Тайные разговоры книг

Тайные разговоры книг

Рассказ

Иногда, если у меня намечается свободное время – время, когда не нужно делать очередной обзор стихов к заседанию в  «ПарОме» или прочесть определённую книгу для обсуждения с  другом,  – я встаю перед своими книжными стеллажами и замираю в раздумье. Я выбираю…

У меня достаточно непрочитанных книг, и выбор всегда сложен. Мне не удаётся с лёту выхватить с полки книгу и сразу увлечься чтением. Я долго могу так простоять в раздумьях. Я  примерно знаю, о чём все мои непрочитанные книги, и словно бы примериваю своё настроение: что же мне прочитать сейчас? Стихи, роман или рассказ?

Мне даже иногда кажется, что книги внимательно наблюдают за мной со своих полок. Я чувствую их «взгляд» спиной, когда сижу за ноутбуком. Словно они ждут меня.

И как-то меня посетила странная мысль: интересно, а что думают авторы, когда я вот так стою и пытаюсь понять, какую из книг хочу прочесть сейчас сильнее всего. Писательский ум способен наделить любой неодушевлённый предмет характером, эмоциями, мыслями. И уж конечно, книга более всего способна выразиться «по-человечески» характерно и эмоционально, и совершенно логично, когда она «говорит» голосом своего автора.

Ей давно пора взять меня с полки! Сколько можно смотреть в мою сторону, вздыхать и отступать перед решением, – возмутилась Елена Блаватская, её «Основы теософии» действительно уже давно стояли на верхней полке.

Милочка, чтобы вас «взять», нужно на несколько лет быть освобождённой от забот о хлебе насущном либо же готовиться к  переходу в иной мир, – сразу откликнулась Вирджиния Вулф, чья объёмная книга «Малое собрание сочинений» находилась двумя полками ниже.

Я вам не «милочка»! Будьте любезны, без фамильярностей. Я не разделяю ваши суфражистские наклонности. Да, мой труд велик. Бесспорно, на его изучение понадобится несколько лет жизни, но он стоит того. Мои книги способны вселить надежду на вечное творчество жизни, а ваши сомнительные произведения уводят в уныние и отчаянье. Откровенная депрессия, не более того!

А я считаю, как раз размышления о так называемой «вечной жизни» вгонят в депрессию кого угодно! – не сдавалась Вирджиния.

Забавно, что сегодня первыми заговорили именно они. А хотя что забавного, их возмущение понятно: именно эти книги я хотела бы изучить, но несколько лет откладываю это дело. С  Блаватской всё ясно: я собрала более двадцати её книг, и если уж браться за её труды, то только тогда, когда ничто другое не будет отвлекать от внимательного и напряжённого чтения. С эзотерическими книгами всегда так: это не исторический роман читать или фантастику, тут примериваешь свои взгляды на мироздание к  иному виденью сущего.

Вирджиния Вулф… Что я знаю о ней? Всё началось с драматического фильма Стивена Долдри «Часы» по роману Майкла Каннингема о трёх совершенно разных женщинах, которые связаны между собой книгой Вирджинии Вулф «Миссис Дэллоуэй». Фильм очень впечатлил меня, и захотелось больше узнать об этой писательнице. Особенно о том, почему она покончила с собой.

Я купила полное собрание сочинений Вулф, но так и не нахожу в себе смелости прикоснуться к её творческому пространству. Иногда я беру её книгу, подолгу держу в руках и спрашиваю:

Зачем ты это сделала, Вирджиния? Ты слышала голоса, ты боялась сумасшествия, а может, ты слышала свой голос и он тебе не нравился? Разве все писатели мира не слышат внутри себя голоса своих персонажей, как написанных, так и не воплощённых ещё в письме?..

Не понимаю, о чём вы спорите, дамы! Из нашей «подруги» никогда не получится философа, теософа или угнетённой несбыточными мечтами романистки. Она по-настоящему любит только сказки, и смею предположить, что ей удастся стать хорошей сказочницей, рассказчицей, – попытался утихомирить спорщиц Павел Бажов.

С чего вы взяли? На этих стеллажах три полки только одной эзотерики! – возмутилась Елена Павловна.

Да, но чаще всего она читает сказки и фэнтези, перечитывает по несколько раз, взять хотя бы Марию Семёнову и её «Валькирию» и мою «Малахитовую шкатулку»!

