Русский человек наднационалист/сверхинтернационалист в наступательной фазе, когда реально готов дать миру новый Проект, и просто националист — в стадии обороны, строительства эшелонов. Позднесоветское руководство нашей страны сделало ошибку — уйдя в холодной войне, по сути, в оборону, согласившись на паритет с Западом, оно продолжило использовать матрицу, годную для наступающего, расширяющего свои просторы общества. Принцип гармонии слов и действий оказался нарушен.

Проиллюстрирую мысль примером из кинематографа. Помните «Семнадцать мгновений весны»? Добрый солдат Гельмут спасает радистку Кэт и её малыша, затем забирает собственную дочку-малютку из детсада, после чего вся честная компания ударяется в бега. Внезапно Гельмут встречает на улице машину с гестаповцами и зачем-то — реальной опасности ситуация не таила — разряжает в неё полную обойму из пистолета. Убивает пару-тройку гансов, сам закономерно получает пулю в лоб и заставляет радистку пережить массу непередаваемых ощущений — не каждый день доводится прятаться в подвале, затыкая рты двум ревущим младенцам и наслаждаясь хрустом кирпичных осколков под ногами находящихся в каком-то полуметре от тебя врагов.

Гельмут, к слову, был контужен на фронте, и это, как говорится, многое объясняет. Его поступок — прекрасная визуализация такого явления, как интернационализм самоподрывного толка. Ааа, американцы на Гренаду вторглись, а французы в Алжир, проклятый империализм, поедем в Гренаду воевать, чтоб землю крестьянам отдать. Гренада, что из стихотворения Светлова, и Гренада, куда вторглись американцы, — это, правда, разные Гренады (светловская, которая в Испании, она, строго говоря, Гранада), но не суть важно, отдадим и тем, и другим. А пупок не развяжется, стесняюсь спросить? Ну, убьешь ты трех гестаповцев, лично, вероятно, довольно скверных ребят, заслуживших свои порции свинцовых конфет. Вот только за ними сто тысяч соратников, которые моментально превратят тебя в мокрое место, а за тобой — только баба с двумя дитятями, одно из которых твоё. Герой ты? Не уверен.

А Кэт в подвале — воплощение национального государства с первоочередной задачей заботиться о ближних. Не в том, конечно, смысле, что оное должно молчать в тряпочку само и затыкать рты своим чадам. Кэт, допустим, эти бравые парни в полуметре от неё тоже не очень нравятся. Она, по идее, может выскочить из укрытия и уложить одного-двух супостатов меткими ударами кирпичом по головам. А толку-то? Нет, думает простая и оттого умная русская баба, ходите, голубчики, ходите. Месяца через полтора мы будем представителями многомиллионной победоносной армии, прущей по этим же улицам, а вы, напротив, тварями дрожащими, права не имеющими.

Написанное мною внешне чем-то похоже на разные «хитрые планы», «стоять и смотреть» и «мы возьмем Мариуполь, когда рухнут США», хотя по сути совершенно им противоположно, уже одним тем, что я и «хитропланщики» по-разному понимаем круг ближних и «чад на руках», для меня они не заканчиваются на границе РФ. Поэтому завершу предельно ясно и недвусмысленно. Да, мы, русские, всечеловечный народ. Землю крестьянам всех Гренад обязательно отдадим, не сомневайтесь, нам не жалко. Но для начала давайте спасем Донбасс, вместо того чтобы усиленно зажимать ему рот и тем более облегченно бросать из укрытия под ноги гестаповцам. Гестаповцы подобную «щедрость» все равно не оценят.

* * *

Возвращаясь на микроавтобусе из Воронежа, где накануне состоялась очередная конференция «Юга России», мы с Сергеем Чепиком размышляли о причинах катастрофического духовного оскудения и падения нынешнего мира.

Я привел такой пример. В I веке нашей эры еще были живы апостолы, ученики Иисуса, люди, лично знавшие Спасителя. После них остались ученики учеников, те, кто лично знал и слушал апостолов. Потом — ученики учеников учеников. И так далее, с каждым поколением все тоньше и тоньше. Простой и грубый, этот пример апеллирует исключительно к индивидуальному началу и механической преемственности поколений, оставляя в стороне то, что происходит в ходе жизни каждого из поколений. И тем не менее что-то в нем есть, как мне кажется.

Когда только стали набирать популярность труды Носовского и Фоменко, имеющие в основе многие реальные смутности в разных летописях, источниках и хронологиях, но доводящие их до состояния шаржа и анекдота, я задумался: а сколько должно пройти времени, чтобы криптоисторики смогли с уверенным видом утверждать, дескать, Второй мировой/Великой Отечественной войны не было, либо она была, но в кардинально ином виде, чем это раньше представляли. Решил, что лет сто пятьдесят–двести минимум, должны умереть дети, внуки, правнуки участников, истончиться материальное наследие военных лет, произойти пара информа-ционно-технологических революций, позволяющих с позиций новой эпохи считать прежние источники архаическими и несущественными. Однако уже сейчас мы видим, как события ВМВ/ВОВ переписывают почти в фоменковском стиле, и жовто-блакитные небратья в первых рядах ревизионистов. Оказывается, Бандера, Шухевич и их бойцы, потомки тех самых древних укров, что вырыли Черное море и взрастили в своих рядах Сиддхартху Гаутаму, наголову разбили нерушимую коалицию Сталина и Гитлера, выломали ворота Освенцима, а затем штурмом взяли Берлин, водрузив над рейхстагом свой гордый прапор. Над подобными бреднями можно гомерически хохотать, но они на подъеме, за ними грубая варварская витальность, и если к ним относиться так же снисходительно-добродушно, как РФ относится к киевскому режиму и украинскому проекту в целом, — они обязательно победят и станут господствующей версией прошлого.

* * *

Когда РФ на похищение украинцами российских военнослужащих в Крыму, взяв было на секунду грозный тон, тут же переходит на лебезящее умасливание и уверения в горячем желании сотрудничать с киевскими партнерами, а российские аналитики параллельно рассуждают о перспективах раздела земного шара между Москвой и Вашингтоном в случае победы Трампа — это, признаться, способно совсем подорвать веру в человечество. Хорошо, что я предусмотрительно лишился ее еще раньше.

* * *

О. Всеволод Чаплин и в роли официального глашатая РПЦ регулярно, что называется, поднимал волну в информационном пространстве, а нынче, не обремененный статусом и соответствующими условностями, вообще стал одной из самых ярких фигур отечественной общественно-политической жизни. Вот и в конце августа 2016 года достопочтенный протоиерей в эфире «Эха Москвы» напомнил, что законное применение государством и обществом силы против своих врагов не противоречит христианским канонам. Руководство радиостанции почти сразу после эфира приняло решение объявить Чаплина персоной нон грата, а о. Всеволод, выразив недоумение данным решением, вновь подчеркнул: «Государство имеет не только право, но и обязанность менять законы и применять их так, чтобы опасные террористы и заговорщики были остановлены. История с Майданом на Украине, попытка путча в Турции прекрасно показывают, что опасность внутреннего врага существует и с ним надо бороться силой, в том числе фатальной».

Я вполне разделяю позицию о. Всеволода. Сказанное им особенно актуально в связи с четвертьвековым юбилеем ГКЧП и нанесшего ему поражения первого русского Майдана во главе с Ельциным; хотя, может быть, и не первого, если считать от декабристов, так далеко не первого, для ясности будет — стартового в новейшей российской истории. Я далек от абстрактного гуманизма, от идеи, что жизнь любого человека важнее всех вместе взятых на свете вещей. Я считаю, что есть ценности, ради которых стоит убивать, и выживание общества и государства — среди них.

Но есть что-то, сильно меня по сему поводу грызущее и сверлящее. И это что-то — Донбасс и Одесса. Да, я опять про это. В тысячный раз про это, а будет и двухтысячный, и трехтысячный, и десятитысячный, пока не исчезнет с лица земли причина произошедшего.

Я и до выступления протоиерея два года периодически задавался страшным вопросом: «А как бы отнесся к совершению такого моей стороной?» Не будем априорно отбрасывать вероятность такого злодеяния от наших (наши, в предельно расширительном смысле, это пресловутые 86% в Российской Федерации и сторонники Русского Мира за ее пределами), дескать, невозможно онтологически, и баста. Как говорилось в одном классическом произведении, «есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». Попробую показать на примерах, почему такое злодеяние в русском исполнении доселе не наблюдалось и вряд ли будет примечено в будущем, тем паче после выступления Чаплина ехидный вопрос «так вашим можно, а нашим нет?» наверняка прозвучит от необандеровцев и их российских симпатизантов, каковые группы, впрочем, давно слились в единое целое.

Я понимаю, что с точки зрения киевской хунты и ее сторонников (ох, опасное это дело для широкодушного русского человека — пытаться мыслить «объективно» и «над схваткой», слишком велик риск дойти до оправдания врагов и людоедов) сожженные одесситы это «сепаратисты» и «враги нации». Пусть так. Примем за гипотезу. Но. Эти враги были 1) безоружны; 2) заведомо беззащитны в замкнутом пространстве, при попытке вырваться из которого их добивали (об этом чуть дальше); 3) «наказание» абсолютно несоразмерно «преступлению». Погибшие были действительно максимум «сторонниками федерализации» и Русского Мира в его культурно-языковом измерении. Движение за Одесскую народную республику к началу мая ощутимо сбавило обороты, в отличие от Донбасса, где люди уже реально захотели полностью вырваться из удушающих объ-ятий страны, в одночасье превратившейся из злобноватой мачехи в концлагерь. Сторонники ОНР, разумеется, никуда не делись, но в первую очередь люди хотели просто говорить по-русски и не орать, упившись горилки, про «сало уронили — героям сала!» и «Бандевич Шухера — герой Украины!». В России с некоторых пор существует антисепаратистский сегмент законодательства, по мнению многих, весьма несовершенный и своем острием направленный не на этнических партикуляристов, а на их противников. Откровенно необоснованным данное мнение не назовешь. Однако же… понимаю, что сравнивать людей, уже вошедших в русскую историю героями-мучениками, с разного рода маргиналами немного неуместно, но представьте, что у нас бы патриоты-государственники при благосклонном молчании властей сожгли бы собрание безоружных широпаевцев, «ингров» или борцов за упоминание казаков как отдельного этноса в листах всероссийских переписей… Вот и я не могу представить.

Второй момент — это информационный фон. В Китае, скажем, нет никакого культа «победы над мятежниками на Тяньаньмэнь», там как раз всячески блокируют воспоминания о тех событиях. Для них это скорбный инцидент, не вызывающий никаких радостных эмоций, пусть и продиктованный необходимостью. Да, оно до сих пор служит суровым предупреждением внутренним врагам государственности, но чтобы воспевать его и радостно отмечать годовщины… Даже у нас ельцинский режим, расстреляв «вроде как мятежников» в Белом Доме (на самом деле антиконституционным мятежником был сам Ельцин, но для чистоты эксперимента оттолк-немся от противоположной версии), умудрился не делать из этого события победного культа. Да, в фильмах и передачах, посвященных очередной годовщине Черного Октября, ельцинские министры и силовики скупо говорят о необходимости жестких мер в те дни, напоминают о Баркашове, Макашове etc., но это не выходит за рамки самооправдания, очевидно, что гордости у большинства нет и в помине. Радость от того, как «наши танки намотали на гусеницы большевицкие кишки», остается уделом неадекватных либерал-маргиналов, гозманутых и новодвороватых шехтманов, остальные отделываются расплывчатыми размышлениями о «трагических событиях, которые, конечно, имели виновных, и это был не Ельцин, но все равно такое повториться не должно».

Сопоставьте с «культом сожжения», массово возникшем у жовто-блакитных незалежников как на почти официальном, так и на общественном уровне! Символично, что и вышеупомянутые новодворские гозманы через границу радостно поддержали этот хор, лишний раз показав свою омерзительную сущность. И последнее. На Тяньаньмэнь регулярные войска прервали земной путь некоего количества условно безоружных людей. Условно — потому, что прекрасно известно, что протестующие были отнюдь не столь мирными и безобидными, как принято считать. Ну, пусть будут безоружными, мол, автомат и граната против танка и не оружие вовсе, хотя сожгли тогда правительственной бронетехники не один и не два десятка единиц. В любом случае, тех людей вычеркнули из числа живущих без какого-то дополнительного издевательства, по законам вой-ны. Справедливости ради, это в каком-то смысле можно сказать даже о Черном Октябре-93. Белый Дом расстреляли, его защитников потом достреливали на полигонах и в разных закутках, но до изощренных издевательств — во всяком случае, массовых — ельцинисты все-таки не опустились, не перешли тонкую грань между палачами и открытыми маньяками-изуверами. А там, где перешли — радостно об этом на весь мир не голосили, наоборот, постарались скрыть и до сей поры скрывают. И сравним с Одессой…

Сочетание этих трех факторов — несоответствия кары деянию, вопиющей демонстративной жестокости при осуществлении этой кары и громкой демонстративной же глумливой радости от содеянного — выводит одесское массовое убийство из числа стандартных карательных акций, осуществленных разными государствами или поощряемыми государством активистами. В христианских странах раньше даже солдат, вернувшихся с войны против внешнего противника, на время поражали в церковных правах. Убийство же собрата по крови и почве, пусть даже врага и предателя, тем паче поводом для напыщенной гордости и радостных прибауток не было, особенно в мирное время, или не в мирное, но за пределами зоны боевых действий. Тарас Бульба не скакал от радости, покарав Андрия. Для постмайданного же украинского режима и его сторонников Одесса стала чем-то большим, чем наказание «сепаров». Это была инициация, рождение на крови новой украинской нации и государства.

* * *

Двадцать лет назад, в последний день августа 1996 года, позорной капитуляцией, подписанной Лебедем в Хасавюрте, закончилась первая чеченская война.

Эта кампания, скажем откровенно, не была популярна среди россиян. Причин тому много. Позднесоветская пропаганда «только б не было войны» растила и воспитывала людей в духе абстрактного гуманизма и пацифизма. Причины на поверхности — руководители страны, люди, опаленные Великой Отечественной, искренне не хотели ее повторения для себя и своей страны даже в малом масштабе. Поэтому-то, решившись на битву за Афганистан, вели ее половинчато, опасливо, всячески скрывая от советских граждан. Сугубо по-чело-ве-чески такое поведение можно понять, но в итоге оно привело к деформации сознания обывателей и к выработке рефлекса ужасаться от одного намека на мысль, что где-то нужно брать в руки оружие и рисковать жизнью, пусть и за правое дело. Перестроечные СМИ и «демократы» с высоких трибун облили армию грязью и довершили дело материального разоружения армии и ментального разоружения граждан, причем сугубо одностороннего, не требуемого от противников по холодной войне. Наконец, уже в ходе самой чеченской кампании СМИ и «демократы» прошлись по армии и людской психике третьей катковой атакой.

В принципе, поводов ругать ту войну, не с абстрактно-пацифистских, а с реалистических позиций было немало. Ельцинский режим, сам фактически где косвенно, а где и прямо взрастивший режим дудаевский, начал войну не тогда, когда можно было спасти от геноцида десятки тысяч русских людей, а тогда, когда они уже большей частью были уничтожены. Цели кампании были сформулированы криво и косо, обнажая очевидную криминально-феодаль-ную подоплеку происходящего. Велась война прежде всего политическими руководителями, но и персонажами в погонах вроде П. С. Грачева, бездарно, безвольно, а часто и предательски, по принципу «шаг вперед — три назад и в сторону».

Однако ведь был и запредельный героизм простых солдат, офицеров и таких генералов, как Лев Рохлин. Был беспримерный мученический подвиг Евгения Родионова. Была поддержка кампании национал-патриотической оппозицией, еще год назад противостоявшей ельцинскому режиму в кровавые октябрьские дни 1993 года, но понимавшей: ельцины приходят и уходят, а Россия и ее целостность остаются. Был номер НБП-шной «Лимонки» с заголовком (по памяти) «Браво, господин президент!». И была, в общем-то, почти достигнутая к августу 1996 года военная победа, несмотря ни на что.

А затем случилось грандиозное предательство. Имеющий донельзя мутные корни захват боевиками Грозного, ультиматум генерала Пуликовского, по-обещавшего, что через 48 часов, после эвакуации гражданского населения через специальный коридор, вся вражеская сила, которая не сдастся, навсе-гда останется на грозненских улицах. Срочный визит в Чечню Лебедя с Березовским и похабные крики БАБа Пуликовскому — отлезь, генерал, не мешай своей бравадой нам «миротворствовать», сиречь делать дела, и по-быстрому, а то армия очнется и взбунтуется и не подпишется в Хасавюрте Лебедем и Масхадовым бумажка, которую через три года придется отменять новой кровью. Как там говорили в Германии после Версальского мира, «удар ножом в спину»?

Существует, кстати, распространенное определение России после 1991 года как «версальской». Многие патриоты не любят этот штамп, понятно почему — либералы с его помощью усиленно намекают на якобы фашистскую и реваншистскую сущность нашей страны и нашего народа, который обязательно воспроизведет, ибо иначе не умеет, Третий рейх в одеждах Третьего Рима. На мой взгляд, несмотря на недобросовестное использование недобросовестными людьми, данный словесный оборот очень подходит для описания состояния великой державы после унизительного поражения и территориальных, а еще страшнее — моральных потерь. Но если такое определение кому-то не по душе, можно сказать — «хасавюртовская Россия», и это ведь актуально по сей день. Изжив Хасавюрт военным путем и крайне спорно, непоследовательно и противоречиво закрепив итоги сего изживания политически, мы все еще толком не изжили хасавюртовскую оптику миросозерцания.

Мы боимся лишний раз сделать резкий жест и везде ощущаем, очень часто с полным на то основанием, тень предательства. Даже внутренняя целостность страны лишь недавно стала относительно стабильным фактором, хотя с нынешними тенденциями ползучего этносепаратизма этот вопрос может в любой момент вновь актуализироваться. О каком-то выходе за пределы границ и понимании России как историко-геополитического субъекта, превышающего объем нынешней РФ, просто задуматься немыслимо. Крым стал яркой вспышкой, преодолевшей, как показалось, хасавюртовский морок, но дальше Хасавюрт с лихвой отыграл упущенное. Нельзя! Страшно! Крым — это уникальный случай, а вообще Украина от Ростова до Будапешта для нас свята и неприкосновенна. Интересно, что эту незыблемость и единственноверность РФ как на веки вечные неизменного субститута России отстаивают в унисон либералы и казенные государственники-охранители. Причем для либералов кощунственным кажется лишь изменение территории РФ в сторону увеличения, а если уменьшать — да ради Бога. Они и вслух не стесняются об этом говорить, вот, например, Евгения Альбац как-то молвила, что распад России на части лично для нее большой трагедией не станет. Мой воронежский друг и коллега Станислав Хатунцев язвительно прокомментировал, что если у госпожи Альбац помахать перед носом включенной бензопилой и сказать, что распад ее, Альбац, на части тоже не стал бы грандиозной трагедией для России, она, Альбац, была бы заметно осторожнее в высказываниях.

Спустя двадцатилетие после Хасавюрта Россия все еще слишком хасавюртовская. Сделать ее иной — наша задача.

* * *

На донецкую конференцию «Юга России» в начале ноября 2016 года внезапно пожаловал глава ДНР А. В. Захарченко. Аркадий Минаков уже стоял на трибуне, собираясь открыть первую часть мероприятия своей лекцией об истории и теории консерватизма, как вдруг в зал стремительно вошли несколько автоматчиков, вставших у сцены, а затем появился Александр Владимирович. В зале легкий шок, немая сцена. Захарченко не особо приветливо посмотрел на собравшихся и произнес: «У меня пара слов, микрофон не нужен», — и почти у всех, с кем я говорил после, на секунду-полсекунды возникло ощущение, что сейчас нас всех арестуют. Лично я почувствовал себя как в анекдоте про избрание Андропова генсеком КПСС: «Товарищи, кто за кандидатуру Юрия Владимировича, поднимите руки. Спасибо, вторую руку можно опустить».

Захарченко, однако, произнес несколько скупых, но положительных фраз приветствия, а затем пригласил Аркадия по окончании лекции выпить с ним чаю. Я все это время сидел буквально в паре шагов и вспоминал Моторолу, убитого тремя неделями ранее, и очередное, какое уже по счету обещание главы ДНР взять Киев, разумеется, окончившееся ничем. Очень хотелось спросить: «Александр Владимирович, так когда на Киев-то?» К сожалению или к счастью, сдержался. Толковый ответ все равно вряд ли бы последовал, а нашему собранию и вообще начинанию мог бы и вред быть. Я-то уеду, а донецким здесь жить… И все-таки стыдно, что не спросил.

Аркадий принял приглашение Захарченко, рюмкочаевничал с ним, затем был с ним на передовой, в разрушенном начисто боями аэропорту. Остался в восторге от собеседника, сказал, что он точь-в-точь таков, каким его в своей биографической книге описал Захар Прилепин. Я предостерег товарища от излишней восторженности, и он со мной согласился, хотя, в общем-то, и сам я отношусь к главе ДНР без зашкаливающего негатива, понимая всю уязвимость и несамостоятельность этого человека. Вскоре я даже испытал некий прилив сдержанной симпатии, когда в беседе Захарченко с приехавшим в ДНР писателем, а теперь и депутатом Сергеем Шаргуновым вдруг проскользнула крамольная реплика, она же не крик, нет, хрип (сиречь задавленный крик) души: «Сколько это всё может продолжаться? Давайте я сам этот вопрос вам задам. Поверьте, мне этот вопрос хотелось бы задать не только вам. Но и Госдуме, правительству, вообще России. Мы, русские, воюем тут третий год. Здесь живут русские, и мы хотим на Родину, вернуться в Россию. Сколько еще мы тут должны провоевать? Что мы должны еще сделать? Объясните нам — и мы сделаем, отвоюем, выдержим. Только объясните, что мы должны сделать, к чему мы должны прийти, что мы должны захватить, как мы должны помочь этому процессу возвращения, чтобы он быстрее закончился».

Могу только тысячекратно подписаться под вопросом Захарченко. А Донбасс и так под ним уже подписался тысячекратно — русской кровью.

* * *

Пургин любит цитировать Бородая, который после нескольких месяцев пребывания на вершине власти ДНР разродился афоризмом «Донецк — город хитрый» (произносится с особой интонацией). Разродился, в общем-то, по делу, в чем я убеждался не раз, и очередной раз убедился во время ноябрьского визита-2016.

Алкоголем мы с Минаковым и Сальниковым запаслись еще на эрэфовской стороне, в Ростове — вина в дорогу, 0,7 коньяка для вечернего симпозиума в гостинице. Провизию же я предложил закупить непосредственно на месте — добраться до пункта назначения, по расчетам, мы должны были часов в семь, магазины же, как я помнил, закрываются около девяти.

По прибытию, состоявшемуся в намеченные сроки, я оставил товарищей в нумерах и, как единственный бывавший в Донецке ранее и знающий разно-образные логистическо-инфраструктурные складки местности, отправился за покупками. Но все магазины оказались закрытыми, несмотря на ранний час. Прошел вниз несколько кварталов, понял, что ловить нечего. На всякий случай поинтересовался у проходившей мимо группки молодежи наличием поблизости гастрономического лабаза, но никакого путного ответа не получил. Ну, хоть согрелся коротким словесным контактом.

