Журнальный мир

Виктору Афанасьевичу уже за восемьдесят, но у него часто возникает перед глазами, а иногда и снится, тот безымянный фашистский танк на узкой улочке небольшого городка Острогожска в далёком январе 1943 года. Водитель танка мог легко раздавить трёх мирных людей — его, тогда ему было семь лет, трёхлетнего братишку Вову и их маму, которой было всего 29 лет.

Мамы, Анны Леонтьевны, и брата уже нет в живых, а он ещё живёт, вспоминая кошмары далёкой войны. Так распорядилась судьба.

Всю жизнь Виктора Афанасьевича мучает вопрос: почему тогда это громадное, смердящее выхлопными газами чудовище не уничтожило их? Уже в зрелом возрасте они с братом не раз обсуждали этот вопрос, не приходя к однозначному выводу. И всегда эти страшные воспоминания для них оканчивались одним предположением, что людская логика непредсказуема.

Детская душа впечатлительна, и часто страшные ситуации, происходящие с детьми, остаются в их памяти навсегда. Виктор помнит те январские дни 1943 года более отчётливо, чем августовские 1942-го, когда оккупанты почти без единого выстрела заняли родной город. Полугодовая оккупация заставила быстро повзрослеть. Этому способствовала полуголодная жизнь, постоянные тревоги за маму…

Однажды она пошла на базар и не вернулась. Её не было три дня, а когда она вернулась, рассказ её был страшен. За это время плакали не только они, но волновались и дедушка с бабушкой, которые не могли объяснить детям, что происходит вокруг. Их выгнали из дома в сарай, и они не могли даже приблизиться к дому, где обосновался немецкий офицер с денщиком. Денщик травил их овчаркой, если они приближались к дому.

А с мамой тогда произошло следующее: городской базар, а это около тысячи людей, был оцеплен гитлеровскими солдатами. Ждали машины-душегубки из Харькова. Они следовали по железной дороге. Продержав людей более трёх суток и не дождавшись машин, людей отпустили. Благо было ещё тепло. Продержаться три дня и три ночи помогла людям взаимовыручка. Но что чувствовали тогда люди?.. Рассказ матери был о переживаниях. Она всё время думала о детях, а они — о ней.

Уже будучи взрослым и изучая историю Острогожска — Россошанской операции, Виктор нашёл объяснение тому случаю. Машины-душегубки действительно следовали по железной дороге в Острогожск, но советские лётчики разбомбили эшелон, а партизаны довершили дело.

Судьба благоволила к семье Виктора. Его отец, забранный вначале полицаями, сумел бежать из концентрационного лагеря и теперь благополучно дожидался в деревне освобождения. Виктор вспомнил, как радостно они встретили отца, который, сражаясь под Ленинградом, был очень сильно ранен в голову, но сумел выкарабкаться из когтей смерти. Месяц был без сознания, три месяца не говорил…. Эвакуированный из блокадного Ленинграда в Вологду сумел дать об этом весточку в ещё свободный Острогожск. И мама ринулась к нему. Через все фронтовые дороги привезла домой. Врачи говорили, что он долго не протянет, а он прожил ещё более сорока лет. Такова была тяга к жизни.

Отец ещё с трудом говорил, а тут оккупация города. На следующий день после оккупации его прямо из-за стола взяли полицаи. Он был коммунистом, а кто-то донёс, что он вернулся. Его спасло то, что брошенный в лагерь, который располагался на торфяных разработках, он отлично знал эту местность и ночью ему удалось бежать. Когда он появился дома, Виктор помнит этот радостный переполох, его тут же отправили к тётке в дальнюю деревню, где он просидел в подвале долгие месяцы.