Вот тут не могу скрыть смущённой улыбки. Павел Бажов и его сказы навсегда останутся для меня едва ли не самым драгоценным опытом чтения. Мир Хозяйки Медной Горы до конца моих дней будет мне путеводной звездой, чистой мистикой русской земли. И надо ли говорить о том, что, в сотый раз перечитывая сборник «Малахитовая шкатулка», я не столько вспоминаю подробности, сколько воскрешаю в себе настроение – радостное изумление и веру в то, что всё происходило именно так, как написал любимый сказочник.

Отношение к Марии Семёновой сложнее и глубже. Так относятся к наставнику, мастеру своего дела. Навсегда в памяти останется её первый роман в жанре славянского фэнтези «Валькирия». Я читала и удивлялась, откуда Семёнова так хорошо знала обо мне, о моих мечтах и грёзах, о моём восприятии мира и обособленности от людей. Следующим романом стал «Волкодав», и тут моё восхищение переросло в уважение. С чем можно сравнить её добротный, выверенный до слова текст, словно и не писала, а вырезала острым резцом дивный узор на дубовой, хорошо отшлифованной доске. Я мечтаю написать хорошее, добротное фэнтези, как у неё. И пусть тема будет другой, но текст такой же точный на описания. У меня уже есть первая попытка в сказке о Кжене и Ратгене…

Кратковременный уход от реальности, не более того! Если вспомните, «Две жизни» К. Е. Антаровой она тоже перечитывает хотя бы один раз в году! Она мечтательница, это верно, но, несмотря на свои девические мечты, она печётся о своей душе! Целая полка с книгами об ангелах!!!

Ангелы, демоны… Она не о спасении своей души печётся,  – сделало замечание Евангелие в толстом переплёте.

На что книги по буддизму традиции Кагью ламы Оле Нидала немедленно откликнулись:

Кармапа Ченно!!! Сила всех будд, работай через нас!

Да, прошло то время, когда я взахлёб зачитывалась книгами по эзотерике, изучала основы всех «популярных» религий. Ближе всего мне оказались буддизм и практики по очищению ума. В  традиции Кагью нет запретов, есть приглашение: если хочешь освободить ум от негативных тенденций, очистить от переживаний, от боли и страданий, есть средство, вот практики – применяй! Мне нравится честность в буддизме, нравится, что человек сам отвечает за свои поступки и не взваливает ответственность за них на Бога или святых. Нет наказания, кары Божьей, есть последствия поступков, которые настигают нас в любой период нашей жизни. Однако я с уважением отзываюсь о православной вере, и её духовные основы человеческих качеств: любовь к ближнему, доброта, милосердие, мудрость – навсегда останутся со мной и во мне. Ведь они совсем не противоречат буддизму…

Я поддерживаю свою подругу, но до сих пор не могу понять, к чему тяготеет «наша девочка», – задумчиво произнесла Елена Ивановна Рерих – автор знаменитой «Агни Йоги».

Она тяготеет к идеям, к полёту воображения, она прозревает в истину, в любовь и ненависть и пишет, потому что ей есть что сказать миру. Она мне нравится! – воскликнул Рэй Брэдбери, его сборник «Человек в картинках» я получила в подарок от друга и прочла сразу.

О, Рэй Брэдбери стал для меня открытием, может быть, немного поздновато, но для меня это не так важно теперь. После десятков, сотен книг мне стало всё трудней и трудней находить удовольствие в новых произведениях: то ли я пресытилась, то ли закостенела в своих выборах, то ли действительно среди современных писателей очень мало по-настоящему интересных, увлекательных, а главное, грамотных произведений. И неожиданно я открываю для себя «Марсианские хроники» и «Дзен в искусстве написания книг». В рассказах Рэя Брэдбери я нашла всё, что меня так увлекает и притягивает: недосказанность, необычный сюжет, поэтичность и лёгкость текста. Больше всего меня поразила и покорила поэтичность его книг, сейчас это большая редкость в  писателях…

А вы заметили: она стала меньше писать! – неожиданно подала голос Марина Цветаева (сборники со стихами у меня стояли на отдельной полке).

Много ли напишешь в чужой стороне? – заметила Анна Ахматова, намекая на мои частые разъезды, переезды из одного города в другой. Причём другой город, как правило, оказывался ещё дальше от дома.

Плохо, что она не пишет по утрам! Раннее утро с пяти до девяти часов – самое плодотворное время для творчества, – с укором сказала Цветаева, и я явственно ощутила крепкий запах дыма от папирос.