Вернувшись в гостиницу, я решил задать тот же вопрос мужичку-охраннику, скучавшему за администраторской стойкой и выполнявшему функцию работника за всё. Тот мгновенно весьма оживился; как потом Аркадий процитировал по данному поводу концовку «Бесов» Достоевского, мол, простой русский человек всегда оживляется, когда его спрашивают по поводу водки: «Попросите что-нибудь для вас сделать, и он вам, если может и хочет, услужит старательно и радушно; но попросите его сходить за водочкой — и обыкновенное спокойное радушие переходит вдруг в какую-то торопливую, радостную услужливость, почти в родственную о вас заботливость. Идущий за водкой, — хотя будете пить только вы, а не он, и он знает это заранее, — всё равно ощущает как бы некоторую часть вашего будущего удовлетворения». Мне, правда, нужна была не водка, а закуска, но эту информацию я своему собеседнику не стал озвучивать ввиду явной ее избыточности.

Вытащив меня на порог, мужичок со всей возможной участливостью и словоохотливостью рассказал и показал, что один магазин есть на другой стороне в переулке через пятьдесят–сто метров, а если он уже закрыт, то еще один, именуемый «Обжора», находится в подбрюшье площади Ленина, за трамвайными путями.

Магазин номер раз, естественно, горящими огнями витрин не порадовал, и я отправился на по-иски второго, оказавшиеся, впрочем, несложными. На всякий случай я пару раз уточнял у прохожих маршрут, и все мне его подсказывали. Это меня немножко удивило — спроси меня в центре Ростова, где находится небольшой продуктовый магазин «Нина» или «ПБОЮЛ Хачикян» — я окажусь в замешательстве и вряд ли отвечу. Однако если сия торговая точка чуть ли не единственная, работающая допоздна, чего ж удивляться, что все ее знают.

Допоздна — это, чтобы точнее, до десяти часов. Так гласила вывеска на дверях. В магазине было светло и шумно, несколько праздношатающихся парней выбирали, если мне не изменяет память, пиво. Я купил пару салатов в пластиковых контейнерах, каких-то колбасок, на поверку оказавшихся крайне вкусными, сока, газировки, пластиковую посуду, и триумфально вернулся с добычей в гостиницу к уже начавшим волноваться и названивать по телефону товарищам.

Как рассказал мне на следующий день Пургин, в феврале–марте 2014 года «Обжора» еще работал круглосуточно и сыграл тем самым важнейшую роль в «Русской Весне». Именно там закупались духоподъемными и стимулирующими горячительными напитками все стороны не прекращавшегося ни днем, ни ночью противостояния, центр которого находился как раз, не в первый раз извиняюсь за тавтологию, в центре города.

* * *

Ноябрь 2016 года, мы со Славой Сальниковым едем на донецком такси до «Шахтер Плазы», места проведения нашей конференции. Нормальное такое русское такси, с иконками, национальным флажком, кажется, флажком ДНР. Как раз накануне в РФ был так называемый «День национального единства», и Слава спрашивает у водителя, праздновался ли он как-то в Донецке.

— Да никак, по сути. Так, Захарченко сказал по телевизору пару слов, и все. Мы, конечно, ожидали каких-нибудь мероприятий, хотя бы символического праздника. Почему нельзя было провести? Мы что, не Россия?

Слава начинает рассуждать, что, безусловно, наши еще должны многое сделать в плане интеграции республик.

— Наши ли? — горько усмехаюсь я.

— Вот-вот, — столь же горькой усмешкой отвечает водитель.

На прощание жмем ему руку, обещаем, что победа все равно будет одержана. А что еще тут скажешь?

* * *

После ноябрьской поездки в Донецк я провожал Сальникова и Минакова домой. Мы доехали до Ростова, посидели пару часов у меня, и я решил сопроводить друзей непосредственно до поезда, который с местного вокзала домой. Были мы, скажем так, навеселе, Захарченко презентовал Аркадию энное количество бутылок донецкой наливки производства кафе «Гуси-лебеди».

Уже у вагона Аркадий вдруг забеспокоился, что им-то сейчас предстоит лечь на полку и спать, а мне, такому веселому и пассионарному, возвращаться домой, а у меня на куртке георгиевская лента, и не случится ли нежданных приключений в виде столкновений с ночными лихими людьми. Я возмутился: «И что ж, мне снять ленту?! В родной стране?!» Хотел высказаться на мотив «никогда, никогда англичанин не будет рабом», но вовремя осекся, поняв, что «русский не будет рабом» с сохранением четкости и размера никак не получится, зато «россиянин не будет рабом» — великолепно, тютелька в тютельку. Даже родилась горькая шутка, что слово «россиянин» активно всучивают в том числе и чтобы соответствующая переделка гордой английской патриотической песни выскакивала машинально, сама собой.

Тут, кстати, рождается игра смыслов, ведь в оригинале не англичанин, а «британец не будет рабом», что на русском примерно так же нескладно, как «русский не будет рабом». Многие выдающиеся английские умы, в частности, великий Честертон, писали, что роль и место англичан в Великобритании, в Британской империи схожи с ролью русских в современной РФ: за все отвечают, все делают, склеивают остальные народы, но сами молчаливы и политически бесправны. Пары «русский-россиянин» и «англичанин-британец» словно перевернулись и отразились, как в зеркале.

Обратно добрался я, отмечу, безо всяких приключений, ленту, конечно, не снимал, да Аркадий и не предлагал, просто побеспокоился. Ирония в том, что боялся он враждебной активности в адрес русского символа именно со стороны горячих «россиян» (речь не о денационализированных русских, это второй строительный блок и одновременно главная цель и смысл «россиянства», и эти «россияне» как раз не горячи, а убийственно теплохладны).

* * *

Есть в украинской культуре элементы, еще до 2 мая 2014-го и геноцида Донбасса вызывавшие у меня сильное, тогда еще плохо объяснимое отторжение, и, собственно, во многом причиной одесской Хатыни и донбасской войны на истребление как раз и ставшие. Подчеркну, что речь именно об украинской, а не малороссийской культуре. Эмоциональное, пассионарное и смысловырабатывающее ядро современного украинства, его мотор — это галицийство. О нем и говорю.

Есть такой не чуждый провокационности автор Майкл де Будьон (М. А. Буденный), проживающий (проживавший?) как раз в Одессе. Помню, прочитал у него описание фильма Параджанова «Тени забытых предков» о «любви гуцульских Ромео и Джульетты». По словам Будьона, фильм этот несет совершенно чуждые европейцу культурные коды, что-то японское или африканское; какие-нибудь кинематографические польские танкисты, чехословацкие сыщики и итальянские недотепы-любовники нам много ближе и понятнее. Прочитал, пожал плечами, а через какое-то время посмотрел сию фильму и признал полную будийоновскую правоту. Натурально африканские пляски возле костра, участникам которых не хватало лишь кости в носу, убийство местным Монтыченко местного Капулетенко на церковном дворе за то, что тот кинул в кружку для подаяний то ли больше, чем он, то ли, наоборот, меньше. И проходящие через всю картину шаманско-колдовские мотивы, не языческие даже — взять знаменитый мультфильм «Детство Ратибора», его герои во всем своеобразии нам понятны — а натурально хтонические. Как вы относитесь к проблеме шаманизма в отдельных районах Севера, иначе не скажешь.

Еще штришок. У моей бабушки в деревне в книжном шкафу лежал альбом «Гуцульские картинки». В детстве изображенные там персонажи меня дико пугали, вплоть до того, что я пытался замалевать их карандашом и спрятать альбом в самый дальний угол. Уже во взрослом возрасте нашел альбом в Интернете, желая посмеяться над детскими страхами. Куда там! Ощущения остались примерно схожими, это уже, конечно, не боязнь, но по-прежнему отчетливое отторжение. Долго и сложно описывать это в терминах художественного восприятия, самое явное это глаза как у вампиров или оборотней, но и других элементов хватает.

Учитывая широкоизвестные особенности поведения «храбрых воинов» УПА в годы войны (затянувшейся для них аж до середины 50-х), появляется устойчивое подозрение, что все эти «сжигания ваты» и «укорачивания самки колорада» суть явления не посткультурные (культура была, но сплыла), а докультурные.

* * *

У Шукшина есть рассказ «Штрихи к портрету» — о провинциальном телемастере Николае Князеве, пишущем монументальный трактат об устройстве государства. Князев пытается объяснить свои идеи окружающим, получая в ответ полное непонимание, издевки и скандалы. Я как-то всегда считал этого героя типичным шукшинским чудиком, персонажем глубоко сатирическим, но теперь понимаю, сколько трагизма Василий Макарович, сам человек глубоко трагического характера и такой же судьбы, вложил под внешнюю потешную оболочку. Один из собеседников Князева на вопрос о смысле жизни гражданина с большим трудом выдавливает из себя: «Чтобы работать, быть честным, защищать Родину, когда потребуется». Так вот, любой человек, поднимающийся чуть выше этой формулы в своем понимании общества, государства, цивилизации, — опасный смутьян и изгой, всем кажущийся психом. Не суть важно при этом, телемастер ты или профессор, профессору полагается иметь тот же уровень мышления, что и телемастеру, только более наукообразный и лексически разукрашенный.

Можно сказать, что Василий Макарович раскрыл проблему уровня политической культуры среднего человека в любой стране и в любое время, особенно в эпоху массового общества, и агрессивного неприятия этим средним человеком всего непонятного. Но, с другой стороны, он в золотые застойные годы, ко-гда еще официально ставилась и реализовывалась стратегия массового воспитания интеллектуалов, гениально прозрел то, с чем его/наша Отчизна столк-нулась через тридцать–пятьдесят лет. Лицо заливается краской стыда, когда смотришь, как мужественный, рыцарственный, грандиозный Грэм Филлипс, наш Гриша, спрашивает обывателей на улицах Ростова (прифронтового города!) о происходящем на донбасской земле. Ответы «так затянулось, что это уже никого не волнует.. это никого не волнует…», «там тихо и спокойно…», «им лучше в Украине будет…», «мало что я про это знаю…», «а мы в Ростове живем и катаемся на скейте…» разрывают уши больнее и сильнее, чем грохот снарядов. Но ведь это продолжение и развитие кредо шукшинского обывателя, только уже без защиты Родины — сложно представить, что Родину даже в малоестественных пределах РФ, с отсеченной от нее Новороссией и другими русскими землями, нынешние обыватели будут защищать со сколь-нибудь приемлемым рвением.

* * *

Как-то я вывел формулу, что современный русский «либерал» (беру слово в кавычки, дабы не смешивать благую идею о необходимости вольностей и свобод с прячущимися ныне за ее вывеской омерзительными персонажами) это как сломанные часы — вроде как безусловные часы по своей сути, но сломались, не идут, поэтому, строго говоря, полноценными часами считаться вряд ли могут. Боюсь, что это сейчас можно сказать и о «россиянах». «Россиянин» — это такой слегка сломанный русский, причем сломанный не только объективными историческими обстоятельствами, но и намеренной злой волей. Поэтому читателя не должно удивлять, что я в этой книге одновременно восхищаюсь своим народом и яростно его критикую. Здоровый патриотизм подразумевает сочетание критики и восхищения, это само собой разумеется. Но дело еще в том, что восхищаюсь я в первую очередь русскими, и РФ, и Донбасса, а критикую «россиян». Нет, я ни в коем случае не отношусь к ним с брезгливостью и околорасистским презрением. Да, это чуть поломанные русские, но История своим неумолимым ходом должна их отремонтировать. Иначе мы все погибнем в одной лодке — и русские, и «россияне».

* * *

Еще немного о «россиянстве». Российские «либералы», ставшие с декабря 2013 года такими же ярыми яукраинцами, как раньше были ягрузинами, яичкерийцами и ягеями, очень любят нравоучительно заметить, что в Украине после Майдана и на фундаменте его ценностей родилась полноценная украинская гражданская нация, которую сиволапые ватники в силу своей генетической неполноценности построить не могут. Отсутствие у слова «украинский» той лингвистической игры в двусмыслицу, что существует у пары «русский-российской», дает возможность заретушировать бесспорный факт: украинцы строят как раз модель нации, которую в России либералы и их сводные братья чиновники боятся как огня.

Ведь их «политические украинцы» — это именно украинцы, а не «украиняне». Грубо говоря, есть те, кого можно с той или иной долей условностей обозначить как этнических украинцев — уроженцы Центральной Украины, вроде Кучмы, плюс западенцы вроде Тягнибока и Фарион. Есть обладатели разномастного букета кровей либо совсем откровенные неукраинцы по крови и биографии, вроде Климкина, Елисеева и Авакова, отринувшие свою этническую идентичность ради гордого звания «украинец». Наконец, есть персонажи вроде Коломойского и Джемилева, которые полностью свою этническую идентичность отринуть не могут, ибо из неё, собственно, вытекает их общественно-политический статус и польза для украинского проекта; они становятся эдакими «почетными украинцами». Афганец, еврей или армянин, ставший украинцем, пуще коренных бегают в вышиванке, кланяются портрету Бандеры и читают наизусть Шевченко с Лесей Украинкой. Для третьей категории допустимо украинянство а-ля «я еврей/татарин и при этом украинец», но при этом вышиванка все равно необходима.

Понятно, что украинство нам глубоко отвратительно и по определению враждебно, его чисто на эмоциональном уровне сложно хоть в каком-то аспекте рассматривать как пример. Однако нельзя не признать, что у украинцев строительство гражданской нации на основе строго определенного этнокультурного ядра худо-бедно получается. Получается в прямом смысле с большой кровью, через варварство и разные формы геноцида, через игнорирование факта чрезвычайной гетерогенности Украины и не такого уж большого количества украинцев «стержневого» образца. И все-таки строительство украинской нации, к нашему несчастью, идет — на русской крови, русских костях и сожжении всего русского в прямом и переносном смысле.

У нас же в РФ, где строительство русской (не российской!) гражданско-политической нации — дело, не только не требующее кровопролития и насилия, но естественное (в отличие от карикатурного искусственного «россиянства») и попросту само собой напрашивающееся, законодательно даже отсутствует государствообразующий народ. Случай практически уникальный. Мне могут привести примеры стран вроде Канады, Боснии и Швейцарии. Но это конфедерации, фактические или юридические, регулярно балансирующие на грани сепаратизма и внутреннего конфликта (Канада) или через этот конфликт в весьма кровавой форме уже прошедшие (Босния). Разве что Швейцария за семьсот лет научилась жить без этнического остова, хотя в цифровом выражении он все же есть (65% германошвейцарцев). Собственно, и Украина, если геополитически сильным мира сего так уж невмоготу сохранить ее целостность, могла бы существовать (сейчас уже может лишь теоретически, настало время игры с нулевой суммой — или развал, или победа украинской унитарности) именно как предельно внутренне сегрегированная конфедерация вроде Боснии. Но украинцам дали возможность возводить на русской крови единую нацию, и они ею с радостью пользуются.

Приходилось сталкиваться еще с одним возражением — в США, мол, WASP тоже не имеют никакого особого статуса. Возражение дельное, однако не учитывающее переселенческий генезис единственной мировой сверхдержавы современности. WASP в узком понимании слова достаточно быстро — по историческим меркам — утратили большинство среди американского населения, однако продолжали форматировать его под свои жизненные и мировоззренческие стандарты, создавая тем самым американскую гражданскую нацию. Грубо говоря, не WASP растворились в общей массе и стали «американиянами», а масса превратилась в «англосаксиян». Сейчас же, глядя на нынешнее этническое лицо страны и на Обаму с Псаки, многие WASP наверняка жалеют, что их предки хотя бы символически не застолбили свои права в Конституции. Собственно, Трамп — это именно протест «корневых» американцев против раздухарившегося «американиянства» и превращения страны в орудие предельно чуждых ее интересам либерально-глобалистских космополитических сил.

Псаки, конечно, очень веселая дама, но вернемся к нашей национальной политике, которая намного смешнее. Чтобы свыше 80% граждан с тысячелетним стажем автохтонности оказались на собственной земле в статусе этнобомжей — такую шутку и в «Смехопанораме» лучших времен сложно было зацепить. И ведь 80% это самая низкая планка, не учитывающая ряд важных нюансов. Так, среди вторых по численности татар (менее 4%) есть православные кряшены. Но и без них татары в массе своей могут быть охарактеризованы как политически русские, ислам их довольно поверхностен и играет роль больше культурного маркера, нежели реального религиозного фактора. От среднего православного или секулярного русского из Москвы средний казанский татарин отличается не более, чем русский евангелист или зороастриец. Далее идут разного рода волжские финно-угры. Обычный удмурт, мордвин или мариец вспоминает о своей этнической идентичности, чем-то отличной от русской, раз в несколько лет — во время переписи. Те, кто посещает концерты местных фольклорных ансамблей, вспоминают чуть чаще, где-то раз в год. Ну, а уж те, кто в этих ансамб-лях участвуют, наверное, вспоминают и вовсе раз в неделю. Есть еще много кто, есть немцы, греки, корейцы, абсолютно лояльные и в целом, опять же, политически русские… Даже некомплиментарные этносы — и те имеют в своих рядах некоторое количество русофилов. Словом, на выходе, даже если для чистоты эксперимента откинуть некоторое количество собственных мульти-культи-вырусей, получается никак не меньше 90% граждан, русских этнически, политически и культурно.

Ядром такой гражданской русской нации можно признать, скажем так, «строго русских» — по переписи и по небезупречной (а что совершенно в подлунном мире?), но довольно рабочей формуле, выработанной два года назад Всемирным Русским Народным Собором: «Русский — это человек, считающий себя русским; не имеющий иных этнических предпочтений; говорящий и думающий на русском языке; признающий православное христианство основой национальной духовной культуры; ощущающий солидарность с судьбой русского народа». Заметьте, никаких черепомерок и расовых заморочек.

Да, формально проект «российской нации» пока отставили в сторону с глухим ворчанием о туповатом недалеком обществе, в полной мере не готовом к принятию всех «россиянских» прелестей. Но фактически фабрика по перековке русских в россиян по-прежнему работает круглосуточно и небезуспешно, а «россиянство» по-прежнему на марше. И объединяет его с украинским нацбилдингом, помимо искусственного характера, еще и нацеленность на окон-чательное преодоление русскости и закрепление формул «Украина — не Россия» и «Донбасс — внутриукраинское дело». Рафинированный провластный публицист, подводящий публику к мысли, что отвоевавший две войны против федералов и после амнистированный чеченец из Грозного русскому жителю РФ бесконечно ближе, чем русский же ополченец с Донбасса, — друг, брат и соратник украинцу, считающему, что русский с Донбасса должен униженно прогнуться и рабски распластаться перед жителем Львова и его ценностями.

* * *

18 декабря 2016 года, во время очередной поездки в Донецк, мы с Володей Прокопенко, накануне отметив мой день рождения в компании друзей и соратников, решили прогуляться по городу. Позавтракав, вышли из «Централя» где-то часов в десять утра, избрав промежуточной целью-ориентиром маршрута памятник Артему. Мы помнили, разумеется, что он впереди и строго прямо по одноименной памятнику улице, но все же на всякий случай решили уточнить у прохожих. И тут мы столкнулись с удивительным феноменом — жителями Донецка, толком не знающими, где увековечен создатель Донецко-Криво-рож-ской республики. Пара немолодых мужчин, увлеченно беседующих друг с другом, без энтузиазма и намека на уверенность сказали, что вроде бы да, где-то прямо. Следом женщина кивнула еще более неуверенно, а четвертый опрошенный, как в анекдоте про социологическое интервьюирование утром 1 января, не понял сути вопроса. Как нам чуть позже объяснили, это так называемые «новые дончане», пришедшие на смену массе уехавших старожилов и в городской географии и топонимике разбирающиеся крайне приблизительно.

Идем вперед, поглядывая на другую сторону. Мелькнул там некий неизвестный приземистый памятник совершенно из самоварного золота, мы сначала пошутили, что Захарченко, но затем решили подобную цыганскую эстетику более подходящей Пушилину.

Вот, наконец, и Артем. Перешли через дорогу, постояли рядом. Решаем найти здание ОГА. Та же проблема — знаем, где оно, по «артемовой» стороне обратно в сторону «Централя», но лучше уточнить, ибо расположенная рядом на тумбе карта довольно малопонятна. Первый спрошенный, мальчик в науш-никах, кажется, не совсем здоровый психически, в ужасе метнулся вбок как антилопа. Однако уже следующий респондент, бодрая старушка, смутновато, но довольно уверенно подтвердила истинность выбранного нами пути.

Утренний воскресный Донецк был довольно безлюден, и даже на этом фоне район площади перед ОГА, сама площадь и тем более пятачок рядом со зданием были безлюдны как-то подчеркнуто и поразительно, навевая аналогии с Припятью. Володя пошел пофотографировать что-то на углу пятачка, кажется, флаги на флагштоках, а я подошел к передней стороне здания, по правую руку от входа. Здесь сохранились надписи и граффити, сделанные в разгар противостояния весны 2014 года. Все очень просто и проникновенно, на разрыв: шахтерский символ — скрещенные молоток и кирка, надпись «Отступать некуда — позади Донбасс». Прикоснулся рукой, затем лбом к стене, подумал, что это ведь наш новый русский поверженный рейхстаг. Или, продолжая линию припятской аналогии, саркофаг над четвертым энергоблоком Чернобыльской АЭС. Он ведь, в свою очередь, тоже был своеобразным поверженным рейхстагом — строители расписались на свежевозведенных толстых бетонных стенах, а сверху водрузили красный победный стяг. Сравнение с саркофагом даже более уместно, ибо зло условно подавлено лишь в одном месте, в одном источнике, но при этом оно широко разлито на многие сотни километров вокруг, и, ко-гда мы с ним покончим, неизвестно. Надеюсь, это произойдет быстрее распада чернобыльской радиационной отравы.

* * *

И вновь о том, в какой степени происходящее на донбасской земле можно считать «украинской гражданской войной». Многим ферзям пропаганды и телевизионного балабольства, типа депутата Железняка и более высокоранговых персонажей, да и многочисленным жертвам тире добровольным распространителям данной пропаганды хочется представить дело именно так. Смешать Донбасс и, шире, Новороссию с Украиной, вплоть до Галиции, и сказать, что это, мол, хохлы меж собой дуркуют, пусть перебесятся. В последнее время стал частым дополнительный аргумент: если граждане Украины, включая жителей Донбасса, сначала в 1991 году в большинстве своем голосовали за независимость, а затем четверть века не считали сверхугрозой дерусификацию и нарастающую необандеровщину, почему сейчас, когда все это вылилось в то, во что вылилось, Российская Федерация должна вмешиваться в происходящее?

С крайне формалистской и неглубокой, издевательски неглубокой точки зрения — да, жители Донбасса в политическом смысле, по гражданству были украинцами, то бишь гражданами Украины. У большинства, увы, до сих пор жовто-блакитные паспорта, ибо совсем без документов нельзя, без бумажки ты букашка, песня же с паспортизацией от народных республик обещает быть вечной, дело идет, но с огромным скрипом и массой закавык.

И? Что из этого? Да, в 1991 году даже Донбасс в большинстве своем проголосовал за незалежность. Но тогда и в РСФСР, и в УССР слово «независимость» понималось лишь как независимость бо€ль-шая, чем раньше, а СНГ восприняли как новую модернизированную форму СССР, каковая иллюзия тщательно поддерживалась СМИ, по крайней мере, российскими. Это обывательское понимание слова «независимость» как широкой автономии в конфедерации типа Югославии при Тито недавно подтвердил не кто иной, как первый украинский президент Леонид Кравчук, в интервью «Эху Москвы». Довольно скоро стало понятно, что истинное положение дел, мягко говоря, слегка иное, — и в 1994 году Донецкая и Луганская области на референдуме проголосовали, по сути, за то же, за что они проголосовали в мае-2014.