Освобождение города шло не сразу. Чувствовалась какая-то напряжённость. Исчез куда-то немецкий офицер со своим денщиком. Начались бомбёжки, теперь уже своими самолётами. Опустели улицы, люди прятались в своих погребах-подвалах. Так было и с семьёй Виктора. Но у них погреб был небольшой и холодный, находиться в нём долго было нельзя. Через улицу наискосок стоял большой дом Минковых с большим подвалом. Ночью дедушка пробрался туда и, вернувшись, сказал, что там собралось много соседей и приглашают нас. «На миру и смерть красна, — добавил он. — Мы с Саней (так звали бабушку) пойдём сейчас, а ты, Анна, собирай детей и топай за нами». Мама согласилась, но сказала, что пойдет, когда начнётся рассвет.

Утром мама вручила Виктору узелок с одеждой, сама взяла узел побольше и, держа Вову за ручку, повела детей на улицу. Улица была пустынной. Мама перешла с Виктором на другую сторону и, оставив его с узелками, хотела вернуться за Вовой, чтобы перенести его. И тут тишину улицы оборвал страшный рев, из проулка вырвалось страшное чудовище — огромный фашистский танк. Он быстро надвигался, комья грязного снега летели из-под его гусениц, но главное — этот страшный рев. Виктор с мамой оцепенели, а на другой стороне улицы громко заплакал Вова. Мама застыла в ужасе. Улица была неширокой, танк мчался по середине. Стоило ему чуть вильнуть в сторону — и людей бы не стало. Мог и пулемётчик нажать на гашетку, и пулемётная очередь скосила бы оцепеневших в ожидании самого страшного…. Но танк промчался мимо, обдав их смрадом выхлопных газов.

Скинув оцепенение, мама бросилась к Вове. Прижав его к груди и подтолкнув Виктора, забыв про узелки, они бросились к дому Минковых. Только попав в подвал, они перевели дыхание. Вова стал успокаиваться, а у Виктора продолжал стоять в глазах страшный танк со зловещим крестом на броне…

Все обсуждали происшедшее, никто не рисковал выходить из подвала, и только старый дедушка пошёл за их узелками. Его долго не было, все стали волноваться, пока через полчаса не послышался его голос: «Люди, выходите! Наши пришли!»

Во дворе стоял наш боец в белом маскхалате, который приветствовал выходящих словами: «Выходите, люди, на свет божий! Город наш, и фрицы больше сюда не вернутся».

После этого Виктору ещё многое пришлось пережить. В послевоенные годы, когда в голод и желудёвые лепёшки были в радость, пришлось пережить гибель товарищей на боеприпасах, оставленных войной. Мальчишки — любопытный народ. Всё это оставило неизгладимые следы в памяти. В зрелые годы, во время службы в Морфлоте, подводное столкновение тоже прибавило седых волос. Но случай с танком остался в памяти Виктора Афанасьевича особой меткой…

Совсем недавно тот случай с танком возник в памяти, когда на обычной дороге под колёса самосвала чуть не попал мальчишка такого же возраста, как он в те страшные дни. Виктор, в силу своего возраста и болячек теперь с палочкой ползающий как черепаха, стоял у обочины дороги и смотрел на мальчугана, который не спеша переходил дорогу. И тут на полном ходу, газуя, показался самосвал. Виктор понял, что может случиться беда. Что он мог сделать?! Он только успел громко, командирским голосом крикнуть: «Беги, пацан!». Мальчишка оглянулся и стремглав бросился с дороги. А у Виктора зашлось сердце и дрогнули ноги. Он как будто вновь очутился в том страшном 1943-м…

Как-то на уроке мужества в школе ученик шестого класса спросил у Виктора: «Вам не было страшно, когда служили на подводной лодке?»

Тогда он не раздумывая честно ответил: «Да, было!».

И это правда. Не боятся только дураки! Но страх взрослого и ребёнка — это разные вещи. Взрослый воспринимает страх с размышлениями, а ребёнок — мгновенно, и страх этот откладывается у него навсегда. Кто испытал страх в детстве, может помнить его всю жизнь, особенно в экстремальных условиях.

Пусть наши дети будут счастливы и не испытывают страха в детстве. Война — это сплошной страх, пусть он минует людей, а новое поколение о войне пусть узнаёт только из книжек, а не в реальной жизни. Детство без страха есть предпосылка достойной жизни!