Марина Ивановна, она чаще всего пишет ночью, её творчество более интуитивного характера, нежели рационального. Вы  – поэт железной воли, а она – дочь чистых поэтический мистерий,  – заступилась за меня Анна Андреевна.

Только не убеждайте меня в том, что она талантливый поэт! Стихи она пишет крайне редко, и я не заметила, чтобы она работала над стихом с должным усердием!

Я глубоко вздохнула: Цветаева была права. Стоило мне заняться прозой, как стихи оставили меня, и я всерьёз опасаюсь, что навсегда.

Я тихонько сидела за письменным столом и делала вид, что читаю стихи Иннокентия Анненского. Рядом лежали ежедневник и шариковая ручка. Я остаюсь верной ручке и бумаге: они помогают мне чётче думать, а за ноутбуком я часто теряю мысль…

Мне всегда интересно подслушивать разговоры книг. Каждый из авторов был по-своему прав и одновременно не совсем точен в своём мнении обо мне. Всё было и есть гораздо банальнее: мною владеют настроения, а душу захватывают истории или видения других миров, которые, возможно, где-то существуют, если я их вижу, или не существуют, а выплывают из глубин моего подсознания. И не имея возможности утихомирить их в уме, я записываю свои «фантазии» на бумаге и таким образом от них освобождаюсь. И я только одного в себе не могу понять – страстного желания поделиться своими рассказами и историями с людьми. Я хочу, чтобы мои истории читали, хочу, чтобы кто-нибудь из моих читателей рассказал мне о моих историях: что он видит в них, что он чувствует, когда читает…

Авторы продолжали беседу, а я задумчиво рисовала завитушки на полях ежедневника, поглядывая на одну из полок, точнее на одну из книг этой полки – мою верную спутницу и подругу с подростковых лет. Когда мне едва исполнилось тринадцать, я впервые надела мини-юбку и начала проситься у деда на деревенские танцы в клубе. Мой дед Сергей Николаевич был добрым и одновременно строгим в плане воспитания. Как только он заметил моё увлечение книгами, он стал чаще пополнять свою домашнюю библиотеку новыми печатными изданиями и регулярно подкладывал мне то сборник рассказов, а то и серьёзный роман.

Вот и на этот раз дед не стал выговаривать мне, что рано ещё такой юной девушке ходить на подобные сборища, да ещё и одной, он согласно кивнул, а вечером, перед тем как пойти на танцы, я нашла на столе очередную книгу. Я уже оделась и тайком накрасила голубыми тенями глаза и розовой помадой губы, но стоило мне из любопытства открыть эту новую книгу – это был роман «Джейн Эйр», как я обо всем забыла. Забралась на кровать, прикрыла ноги покрывалом. Какие там танцы, когда перед моими глазами разворачивалась такая необыкновенная история о нелёгкой женской судьбе. Это было самым памятным уроком воспитания – дед лучше и придумать не мог.

Во время разговоров автор этой книги молчит: она очень деликатна, но иногда обращается ко мне и тихо просит: «Поговори со мной, расскажи о своих печалях…»

И тогда я мысленно рассказываю ей о своей тоске, о том, как страстно скучаю по своим заливным лугам у Иртыша, как хочу снова вдохнуть пряный и знойный воздух, что течёт и волнуется над степью…

Дорогая Шарлотта! Если бы вы знали, как прекрасна степь ранней весной! В этом году мне посчастливилось увидеть её в  цвету! Это так непривычно – увидеть зелень, а не пожухлый серо-коричневый мох, высохшую короткую траву! Трава по колено, сочная, влажная, усыпанная цветочками, широкая листом и колкая узкими гибкими спицами. Делаю шаг, и разлетаются веером кузнечики, не один-два, а десятками. Пока я шла, донимали комары и оводы, обычно они только у реки, в степи редко попадались. В этот раз они тучей вились над головой. Мне пришлось натереть голые руки размятой травой, чтобы хоть немного перебить свой запах. Притока наполнилась, вода в ней поднялась на полтора мет­ра. Развелись улитки и ракушки, сытая щука подпрыгивала над водой, гоняя пескарей. И мне было странно разглядывать это изобилие. Я хотела пройти дальше, глубже в степь и не смогла: все овраги были заполнены водой, не перейти. Пришлось побродить немного вдоль притоки и вернуться обратно. Зато искупалась. Вода в реке была прохладной и лёгкой, ласковой…

Ты напоминаешь мне мою сестру Эмили… – тихо ответила Шарлотта Бронте.