Не было, говорите, сопротивления необандеровщине? Полноте, было. Юго-Восток отдавал предпочтение кандидатам и партиям, обещавшим защищать русских и русский язык, заключить тесный союз с РФ (в случае победы обещания оказывались быстро и основательно забытыми). Был Северодонецкий съезд в 2004 году как многообещающий ответ киевскому Майдану №1 — проект, увы, так и не взлетевший. Было Интердвижение Донбасса во главе с Чепиком и Корниловым-старшим. Были многолюдные крестные ходы, конференции, демонстрации, уличные стычки и побоища с чубастыми отморозками. Да, в процентном отношении в них участвовала лишь малая толика недовольных положением, как и бойцом ополчения в 2014 году стал далеко не всякий донбассовец. Но ведь и в годы Великой Отечественной партизаном становился далеко не всякий житель оккупированных территорий — и не забудем, что тогда партизанское движение направлялось, координировалось и обильно кадрово пополнялось Москвой, помощь же нынешней, российско-феде-ративной Москвы русским Украины что до 2014 года, что после известна хорошо.

И после этого фактически приравнивать людей на оккупированных Украиной землях к оккупантам — это неимоверная подлость. Представляю, какой шок подобный пропагандистский выверт вызвал бы году в 1942-м.

* * *

Можно долго говорить о том, кем был родившийся 17 февраля 1957 года (и умерший 23 марта 2009 года) Вадим Цымбурский — юбиляр года 2017-го. Сравнения с Данилевским, Тойнби, Шпенглером будут сколь смелыми, столь и вполне заслуживающими права на существование.

Сложнее сказать, кем он не стал. Сложно — не в смысле проблематично определить и сформулировать. Сложно в смысле досадно — не стал ведь…

Лучше всего эта печальная досада была отражена в одном из некрологов сразу после смерти Вадима Леонидовича: Цымбурский и Дугин, представители двух противоположных взглядов на цивилизаци-онно-геополитическую идентичность и судьбу России, должны быть нашими Бжезинским и Киссинджером.

Кого-то может смутить параллель если не с вечно молодым стариком Генри, то как минимум с тоже считавшимся бессмертным, но в итоге все-таки скончавшимся стариком Збигом, имевшим вполне заслуженную и радостную для него самого репутацию русофоба. Однако суть не в том, что нам нужны идеологи-русофобы, их у нас, увы, и так выше крыши. Свою ведь страну, Америку, Бжезинский как раз любил, а Киссинджер и поныне любит.

Вот и нам нужны национально ориентированные мыслители, с разными и даже антагонистичными концепциями, готовые в самой жесткой полемике — но не ради личного интеллектуального тщеславия, а ради блага России — отстаивать свое видение и понимание ее будущего.

И противопоставление Дугина с Цымбурским подобрано очень верно.

Хотя, если не цепляться за то, что противопоставляемые фигуры должны быть современниками, мне больше по душе пара Достоевский — Цымбурский.

Это ведь один из главных, если не главный, историософский выбор России: она может существовать либо как автаркия в строго очерченных этнокультурных границах, как «остров Россия» Цымбурского, либо как стержень единого человечества — по Достоевскому.

Или Россия — сама для себя человечество, либо Россия, охватившая все человечество.

Промежуточные варианты сложны и малореализуемы, ведь, выйдя за границы России Цымбурского, очень сложно найти ту грань, межу, тот вал, на котором нужно остановиться, закрепиться и защищаться. Граница православного мира? Христианского в целом? Экс-СССР? Бывшей Российской Империи? Славянства? Логичнее уж стремиться дальше и дальше, к логическому итогу, к России Достоевского.

Какая из этих двух Россий более правильная, сказать трудно, если вообще можно так ставить вопрос.

В разные эпохи своей истории Россия делала выбор в пользу той или иной метастратегии, на всяком этапе случались грандиозные победы и тяжелейшие неудачи, окончательный выбор, скорее всего, еще не сделан и вряд ли вообще будет сделан когда-нибудь.

Мне, пожалуй, больше импонирует Россия Достоевского, но и у «острова Россия» Цымбурского своя великая правда, глубокая правота и яркая -красота.

Да и сам Вадим Леонидович, считая, разумеется, «островную» идею более разумной и плодотворной, признавал эпохи экспансионизма, с формально очерченными рубежами продвижения, но одновременно и наличием осознанного или неосознанного глобального проекта, неотъемлемой частью русской истории.

Он описывал этот феномен в терминах «похищений Европы» и откатов из нее (ибо в одни эпохи Европа фактически была синонимом мира, а в другие натиск на Европу был частью натиска на мир в целом).

Александр Гельевич Дугин дожил, к счастью, до своего преображения в статусе из чудаковатого полумаргинального философа-экстремиста в одного из ключевых отечественных философов и геополитиков, полноправного члена неширокого круга людей, вернувших Крым России, окутанного завесой таинственности демиурга, по мнению зарубежной прессы, имеющего решающее влияние на идеологию и внешнюю политику России.

Вадим Леонидович Цымбурский, к сожалению, чего-то сходного дождаться не успел. Зато живы и переживают расцвет его идеи, причем больше даже не в России, а в мире, где президентскую гонку в единственной супердержаве выиграл претендент с программой своеобразного «острова США».

Собственно, пафос все более набирающего силу антиглобализма — «больше островов, хороших и разных», пусть и дружелюбно открытых в разумных пределах друг другу.

В России же пора Цымбурского еще не настала. Впрочем, не настала по большому серьезному счету и пора Дугина. Наш управляющий класс не способен ментально и финансово отгородить себя от Запада и глобальной политики. При этом все попытки завоевать на многочисленных фронтах статус полноценного участника этой политики имеют столь путаный характер, столь странное целеполагание и столь неоднозначную природу, что лучше уж совсем без них.

Ни туда ни сюда не двигается даже один из немногих вопросов, по которому у Дугина и Цымбурского расхождений не было: о принадлежности Новороссии. На сегодня он решен не в пользу обоих философов. Крым вернули, а все остальное…

За несколько дней до юбилея Цымбурского я в Луганске участвовал в конференции «Холодная война: проблемы и уроки». В своем докладе о холодной войне как части общего цивилизационно-геопо-ли-тического противостояния России и Запада упомянул и Цымбурского, для которого советские претензии на «похищение Европы» были закономерным и логичным продолжением царских. Но речь не совсем об этом.

В Луганске я бываю реже, чем в Донецке, полнокровно вообще был там лишь в первый раз, и меня поразила та ревнивая язвительность, местами переходящая в ревность, с которой некоторые вполне достойные луганчане говорят о ДНР. Да, в чем-то это обычные межрегиональные дули в карманах, схожие с отношениями хотя бы МКАДа и совокупного «замкада», разница, однако, в том, что между МКАДом и «замкадом» нет границы и таможни.

Тут поневоле задумаешься, какова в шутке Андрея Пургина «ничто не поссорит два братских народа, донецкий и луганский» доля этой самой шутки.

Очень не хотелось бы наблюдать, как даже при относительно благоприятном «приднестровском» сценарии, подразумевающем отказ от немедленных попыток насильно запихнуть Донбасс в состав Украины, две республики превратятся в «остров ДНР» и «остров ЛНР», отчужденные взаимно и обе — от Российской Федерации.

Это будет означать провал России как субъекта истории, причем России любой. А очень хочется еще пожить если не по Достоевскому, то по Цымбурскому.

* * *

В феврале 2017 года много шуму наделало заявление председателя Государственной Думы РФ Вяче-слава Володина о необходимости законодательно защитить от оскорблений институт президентства. Вячеслав Викторович, в частности, сослался на США, где «за высказывания в адрес Барака Обамы в 2015 году человека четыре получили серьезные сроки наказания». Правда, при ближайшем рассмотрении всех случаев, которые теоретически могут являться базисом приведенного примера, оказывается, что дело было чуть иначе. Кого-то посадили, но не за ругань, а за прямые угрозы жизни смуглолицего осквернителя российских подъездов, а один военнослужащий действительно пострадал именно за написанные в соцсетях гадости, но — не посажен в тюрьму, а уволен со службы; и все это — не в одном 2015 году, а «размазано» по всему второму сроку Обамы. Прискорбно, что и на самых высоких этажах -отечественного управленческого класса столь поверхностно подходят к вопросам фактчекинга, но речь сейчас о другом.

Законодательная защита от оскорбления, поругания, ревизии и деформации тех или иных институтов и дискурсов, критически важных для национальной идентичности и крепости государственного здания, дело обычное и распространенное. Под защиту могут попасть религия, Церковь, армия. У нас в современной РФ законодательно опекается общепринятая версия Великой Отечественной войны, а во Франции в роли объекта опеки выступает французский язык — бережно-суровое регулирование его бытия и отношения к нему даже вызывает вопрос, почему к остальным опорным точкам нации и государственности тамошние власти под-черкнуто халатны.

Традиция криминализации словесных посягательств на правителя страны имеет особенно почтенный послужной список. Правда, в Древнем Риме юридическое понятие crimen laesae majestatis (преступление оскорбления величия) изначально подразумевало в первую очередь оскорбление величия римского народа, но в эпоху императоров, конкретно при Тиберии, стало активно распространяться и на величество. Уходит корнями в глубину веков и вопрос о соотношении института верховного руководства страны — исторически в первую очередь это монархия — и его конкретного персонификатора, а также о соотношении ипостасей персонификатора. Наиболее известное исследование корпуса идей, согласно которым в личности правителя причудливо синтезируются человеческое начало и эманация сакрального института верховной власти, — это, конечно, «Два тела короля» Эрнста Канторовича. Времена меняются, но идеи, пусть и принимая несколько другие формы, остаются. Сейчас, правда, концепция «политической теологии», как ее назвал Канторович, присуща скорее не оставшимся немногочисленным формальным монархиям, а разной степени авторитарности государствам с квазимонархическими и квазифеодальными чертами, одно из которых — наше богоспасаемое Отечество.

Приписывание действующему президенту РФ некой сакральности и полумистической природы, позволяющей вместить сущности в количестве более одной, случалось уже не раз. Тут можно вспомнить и фразу все того же Володина: «Есть нынешний президент — есть Россия, нет нынешнего президента — нет России», и экстравагантную концепцию А. Г. Дугина о «солярном» и «лунарном» нынешнем президенте; при всей сомнительной для президента комплиментарности последней (мысль о том, что в нем уживаются две половинки, нерешительная западническая компрадорская и боевая национально-патрио-ти-чес-кая, комплимент весьма на любителя) смысл остается прежним — правитель из сферы материального выводится в сферу мистической, сверхъестественной, не совсем человеческой двойственности. Теперь эту двойственность планируют юридически закрепить через сакрализацию института президентства. Все бы хорошо, и все же возникает вопрос: зачем?

Да, нынешний президент обладает огромной популярностью, во многом переходящей в восприятие его как сакральной фигуры; непростой вопрос, насколько это следствие реальных заслуг, а насколько — политтехнологических игр, мы оставим за пределами данной статьи. Но вся сакральность принадлежит конкретно нынешнему президенту, а никак не олицетворяемому им сейчас институту. Институт президентства вызывает почтение постольку, поскольку он служит вместилищем лично нынешнего президента, а не наоборот. Когда президентом в 2008 году стал Д. А. Медведев, он поначалу имел за счет авторитета формально ушедшего на задний план предшественника если не такую же, как у него, то сопоставимую популярность, к тому же закрепленную войной 08.08.08. Но особенности личности жизнерадостного, светского и неполезно энергичного Дмитрия Анатольевича, радостно раскручиваемые СМИ, которые не стремились создать ему сакральность, как у Владимира Владимировича, а, скорее, работали исподволь на противоположный результат, привели к тому, что в 2011 году идея судить за насмешки над ним привела бы к еще большему валу насмешек. Если отмотать пленку еще дальше, в ельцинский период, то мы увидим: Ельцина могли бешеным напряжением всех сил и средств пропихнуть на второй президентский срок в 1996 году, ему порой, по ситуации, не без успеха лепили имидж «царя Бориса», но мысль прописать в законе, что он, реально обладающий иммунитетом от критики и сатиры, эрзац-царь во главе эрзац-царства, никому в голову не приходила, так как слишком диссонировала с положением дел в стране и с поведением самого гаранта.

У нынешнего президента сейчас таких проблем с репутацией в глазах широких народных масс нет и близко. Не то что колкости — обычная критика персонально в его адрес вытеснена в маргинальное поле. Причем, если говорить о либеральных критиках, они и речами, и поведением, и, нередко, даже внешне таковы, что считать их обузой власти весьма сложно — куда больше они похожи на драгоценный подарок судьбы, поневоле вызывающий подозрения относительно его марионеточной сущности. Что же до национально-патриотических критиков, то они с помощью всех возможных рычагов и способов взяты в плотное кольцо молчания, и для того, чтобы хоть как-то получить доступ на телевидение и страницы прессы, вынуждены прибегать к эвфемизмам вроде «либерального блока правительства» и «плохих бояр». Рейтингу и героическому ореолу чиновника № 1 ничего не угрожает, а если в результате масштабного, рушащего все политтехнологии кризиса такая угроза появится, вряд ли ее удастся купировать запретами. Так к чему, повторимся, городить огород?

Можно предположить, что верхушка российского управленческого сословия думала о том, как будет обеспечиваться преемственность власти если не в 2018, то в 2024 году, и, не исключено, горизонт планирования распространяется на несколько сроков вперед. Можно ли в нынешней российской и мировой ситуации заглядывать так далеко — вопрос важный, но не главный. Главный же, и здесь мы вновь повторимся, — такие дела бумажками не решаются, это на порядок покруче, чем запрет курения в общественных местах.

Передачу верховной власти от поколения к поколению на фундаменте сакрализации ее как института можно обеспечить тремя способами. Первый — религиозное обоснование. В чистом виде оно сейчас невозможно, а если когда-нибудь в долгосрочной перспективе станет возможным, то лишь как частный случай таких перемен планетарного размаха, что сама тема коллизий института российского президентства будет на общем фоне и даже в самой России весьма второстепенной. Второй — легитимация делами, то есть несколько (несколько!) поколений правителей в рамках одного режима сеют, пашут, воюют и созидают, чтобы затем одно-два поколения имели возможность пользоваться надежной репутационной подушкой безопасности, которая, однако, если на ней исключительно почивать, быстро приходит в негодность, как это случилось на излете СССР. По этому пункту пока предмета для разговора нет, и не очень уверен, что он появится. Наконец, третий путь — из поколения в поколение создавать сакральность каждому конкретному правителю исключительно при помощи манипуляций сознанием. Вряд ли это возможно совсем без реальных достижений, но если и возможно — зачем тогда какие-то дополнительные законы? Получится как в том выпуске «Ералаша», где мальчик в автобусе покупал билет, затем еще один про запас, а на случай, если потеряет оба, имел проездной.

Иррациональным и в то же время наиболее вероятным решением загадки выглядит магия цифр 2017. Эта магия вообще тревожила, манила и волновала многих. Так, ИСЭПИ и сайт «Русская идея — Политконсерватизм» провели развернутую, содержательную и представительную по именам участников дискуссию о причинах и предпосылках Февраля-1917. Одной из главных тем была именно дисгармония между сакральным институтом монархии и уровнем харизматичности его конкретного представителя, Николая II, как один из возможных детонаторов революции. Не знаю, в курсе ли данной дискуссии кто-нибудь из президентской администрации и облеченного властью круга людей, но, очевидно, ход мыслей их аналогичен, вне зависимости от степени реальности повторения случившегося сто лет назад.

Тут можно и порадоваться, и огорчиться одновременно. Порадоваться — что наверху задумываются о преходящести бытия и своего положения, беспокоятся, пытаются искать решения, в общем, бьется пульс и наблюдаются реакции на осязаемые и эвентуальные вызовы. Огорчиться — что решения и реакции весьма странные, напоминающие постановку лошади впереди телеги, поиск монеты не там, где уронили, а там, где светит фонарь, или еще — желание из пары «хорошая и плохая новость» выбрать только хорошую, а плохую проигнорировать яко не бывшую.

* * *

У меня были две мечты, связанные со знакомством с кем-либо из живущих ныне людей. Речь о Юрии Бондареве и Игоре Шафаревиче. Очень хотелось успеть. Не успел. В конце февраля 2017 года мечта осталась одна — Игорь Ростиславович Шафаревич умер на 94-м году жизни.

Когда умирает такой человек, удивляешься не самому факту смерти — возраст, понятно, очень почтенный. Удивляешься, скорее, что еще позавчера он был жив и мы имели честь называть себя его современниками. Про таких людей кощунственно сказать, что они «пережили свое время» — наоборот, это нам досталось великое счастье захватить кусочек их времени.

Да, в общем-то, даже с точки зрения голых фактов «пережил свое время» применительно к Шафаревичу никак не вытанцовывается. Ведь эта фраза подразумевает, что физическим возрастом человек превзошел срок актуальности проблем и вопросов, находившихся в центре его жизни умственной, духовной. А можно ли утверждать, что исчерпаны проблемы, заставившие Игоря Ростиславовича в начале 1970-х из видного заслуженного математика превратиться еще в активного участника общественно-политической жизни, меткого и яркого публициста? Нет. Проблемы многократно усугубились, худшие опасения Шафаревича подтвердились, его прогнозы сбылись. Мы видим это не только в России, но и в мире. В 1992 году, когда США казались не только центром, но и наиболее характерным олицетворением повсеместно победившего либерального «конца истории» в комплекте с мультикультурной толерантностью и постмодерном, американская Национальная академия наук призвала Игоря Ростиславовича добровольно покинуть ряды ее членов. Сейчас США лихорадит почти как перестроечный СССР, а беснующиеся на тамошних улицах представители разных меньшинств с водруженными на голову резиновыми вагинами — типичный образчик пресловутого «малого народа», о котором писал покойный, вызывая истеричное гневанье общепланетарной рукопожатной общественности.

Шафаревич, как и всякий честный искренний человек, действующий не по холодному расчету (даром что математик), а по велению сердца, нередко ошибался, предоставляя повод для критики даже товарищам по национальному движению и патриотическому лагерю. Ему припоминали (и я в том числе, не в прессе, но «про себя») статью «Россия наедине с собой», появившуюся в первом номере «Нашего современника» за 1992 год. Вообще именно в этом журнале, название которого звучит вдвойне символично в резонансе с моими мыслями из начальных абзацев, Игорь Ростиславович публиковал свои самые замечательные материалы. Тогда, сразу после крушения СССР, Шафаревич со сдержанным одобрением отозвался о произошедшем, выразив надежду, что в новых границах Россия станет сильнее и устойчивее. Однако разве тогда не было других достойных людей, имевших аналогичное мнение? Вадим Цымбурский, которого мы тепло вспоминали в связи с его шестидесятилетием, даже разработал на возгонке подобных надежд концепцию «Остров Россия». Увы, сговор в Беловежской пуще оказался для исторической России двойной трагедией и катастрофой. Мы потеряли империю, но и не приобрели взамен национальное государство.

А что приобрели? С чем остались? Что ждет впереди? Четверть века Игоря Ростиславовича, как и любого нормального русского человека, мучили эти рвущие нутро вопросы. На смену страшным 1990-м, когда все было по-плохому ясно, пришла новая эпоха, где тоже слишком много ясного по-плохому, но иногда появляется интрига, надежда, тропинка вверх, а не под гору. Появляется, чтобы зачастую очень быстро исчезнуть. Игорь Ростиславович не мог не радоваться возвращению Крыма в родную русскую гавань, но все, что было после, с оставшейся без ответа одесской Хатынью, геноцидом Донбасса, двумя раундами «безальтернативных» Минских соглашений, радовало его вряд ли. Я не знаю, успел ли он в последний день своей жизни узнать о подписании президентом РФ указа о признании документов ДНР и ЛНР, пусть и с раздражающими формулировками «отдельные районы» и «до политического урегулирования». Если успел, то ушел в мир иной с крохотной, но радостью за донбасских соотечественников. Вся его сознательная жизнь была тяжелым путем от одних крохотных радостей до других в ожидании и борьбе за большие радости для русского народа и России.

Прими, Господи, душу раба Твоего Игоря. Будьте там нашим заступником, Игорь Ростиславович.

* * *

10 марта — очередная годовщина смерти Булгакова. В 2017 году она некруглая, но симметричная и по-своему красивая, насколько подобное определение вообще применимо к годовщине смерти, — 77 лет. Думаю, сам Михаил Афанасьевич против слова «красивая» вряд ли бы сильно возражал. Скорее — даже одобрил бы.

Что можно сказать в этот день о человеке, о котором и так уже сказано все что можно? Булгаков, как поистине гениальный Мастер, умел, рассказывая о повседневности конкретной эпохи, затрагивать вечные темы и давать им новое прочтение. Так, «Со-бачье сердце» — это не только фантастический этюд в красочном антураже Москвы середины 1920-х годов, но и размышление о Творце и Творении, ответственности человека за содеянное им, уместности искусственного при наличии естественного; размышление, с одной стороны, блестяще раскрывающее темы, с другой — дающее почву для противоположных друг другу и практически одинаково убедительных трактовок, есть же итальянская экранизация, где профессор Преображенский — злобный -жестокий самодур-экспериментатор, а Шариков — вполне милая и симпатичная жертва его омерзительного эксперимента. Про самое известное булгаковское произведение и не говорю, здесь погружение в метафизику и метаисторию еще сильнее и гуще, при опять же широком просторе для трактовок.

Однако Булгаков, как, опять-таки, подобает гению, не только заглядывал в прошлое и Вечное, но и предсказывал будущее. Причем в этом плане ему даже не пришлось сильно задействовать провиденциальный ресурс, достаточно было просто метко и талантливо зафиксировать окружающую действительность. Речь, конечно, о киевско-украинской теме в «Белой гвардии».

Есть известная фраза, то ли реально сказанная Владимиром Винниченко, то ли приписываемая ему: «Русский демократ заканчивается там, где начинается украинский вопрос». Произнесенная в реальности либо сконструированная задним числом, она, тем не менее, содержит нескрываемый упрек: вот, мол, какие все русские, вне зависимости от политических оттенков, имперские шовинисты. На самом деле все проще и одновременно сложнее. Во времена Винниченко и чуть раньше русские либералы и демократы — не все, но многие, гораздо больше, чем сейчас, — еще были либералами и демократами без жирных кавычек, еще не страдали смещением картины миры в сторону тотальной одноцветности, еще не отринули чувство патриотизма и банальную объективность. Разве можно назвать империал-шовинистом рафинированного либерала и западника Ивана Сергеевича Тургенева, из-под пера которого на страницах «Рудина» вышел бессмертный отрывок «грае, грае, воропае»? Конечно нет, это всего лишь незлая ирония над малороссийской культурой в рамках большого триединого русского народа, отмеченная, впрочем, смутной тревогой относительно политизации и обособления этой культуры. Старик Тургенев всего лишь описывал то, что видел. Ровно так же, как через некоторое время честно говорил о турецком геноциде балканских славян при попущении Англии, вместо того чтобы невинно потупить глаза и «постить фоточки» на Фейсбуке, благо и Фейсбука тогда не было.

Булгаков, родное дитя русского Киева, имел сомнительное удовольствие застать времена, когда опасения одного из его предшественников в когорте великих русских писателей стали ужасающей реальностью. Поэтому в его строках на данную тему горечи ничуть не меньше, чем иронии. Больше всего же там — банальной реалистичности описания, которая иногда способна дать фору любому сатирическому гротеску.

Взять хотя бы самый известный фрагмент из романа, описывающий суть «политического украинства» как идеологии, образа жизни и мыслей:

«Сволочь он, — с ненавистью продолжал Турбин, — ведь он же сам не говорит на этом языке! А? Я позавчера спрашиваю этого каналью, доктора Курицького, он, извольте ли видеть, разучился говорить по-русски с ноября прошлого года. Был Курицкий, а стал Курицький… Так вот спрашиваю: как по-украински «кот»? Он отвечает «кит». Спрашиваю: «А как кит?» А он остановился, вытаращил глаза и молчит. И теперь не кланяется.

Николка с треском захохотал и сказал:

— Слова «кит» у них не может быть, потому что на Украине не водятся киты».

Где же тут хоть след преувеличения? Сейчас мы видим даже в мелочах идентичную картину! Случай из числа относительно недавних — Аваков зачитывает на украинском какое-то заявление. Делает это явно с трудом, запинаясь, задумываясь и почти нескрываемо морщась. Затем, закончив с официальной частью, со столь же нескрываемым и едва ли не подчеркнутым облегчением переходит на русский. Это пример именно из числа более-менее свежих, так-то их целые клондайки.

Но дело ведь не только в насмешке над лингвистическим парадоксом. Вытаращить глаза, молчать и не кланяться в ответ (точнее, в безответность) на меткий неудобный вопрос — это любимая стратегия современного украинского политикума. Примерно так, допустим, он уже четыре года реагирует на просьбы объяснить, почему, если Украина считает себя в состоянии войны с Россией, она это состояние юридически не задекларирует и к тому же с удовольствием пользуется российской частной и государственной помощью по финансово-экономической линии. Иногда ответы все же следуют, но оказываются из серии «лучше бы молчали». Единственный элемент несходства реальности Булгакова с реальностью, данной нам в ощущениях нынче, это мягкий знак, который доктор Курицкий вставил в свою фамилию. Сего-дня Елисеевы, Климкины и Турчиновы прекрасно себя чувствуют адептами проекта «Украина — не Россия», сохраняя фамилии в первозданном виде. Я уже не говорю про знаменитую перебранку Авакова и Саакашвили, где они выяснили, кто из них больший и лучший украинец. На такой сюр Булгакова не хватило, это уже по части его современника Кафки.

В «Белой гвардии» хватает и других эпизодов, будто выхваченных машиной времени из наших дней. Пожалуй, слово «эпизоды» даже не совсем корректно — оно ведь про что-то отдельное, оторванное от общей картины, а «Белая гвардия» удивительно передает именно общую, взятую целиком современную нам картину. Что ж, в таком случае и зафиксированное самой историей падение сначала режима гетмана Скоропадского, а затем и Петлюры имеет кое-какую прогностическую силу. Тут хотелось бы вспомнить еще одно произведение Булгакова о Киеве 1918–1919 годов — рассказ «Я убил», в котором доктор Яшвин, фактически взятый петлюровцами в заложники и обреченный на казнь, убивает своего пациента, полковника-изувера Лещенко. Сеянье изуверства, крови и смерти закономерно приводит к тому, что сторицей возвращается сеятелям.

Можно, конечно, не терять оптимизма и надеяться, что новый Булгаков будущего, а возможно, и настоящего, уже живущий среди нас, при описании Киева 2020-х годов обнаружит в литературной палитре хоть какие-нибудь светлые краски кроме фразы «киевляне люди как люди, но языковой вопрос и украинство их испортили». Однако нет даже уверенности, что к тому времени сохранятся хотя бы объект и предмет оценки, во всяком случае, в привычном виде.

* * *

Да, возвращение Крыма в родную русскую гавань — великое, историческое событие. Но уже не первый год мартовские торжества в память о нем вызывают все более и более смешанные чувства — из-за контраста с судьбой Донбасса. А уж когда штатные и добровольные пропагандисты начинают рассказывать о разнице между этими ситуациями, о том, что в Крыму народ поднялся, а в Донецке и Луганске якобы нет, о каких-то мифических соцопросах — невольно рождается не только стойкая неприязнь к подобного рода ораторам, но и скрытая, смутная — к славному нашему полуострову. Плохо, неправильно, знаю, но с подсознанием сладить трудно.

* * *

22 марта 2017 года в Москве, в Государственном геологическом музее имени Вернадского, что на Моховой, мне вручали совместную литературную премию «Роман-газеты» и «Справедливой России». Называется она «В поисках правды и справедливости», и я занял первое место в номинации «Молодая публицистика», то есть для авторов не старше 35 лет. Кстати, третье место в той же номинации завоевал мой земляк и коллега по цеху Тимур Сазонов. Ростов рулит!

Должен отметить, что отдельный стимул попасть в число награжденных и отмеченных в рамках этой премии — сама церемония награждения. Редко какое мероприятие такого уровня и с такими гостями проходит в аналогично теплой, почти домашней атмосфере. Опять же, прекрасное сопровождение — великолепные певцы и танцоры, гениальный пианист, доставивший колоссальное удовольствие молодой военный хор. Отдельно отмечу радость быть рядом с Еленой Драпеко, явно присутствовавшей не только из-за статуса депутата от СР, но и по зову души, и Владимиром Конкиным. Вчера ты проезжаешь с другом, Ромой Иоффе, в вагоне метро «Сокольники» и вспоминаешь фразу из бессмертного фильма «В Сокольники он рвется, гад, там есть где спрятаться», а сегодня поседевший, но лишь прибавивший в боевом задоре Володя Шарапов дружески обнимает тебя и говорит поразительно теплые слова. И Лиза Бричкина тут же. Замечательные эмоции.

Взяв слово после вручения диплома и памятных призов, я в первую очередь поблагодарил соучредителей премии, «Роман-газету» и партию «Справедливая Россия», за желание поощрить творчество (в моем случае публицистическое), не вписывающееся в два самых шумных и накачиваемых разнообразными ресурсами направления современной РФ: речь о либеральной русофобии и казенном квазипатриотизме в духе «чего изволите». Отрадно ведь, что есть признание и свободной гражданско-патриотической позиции.

Что же до того, кому и чему я посвятил это скромное достижение, то посвятил я его Донбассу, как посвящена ему и значительная часть моих статей и очерков, вошедших в заявку на премию. Донбасс не просто тема моего творчества, тема — какое-то отвлеченное холодное слово. Донбасс — важнейшая каждодневная часть моей жизни. Мое посвящение было всем его павшим героям, легендарным как Гиви и Моторола, и тем, кого знали только соратники и семья.

Мое посвящение и поклон были всем моим донбасским друзьям, нескольким десяткам знакомых лично и нескольким миллионам пока незнакомых, но тоже близких и родных. Мне было важно сказать все это со сцены, и замечательно, что люди, я увидел и услышал по аплодисментам, прониклись.

В заключение же я сказал спасибо лидеру СР Сергею Миронову, на недавнем праздновании очередной годовщины возвращения Крыма, события, безусловно, великого и значимого, высказавшегося в ключе: до тех пор, пока Донбасс не повторит путь Крыма в русскую гавань, любые крымские торжества останутся праздником со слезами на глазах.

* * *

В конце марта 2017 года во многих городах РФ состоялись протестные акции под антикоррупционными и антивластными лозунгами. Зачинателем их, равно как и автором информационного повода к ним, был небезызвестный А. Навальный. Мне сложно давать холодную объективную оценку данных акций, ибо к текущей политической системе РФ во всей ее полноте отношусь не многим лучше, чем к ее либеральным оппонентам, и это отношение вполне может быть передано при помощи широко известной в узких кругах «дилеммы Эскобара» (лидер маргинальной украинской рок-группы Bredor, некто Эскобар, на предложение сравнить два объекта недвусмысленно дал понять при помощи обсценной и пейоративной лексики, что сравнение не имеет смысла ввиду практически одинаковой для него неприемлемости обоих сравниваемых объектов). Но один частный и при этом крайне важный момент все же отмечу.

Широкие обывательские массы на воскресные протесты отреагировали примерно так же, как на ставшие для них формальным поводом разоблачения Навального, сиречь с превеликим равнодушием. В ряды протестующих не встали, но и на защиту хрупкого здания отечественной суверенной демократии не бросились.

Почему никакой видимой реакции не удалось дождаться от громко заявленных когда-то «Антимайданов», понятно вполне: любому неангажированному наблюдателю изначально была очевидна их единосущность конторе «Рога и копыта». Но обычные люди, без косух, бандан и георгиевских ленточек размером с нательный крест Стаса Михайлова, должны были хоть как-то продемонстрировать ту высочайшую поддержку, которую, судя по рейтингам, имеет российская власть и ее первые лица! В конце концов, первая русская революция 1905–1907 годов была подавлена во многом благодаря почти стихийной самоорганизации консервативно настроенных обывателей, с неприязнью отнесшихся к левому радикализму и нигилизму.

Да, потом поражение ждало уже эти окрепшие и обустроившиеся институционально консервативные силы, по большому счету отвергнутые государственным аппаратом и правящими элитами. В нынешней ситуации, однако, и неудачи после триумфа быть не может — нет почвы для триумфа. Любое низовое охранительство государственных устоев встречается верхами, мягко говоря, без энтузиазма. Деятели и движения, декларировавшие критическое отношение к власти и одновременно готовность защищать государственность и национальную безопасность, пребывают в маргинальном поле и информационном вакууме без внятных шансов выбраться оттуда (Стрелков как самое характерное олицетворение сказанного). Даже предельно лоялистский, но при этом достаточно искренний и живой «Уралвагонзавод», столь напугавший некогда «сахарное болото», был быстро втиснут в узкие рамки полпредского костюма И. Холманских. Стихийное политическое творчество низов — штука опасная, временами она не без пользы, но лучше зря не будить.

В СССР, при явно большей жесткости политического режима и методов подавления его противников, одновременно выше, чем сейчас, был и протестный потенциал населения. Особенно это касалось провинции, где сохранялись рудименты традиционного общества и доурбанистического уклада жизни. Люди, в целом лояльные советскому строю и ни в коем случае не инспирированные внешними недругами, могли выйти на улицу из-за экономических проблем, самодурства местных партийных работников и правоохранительных органов, неготовности власти разрешить межэтнические проблемы (грозненский бунт 1958 года). Порой все заканчивалось кровавой трагедией, как в Новочеркасске, или относительно мирным разгоном с последующими точечными репрессиями и смертными приговорами, как в Краснодаре-1961, но затем события повторялись в другом месте и формате. Этот таившийся и не приветствуемый людской вкус к бунту и протесту стал после горбачевской либерализации важнейшим фактором перестроечной жизни, и, надо признать, либеральная площадь превзошла числом, громкостью и нахрапом ту, что была в оппозиции власти и при этом жаждала национально-ориентированных реформ и сохранения страны; правда, и у последней имелись свои ярчайшие страницы вроде марша на Красной площади 12 ноября 1989 года.

После распада СССР были стотысячные демонстрации левой и национал-патриотической оппозиции — и противостоящие им шествия либерально-провластные, на сей раз меньшие по численности, но вновь победившие, правда, в основном с помощью танков (как выразилась в 2003 году одна дама по имени Элла, нынче наверняка восхищающаяся Навальным и не рефлексирующая, а распространяющая, «десять лет назад наши танки намотали на гусеницы кишки большевистской сволочи»). Затем было еще мерное шахтерское постукивание касками по московскому асфальту, а затем, с началом нулевых, все замерло. Последним мощным отголос-ком очередного бунташного века стали протесты против монетизации льгот в 2004–2005 годах — и тишина. Недовольство беспрецедентными по размаху и наглости фальсификациями на думских выборах-2011, довольно широкое, пусть и ограниченное в основном пространственными рамками нескольких мегаполисов, было очень быстро оседлано и переформатировано под себя персонажами самого сомнительного свойства, и говорить о нем как о по-настоящему народном протесте стало возможно разве что в шутку.

Беспорядки 26 марта уже вряд ли сводимы в полной мере к бунташеству прежних эпох. Они имели в роли локомотива достаточно узкую и специфическую социальную страту «креативная молодежь». Они слишком принадлежат новой информационно-постмо-дернистской эре со всеми этими хештегами, флешмобами и фейсбучными твиттерами. Они, наконец, имеют привкус игрищ и интриг внутри правящего класса (это, впрочем, как раз не новинка). И тут вроде бы самое время едва уловимым кивком головы дать отмашку на использование мощного оружия, протеста против протеста, протеста народного против протеста хипстерского. Тем более воскресные хулиганы олицетворяют сразу два явления, одно из которых, запрос на возврат в «лихие девяностые», рядовому «ватнику» прямо противно, а второе, юнцы, взращенные на мемах, вейпинге, покемонах, на Масленицу поглощающие маффины, чизкейки и традиционный масленичный смусси, как минимум не вызывают энтузиазма.

Но власть и не думает куда-то там кивать и вообще как-то прибегать к народной антилиберальной энергии. Почему — в общем-то понятно. Слишком удобной и практичной кажется достигнутая годами нелегких усилий управляемость людскими настроениями и социальными процессами. Русская любовь шагать в общем ряду и переживать за праведное дело, потрепанная и побитая бурями Истории, до дна не иссякла, просто теперь она дирижируема более, чем когда-либо. Возвращение Крыма объявлено — справедливо — праздником, и все празднуют уже три года. Новороссия не объявлена — и остается уделом сравнительно маленькой группы энтузиастов. Хорошо, когда обыватель по инерции автоматически принимает на веру, что Порошенко и Эрдоган вчера были супостатами, а сегодня — почтенные партнеры. Удобно. Привычно. Так-то, конечно, можно и насчет Навального лишний раз громко напомнить, что он супостат. Ну а вдруг ширнармассы зарвутся, войдут во вкус, почуют, что они, а никак не комичные навальнианцы, здесь власть? А Навальный, и сейчас явно не чуждый отдельным обитателям отдельных кабинетов, дальше официально станет другом для еще большего кабинетного ассортимента? Неудобно получится.

Вроде бы пора уяснить довольно нехитрую истину: народ, чей потенциал к общественно-поли-тической деятельности полностью приватизирован властями, превращается в песок, и это хорошо — для власти — лишь когда песок принимает в себя все проблемы и недовольства. Когда же появляется протестная сила, имеющая точку опоры вне бархана, попытка держать бархан в прежнем состоянии самоубийственна. Особенно заметно это окажется, когда последним рефлекторным движением будет попытка все же опереться на песок, но тот привычно расползется… В столетнюю годовщину падения монархии, казавшейся незыблемой и вечной, подобные нехитрые истины выглядят едва ли не аксиомами. Способны ли нынешние правители учиться если не на опыте предшественников, то хотя бы на его сего-дняшнем повторении? Если честно, без особой бод-рости представляю себе обсуждение ответа на данный вопрос нашими потомками в 2117 году.

* * *

Тихон Гончаров попросил меня прокомментировать для «Новороссии» слова руководителя оккупационной администрации «Донецкой области» Жебривского о необходимости «возвращения Ростовской области в лоно Украины» (другие украинские чиновники еще более нескромны в своих притязаниях — так, министр инфраструктуры Омелян возжелал вместе с Крымом «вернуть Кубань», некоторые и про Белгород с Воронежем в охоточку упоминают).

А что тут скажешь? Все это звучит, конечно, достаточно смешно. Как и, например, нам, жителям Ростова, кажется смешным, когда некоторые казаки говорят, что они не русские. Так говорит не то чтобы большая, но достаточно значимая часть их, заметная. В Новочеркасск даже приезжаешь на казачий конгресс, а некоторые говорят — это не русский город, мы не русские и подобную ахинею.

Это звучит смешно, с одной стороны. С другой стороны, само понятие «украинство» тоже начиналось с шуток, анекдотов, с «Энеиды» Котляревского и так далее. А теперь есть самая большая (даже без Донбасса и Крыма) страна Европы, консолидированная на крови, которая претендует на Ростов, Воронеж, Белгород. Это опять-таки звучит смешно, но когда-то и само «украинство» в фундаменте было смешным. Поэтому это тот смех, которым можно сдержанно посмеяться, но вместе с тем призадуматься. Ведь с нынешней динамикой, с нынешним, мягко говоря, халатным отношением со стороны Российской Федерации к «украинским партнерам» подобные тенденции могут закончиться отнюдь не весело. Это смех с опаской и горечью.

* * *

В начале декабря 2013 года я написал небольшую полемическую статью о разгоравшемся киевском Майдане, который, несмотря на совсем тогда нежный свой возраст, уже успел почти полностью переродиться из явления с объективными и реальными социально-экономическими и общественно-поли-ти-ческими предпосылками в необандеровско-русо-фобскую вакханалию, имевшую отчетливые приметы западной инспирации. Заметка начиналась с отрывка из известного рассказа Ярослава Галана про девочку, которую бандеровцы пытались накормить мясом зарубленных на ее глазах родителей. Когда я разместил заметку в том числе и в своем Живом Журнале, комментарии немедленно посетил юзер с ником Питон, вообще знаменитый тем, что отмечался в любых российских постах на украинскую тему (может, и до сих пор отмечается, сейчас как-то меньше слежу). Сей персонаж немедленно обвинил меня в платной прокремлевской пропаганде. Нужно сказать, что в друзьях у меня его не было, ЖЖ мой отнюдь не в лидерах рейтингов, и я задал ему давно терзавший меня вопрос: неужели у него стоит некое тревожное оповещение, реагирующее на ключевые слова и указывающее, куда в данный момент времени нужно лететь на виртуальный бой с москалями? Питон неловко отшутился, что такая опция, имейся она у него, верещала бы каждую минуту, но при этом сказал важную вещь: мол, мой пост он посетил из-за рассказа про девочку, который «каноничен». Насчет отсутствия оповещения соврал, полагаю, а вот на тему Галана волей-неволей оказался кристально честен: творчество этого незаурядного писателя и само его имя по сию пору действует на необандеровцев, как отчитка на бесов.

И ведь даже в «кляты москали» Галана не запихнуть. Сын галицкого русофила, попавшего за свои убеждения в Талергоф, он часто рассказывал об австро-венгерских репрессиях против русинов, о Мармарош-Сиготских процессах, поддерживал возвращение Галиции к историческим общерусским корням, но сам в зрелом возрасте стал носителем скорее украинской идентичности, причем порой подчеркнутым. Так, незадолго до смерти он критиковал преимущественное положение русского языка перед украинским в публичной жизни Львова. Но при этом он ясно видел смертоносность заряда, который Галиции, а следом и чересчур поспешно и некритично принявшей её в свои объятия Советской Украине несет дикая смесь разнузданного этношовинизма (назвать благородным по своей сути словом «национализм» воззрения Донцова, Бандеры и всей этой гоп-компании как-то не получается) с грекокатолическим фундаментализмом.

Доводилось встречаться с именованием Галана «галицким Салманом Рушди». Сильное, но не совсем корректное сравнение. Рушди затронул исламские догматы и ключевое лицо вероучения, Галан же направлял острие своего пера исключительно против религиозного института и клира. Впрочем, с учетом католической доктрины о непогрешимости папы, делающей полубогом и полпредом Всевышнего на земле любого хозяина Ватикана уже по факту статуса, в глазах самих врагов Галана аналогия была бы уместной. Это, правда, говорит больше о врагах и их предмете веры, чем о писателе.

А Ватикан, напомним, тогда был не чета нынешнему, регулярно компрометируемому скандалами, погрязшему в экуменизме и «розовом» христианстве и возглавляемому папой Франциском — сторонником теории Большого Взрыва и добряком, утешающим маленького хозяина умершей собаки тем, что у животных есть душа, и они с четвероногим другом еще обязательно встретятся. Ватикан первой половины ХХ века сначала в 1914 году благословил те самые лагеря смерти Терезин и Талергоф, в один из которых бросили отца Галана, а затем в 1941 году с одобрением отнесся к рождению «Независимого государства Хорватия» и бандеровщины, самых свирепых отпрысков германского «нового порядка» в Европе, порой неприятно удивлявших даже самих немцев. Во втором случае выразителями одобрения выступали Шептицкий и Слипый, иерархи Галиции. Между ОУН и усташами, что вряд ли удивительно, существовали тесные дружеские связи, а среди подразделений вооруженных сил «НГХ» было и украинское. Через полвека сотрудничество возобновилось на новом историческом этапе — скажем, не так давно палач Сербской Краины, международный военный преступник Анте Готовина давал Борису Филатову ценные советы по геноциду Донбасса.

После освобождения Западной Украины в 1944 году недавний духовный окормитель бандеровцев митрополит А. Шептицкий мгновенно мимикрировал и стал слать Сталину не менее восторженные письма, чем раньше слал Гитлеру. Возможно, фокус с приспособлением к очередной смене условий и удался бы — советская власть показала себя на удивление травоядной к бывшим коллаборационистам. Да и пример сделавшего при большевиках отличную академическую и политическую карьеру Михаила Грушевского (Галан и его не щадил, называя «историком по профессии и врагом истории по духу») был совсем свеж. Но рассуждения о дальнейшей судьбе одиозного митрополита навсегда остались в пространстве сослагательного наклонения — вскоре Шептицкий умер.

Ухудшение же международной обстановки и продолжение боев с бандеровцами заставило Москву пойти на демонтаж грекокатолицизма (униатства), одной из духовно-идейных основ западноукраинского сопротивления, имевшей к тому же предельно недружелюбный к СССР/России внешний центр притяжения, Ватикан. В марте 1946 года Львовский собор принял решение о ликвидации Брестской унии 1596 года и возвращении Украинской грекокатолической церкви в лоно РПЦ.

Галан, сам человек неверующий, приветствовал воссоединение двух церквей. Для него разрыв с папизмом был, если использовать марксистскую терминологию, прогрессивным шагом. Но писатель понимал, что это не финальная точка и даже еще не финальный этап борьбы, поэтому продолжал бичевать и бандеровцев, и Ватикан, и уничтоженное организационно, но продолжившее активное катакомбное существование униатство. Многочисленные жертвы бандеровского террора, список которых в сентябре 1948 года пополнил и протопресвитер Гавриил Костельник, главный идеолог Львовского собора, лишь подчеркивали, как еще долго до капитуляции противника. Галан знал, что он одна из наиболее вероятных следующих жертв, и тем не менее ни на день не прекращал свою борьбу с бандеровским ИГИЛом. 24 октября 1949 года она была оборвана ударом бандитского топора.

Мы не знаем, когда на территории, получившей в 1991 году путевку в жизнь под названием Республика Украина, будут восстановлены порядок, мир и историческая справедливость, каковы окажутся формы этого восстановления и какие оно демаркирует границы. Однако одним из заключительных его штрихов, с точки зрения политики, историософии и даже банальной географической логики, должно стать возвращение памятников и вообще памяти о Ярославе Галане на родную и любимую им землю, которая когда-то была юго-западным пограничьем Руси Рюриковичей и называлась Галицко-Волын-ским княжеством. Ждать, видимо, придется долго. Хорошо бы не те 115 лет, что сегодня минули со дня рождения Ярослава Александровича Галана.

* * *

Мой бывший научный руководитель Сергей Поцелуев в своей статье «Double binds, или Двойные ловушки политической коммуникации» (Полис. Политические исследования, 2008, № 1), анализируя эти самые ловушки, то бишь противоречия — часто откровенно шизофренические — в политических месседжах и касаясь самых разнообразных примеров (например, Версальского мира, к которому державы-победительницы шли под лозунгом «права наций на самоопределение», запретив, однако, реализовать путем объединения данное право побежденным Германии и Австрии), приводит и пример бытовой, житейский.

Суть его в том, что если из одного и того же источника одновременно исходят два противоречивых призыва, типа «бей Билла» и «не бей Билла», то адресат все равно реализует лишь один, ибо реализовать оба сразу технически невозможно. К сожалению, Донбасс, русские Украины и русские национально-госу-дар-ственные интересы на украинском направлении попали в такую мощную по сути и совершенно абсурдную по форме «двойную ловушку», в которой бьют их практически всегда, а не бьют — очень и очень редко.

Например, СК РФ возбудил уголовное дело против двух десятков высокопоставленных украинских силовиков, среди которых — министр обороны Полторак и начальник Генштаба Муженко. Предмет обвинения — военные преступления на донбасской земле. Подобной практике заочного прессинга киевских вояк, карателей и спецслужбистов всех рангов уже не первый год, ни во что реальное она практически никогда не выливается, кроме разве что дела Савченко со всем известным неоднозначным результатом. Ладно, допустим, хоть какой-то минимальный пропагандистский эффект — и то хлеб. Однако чуть ранее в сети всплыло письмо замначальника Генштаба ВС РФ генерала Истракова на имя того самого военного преступника Муженко. В нем Истраков жалуется на недостойное поведение украинских военнослужащих, которые в рамках работы Совместного центра контроля и координации прекращения огня и стабилизации линии соприкосновения сторон в г. Соледар всячески притесняют и унижают российских коллег, не пускают их в бассейн и задирают словесно и физически. Истраков заискивающе просит Муженко приструнить подчиненных, дабы те, цитирую, не «дискредитировали высокое звание военнослужащего ВСУ».

Информация об этом письме появилась в основном на украинских ресурсах, российские казнили его грозным молчанием, а некоторые комментаторы в ЖЖ указали на огрехи в оформлении, могущие свидетельствовать о фейке. Но никаких опровержений со стороны военного официоза, пусть даже сугубо неформальных, так и не последовало. Самое же главное — сия цидулка уж очень гармонично соответствует реальным, а не щеконадувательным действиям РФ с 2014 года. Разве помогала бы всемерно Москва финансово, экономически и даже прямыми поставками горючего и техники ВСУ, если бы не считала звание украинского военнослужащего «высоким»? Никак не могу заподозрить в подобном цинизме нашу стремительно поднимающуюся с колен державу. Или вот еще новость того же времени: «Газпром» наращивает использование украинского маршрута, и по итогам года транзит может приблизиться к 100 млрд кубометров, максимуму с 2011 года (то есть со времен, когда на Украине еще даже не были окончательно похоронены робкие разговоры о русском языке как втором государственном. — С.С.)». Опять же, копеечка в дело ратных (чуть не написал «смрадных», но вовремя осекся, кто я такой, чтобы диффамировать уважаемых партнеров) подвигов носителей высокого звания.

Об аналогичной ситуации на информационном участке российско-украинской сечи уже говорено-переговорено не раз, и все равно регулярно просыпается недюжинное удивление, которое не усыпишь даже ссылками на гибридный/прокси характер современных войн. Инвективы штатных борзописцев в адрес киевской хунты и необандеровских палачей порой градусом превышают эренбурговскую колумнистику образца Великой Отечественной, но, согласитесь, сложно представить себе Эренбурга, в 1942 году в берлинской студии полемизирующего о чем-то с Геббельсом и Штрайхером, а затем делающего с ним же селфи для «Völkischer Beobachter»…

Впрочем, порой эти кажущиеся вопиющими и немыслимыми перепады-противоречия легко снимаются, и даже без какой-то особой диалектики. Как-то на очередном дневном шоу Первого канала российские участники в очередной раз гневно и страстно заклеймили своих украинских оппонентов, как присутствующих в студии (и получающих за это гонорары), так и отсутствующих. Была подвергнута суровому осуждению политика военного, экономического и морального геноцида Донбасса. После же окончания дискуссии, традиционно более напоминающей базарную свару, одна из двух ведущих, милейшая Екатерина Стриженова, то ли проявив завидную смелость, то ли недопонимая линию правительства и партии, спросила: «Хорошо, мы выяснили, что Донбасс Украине нужен, точнее, нужен как территория, а население — кого выгнать, кого уничтожить, кого загнать под шконку. А России-то Донбасс нужен? Для России Донбасс — чем является? Что он Гекубе, что ему Гекуба?».

Возвращаясь к Донбассу и русским Украины, приходится поставить тяжелый вопрос: нужно ли им признать, что, понадеявшись в 2014 году на хотя бы частичное тождество РФ исторической России, они ошиблись, и нынешнее отношение Москвы к ним — не пугающая и одновременно оставляющая некую надежду сумасбродность, а кривая, вычурная, но вполне логичная линия? Видимо, да — нужно. Конечно, при этом не возбраняется оставить для бодрости духа минимум иллюзий и надежд на волшебство, «черных лебедей» и «борьбу башен». В этой связи не могу в очередной раз не вспомнить фразу Пургина: «Мне чудится, что какой-то хитрый план все-таки существует — даже случайно мечась из стороны в сторону, навертеть столько бреда и маразма не получится». Но слишком уповать на это не нужно. Для нынешнего внешнеполитического дна, достигнутого РФ, прогрессом можно считать хотя бы наступление времен, когда российский двуглавый орел будет символизировать пусть шизофреничную, но честную раздвоенность сознания, а не гармоничное сочетание грозного державного рыка в сторону внутренней аудитории — и угодливого «чего изволите?» по адресу Вашингтонского обкома.

* * *

Недавно размышлял о формулировке Цымбурского (не только его, конечно, и Хантингтона, и Киссинджера, и много кого еще) относительно Украины как цивилизационного разлома, межцивилизационной зоны. На первый взгляд — да. Но это если мы именно говорим об Украине исключительно в формальной политической терминологии, как о государстве в границах по состоянию на конец 1991 года. Если же говорить по этнокультурной сути, то зоной разлома с натяжкой можно считать лишь, грубо говоря, Центральную Украину, которую старший Хмельницкий к нам присоединял, младший отсоединял, а Мазепа предавал. И то, все-таки, исторически это скорее наше, чем нет. Но к этой зоне условного разлома искусственно присоединили с одной стороны безусловно русскую Новороссиию, с другой — безусловно антирусскую Западную Украину (она, кстати, тоже не так уж и давно была как минимум разломленной, с мощнейшими очагами русской мысли и самосознания, но все это уничтожено Терезином и Талергофом и вряд ли уже обратимо). Уместно ли об этой поделке, искусственностью не уступающей постколониальным государствам Африки и Ближнего Востока, говорить как о пространстве разлома, если мы рас-суждаем именно в цивилизационных, а не в фор-мально-политических терминах? Разве что как о рукотворно созданном пространстве.

Украину порой сравнивают с Тяни-Толкаем. Это, на мой взгляд, не совсем верно. Тяни-Толкай — это существо, состоящее из двух однородных частей, просто волей судьбы развернутых в разные стороны. Что-то типа сиамских близнецов. Украина же, скорее… Шариков. Нет, не в оскорбительном, а в сугубо описательном смысле. Подсадка одному живому -существу мозгового придатка совершенно другого. Только еще, для полноты картины, Преображенские и Борментали рукотворно созданной Украины пришили ей и репродуктивные органы третьего существа, как булгаковский Преображенский вставлял пациентке яичники макаки. Естественно, вина составных частей Шарикова, Клима Чугункина и тем более Шарика в получившемся продукте минимальна. Это признал и сам Преображенский: «Черт-те что сделали из милейшего пса!» Да, такое существо может функционировать если не с пользой для общества и окружающих, то хотя бы без вреда без них, но лишь под ежеминутным суровейшим контролем Борменталя и Преображенского. И то они в итоге решили все вернуть на круги своя — так лучше для всех, в том числе и для Шарика (Чугункину уже все равно). Кстати, для полноты картины, взявший украинский проект под бдительный контроль и опеку коллективный Запад — это, естественно, Швондер. Главная же проблема в том, что кремлевские (пост) Преображенские вполне благодушно наблюдают, как Шариков громит квартиру, искренне или фальшиво полагая, что до трапезной он не доберется.

* * *

Внешняя политика советской доперестроечной эпохи имела свои минусы, недостатки, провалы, не раз знавала отступления или, напротив, излишне бурные непродуманные наступления от переоценки собственных сил… Но в целом она вполне соответствовала нашему статусу сверхдержавы. Внешняя политика первых постсоветских лет, особенно при Андрее Козыреве, строилась на ровно обратных основаниях, на подчеркнутом и немыслимом даже для большинства стран третьего мира признании вассалитета в отношении Запада. Униженные просьбы Козырева о совместной фотографии с Биллом Клинтоном — может ли глубже упасть страна, еще недавно являвшаяся одним из двух главных мировых центров силы?

Однако русского человека, традиционно предпочитающего крайности, еще больше, чем глубокое падение, раздражает состояние «ни то ни сё», серединка на половинку, между небом и землей. Наша же дипломатия, начиная с первого президентского срока В.В. Путина, пребывает именно в этом состоянии, периодически под дуновением мировых ветров качаясь то в «советскую», то в «козыревскую» сторону.

Путинские отношения с внешним миром стартовали с позиций хотя и прагматичного и не щенячье-влюбленного, но все же вполне отчетливого западничества. Кремль давал понять, что согласен вписаться в западное мироустройство, просто не на правах прислуги, а хотя бы в ранге солидного партнера второго ранга, не хуже Японии или той же Турции. Были сделаны очень важные авансы — заявление о готовности к вступлению в НАТО, закрытие российских военных баз на Кубе и во Вьетнаме, наконец, полная моральная и материальная поддержка операции США в Афганистане. Увы, быстро выяснилось, что Запад уступки, реверансы и помощь принимает благосклонно, но ничего взамен не дает и даже не обещает. Хотите нам служить — так это естественно, как нам, таким хорошим, не служить, а чтобы что-то взамен — дудки.

С той поры РФ стала вести более самостоятельную и базирующуюся на собственных интересах линию, высшими пиками которой были Мюнхенская речь Путина и принуждение Грузии к миру. Но при этом сохранялся пиетет перед Западом, склонность уступать ему по важным вопросам и вообще ощущение себя частью западной системы, просто дерзкой и периодически брыкающейся, вроде Румынии Чаушеску или Югославии Тито в соцлагере. Возвращение Крыма и крайне робкая, противоречивая, неоднозначная и вызывающая массу вопросов в плане целеполагания поддержка Донбасса — показались недвусмысленным намеком, что уж теперь-то мы стали полноценным мировым полюсом, обрели собственную систему координат и цивилизационную субъектность. Увы, за мощным рывком вперед в силу множества причин последовал не менее впечатляющий откат, продолжающийся до сих пор.

Да, РФ — не СССР, и социально-экономической формацией мы в общем и целом, с поправкой на местные особенности, от стран Вашингтонского консенсуса не отличаемся. Да, как неоднократно подчеркивалось, в частности спикером МИД Марией Захаровой, РФ и Запад не разделяют никакие существенные ценностные барьеры. Но есть барьер -геополитический, возникший в 2014 году, и никакая общая приверженность теориям Адама Смита и пирамиде Маслоу его не уберет и даже не уменьшит, как бы этого ни хотелось российскому политическому классу.

Но российские чиновники сей простой факт не понимают. Или делают вид, что не понимают, продолжая выражать надежды, высказывать готовность, теряться в подозрениях и томиться от проклятой неизвестности, будто герой известного пошлого анекдота. Некоторые комментаторы отстранения России от Олимпиады, охваченные, видимо, ура-патрио-тизмом, провозгласили, что наша страна вывалилась из глобального миропорядка. Хотелось бы, но, увы, это не правда, а максимум полуправда.

Российскую Федерацию действительно предельно бесцеремонно вывалили из глобального миропорядка. Но ее управляющий слой пытается всеми конечностями за борт этого миропорядка -цепляться, даром что не получается. Стремление солидаризироваться с Западом вопреки его четко выраженной воле порой приобретает гротеск-но-трагикомические формы. Допустим, в последние годы, когда на Западе или в России происходит теракт, в новостях, тотчас после пары минут информации о самом теракте, подробно и со вкусом зачитываются западные соболезнования нам (или российские им), а на ток-шоу через пару тактов обсуждения всплывает и до победного мусолится тема «терроризм — общая для нас с Западом угроза, бороться с ним надо сообща, когда же Запад это поймет, Запад, родненький, пойми!». Родненький Запад до сих пор этого не понял и понимать, судя по всему, не планирует.

Я часто говорю и пишу, что основной историософский выбор России — это выбор между Достоевским и Цымбурским, между всечеловечностью и земшарной миссией — и строгой автаркией в четко очерченных этнокультурных границах. Для России, по Цымбурскому, вопрос, как реагировать на изгнание с Олимпиады, не стоял бы ни минуты. Не потому, что лично Вадим Леонидович к спорту относился совершенно индифферентно, а исходя из самой концепции «острова Россия». Более того, Россия, по Цымбурскому, просто не дошла бы до подобной стадии глубоких озабоченностей и смутных подозрений в некой недобросовестности западных партнеров.

Но и Россия, по Достоевскому, не дошла бы до нее тоже, ибо всечеловечность — это не когда всё человечество объединяется в сладостном упоении награждения тебя побоями, да ты и сам готов вложить усилия в собственное избиение. Это немного про другое.

То, что РФ — не СССР, мы уже выяснили. Но в свете установленной невозможности для любой России реагировать на репрессии МОК так, как реагирует РФ, возникает вопрос о правомерности утверждения из первой статьи Конституции «наименования Российская Федерация и Россия равнозначны». А чтобы такой вопрос не возникал и наименования Россия и РФ стали равнозначными на практике, нужен-то сущий пустяк: чтобы всякая дорога не вела у нас к лозаннскому или вашингтонскому храму.

* * *

Если Прибалтика рвет с русским культурным полем и советским наследием агрессивно, но, за исключением событий 2007 года вокруг таллинского памятника советским воинам, бескровно, то еще одна соседняя страна сопровождает этот процесс боевыми действиями, геноцидом, этноцидом и культуроцидом. Речь, понятное дело, об Украине. Для нее обособленную национальную культуру в советский период лепили не просто из наличного, а фактически из воздуха. Ведь немногие мало-мальски заметные творцы досоветского периода, в целом выбравшие именно украинскую идентичность — и те считали ее неотчуждаемой от русской, как и землю ее распространения от России. Скажем, Иван Франко, занимающий почетное второе место в пантеоне украинских писателей и называемый «великим каменяром», по аналогии с «великим кобзарем». Сторонники «жовто-блакитной незалежности» любят цитировать его молодые горячие строки против «москалей и ляхов», в то время как значительно показательнее его зрелые высказывания: «Мы все русофилы, слышите, повторяю еще раз, мы все русофилы. Мы любим великорусский народ и желаем ему всяческого добра, любим и учим его язык. И читаем на нем нового, наверное, не меньше, а может, больше, чем на своем…»; «Ни один умный человек, у которого есть хоть капля политического здравого смысла, <…> не мог даже в самой буйной фантазии рисовать себе возможность отделить и отгородить украинскую землю от России».

За советские же три четверти века была создана и развита именно самостоятельная украинская культура, сегрегированная от русской, пусть вроде бы все еще дружественная и не противоречащая ей. «Вроде бы» — потому что проверку временем этот тезис не прошел. Осенью 2014 года Андрей Манчук, украинский журналист и публицист левых оппозиционных взглядов, писал в своем материале о Донбассе:

«Стоит отметить, что, в отличие от своих киевских визави, которые превратили расистскую ненависть к Донбассу в свой политический дресс-код, здешние общественные активисты в массе не демонстрировали никакой «украинофобии». Еще до войны, познакомившись с лидером местного отделения Компартии в Торезе, которая работает воспитательницей в детсаду на ставке 1900 гривен, мы увидели на книжных полках в ее квартире не только Шевченко, Франко, Украинку и Коцюбинского, но и двухтомник Панаса Мирного, «Степ» Александра Сизоненко, четырехтомник Скляренко, семитомник Стельмаха, четырехтомник Збанацкого, двухтомник Мушкетика, двухтомник Ананьева на украинском, украинские переводы Мопассана, Коллинза и пр. Не стоит сомневаться — киевские мещане, которые жгут книги и переименовывают названные в честь писателей улицы, не знакомы даже с половиной представленных тут работ украинских авторов. И даже не слышали их имена».

При этом в приведенном Манчуком списке украинских писателей есть вполне промайданные русофобские персоналии. Возьмем, скажем, Юрия Мушкетика. Заслуженный советско-украинский, а теперь просто украинский писатель (лауреат ордена Трудового Красного Знамени, ордена «Дружбы Народов», ордена «Знак Почета», лауреат Государственных премий СССР, УССР и премии Ленинского комсомола УССР имени Н. Островского, последний глава Союза писателей УССР, а затем первый в эпоху незалежности). Два года назад он разразился монологом-обличением «Лапоть на чужой земле». Содержание, в принципе, понятно и без перевода — «дичайшие агрессивнейшие московиты», «завшивленные и дикие русские войска», «московские орды на Украине», «русский мир», который «сродни чуме».

Как мы видим, прибалты именно в рамках общего союзного/имперского интеллектуально-творчес-кого пространства, скрепленного русской культурой, русскими ценностными ориентирами и Православием (в советское время — его секуляризированной версией), добились небывалого культурного роста развития, что не мешает им (пусть, как видим, есть и здравомыслящие исключения) ненавидеть Россию и любую память об этом пространстве. Украинцы же и вовсе обзавелись собственной, теплично взращенной культурой, которая из просто нерусской после упадка и распада СССР закономерно развилась в антирусскую. Разумеется, горевать о потере подкаблукявичюсов и мушкетиков не приходится, ибо и потерей это назвать проблематично. Их разрыв и ненависть к великим русским цивилизации и культуре, словно убойный залп из мушкета, бьет по ним самим, погружая в пучину узкошовинистической хуторской архаики. Страшно лишь то, что в украинском случае погружение сопровождается реками крови. Крови тех самых людей, воспитанных в духе интернационализма и миролюбия, что и перед войной не убирали мушкетиков со своих книжных полок.

* * *

В начале 2018 года внимание не меньшее, а то и большее, чем недавно столетию Октябрьской революции, будет уделено аналогичному юбилею разгона Учредительного Собрания. При этом, боюсь, основной упор сделают на то, как разогнали его и подавили его сторонников, а вот вопрос, чем была «Учредилка», останется чуть в стороне. Представлял ли собой реальную альтернативу новой власти орган, по составу лишь немногим менее красный, чем она сама, а по намерениям явно стремившийся в первую очередь заниматься тем же, чем ранее почти год занималось Временное правительство, то есть разглагольствованиями? Были бы в судьбе Российской Рес-публики какие-то значимые изменения в сравнении с Советской Россией, кроме замены на мавзолее надписи «Ленин» на «Чернов»? Вот что хотелось бы обсудить. Отметим, что многие идейно-полити-чес-кие оппоненты большевиков разделяли их неприязненное отношение к УС. С восторженным злорадством описывал его разгон бывший лидер Союза русского народа Николай Марков, признававший, что «в большинстве своем народ сочувствовал матросу Желязнякову». Адмирал Колчак и на практике вполне недвусмысленно обошелся с Комитетом членов Учредительного собрания, и на словах был однозначен: «Я считал, что если у большевиков и мало положительных сторон, то разгон этого Учредительного Собрания является их заслугой, что это надо поставить им в плюс».

Но, в какую сторону ни повернула бы дискуссия об «Учредилке», очевидно, что она совершенно заслонит другой зимний столетний юбилей, связанный с реальной альтернативой большевистской власти, существовавшей внутри нее самой. Это был -феномен, сочетавший исконно русские формы народовластия и демократии, ответы на социаль-но-политические вызовы времени, административно-территориальный, национальный и экономический прагматизм. Речь, конечно, о Донецко-Криворож-ской республике.

У ДКР очень странная и грустная судьба. Она, словно зиц-председатель Фунт, сидит в клетке навязанного забвения при любом режиме и юрисдикции. Сидела в СССР, затем в незалежной жовто-бла-кит-ной державе, по большому счету, сидит в РФ и ЛДНР. Почему в СССР — понятно. Считалось вопиющей крамолой, что когда-то сама мысль о принадлежности Донбасса «радянской Украине» могла вызвать лишь здоровый хохот. Почему в Украине уже незалежной — понятно тем паче.

Увы, понятно и то, почему в РФ дело обстоит не сильно лучше. Да, главный исследователь ДКР Владимир Корнилов частый гость на официозных телеканалах, а его книга о знаменитой запретной рес-публике выходит в серии «Николай Стариков рекомендует прочесть», то есть благодушно отмечена едва ли не главным кремлевским пропагандистом. Но это похоже максимум на то, как брежневский глава МВД Николай Щелоков собирался «задушить Солженицына в объятиях». Телевизионный Корнилов отдельно, его книжка отдельно. Массовая общественная или хотя бы узкая научно-интеллектуаль-ная рефлексия на тему ДКР — отдельно, точнее, отсутствует вообще. Уж больно страшен для российского политического класса призрак мимолетного, но по-своему эпохального государства, полиэтнического по населению, русского и верного идее русской принадлежности Донбасса по духу, народного по форме, а по целеполаганию — основанного на идее экономического, а не национального деления территорий.

Тем более все понятно с ЛДНР. Весной 2014 года здесь решительный триумф над черным мороком украинства одержали именно идеи ДКР. Желание самим решать свою судьбу, стремление к социальной справедливости и готовность защищать русскость Донбасса силами всего его разноплеменного по крови, но русского по духу и историческому выбору народа — вот три компонента, позволившие сбросить украинскую символику с административных зданий, водрузив взамен знамена своей Победы. Увы, Победа эта оказалась недолговечной. Местные политические маклеры, всячески поддержанные и продвинутые маклерами из РФ, перехватили штурвал и повели донбасский корабль совсем в другую, минскую сторону. Учитывая, что Минск, как и Белоруссия вообще, морями не славится, корабль вполне закономерно сел на мель.

Взамен донбасским народным лидерам первой волны, грешным и часто ошибавшимся, но навеки внесшим свои фамилии в летопись Русской Славы, пришли люди, фамилии которых на слуху значительно меньше, чем их прозвища. Тут, конечно, сразу на ум приходит одна среднеазиатская столица, но не будем о грустном… Доходит до казусов. Когда экс-глава ЛНР Плотницкий вступил в конфронтацию с главой местного МВД Корнетом, некоторые мои знакомые, менее, чем я, сведущие в донбасских раскладах, были уверены, что Корнет — это именно «партийная кличка». Вполне логично, кстати.

Можно возразить, что победоносный антагонист Плотницкого в итоге все-таки настоящий полко… то есть Корнет, а вот основатель и вдохновитель ДКР Артем, урожденный Федор Сергеев, известен нам под псевдонимом. С точки зрения казуистики — да, фактически же он был гораздо более настоящим, чем любой нынешний политик ЛДНР, да и РФ. Собственно, ни в одном из нескольких существовавших вариантов именования ДКР не было и прилагательного «народная», но она была явно более народной, чем ее напрочь отбросившие корни наследницы. И все-таки корни эти слишком сильны, слишком обильно политы кровью героев и живительной водой русско-донбасского духа и метафизики, чтобы не дать в обозримом будущем всходы, прорывающие бурьян алчности, предательства и забвения. Во всяком случае, очень хочется в это верить.

* * *

Увы, Рождество 2018 года, как и три предыдущих, оказалось омрачено непрекращающимися украинскими обстрелами и атаками Донбасса. Несколько странно, ведь вроде декларируется некое «рождественское перемирие», на деле соблюдаемое только одной стороной конфликта. Украина гордо бьет себя обухом трезубца в грудь, говоря о себе как чуть ли не о самой христианнейшей стране Европы, но христианские страны, ведущие войны, обычно в дни главных конфессиональных праздников снижают накал боев, а то и вовсе прекращают их. Все знают случай, когда в декабре 1914 года, уже после кровавой битвы на Марне, британские и французские солдаты обменивались поздравлениями с немцами и даже порой играли с ними в футбол на нейтральной полосе. Уточнение для шановних панов украинцев: футбол — это игра кожаным, а не артиллерийским снарядом, и двусторонняя, а не в одну сторону и пре-имущественно по мирным жителям.

Впрочем, так уж удивляться не стоит. Истовое фанатичное христианничанье украинцев на деле носит глубоко языческий характер, и неудивительно, что формально православные в ВСУ и тербатах прекрасно уживаются с отпетыми неоязычниками. Иисус для среднестатистического танцора боевого гопака и носителя оселедца — почтенный, но глубоко формальный символ для мебели, вроде шведского чи испанского короля. Западенцы, базовый типаж и образец украинца в своей вере сколь истовы, столь и неразборчивы, им совершенно без разницы, в какой храм они зашли, РПЦ, УАПЦ, раскольничий филаретовский или вообще католический костел. Недаром лидеры киевской хунты томятся идеей объединить все христианские церкви и чуть ли не секты на территории Украины в одну суперцерковь, с каковой целью они обращаются одновременно к патриарху Константинопольскому и папе Римскому.

А то, ради чего планируется это объединение, истинный объект религиозного поклонения, полновластный правитель умов и сердец, — идея украинской нации и «проект Украина». Для украинца настоящие христиане — это, собственно, сами украинцы и те, кто их поддерживает, а те, кто против — выродки, нелюди, исчадья ада, существа, подлежащие тотальному уничтожению. Поэтому украинские священнослужители призывают в своих проповедях убивать жителей Донбасса, а в тамошних храмах можно увидеть иконы со сценами и «хероями» АТО.

Уточню — я не вижу сверхкрамолы в самом по себе стремлении нации, особенно не очень большой, «национализировать» под себя какую-то всемирную универсалистскую религию (в первую очередь речь о христианстве). Христианский универсализм — великая вещь и великое преимущество, но порой хочется отгородить себе в его владениях небольшую угловую комнатку, особенно если долго мыкался по чужим. Для ирландца католицизм — знамя многовековой борьбы против англичан-протестантов, а иноземные единоверцы и Папа Римский — максимум приложение. У армян есть своя, христианская и одновременно глубоко национальная церковь, и когда она решает канонизировать разом всех жертв геноцида 1915-го, кому-то это может показаться странным, но не нам, русским, после всех наших жертв ХХ и уже XXI веков. Или вот поляки…

А с поляками как раз интересно. Они — отдельная статья, пример, как нация, сначала приватизировав христианство, затем начинает навязывание своей версии всем остальным в качестве единственно верной. И дело не в чудачествах вроде объявления Иисуса королем Польши, которые в эпоху, когда остальной западный мир увлечен ЛГБТ-священ-ничеством и гендерной нейтральностью слова «Бог», выглядят даже симпатично. Что там интронизация Иисуса, когда поляки еще недавно сами себя объявляли совокупным «Иисусом Европы». Поэт Адам Мицкевич, философы Юзеф Хене-Вронский и Анджей Товянский, их единомышленники и продолжатели — каждый на свой салтык — приписывали польскому народу мессианские свойства и перспективы, сравнивали раздел Польши с крестной жертвой Иисуса, мечтали о том, что именно поляки спасут и вознесут на новые высоты мир и христианство. Собственно, и нынешняя наследница Речи Посполитой упивается подобными метафорами, пусть и в несколько приглушенном виде, но с места самопровозглашенного Спасителя западной (пост)христианской цивилизации ее внезапно подвинула еще более самопровозглашенная Украина, упорно и упоенно лезущая поперек батьки в пекло.

«Поперек батьки», кстати, даже не особо и метафора. Проект «Украина» во многом именно польский продукт, поэтому несет на себе все родовые травматические черты родителя. Оба построены на болезненной жертвенности и виктимности, имеющей мало общего с жизнеутверждающим краеугольным камнем христианства, Смертью Спасителя ради Попрания Смерти и Воскресения. Польский гимн «Еще Польска не сгинела», как и слизанный с него украинский «Ще не вмерла Украина» — это же просто какой-то писк агонизирующей, но тщательно бодрящейся мыши из мышеловки: «Мой хребет не сломан, а временно расслоился».

Украинцы, как некогда поляки, набиваются в защитники Европы от москальских орд, страшно Европу (равно как и Америку) любят и страшно негодуют на неполную взаимность этой любви, записывая каждого недостаточно проукраинского западного политика в агенты Кремля. Так же, как и поляки, украинцы тщательно культивируют свои «страдания». Буквально в рождественские дни директор Украинского института национальной памяти Владимир Вятрович в очередной раз порадовал публику, потребовав признать пребывание Украины в составе СССР «оккупацией». То, что в результате этой оккупации украинцы приобрели политическую субъектность, место в ООН и значительную часть нынешних земель, по большей части имеющих к Украине самое косвенное отношение, практически никого не волнует. Религиозные догматы не обсуждаются. Никого ведь не волнует, что «святые отцы» украинства — это кровавые военные преступники Бандера и Шухевич? Новая плеяда украинских апостолов, очевидно, будет рекрутирована из самых отпетых творцов и исполнителей донбасского геноцида, украинских политических репрессий и сожжения одесского Дома Профсоюзов.

В итоге, сохранив от христианства разве что формальные черты, украинская ересь, производная от польской, вобрала в себя причудливую смесь осколков самых разных религий и квазирелигиозных течений. От язычества — животное слепое поклонение племени, от манихейства — разделение мира на светлое украинство и проукраинство, которые противостоят темному антиукраинству. Есть кое-что от мусульман, например, принцип такийя — «ложь во имя ислама». Такийю украинцы зело полюбляют и практикуют повсеместно, правда, с присущим им неповторимым своеобразием. Когда недавно по горячим следам обмена пленными между Украиной и ЛДНР украинские «эксперты» на российских телеканалах радостно воскликнули «да, мы обманули врага и будем так делать и впредь» — это уже элемент другой традиции, правда, скорее светской, а не религиозной. Называется «хуцпа».

И все-таки между польским и украинским мессианизмом есть разница. К полякам можно относиться по-разному, они наши исторические соперники, если честно, так и вовсе враги, но это действительно великая европейская нация, с великими победами, трагической историей и великолепной богатой культурой. У них действительно многовековые сложные отношения с соседями, включая Россию, и разделы Польши были действительно разделами, а не удвоением территории и богатства, как «советская оккупация Украины». Польский мессианизм, напыщенный и пафосный, все-таки имеет хоть какие-то аргументы в свою пользу. Украинский же «мессианизм», языческий и языкастый, не просто вторичен. Он мерзок, вонюч, кровав, преступен и карикатурен одновременно. Его символ — это даже не икона «преподобный комбат Семенченко режет сепаров» или «местночтимый святой сотник Микола жжет вату». Во все те же рождественские дни председатель Верховной Рады Парубий в соцсетях похвастался картиной, которую ему подарила дочь. Сей шедевр представляет собой репродукцию знаменитого «Крика» Эдварда Мунка, новация лишь в том, что вопящая голова-пятно со всех сторон, в том числе сверху, окружена толпой вкрадчивых Путиных. Лучшей доминанты для храма украинства, считаю, не сыскать.

* * *

В середине января Верховная Рада отказалась признавать ДНР и ЛНР террористическими организациями. В РФ это известие вызвало в основном недо-уменные хмыканья или даже легкие восторги «наконец-то взялись за голову!», хотя любому думающему человеку (увы, большая часть российского экспертного, да и дипломатического цеха к таковым не относятся) давно понятно: ни законодательная, ни исполнительная власть Украины в их текущем виде ничего хорошего для Донбасса сделать не могут в принципе. Это такая же аксиома, как народная донецкая мудрость времен пребывания в верхах ДНР одного специалиста по МММ: «в любой фразе “Пушилин заявил, что…” смеяться можно начинать сразу после слова “Пушилин”».

Совершенно очевидно, что киевский парламент просто не хочет признавать субъектность республик Донбасса, пусть даже в сугубо негативном ключе, с ярлыком «террористы». И принятие закона «о реинтеграции Донбасса» во втором чтении это подтвердило. РФ в данном, с позволения сказать, документе названа агрессором, а ДНР и ЛНР, соответственно, — оккупированными ею территориями. Кроме того, из закона исключен ранее намеченный пункт о Минских соглашениях как «дорожной карте» урегулирования конфликта.

Российская сторона отреагировала на случив-шееся в своем традиционном неповторимом стиле. МИД заявил, что «иначе как подготовкой к новой вой-не это назвать нельзя… принятие документа совпало по времени с решением США поставить Киеву летальное оружие», и сие бесспорно, но при этом РФ «остаётся привержена Минским соглашениям, призывает Киев вернуться к выполнению взятых на себя обязательств. Альтернативы «Минску-2» не существует». А Константин Косачев, глава комитета Совета Федерации по международным делам, оставил комментарий на своей странице в Фейсбуке, любимом месте изливания боли и гнева российскими дипломатами и околодипломатами. Совершенно справедливо поначалу констатировав, что «Верховная Рада… по сути, поставила крест на Минских соглашениях», сенатор затем феерически сообщил: «Германия и Франция как участники Минского процесса должны дать надлежащую оценку «антиминскому» акту Украины, который в корне переворачивает ситуацию во внутриукраинском урегулировании… Киев… серьезно «подставил» своих покровителей на Западе, у которых теперь, по сути, очень непростой выбор: между войной, к которой неизбежно приведёт дальнейшее покрывательство нынешней Украины, и миром, который потребует честных оценок и ответственного поведения впредь». Даже не знаешь, какая вера более нелепа и иррациональна — в «Минск» или в Германию с Францией, которые вот-вот прозреют, усовестятся и вообще стоят перед нелегким выбором. Видимо, из-за того, что первый вариант Минских соглашений президент РФ набросал на коленке в самолете, отношение к ним российского политикума имеет несколько авиационный оттенок: их раз за разом все выкапывают и выкапывают, как тот полуразложившийся труп стюардессы из анекдота.

А что же пресловутый закон сулит, собственно, Донбассу? Несколькими днями ранее так называемые «украинские эксперты» на российском ТВ открыто сообщали, что Рада снабдит свое детище «какими-нибудь позитивными обещаниями жителям Донбасса»; то есть речь шла о чуть припомаженном повторении известной программы Бориса Филатова «обещайте мразям что угодно, вешать их будем потом». Впрочем, в итоге даже с декларативными «позитивными обещаниями» в законе дела не очень. Переход управления «АТО» в руки военных, получение этими самыми военными практически не-ограниченных прав на любые бессудные расправы, после «реинтеграции» — репрессии против всех, кто взаимодействовал с администрацией ЛДНР даже в минимальнейшей степени, которую и советские власти на освобожденной от немцев территории коллаборационизмом не считали, фактически — против почти всего населения.

Уважаемые западные партнеры, если Украина начнет осуществлять подобную «реинтеграцию», и бровью не поведут — их «нелегкий моральный выбор» существует только в мозгах российских парламентариев и дипломатов, уставших от трудов праведных на благо Отчизны. Российская либерально-компрадорская «элита» воспримет такой вариант со сдержанным удовлетворением — одной проблемой меньше стало. Оппозиционные либералы и вовсе удовлетворение скрывать и делать тихим не будут. В этом лагере мой любимый персонаж и барометр настроений — называющий себя «правозащитником» Евгений Ихлов, который говорит вслух даже то, что другие стесняются. Евгений Витальевич ставит подпись под воззванием против руководителя ФСБ, нашедшего здравый смысл и логику в процессах 1937 года, но при этом с каким-то детским восторгом мечтает, как оккупационная, то есть освободительная, украинская армия зайдет в Донбасс, а затем и в Крым, и — цитата — «устроит красно-черный террор, и полетят клочки ваты по закоулочкам».

Остается робко надеяться, что хотя бы у ключевых членов военно-политического руководства РФ и хотя бы в случае широкомасштабного украинского «реинтеграционного» наступления, сопровождаемого геноцидом, хватит остатков элементарного здравомыслия хотя бы на время выползти с Фейсбука (тут напрашивается шутка «и переползти на Одноклассники», но уж больно она мрачная).

А еще в те же дни видный деятель партии «Свобода» (приостановивший, правда, свое партийное членство) Юрий Михальчишин обнародовал программу украинских националистов на текущий год, в которой значатся чистки чиновников по этническому признаку и уничтожение инакомыслящих: «Тотальное истребление кремлевских вурдалаков и упырей, местных запроданцев и пятоколонников, их добровольных помощников и пособников вместо «примирения» с предателями родины». И не нужно говорить, что подобные ораторы — заведомые маргиналы. Данная нам в ощущениях реальность показывает, что михальчишины на Украине, как и ихловы в РФ, прямо говорят то, что их чуть более сдержанные коллеги для приличия самую малость вуалируют. Собственно, «закон о реинтеграции» — это программа Михальчишина в чуть более напомаженном виде и локализованная в пределах Донбасса.

Не поддающийся опровержению факт — на окраине уточненной толерантно-политкорректной Европы на пороге третьего десятилетия XXI века возникло варварское тоталитарное государство, поднявшее на свои знамена массовые гонения, геноцид, этноцид и культуроцид и готовящее отколовшимся провинциям новый вариант «плана Ост». Явного персонифицированного вождя у этого государства нет, его собирательный вождь и точка консенсуса — идея «Украина понад усе», что не смягчает, а, скорее, усугубляет ситуацию. Пытаться образумить и призвать к соблюдению каких-то соглашений и правил жовто-блакитного монстра — это примерно как уговаривать раковую опухоль не расползаться. Вот только способны ли образумиться (то есть включить разум) сами российские образумлеватели-умиро-тво-рители Украины? Ответ на этот вопрос сама жизнь дает уже четыре года.

* * *

Украинский президент Порошенко почти всякий раз «отмачивает» в Давосе что-нибудь эдакое. В 2015 году, например, в качестве доказательства «российской агрессии» против незалэжной тряс с трибуны осколком автобуса, расстрелянного под Волновахой самими же украинцами. В этом, 2018-м, отказался отвечать на вопрос относительно т.н. «закона о реинтеграции Донбасса». Вопрос был задан журналисткой на русском языке, а принятый Радой документ она назвала законом о войне, что, собственно, чистейшая правда. Г-н Порошенко выказал желание беседовать исключительно на украинском, а также потребовал от девушки снять вышиванку (одежда, которую воспаленные от неустанной государственной деятельности глаза Петра Алексеевича приняли за таковую, была на самом деле, как пояснила сама журналистка, «черным платьем не украинского производства с разноцветными цветами на груди»).

Давосский форум проводится в Европе, изначально, в момент своего зарождения почти полвека назад, концентрировался в основном на европейской повестке, да и сейчас европейцы задают здесь тон. Я ни в коей мере не являюсь западником, да и европейцем в культурно-политическом, а не географическом плане могу себя назвать с трудом. И потому, что уж больно противоречив опыт наших отношений со Старым Светом, и потому, что, собственно, Европа разных стран, эпох, конфессий и политических течений — это очень разные Европы.

В то же время нужно признать, что с Европой и в негативном, и в положительном плане мы связаны больше, чем с кем-либо еще. Мы — люблю это сравнение — как Монтекки и Капулетти, у которых одна Верона. Или как зеркало и отражающийся в нем предмет, которые, тем не менее, находятся рядом и в одной комнате, в то время как Япония и Китай — за порогом комнаты. Опять же, мы в большинстве своем хотя бы слабо и в малой степени, но соотносим себя с одной из Европ, кто-то с христианско-консервативной, -кто-то с либеральной, кто-то с левой Маркса и Жореса, а некоторые с антично-языческой. Один из пра-отцов евроинтеграции, первый президент ФРГ Теодор Хойс, желая символически объединить не только современные ему страны западной части Старого Света, но и «разные Европы», говорил: «Европа стоит на трех холмах — Акрополе, Капитолии и Голгофе» (то есть древнегреческих ценностях свободы, философии и демократии, римском праве и общественном устройстве, и христианстве как венце всего). Нынешний Евросоюз, считающий себя венцом и эсхатологическим восклицательным знаком европейской истории, начертал на своих знаменах ценности гуманности, справедливости, толерантности, равенства, свободы мысли и слова.

Так вот, задавшая свой вопрос на русском журналистка, допустим для чистоты эксперимента, что на ней все-таки красовалась вышиванка, — она и в вышиванке была представительницей Европы Хойса и XXI века. Со свободомыслием, возможностью задать любому государственному деятелю вопрос на любом языке, «бей, но выслушай» Фемистокла и «думайте и позволяйте другим думать тоже» Вольтера. А Порошенко и в цивильном дорогом костюме был папуасом с костью в носу, бесконечно далеким от Европы не только Шекспира, Дюрера, Карузо и Бисмарка, но и Меркель, Ларса фон Триера и группы Раммштайн.

Тут, однако, дабы меня не обвинили в осанне европеизму, оговорюсь: речь идет о соответствии парадным, выставочным ценностям ЕС. Истинное же нутро тамошних политиков не сильно изменилось со времени мировых войн и классического колониализма. И Порошенко, не соответствующий выставочным ценностям Европы, очень удобен для процветания ее истинных ценностей в качестве директора большого туземного рынка сырья и пушечного мяса. В ЮАР времен расовой сегрегации существовало звание «почетный белый», которого удостаивались азиаты и даже порой чернокожие, которых белое меньшинство считало доросшими до возможности находиться рядом с собой. Вот Порошенко — нечто среднее между таким «почетным белым» и «полезным евреем» III Рейха. Успешный бизнесмен, опять-таки, то есть какой-никакой деловой человек, даром что жовтоблакитнокожий и в ментальной вышиванке. Ему вежливо жмут руку и туманно обещают подумать о том, чтобы посмотреть на то, чтобы обсудить. Правда, и за эти туманные обещания спрашивают сурово и по тройной цене, вот и Петру Алексеевичу пришлось многословно разглагольствовать перед давосской аудиторией об успехах в борьбе с коррупцией. Пытаясь сохранить лицо, он добавил, что делает это не ради транша или безвиза, а потому что это приоритет его президентства. Аудитория сделала вид, что поверила: и что не ради, и что приоритет. Истинные-то порошенковские приоритеты все знают.

Но нам глумливо ухмыляться по поводу швейцарских приключений Порошенко особого повода нет. К РФ в Европе и, шире, на Западе отношение немногим уважительнее, чем к Украине. Российскую Империю и СССР там считали Чужими, но хотя принадлежащими к той же галактике — и достойными уважения и взаимодействия, конструктивного или антагонистичного, на равных. Осколки же исторической России — это уже чужие с маленькой буквы и во всех смыслах слова. Когда в начале 1996 года Зюганов, на тот момент фаворит президентской гонки, приехал в Давос убеждать почтенную западную публику в своей солидности и договороспособности, а следом примчался Чубайс, чтобы доказывать обратное, для Запада это было что-то сродни выездной сваре ангольских марксистов из МПЛА и антимарксистов из ФНЛА и УНИТА. Антимарксисты идейно и прагматично ближе, но это не значит, что они по-настоящему свои, белые. Чубайс как умный, умнее Порошенко, человек все это наверняка понимал.

Впрочем, думаю, как минимум в глубине души и Порошенко понимает: Украина интересна Западу исключительно как источник ресурсов и одновременно более мелкий и озлобленный осколок Большой России против более крупного, тучного, благодушного, обладающего — пока — более внушительным военным и геополитическим потенциалом. Понимают ли в руководстве и правящих кругах то, как к ним относится Запад? Судя по российскому вице-премьеру Дворковичу, в том же Давосе искренне удивлявшемуся, что американские делегаты избегают общения с российскими, понимание по-прежнему находится на крайне низком уровне. Кстати, высокопоставленный чиновник на полях форума отлил в граните еще одну шикарную мысль: «Я не думаю, что у нас есть олигархи, это была концепция 1990-х. Сейчас у нас есть хорошие работящие социально ответственные бизнесмены, которые заботятся о стране и зарабатывают деньги, занимаясь ответственным бизнесом». Неизвестно, безграничная на-ивность это или безграничный же издевательский цинизм по отношению к собственным согражданам. Но и тот, и другой вариант плохо совместимы с пребыванием на посту заместителя председателя правительства великой страны. Дворковичи и чубайсы дружественны русским национальным интересам не больше, чем Порошенко, и существование одних в качестве правящего класса РФ является самым верным залогом существования второго и его товарищей у руля Украины… Да и существования самой Украины тоже.

* * *

Вот уже четыре года постмайданной Украине, и, соответственно, столько же — феномену украинской политической эмиграции в РФ. Политэмигранты пишут колонки в СМИ, ходят на различные ток-шоу, дают комментарии, проводят мероприятия и порой даже радуют публику какими-то новыми организационными формами своей жизни. Порой это вызывает сочувствие и симпатию, но чаще — недоумение, а то и легкое раздражение. Оно не сравнимо, конечно, с раздражением от другого антропотока с территории незалежной, состоящего из господ Ковтуна, Трюхана и прочих карасевых, стремящихся бороться с РФ на ее территории и за ее деньги. Но «меньше раздражают» отнюдь не значит «вызывают добрые чувства». Ваш покорный слуга решил для себя разобраться в причинах такой реакции и насчитал три основные причины.

Во-первых, антимайданные и промайданные украинцы в РФ, как правило, представляют в большинстве своем одно и то же чиновно-олигархическое сословие Украины, просто разные его крылья, более и менее удачливое. Менее удачливое — это что-то типа немецких заговорщиков 20 июля 1944 года, ядро которых имело к Гитлеру скорее тактические претензии, вроде ссоры с уважаемыми западными партнерами, мешавшей сосредоточиться на Восточном фронте. В украинском случае, как и в немецком, идейные борцы, бьющиеся за честь, а не за свою версию распределения благ, тоже есть, но они на периферии и почитаются собственными как бы товарищами по Сопротивлению опасными безумцами. Впрочем, положа руку на сердце вряд ли уместно требовать от украинских гостей стопроцентной или хотя бы преобладающей идейности, когда наш (ну, как наш) собственный правящий класс однотипен и близкородственен украинскому, причем обеим его группам, правившей раньше и возобладавшей нынче. Поэтому Кремль и Банковую даже в текущей ее версии связывают отношения дружбы-вражды, странные и дикие, но социологически и политологически куда более объяснимые и прозрачные, чем отношения РФ с Донбассом.

Во-вторых, при всей своей прагматичности, выездной филиал «Партии регионов» отличается то ли искренней, то ли показной юродивостью. Недавно один заметный политэмигрант, выложив на Фейсбуке статью о возможности легализации на Украине игорного бизнеса, сопроводил ее претенциозной репликой «Мы решим эту проблему за месяц. Не будет этой гадости в нашей стране. И легализовывать ничего не надо будет». На резонный вопрос в комментариях, каким образом уважаемые господа вновь хотят сделать страну «своей», деятель ответил — через формирование освободительного движения, завоевание оным большинства в Раде и выдвижения кандидата в президенты. Знаете, это попросту не смешно. Это, если продолжать сравнивать в самой подходящей и удачной системе аналогий, Тельман, в 1942 году мечтающий о легальном триумфе Компартии Германии на выборах в рейхстаг; впрочем, пламенный Эрнст бредовыми иллюзиями не страдал, потому и сидел в тюрьме, а не на ток-шоу по соседству с Геббельсом.

Кроме того, фантазия, пусть и самая дикая, должна основываться на хоть каких-то предпосылках. «Формирование освободительного движения» невозможно без серьезных ресурсов и внешней поддержки. Где украинские политэмигранты рассчитывают ее получить? Российской правящей верхушке они нужны разве что в локальных пропагандистских целях, однако в любой момент без особого ущерба и угрызений совести их могут в любом качестве отправить домой, как украинскую военную технику в Крыму. Если они захотят отправиться сами боевым отрядом партизан-камикадзе — освободительный жовто-блакитный прапор им в руки, одобрительное похлопывание по плечу и ноль материальной поддержки в карман (впрочем, смутно подозреваю, что вряд ли захотят). Или надежда, что Запад наконец-то одумается и решит побороть созданного им необандеровского голема? Анекдот, да и только. С Пиночетом не одумался, с Сухарто, вырезавшим под миллион коммунистов вместе с членами их семей и устроившим геноцид Восточного Тимора, не одумался, а здесь вдруг прозреет. Нет, отдельные парламентарии и элитарии, на радость новостным редакциям, будут по-прежнему осуждать хунту, возможно, аж целый подкомитет Европарламента выпустит невразумительное заявление по поводу очередных люстраций, репрессий и обстрелов Донбасса. Для свержения хунты фундамент, согласитесь, так себе.

В-третьих, при общей безыдейности экс-регио-налов и примкнувших, та идеологическая база, что у них все-таки есть, — это украинство-лайт, чуть более выгодное лишь на фоне хард-украинства действующего киевского режима. Я как-то полистал книгу «Кровавый Евромайдан — преступление века» за авторством Виталия Захарченко, бывшего главы украинского МВД при Януковиче и однофамильца главы ДНР. Книга во многом достойная, сильная, правильная. Хватает верных горьких мыслей о гниении и разложении украинской политической системы, что и стало одной из главных предпосылок Майдана, о провале РФ на украинском направлении, о кознях Запада по отрыву Украины от России. Все это метко схвачено и почти во всем неоспоримо. Но вот встает вопрос относительно Крыма, и четкая захарченковская мысль вдруг становится скомканной, прерывистой. Невнятно и по большей части между строк сообщается, что потеря Крыма Украиной — событие закономерное, но печальное, а вообще полуостров — наша (читай — России и Украины) общая судьба и биография. По поводу же Донбасса Захарченко крайне осторожно и дипломатично, но все же недвусмысленно дает понять, что ему-то уж точно хорошо бы вернуться в состав Украины. Новой, антифашистской, федерализированной и демократической, разумеется.

Вот по этой причине я и шучу горько, что «пророссийский украинец» — это как «гестаповец Рабинович». Это гротеск (впрочем, осознанный), и он не лишен жестокости по отношению к множеству честных людей с украинской национальной самоидентификацией, павших или пострадавших и продолжающих страдать в столкновении с кровавой киевской хунтой. И тем не менее, речь о вещах, которые надо проговорить и обсудить открыто, лучше раньше, чем позже. «Пророссийское украинство», казавшееся логичным в советский период и, уже с огромнейшими натяжками, при Кучме и Януковиче, после вступления проекта «Украина не Россия» в решающую стадию и после пролитых рек, окончательно превратилось в нечто среднее между кадавром и тяни-толкаем. И все борцы за единую антифашистскую Украину от Карпат до Ростовской и Воронежской областей, и обладающие реальной силой, волей и ресурсами, и полуанекдотические «съезды восстановителей УССР» — это наши попутчики и тактические союзники. Союзники против лютого и омерзительного врага, уважаемые и, при всей справедливости сказанного ранее, не лишние. Но именно союзники, а не монолитная часть нас самих. Субъектность, итоговые цели у нас и у них разные. Рано или поздно придется размежеваться. Хочется верить, что после общей победы, и хочется верить, что мирно и цивилизованно, а не как вышло по итогам балканских войн 1912–1913 годов. Тогда сначала южные славяне и греки отколошматили османов, а затем победители переругались уже между собой, и греки вместе с сербами и черногорцами схлестнулись с болгарами, причем под шумок параллельно болгар с другого бока атаковали побежденные ранее османы. Впрочем, с учетом всех факторов, вряд ли вклад в победу Азарова, Олейника, Захарченко и иже с ними позволит им рассчитывать на новый раунд борьбы, если вообще будет иметь место.

Хорошо, если разницу между украинцами, борющимися или для начала просто выступающими против хунты, и сторонниками Новороссии и воссоединения русских земель, для начала полностью осознает хотя бы неравнодушная к этой проблематике часть российского общества. То, что ее не осознает и даже подчеркнуто не хочет осознавать чиновничество и «гражданские активисты», находящиеся в той или иной степени на казенном довольствии, — печально, но давно не удивляет. Доходит до анекдотов, когда в ответ на украинский флешмоб, в ходе которого исполнялись советско-русские песни, жители РФ собираются спеть…«Червону руту», прекрасную, но стопроцентно украинскую песню. Это, заканчивая линию аналогий, как если бы хор Коминтерна в поддержку томящегося в гитлеровских застенках Тельмана спел «Хорст Вессель».

Так как же нам в итоге относиться к украинской политэмиграции? Мое мнение — с прагматизмом, как к исчезающему малому, но при правильном обращении все-таки возможному элементу борьбы против тяжелого украинства, и с некоторой иронией, как к частному случаю политического постмодернизма и карнавализма. Правда, ирония не особо получается, когда вспоминаешь, что это карнавал на крови разделенного русского народа.

* * *

Как известно, сознание современного homo ukrainus базируется на парадоксах и алогизмах ничуть не менее чем полностью. Помимо буйных, вполне достойных очередного Майдана скачков от зрады к перемоге и обратно, которые порой настолько интенсивны, что оба пункта сливаются в единую здрадомогу или перезраду, украинца хлебом не корми (хотя нет, лучше и им покормить тоже, и шмат сальца сверху) — дай отчебучить взаимоисключающие параграфы. «Мы ненавидим москалей за фашизм и расовую неполноценность», «москали, отвяжитесь от нас и дайте скидок побольше», «никогда мы не будем братья, братушки, не стреляйте в нас» etc, etc.

Видимо, эта в прямом смысле природная, сиречь не прикрытая никакими социальными условностями, непосредственность позволяет украинским русоненавистникам привольно харчеваться в РФ. Мы уже привыкли к ежедневному созерцанию на центральных телеканалах так называемых украинских «экспертов» и «политологов», часто не способных связать двух слов и уж тем более связать их без примеси русофобии, но с видимым наслаждением воюющих против москалей на их территории и за их же счет; чуть было не написал «за мелкий прайс», но вовремя осекся, ибо гонорары этих тарапунек, штепселей и дедпанасов даже не снились подавляющему большинству граждан молодой Российской Федерации. Но есть и чуть менее заметный, так как не все-гда рассчитанный на столь же широкую аудиторию, но от этого ничуть не менее интенсивный приток мастеров необандеровской, не побоюсь этого слова, культуры во всех ее проявлениях.

То к нам приезжает работать телеведущий Даниил Грачев, до этого в соцсетях целый год остривший про ватников и колорадов. То привозят очередной шедевр с участием актера Владимира Зеленского, великого полюблятеля «АТО». То еще одна полюблятельница этой же дряни, художница Евгения Гапчинская, засыпает российские прилавки открытками, конфетами и прочими изделиями с изображением своих фирменных пухлощеких ангелочков. То в Москве демонстрируют полный нежности к батальону «Айдар» фильм «Полет пули» за авторством некой Беаты Бубенец — при ближайшем рассмотрении дама, правда, оказалась пусть и духовно-политической украинкой, но природной россиянкой по имени Лена Степанова, бывшей, что характерно, активисткой движения «Наши», обладательницей крайне расово верной и ни разу не мон-голо-финно-угорской физиономии.

И вот Россию собрался навестить с гастролями певец Захар Май. Украинец, гражданин США, любитель восславить Бандеру и поглумиться над гибелью Моторолы, Доктора Лизы и ансамбля Александрова. Автор песни «Когда наши танки въедут в Москву?». Мечты Мая о вводе украинской бронетехники с крепкой броней и властным гусеничным ходом явно имеют не только патриотическую природу. Захар Борисович, по его собственному признанию, бандеровец нового поколения, прогрессивный, впитавший ценности либерализма и толерантности если не с молоком матери, то с чем-то похожим по цвету и консистенции. Гей-славянин, короче. Такому помечтать о вводе за счастье.

Я по-своему уважаю позицию украинского актера Алексея Горбунова, ранее активно востребованного в российском кинематографе, но разорвавшего связи с РФ после «евромайдана», который он поддержал, и начала войны в Донбассе. Горбунов, конечно, примерно такой же украинец, как Константин Елисеев, Павел Климкин и Василий Крутов, и лишь немногим более аутентичный, чем Степанова-Бубенец, но мог бы дать урок принципиальности многим носителям вышиванки и оселедца. Если Россия агрессор, то и барышничать с ней негоже. То же и с заукраинским представителем актерского цеха другой гордой постсоветской нации, знаменитым Вахтангом Кикабидзе. Неизвестно, чего больше в его русофобии последнего десятилетия, то ли ос-корбленного августом-2008 грузинского патриотизма, то ли старческих проблем с головой. Но Валико-Мимино последователен — разлюбил Россию и дел с ней не имеет, вместо этого вслед за Михаилом Николозовичем Галстукашвили возлюбил Украину, дает концерт памяти «небесной сотни» и жалеет в интервью, что недостаточно молод для рукопашной схватки с бурятскими бронетанковыми милиционерами в зоне «АТО».

Такая позиция, повторюсь, достойна хоть какого-то понимания и уважения. Желание же жовто-дваждыблакитных и просто жовто-блакитных русофобов: и кавун зъисть и чуб не запачкать — понимания не вызывает совсем. С другой стороны, это проблема их собственных морально-нравственных устоев, нас же куда больше интересует вопрос, почему РФ всей этой шайке-лейке кавун любезно предоставляет, еще и обильно сдабривая салом. То, что нынешняя форма существования российского государства крайне слабо соотносится с интересами разделенного русского народа, понятно давно. У нас официально декларирован приоритет общечеловеческих, а не каких-то там русских интересов. Но разве жители Донбасса или украинские политзаключенные, убиваемые под одобрительный звон май-зеленских бубенцов, в общечеловечество не входят? Ладно, пускай нет, пускай общечеловеческие границы не шире границ РФ или вообще пределов МКАД. Хоть здесь-то красная черта должна проходить, все-таки российский правящий класс телесно пока обитает в Первопрестольной, хотя душой обычно в Ницце и на Багамах. Но тот же Май, безусловно, выражая общий настрой необандеровцев, конечной целью «проекта Украина» ставит именно захват Москвы. И в самой Москве ему при этом готовы поднести кусок пожирнее.

Складывается впечатление, что русский народ — сирота, живущий в квартире своих почивших родителей, оформленной, однако, на не очень благополучную мачеху. Мачеха водит к себе хахалей-забулдыг, которые ее саму глубоко презирают, не обделяя подзатыльниками, а сироту вовсе ненавидят, желая извести побыстрее, чтоб не путался под ногами. От подзатыльников, полученных собственнозатылочно, мачеха нетрезво всхлипывает, но «бьет — значит любит», на пасынка же ей и вовсе плевать.

К счастью, какие-никакие силенки, чтобы немного постоять за себя, у сироты имеются. Возмущения патриотического сегмента русского общества хватило для отмены гастролей пана Мая, российские же власти достаточно благодушны, чтобы подобные гастроли допускать, но все-таки еще не сошли с ума настолько, чтобы открыто их защищать и продавливать. Увы, наших русских силенок хватает на отваживание отдельных наиболее назойливых забулдыг, но недостаточно для устранения корня проблемы путем разгрома их забулдыжьего гнезда.

* * *

Есть две трактовки понятия «миф»: миф в обывательском понимании — небывальщина, то, чего не было, и миф в политико-философском — то, что, возможно, было, а возможно, и нет, главное, что на этом держится идентичность какой-то группы людей: нации, цивилизации, конфессии, сословия. Эти два понимания не прямо противоположны, они находятся в сложных отношениях, которые можно охарактеризовать как перпендикулярность. Миф как базис идентичности может базироваться на мифе как небывальщине, а может и не базироваться. Как в том анекдоте — могу копать, могу не копать. Молодая украинская нация, например, копает, сиречь базирует свою идентичность на небылицах практически всегда.

Яркий пример — так называемый бой под Крутами, столетний юбилей которого пышно, насколько это позволяет окружающая обстановка, отмечался в январе 2018 года на Украине. Накануне юбилея на станции Круты (село Памятное Черниговской области) состоялась торжественная церемония, в которой должен был принять участие сам Давосский Сниматель Вышиванок, который, однако, из-за неблагоприятных погодных условий и из-за штормового предупреждения на мероприятие не полетел. Видимо, украинский правящий класс необучаем политически, но для конкретных его членов своя вышиванка ближе к телу, и воспоминания о цвете польской нации, стремительно и коллективно увядшем в 2010 году из-за желания поклевать печень России невзирая на погодные условия, что-то да значат.

На следующий день, впрочем, Порошенко-таки победил проклятых москалей, правда, в более безопасном интернет-режиме с помощью самого грозного оружия современности — клавиатуры. «Столетие прошло с того дня, когда отважные ребята-герои дали бой превосходящим силам врага и на несколько суток задержали наступление красных россиян на Киев. Этих нескольких дней хватило для того, чтобы на века вперед заложить основы украинской государственности», — написал достопочтенный Петро Алексеевич в своем Твиттере. Не отстал от него и премьер Гройсман, вышедший с тем же суровым артефактом на арену Фейсбука: «Сегодня вспоминаем мужественных и смелых киевских курсантов, которые в 1918 году дали бой подразделениям Красной гвардии, задержав ее наступление на Киев. Их не остановил значительный численный перевес врага, они мужественно боролись до конца. Боролись за свободную Украину. Помним!» Интересно, что даже у украинского политикума, кажется всем составом давно вступившего в общество «Долой стыд» (была такая радикальная нудистская организация в СССР середины 1920-х), не хватает смелости назвать произошедшее сто лет назад на станции Круты победой. «Бой под Крутами — это не было поражение. Было большое количество ошибок, которые следует учитывать и теперешнему поколению правящей верхушки», — сказал министр культуры Нищук.

Странно, конечно, что ту «эпическую» схватку вообще как-то называют и уделяют ей такое внимание. Если битва под Конотопом 1659 года хотя бы и вправду была относительно значимым историческим событием, пусть и трактуемым в качестве «русско-украинской войны» лишь обитателями жовто-блакитного дома с обитыми стенами, то превратить мелкую локальную стычку в почти что Армагеддон — надо очень постараться. На это обращал внимание видный украинский историк, бывший руководитель Института национальной памяти Валерий Солдатенко еще в 2006 году: «В новейшей Украине стало уже обычаем в конце января каждого года привлекать общественное внимание к эпизоду, случившемуся в разгар революционного перелома, — бою под Крутами. Казалось бы, почти за девять десятилетий можно доподлинно воссоздать картину того, что на самом деле произошло, и в конце концов непредвзято, взвешенно квалифицировать как собственно сам эпизод, так и намного более широкую проблему, которую он (этот эпизод) чрезвычайно рельефно освещает. Однако бой под Крутами, очевидно, относится к тем феноменам, вокруг которых изначально связались в тугой узел жизненная истина, её сногсшибательная трансформация в угоду политике и конъюнктурное использование сложно оформленного в результате паллиатива… Приобретя определённую инерционную самодостаточность, в украинской историографии событие под Крутами получило гипертрофированные оценки, обросло мифами, стало приравниваться к известному подвигу спартанцев под Фермопилами, а погибшими всё чаще стали называть всех 300 юношей, из них 250 студентов и гимназистов. В отсутствие других ярких примеров проявления национального самосознания и жертвенности, к этому событию всё активнее обращаются, реализуя воспитательные мероприятия, особенно в среде молодёжи».

За прошедшие двенадцать лет истеричная шумиха вокруг боя под Крутами увеличивалась строго пропорционально уменьшению успехов молодой (простите, древней, от Будды, Иисуса и Филиппа Орлика) украинской государственности, достигнув к столетнему юбилею «события» таких децибелов, что закладывает уши. В итоге за истерикой сложно восстановить настоящую картину произошедшего, которая, в сущности, ясна как божий день. Древняя молодая украинская государственность в начале 1918 года пребывала в глубоком кризисе, как это с ней всегда бывает в кратковременные периоды ее существования. Будучи глубоко недееспособной в военном плане, она с удовольствием использовала необстрелянную молодежь в качестве пушечного мяса, что затем вошло в национальную традицию. [Тот же Солдатенко сообщает: «Позже писали, с одной стороны, о кровопролитности боя, неоднократных атаках моряков, отличавшихся неслыханной жестокостью, и то, что их мужественно сдерживали «полудети» (Д. Дорошенко), что они будто бы еще и в контратаки бросались. А с другой — об отсутствии у студентов патронов, да и элементарного умения стрелять (многие из них получили в руки винтовку непосредственно накануне боя), о том, что юношам было крайне неудобно в неуклюжих битых валенках, в которые их второпях обули, хотя склады Первой украинской военной школы (бывшее Константиновское юнкерское училище) ломились от новеньких сапог и т.д.»] Красные отряды разбили юнцов, лишь на ничтожное, не повлиявшее ни на что время замедлившись в своем продвижении на Киев.

Красные вообще, как и белые, с большим удовольствием колошматили древнюю молодую украинскую государственность, и не вина военных, что большевистская Москва обошлась с результатами побед примерно так же, как ее либерально-капиталистическая преемница в 2014 году с донбасским крахом ВСУ. «Минский формат» — это, видимо, тоже печальная традиция российско-украинских отношений.

Конечно, богатая история Гражданской войны дала почву и для еще более сногсшибательных мифологем. Так, сами большевики начали отсчитывать историю Красной Армии от 23 февраля 1918 года, когда вообще ничего не произошло, кроме ленивого методичного наступления немецких войск и совнаркомовского декрета «Социалистическое Отечество в опасности!». Когда впоследствии Сталин сказал: «Молодые отряды Красной Армии, впервые вступившие в войну, наголову разбили немецких захватчиков под Псковом и Нарвой 23 февраля 1918 года. Именно поэтому день 23 февраля 1918 года был объявлен днём рождения Красной Армии» — это была чистой воды мифология в обоих смыслах. Но Красная Армия и Советское государство легитимировали данную мифологию уже всамделишными неоспоримыми победами над немцами следующего поколения, и эта легитимность с рядом оговорок дошла до наших дней. Украинцы же столетие своей «великой битвы» встречают с тяжелым багажом Саур-Могилы, Дебальцевского котла и Донецкого аэропорта, каковой багаж, впрочем, выдается за блистательные триумфы украинского нелетального оружия. Остается надеяться, что в 2114–2115 годах Украина не будет шумно отмечать столетие этих блистательных перемог ввиду политико-административного отсутствия субъекта празднования.

* * *

Нынешнюю российскую власть её оппоненты любят сравнивать с Третьим рейхом. Это всего лишь частный случай давно уже поднадоевшей технологии, когда политики и целые страны для стигматизации других, не нравящихся им политиков и стран, используют ярлыки «фашизм» и «нацизм». Понятное дело, что любые государства, даже если взять самое демократическое и самое тоталитарное, будут похожи друг на друга какими-то сущностными чертами, но нынешняя РФ похожа на Рейх не в большей степени, чем, скажем, США.

Однако кое-какая параллель на фоне событий последних лет бросается в глаза. Гитлер был фанатичным англофилом. Он строил на фундаменте британской научной и политической мысли свою расовую теорию и практику, считал Британию образцовой колониальной и империалистической державой, полагал, что величайшая трагедия и глупость — война Германии и Туманного Альбиона. Когда такая вой-на все-таки грянула во второй раз за четверть века, Гитлер всячески старался ее свернуть — отдал «стоп-приказ» под Дюнкерком, сыпал публичными и тайными мирными предложениями, говорил, что польский вопрос, ставший формальным поводом для конфронтации, давно исчерпал себя и пора пожать друг другу руки. Даже кульминационный момент этой линии, перелет Рудольфа Гесса, при формальной непричастности к нему фюрера, более чем укладывался в логику предыдущих событий. Но как минимум с момента, когда Черчилль стал премьером, Англия, не отказываясь в тактических целях от контактов с немецкими дипломатами и разного рода внутригерманской оппозицией Гитлеру, стратегически настроилась воевать до победного конца.

Точно так же нынешний российский правящий класс фанатично предан американоцентричному мировому порядку и, собственно, его краеугольному камню, раскрашенному в цвета звездно-полосатого флага. После блестящего возвращения Крыма вот уже почти четыре года следуют бесконечные стоп-приказы на всех направлениях, от Украины и Ближнего Востока до спорта и дипломатической собственности. Российское руководство денно и нощно шлет предложения о мире и пытается подсунуть Западу для рукопожатия ладонь, в которую летят лишь высокомерные плевки. Наконец, этот покрытый завесой тайны визит в США российских спецслужбистов, которые не должны были, кстати, въехать на американскую землю по условиям санкционных списков — он очень похож на перелет Гесса.

Но есть и существенные различия. Гитлер все-таки был привязан к Англии платонической идейной любовью, а не материальными интересами — у российского же правящего класса присутствуют оба фактора. Гесс летел в Англию договариваться о мире с позиций если не силы, то взаимовыгодного компромисса, российский же «политикум» устроит любой вариант, который хоть чуть-чуть формально не является безоговорочной капитуляцией. Наконец, все-таки между США и РФ формально состояния войны нет.

Теоретически, кстати, пообещать «нашим» что-то могли, точнее, не пообещать, а туманно намекнуть на гипотетическую возможность обсуждения рассмотрения целеполагания при условии не гипотетического, а совершенно реального продолжения уступок и внешне- и внутриполитических трансформаций. Известный принцип Бориса Филатова «обещать что угодно, а затем вешать» придуман ведь не им и задолго до него. В остальном же англосаксонское ядро миропорядка вновь настроено исключительно на победоносную схватку без компромиссов — и продолжающееся непонимание этого простого факта российским правящим классом обернется в итоге самыми тяжелыми последствиями.

В свете вышесказанного заявление Сергея Че-мезова о готовности продать С-400 США выглядит еще более ярким и симптоматичным. Все-таки немцы в годы Второй мировой Англии, при всех британских симпатиях фюрера, купить «Фау-2» не предлагали (то, что С-400 оборонительное вооружение, а «Фау 2» наступательное — в данном случае не так уж принципиально). А вот американские деловые круги даже после декабря 1941 года снабжали Германию необходимыми материалами, технологиями и топливом, но это уже другая история.

А уход Франца Клинцевича с поста первого зампреда комитета СФ по обороне и безопасности? И это событие, безусловно, лишь частичка в общей лавине попыток всеми способами показать Западу миролюбие и лояльность. Идеализировать и вообще как-то хвалить Клинцевича не стоит. Но в качестве статусной фигуры Совета Федерации он периодически позволял себе резкие высказывания по поводу политики США в разных уголках света, а также жесткую критику киевской хунты. Да, эти заявления все равно заканчивались фразами типа «ребята, давайте жить дружно» и «Донбасс мечтает жить в демократической антифашистской Украине», да, по меркам стран с нормальной национальной элитой Франц Адамович не то что не «ястреб», но даже и не «голубь», скорее, чижик. Но на безъястребье, как говорится… И вот даже этого псевдоястреба снимают, особо не скрывая, что делают это именно по причине высказанных резкостей в адрес «уважаемых западных партнеров». Снимают бессмысленно: парт-неры не оценят.

Наконец, нельзя не сказать о начале Олимпиады и унизительном шествии «олимпийских атлетов из России» в ходе церемонии открытия. Кажется, я вовсе не первый, кто обыграл сходство аббревиатур ОАР (олимпийские атлеты из России) и РОА («Российская освободительная армия» Власова). Но шествие «нейтральных» атлетов в «нейтральной» серой форме, похожей на власовскую, и под конвоем двух улыбчивых кореянок — лишь самая верхняя часть, центральное украшение на елке российского коллаборационизма, показавшего себя в ходе предолимпийских унижений во всей красе. Интересно, что у некоторых «экспертов» хватает бессовестности называть происходящее блистательной победой РФ. Правда, при этом они проговариваются почти по Фрейду — «Запад думал, что РФ — это все еще СССР времен Брежнева, а нынешний хозяин Кремля — аналог самого Брежнева, поэтому мы откажемся ехать на Олимпиаду, но не тут-то было!».

Кажется, даже чересчур доверяющие телевизору россияне начали во все большем количестве замечать чудовищный разрыв между благостно-бравур-ной официозной картинкой и суровой реальностью. Жаль, конечно, что это произошло не тогда, когда Украина уничтожала Донбасс под рассказы российских пропагандистов про «ленивых хохлов-хатас-крайников», «невоюющих шахтеров» и «Донбассу никто ничего не обещал». Но лучше поздно, чем никогда.

* * *

Глубоко не случайным и символичным выглядит тот факт, что наиболее, пожалуй, представительная и значимая конференция по международной безопасности проходит в Мюнхене, в первые три десятилетия своего существования как саммит военно-политических элит стран НАТО, а с 1995 года — с участием Индии, Китая, России, Японии и еще ряда региональных держав.

Именно в Мюнхене в 1938 году Англия и Франция пытались договориться с Германией о сохранении международной безопасности, в итоге, скорее, способствовав ее обрушению, даром что Чемберлен тогда вернулся из столицы Баварии с возгласом: «Я привез мир нашему поколению!» В Мюнхене во время летней Олимпиады 1972 года палестинские террористы, захватив израильскую сборную, лишний раз показали, что Ялтинско-Потсдамская система международных отношений, сложившаяся по итогам Второй мировой войны, тоже, мягко говоря, несвободна от серьезнейших угроз.

Наконец, в 2007 году, уже непосредственно в рамках очередной конференции, президент России произнес речь, содержание которой многими отечественными и зарубежными экспертами и политиками было воспринято как заявка на пересмотр текущей системы международной безопасности и международных отношений. Может показаться парадоксом, но тогда, до Крыма, подобная словесная заявка, еще не подкрепленная делами, выглядела весомее и делала Россию более грозной, чем сейчас. Тогда наша страна, обретшая внутреннюю стабильность, окрепшая экономически, приобретшая черты мягкой автократии и вроде бы разочаровавшаяся в западных ценностях и западноцентричном миро-устройстве, казалась Западу и нам самим грозной и таинственной, потенциально способной на многое.

Август-2008 и особенно возвращение Крыма в родную русскую гавань подтвердили сделанную в Мюнхене заявку. Но за истекшие четыре года произошло такое чудовищное геополитическое и ценностное отступление, а российские чиновники, политики, дипломаты и официозные пропагандисты озвучили столько озабоченностей и готовностей мириться с Западом практически на любых условиях, что сейчас, после крымского дела (безусловно, важного и исторического), РФ выглядит более слабой, мягкой и беззубой, чем некогда после мюнхенского слова. Все дело в контексте: тогда мы ехали на ярмарку, сейчас, увы, с ярмарки.

Но Запад, кажется, динамика и направление движения российского геополитического состава не волнует — красная черта пересечена и вызов на пересмотр расписания движения сделан, даром что потом фактически взят назад. Теперь, по солидарному в общем и целом мнению евроатлантических элит, бело-сине-красному поезду нельзя оставлять даже двух захудалых близлежащих полустаночков, меж которыми он мог бы ездить туда-сюда себе в удовольствие. Только ремонтное депо, откуда после длительной технической санации поезд выедет обрезанным до дрезины и с новой поездной бригадой, в частности, с новым машинистом.

Поэтому на очередной Мюнхенской конференции 2018 года тезис «Россия — одна из главных мировых угроз» был необсуждаемым рефреном. Необсуждаемым, разумеется, не в смысле отсутствия обсуждения, а в смысле полного консенсуса большинства участников и невозможности какой-либо дискуссии. Напрасно Сергей Лавров клеймил обвинения в адрес России по поводу американских президентских выборов как «трепотню», требуя предъявить факты.

Западные визави пропускали слова главы российского МИДа мимо ушей, считая его априори и по умолчанию неправым. Зато речь советника Трампа по международной политике Герберта Макмастера, который на основании неопровержимых, но лишь одному ему известных доказательств клеймил русских хакеров, якобы способствовавших избранию его шефа (где логика? а зачем она, когда речь о стигматизации России), публика встретила сочувственно. Уютно жить в дискурсе, который ты сам же для себя и под свои нужды сформировал.

Вообще присутствие России на мероприятии, где ее безостановочно чихвостят как мировое зло, выглядит слегка неестественным. Но исключить нашу страну из «мюнхенского клуба», как, например, и из числа постоянных членов Совбеза ООН, пока возможности нет, а российские дипломаты и политики, в свою очередь, рады присутствию на любых площадках с участием Запада, куда их еще приглашают. В принципе, не особо против и уважаемые западные партнеры — какие-то вопросы, связанные с демонтажом российского поезда до дрезины, можно обсудить и с нынешней бригадой.

По Сирии в ходе конференции явных точек соприкосновения не просматривалось — так, бывший посол в Москве Макфол сообщил, что американские войска обосновались в Сирии всерьез и надолго, поэтому боевые столкновения с русскими могут повториться. Понятно, какой прецедент господин Макфол имел в виду.

Впрочем, и по донбасско-украинскому вопросу каких-то явных прорывов не случилось. Перед конференцией много обсуждался и анонсировался доклад, подготовленный экс-генсеком НАТО Расмуссеном и американским экспертом Гованом. Он должен был стать базой компромисса между РФ, Украиной и Западом по вопросу размещения в Донбассе миротворцев, компромисса за счет Донбасса, на который, увы, РФ была бы согласна при условии учета некоторых ее просьб по количеству миротворцев, странам, их делегирующим, и некоторым иным деталям. Но, как говорится, что-то пошло не так. Доклад так и не был обнародован официально, оставшись лишь предметом кулуарных обсуждений, а итоговый вариант компромисса, видимо, не по душе и Украине. Сергей Лавров и его украинский коллега Павел Климкин провел на полях конференции встречу, но, к счастью для Донбасса, ни о чем особо не договорились. Также у Климкина состоялась встреча со спецпредставителем Госдепартамента США по вопросам Украины Куртом Волкером. Украинская сторона назвала беседу «важной и положительной», что о ее реальном содержании не говорит практически ничего.

Российские СМИ с удовольствием высмеяли очередные выходки Порошенко, который в Мюнхене по уже сложившейся привычке тряс очередным предметом, на этот раз тряс флагом ЕС «из Авдеевки», призывал запретить по всему миру флаг России и вообще своими выходками вызывал у публики в лучшем случае равнодушную, а в худшем — неприязненную реакцию. Бравурный вывод «Порошенко надоел Западу» правдив и лукав одновременно. Да, Запад воспринимает Порошенко исключительно как «полезного идиота», точнее, уже как почти бесполезного, есть более перспективные и боевитые. Да, его экзальтированные выходки в африкано-латиноамериканском духе наверняка многих раздражают. Но, и это главное, для Запада любые персоналии украинского политикума имеют исключительно техническое, служебное значение, глубоко подчиненное значению самой Украины как антироссийского плацдарма. Поэтому надоел или не надоел Порошенко Западу — совершенно не важно. Надоел — поменяют, но Донбассу и РФ от этого лучше не станет. Кстати, мюнхенская встреча украинского президента с главой Пентагона Джеймсом Мэттисом, в ходе которой была подтверждена общая «ястребиная» позиция, гораздо показательнее всех смешков и зевков отдельных западных политиков и журналистов.

Конференция в Мюнхене имеет характер сугубо совещательный и политико-философский, это международная элитная неформальная беседа-полилог, вроде форума в Давосе. Но, подобно тому, как Давос безо всяких резолюций и обязывающих документов констатирует социально-экономические реалии дня сегодняшнего и задает параметры дня завтрашнего, Мюнхенская конференция выполняет схожие функции в сфере мировой политики. А мнение западноцентричной и одновременно наиболее влиятельной части мирового сообщества по нашему поводу было озвучено вполне четко. Это даже не мнение, а девиз: за счет России и против России.

* * *

Давно уже не секрет, что во время крупных международных мероприятий глава Украины П. А. Порошенко переживает гремучую смесь ажитации и специфического творческого вдохновения, по эффекту похожую на состояние кинематографического П. П. Шарикова во время его показательного выступления перед московскими медиками. Вот и Петр Алексеевич, поплясав на высокой европейской трибуне, правда, не с балалайкой, а с флагом ЕС, и спев не «Яблочко», а народные украинские куплеты о глубокой неприязни к москалям, вернулся домой и в обстановке крайнего пафоса подмахнул «закон о реинтеграции Донбасса».

Нет особой нужды лишний раз пересказывать этот документ, абсолютно перечеркивающий любые намеки на Минские соглашения, ставящий простых донбассовцев в положение унтерменшей и официально передающий управление разрешением конфликта в руки военных, силовиков и персонально президента. Остановимся на некоторых элементах словесного обрамления, предшествовавшего и сопутствовавшего подписанию.

Так, Порошенко лишний раз подчеркнул, что украинская власть считает РФ государством-агрес-сором и субъектом оккупации Донбасса. Он заявил: «Этот закон фиксирует наше право на самооборону согласно 51 статье Устава ООН. Уверен, что ведущая роль для отпора агрессии ложится на плечи ВСУ… Прошу предложить мне кандидатуру командующего объединенных сил, предоставить предложения относительно положения об объединении в оперативный штаб, стратегический замысел использования Вооруженных сил, других составляющих обороны». Казалось бы, методы и движущие силы «реинтеграции» определены совершенно четко. Но при этом украинский президент сообщил, что закон не влияет на международные обязательства «незалежной неньки», в частности, на приверженность Минским соглашениям. Как уживаются рядом эти взаимоисключающие параграфы — понятно не вполне.

Впрочем, остальные тузы жовто-блакитной политической колоды выражаются в схожем духе. Так, неделей ранее глава Совета национальной безопасности и обороны (СНБО) Украины Александр Турчинов в интервью «Громадьскому ТВ» сообщил: «Закон не перечеркивает мирный путь, наоборот, сегодня никто не отменяет Минские соглашения» — и тут же: «Мы не говорим, что сегодня можем освободить оккупированную территорию исключительно силовым путем. Но этот закон не исключает такого пути и со-здает для этого предпосылки. Не надо принимать дополнительные законодательные акты, которые бы обеспечили правовое поле для применения силы во время противодействия агрессору».

Какой путь на самом деле для Украины приоритетен, а какой декларируется сугубо для галочки, понятно давно и полностью. Сложнее понять, верит ли по-прежнему в возможность реализации Минска-2 Российская Федерация либо же с маниакальным упорством твердит о необходимости его соблюдения просто из-за отсутствия «плана Б».

Реакция на порошенковскую подпись под одиозным законом ясности в этот насущный болезненный вопрос не внесла. Кремлевский пресс-секретарь Дмитрий Песков в свойственном ему неподражаемом стиле заявил: «Закон, который был подписан, к большому сожалению, в минимальной степени может способствовать реализации минских договоренностей». Тут можно лишь поставить жирный горестный восклицательный знак, а рядом вопросительный — странно, что спикер такого ранга в здравом уме и твердой памяти может говорить о хотя бы минимальной степени минскоприверженности данного закона. Слава богу, Дмитрий Сергеевич хотя бы добавил «если не сказать большего».

Примерно аналогичной была реакция и Сергея Лаврова: «Рассчитываем, что на Западе, прежде всего в Берлине и в Париже, как в столицах стран — участниц «нормандского формата», понимают, что последние действия руководства Украины уводят в сторону выполнение минских договоренностей, являются попыткой их перечеркнуть, имею в виду прежде всего так называемый закон о реинтеграции Донбасса, который допускает и даже поощряет применение силы для восстановления территориальной целостности Украины. Это считаем абсолютно недопустимым». Помимо обычного в таких случаях минсколюбия, здесь присутствует и столь же обычная апелляция к «уважаемым западным партнерам». Не нужно лишний раз говорить, что великой или претендующей на этот статус державе крайне унизительно просить, чтобы ее единокровных братьев защитили недружественные на данный момент страны.

В то же время некое условное рациональное зерно в этих мольбах есть, точнее, могло бы иметься в другой ситуации. Еще со времен «холодной войны» в треугольнике Россия/СССР–Западная Европа–США «старосветские помещики» занимали противоре-чивую, двойственную позицию. Они были рады переложить основные военные усилия, связанные с возможным столкновением между НАТО и Орга-низацией Варшавского договора, на большого заоке-анского брата. Но при этом они понимали, что по-воевать-то за них Америка повоюет, но результатом станет выжженная пустыня по всей западноевропейской территории, поэтому старались лавировать между двумя полюсами, в целом отдавая приоритет отношениям с Вашингтоном.

Вот и сейчас Европа, сильнее, чем США, пусть пока только экономически, страдающая от конфронтации с Россией, была бы не прочь обеспечить чуть более мягкие условия примирения. Если Вашингтон устроит только безоговорочная капитуляция России, то ЕС — аналог Версальского мира. Но это разногласие, как и желание и возможность Европы спорить с США, не настолько сильно, чтобы вылиться во что-то приятное нашему уху и взору. Недавняя новость: «Представитель ЕС, который выразил желание остаться неназванным, указал на то, что западные политики считают неприемлемыми действия украинских радикалов, атаковавших здание Россотрудничества в Киеве». Подобные неофициальные осуждения неназванных представителей неизвестного ранга — максимум, что Европа может сегодня предложить России.

А незадолго до подписания «закона о реинтеграции» в украинской столице прошли V Бандеровские чтения. Прошли они в Киевском городском совете — ремарка на случай очередных упоительных историй «эти радикалы-необандеровцы глубоко маргинальны и ни на что не влияют». В ходе чтений звучали примечательные заверения и обещания.

В частности, лидер партии «Свобода» Олег Тягнибок сформулировал следующую программу: «Сегодня уже для многих становится очевидным, что провозглашённая Степаном Бандерой цель уничтожить Москву, уничтожить Московию, это не просто какие-то фантазии — это миссия Украины. Это покажет всему цивилизованному миру нашу силу и нашу мощь. Это засвидетельствует нашу историческую преемственность — быть щитом Европы и обезопасить европейскую цивилизацию от нашествия с Востока… Не наведя порядок в собственной стране, мы не получим силы для экспансии. Только единая, монолитная нация, руководимая великой идеей, а не приземленными калькуляциями, может стать геополитическим лидером. И должны сделать всё, чтобы этой силой была Украина».

Под стать тягнибоковской были и другие речи. С учетом предложения украинского премьер-ми-нистра Гройсмана сделать воинским приветствием бандеровское «Слава Украине — героям слава», что не совсем поддержали даже в ВСУ, называть лидера «Свободы» и его товарищей по ультраправому флангу маргиналами не повернется язык. Скорее, они камертон настроений украинского государства и общества.

Что же делать Донбассу? Грустная загадка, схожая с той, над которой автор этих строк изрядно поломал голову. Суть такая: комната, в которой две двери, одна в рай, другая в ад, и два мудреца, один всегда врёт, другой правду говорит. Кто из них кто — неизвестно. Как попасть в рай, задав один вопрос только одному мудрецу? Решение: надо спросить любого из мудрецов: «А что скажет второй, если спросить его, какая дверь ведет в рай». Получив ответ, пойти в противоположную дверь. Донбасс похож на вопрошающего из этой загадки, а Украина и российский правящий класс — на двух мудрецов. Соответственно, донбассовцам остается надеяться, что хотя бы один из них все-таки говорит правду.

* * *

Новостные ленты зафиксировали два практически синхронных сюжета, действующие лица которых испытывают противоположные чувства к реальности, их окружающей, хотя сама реальность при этом одна и та же. В Эстонии, как сообщил директор правозащитного центра «Китеж» Мстислав Русаков, солдаты в одной из воинских частей отказались петь строевую песню, героизирующую «лесных братьев» и прославляющую убийство русских. А на Украине писательница Лариса Ницой посетовала на просторах Facebook, что в Киеве все еще слишком много русскоязычных жителей, несмотря на все усилия по украинизации населения. Пани Ницой пришла в популярный торгово-развлекательный центр и одновременно в ужас: «Одна. Песчинка. А вокруг сплошной Тамбов».

В СССР перед большинством республик не стоял выбор «свобода или колбаса»: имелись и колбаса, и ликер, и высочайшая степень культурной, духовной и общественной свободы, а Крым так и вовсе был наш в том смысле, что для всех (это не отменяет крайней, мягко говоря, недальновидности решения касательно его передачи УССР).

Можно ли сейчас сказать, что прибалты, включая тех же эстонцев, ценой утраты высокой культуры и развитой экономики приобрели хотя бы политический суверенитет и некую «свободу от имперского гнета»? Нет. Как мы уже говорили, они попали из мягких объятий советской империи, где все ими восторгались и почитали «нашим маленьким Западом», в зону перекрестного подчинения двух намного более равнодушных и жестких гигантов, ЕС и США. Этим монстрам Прибалтика интересна разве что как резервуар дешевой рабочей силы да место размещения военных баз. Не очень интересны европейцам и столь высоко котировавшиеся в СССР ликеры и шпроты, а уж культура тем более.

Брюссельская тоталитарно-бюрократическая машина, давно ставшая притчей во языцех, совершенно сознательно и с подчеркнутым цинизмом разрушает традиционное хозяйство «новых европейцев», равно как и их промышленное производство, способное составить конкуренцию европейцам старым. Вот и остаются одни лишь маленькие милые забавы вроде нанесения беженкам-мусульманкам балтийских национальных узоров на паранджу.

Неизвестно, были ли солдаты, отказавшиеся петь русоненавистнические песни, этническими эстонцами или выходцами из семей натурализованных русских. Последние, кстати, имеют печальную особенность пересаливать по части ультрашовинизма в пользу ассимилировавшей их среды похлеще, чем представители титульной нации. Так или иначе, это молодые люди, для которых СССР — предание старины глубокой, и даже баталии у «Бронзового солдата» в 2007 году — смутные детские воспоминания. Почему они, эти ребята, пошли на такой демарш? Может, родители, нахлебавшиеся почти за три десятилетия пьянящего воздуха свободы, скупо рассказывали им, что при проклятых «русских оккупантах» не так все было и плохо. Возможно, они сами как-то чудом сохранили (или приобрели заново) критическое мышление и социально-политическую зрячесть, позволяющую увидеть, что все вокруг не очень радужно, и отнюдь не по вине «проклятых русских». Или, напротив, дело не в критическом взгляде на мир, а в юношеской наивности. Ведь парадные ценности Запада — толерантность, гуманизм, политкорректность, права человека, а воспевание убийств кого бы ни было — этому списку явно противоречит. Невдомек ребятам, что ценности эти носят крайне избирательный характер. Некоторых и вправду убивать нельзя, а русских, сербов, арабов-христиан — их, как пел д’Артаньян в исполнении Михаила Боярского, pourquoi pas?

Ситуация, возмутившая пани Ницой, чем-то похожа на свою хронологическую соседку, а в чем-то самобытна. Как раз в нынешнем году мы отмечаем столетие событий, некогда блистательно описанных Михаилом Булгаковым, когда в совершенно русском Киеве начали чередоваться разнообразные -рады, гетманаты и директории, сообщавшие ошеломленным киевлянам и, шире, обитателям Малороссии и Новороссии, что они теперь украинцы. По-мните про доктора Курицкого, который стал Курицьким, и про кота, который по-украински будет «кит», а кита, в свою очередь, в украинском языке нет — они ведь на Украине не водятся.

Не водятся они и сейчас, а вот радикал-украи-низаторы лишь окрепли. Но на бытовом уровне среднестатистический киевлянин, вне зависимости от национальной самоидентификации, отказываться от русского языка не спешит. Да и на общественном уровне послемайданное четырехлетие пробудило к жизни трезвые или отрезвленные голоса. Поэтесса Евгения Бильченко, некогда воспевавшая «революцию достоинства» и АТО, теперь призывает Украину к примирению с Россией и Донбассом и уважению прав русского населения, перед которым кается за войну. А некоторые одиозные политики и журналисты, вроде Надежды Савченко, Дмитрия Гордона и Георгия Туки, начинают считать федерализацию страны неплохим рецептом и открыто соглашаются с тезисом: «Не было бы Майдана — не было бы и войны».

Однако сами по себе эти локальные прозрения и проговорки мало что значат, сказать по правде — почти ничего. Тон в украинской политике по-преж-нему и безальтернативно задают сторонники подхода «Донбасс будет украинским или безлюдным», а разница между ними исключительно в радикальности подходов — убивать сразу или сначала помучить. Да и приятная нам и неприятная пани Ницой бытовая русскоязычность Киева — вещь в себе. В конце концов, значительная часть творцов Майдана, палачей Донбасса и Одессы, нынешних украинских вождей не только говорит по-русски, но и имеет вполне русские фамилии и имена. Явление не уникальное, например, ирландцы стабильно не любят Англию и при этом говорят на английском.

Советское прошлое, русская культура и русский язык, пресловутый Русский Мир в целом — багаж столь грандиозный, что проламывается даже сквозь многослойный, многолетний бетон этнократической политики бывших советских республик, умелой западной игры по отрыву от России ее ближнего зарубежья, а также наших собственных многочисленных ошибок, промахов, недальновидности, нечувственности, незоркости и преступной глупости в отношении этого зарубежья. Но и у самого внушительного наследства есть пределы, больше чем имеешь не промотать. В условиях, когда даже самые вроде дружественные России государства стремятся уйти из нашей культурной орбиты, меняя кириллицу на латиницу и преследуя прорусских журналистов, случаи вроде киевского и эстонского — отблески стекол в самом последнем вагоне нашего стремительно удаляющегося от платформы последнего шанса. Если им не воспользоваться — довольно, по историческим меркам, скоро уже киевские русско-язычные будут каплями в море ницоев, а эстонские солдаты спокойно и с удовольствием запоют про убийство русских, не понимая, из-за чего тут вообще смущаться.

* * *

Есть, есть в этом мире все-таки неизменные вещи, и аксиома «англичанка гадит», формулировку которой приписывают чуть ли не Суворову, в число таких вещей входит безусловно. Дело об отравлении разведчика-предателя Сергея Скрипаля и его дочери Юлии ярко подтвердило, что в плане нагадить возможности и желание «англичанки» по-прежнему солидны и стабильны. А так как на посту британского премьера сейчас трудится миссис Тереза Мэй, одновременно ставшая главным политическим обвинителем по делу Скрипалей, стародавнее выражение приобретает особый оттенок.

Ситуация вокруг обвинения нашей страны в использовании против предателя и его дочери газа «Новичок» (свежее для широких масс слово в химико-фармакологическом очернении России, уже занявшее достойное место рядом с «коктейлем Дюшес») богата огромным набором нюансов и тем для размышления. Коснемся лишь некоторых, самых, на наш взгляд, важных.

Для начала — это дело очень интересно со стилистической стороны. Туманный Альбион всегда был мастерской изысканной, аристократической, художественно совершенной лжи. III Рейх, вообще взявший у англичан очень многое, в том числе учился у них и искусству пропаганды и выдумывания casus belli, и доктор Геббельс писал с восторженным негодованием: «Англичане во всём мире известны отсутствием совести в политике. Они знатоки искусства прятать свои преступления за фасадом приличия. Так они поступали веками, и это настолько стало частью их натуры, что они сами больше не замечают этой черты. Они действуют с таким благонравным выражением и такой абсолютной серьёзностью, что убеждают даже самих себя, что они служат примером политической невинности. Они не признаются себе в своём лицемерии. Никогда один англичанин не подмигнёт другому и не скажет: “Но мы понимаем, что имеем в виду”. Они не только ведут себя как образец чистоты и непорочности — они себе верят».