Тела прошлого

Тела прошлого

Роман. Продолжение. Начало в №40 «Огни над Бией» - 2017

Гл. 5. ПОД ТЛЕНОИ ОДЕЯНИЙ

 

Нет, он точно свихнулся!

Астрид терпеливо слушала его жалобы. Вертолет летел над низкими горами, в долинах между которыми иногда показывались стены построек. Стада бестолковых животных шарахались от вертолетного шума. Поголовье стад было громадным, что, по мнению Рина, означало отсутствие на планете хищников. Здешнее человечество, вымерев, будто бы утянуло за собой всю нападающую, активную живность.

Взгляни, Рин, – сказал дайон. – В той долине еще сохранился снег… или цветы?

Рин перевел взор из глубины возмущенной души и обратил вслед за перстом Астрид. И впрямь, по левому борту открылась широкая долина, устланная белоснежной, почти светящейся скатертью. Только то был не снег. Рин направил машину ниже, развеял скорость, и им стало отчетливо видно самое большое эрраонейское кладбище. Кости, видимо, миллионов существ лежали под солнцем, покрывая и стены окружных нагорий, и дно долины.

Колоссальное скопление, – сказал Рин, качая головой. – Но почему здесь?..

Потому что здесь Храм.

Что?

Астрид показала вниз, но Рин не мог ничего разобрать за белым облачным светом, за туманной дымкой, повисшей над сплетеньем костей.

Ближе, ближе, – умоляюще прошептала она, и Рин испуганно и восхищенно остановил взгляд на ее фигуре, напряженно согнувшейся в кресле подле него. – Быстрее… Прости, слишком медленно…

Она исчезла, и лишь тающая спираль разряда отмечала ее бросок. Но Рин и сам уже понял причину ее беспокойства: на дне долины, окруженные холодным озером останков, стояли полуразрушенные стены храма. Сохранились несколько башен, у подножия которых покоились рухнувшие купола. Стекло витражей испускало густое сияние, покрывавшее белизну ближайших костей зыбким узором. Астрид ожидала Рина на крыльце храма, счастливо улыбаясь. На ступенях лестницы лежали крупные черепа. Рин надолго завис над стенами храма, решая дилемму посадки машины. Осквернять и давить кости он не решился, и наконец опустил аппарат прямо в храмовый зал, у пустого амвона. Астрид бродила вдоль стен, прикасаясь пальцами к стенам.

Это ведь значит, что Бог есть? – громко сказала она.

Наверное. – Рин поднял глаза к бледнеющему небесному апогею и взбежал на амвон. Ужасная догадка на миг ослепила его. – Та женщина… она выдавала себя за тебя. Не из этого ли храма она говорила со мной?

Никакой женщины не было, Рин, – печально ответила Астрид. – Была машина, и она хотела уничтожить ваш корабль.

Но как мог сохраниться этот храм? В атеистическом обществе?

Дайон не понял вопроса. Поднявшись к иконостасу, он нежно прикасался пальцами к голой стене, чертил какие-то знаки.

Раньше тут висели иконы, – сказала Астрид. – Потом их отодрали и унесли… или сожгли – кто знает? Но образы Бога остались на стенах. Странно, что его изображали в виде скопления звезд…

Рин вышел на крыльцо и потрясенно созерцал великое нашествие смерти. Ему думалось, что некогда все живое и мыслящее в этом мире пришло сюда, в эту неприметную сухую долину, и пало тут в последней молитве.

Они же были дебилами, почти как мой папаша, – тихо шептал он.

Нет, – сказала Астрид, незаметно встав за его спиной. – И безбожниками они тоже не были. Это кладбище ангелов.

Рин попытался представить эту картину. Уродливые человекоподобные существа, уже не способные осмысленно существовать, в едином порыве, инстинктивно пришли сюда в необъятном количестве. Их братья гибли в лесах, на площадках у брошенных кораблей, в коридорах развлекательных небоскребов, а они выбрали смерть под открытым небом, в местности, сохранившей мечту о Боге. Эта мысль умилила Рина.

Они говорили: ин шаа Аллах, – сказала Астрид.

Но не обманывало ли его сейчас зрение? На вершине плоской гряды, замыкавшей долину, вырастал еще один храм, такой же белый, как кости. Зеленоватые лучи солнца стекали с его низких стен, как струи медленных ручейков. И кто-то, кажется, копошился там, обходя раз за разом пристанище новых стен. Астрид, поглощенная мыслью о храме, ничего не желала видеть, ветер снес с ее головы капюшон и надул в большие темные глаза слезы. Пожалуй, она дожидалась каких-либо откровений, и осталась бы там надолго. Перспектива еще одной встречи не обрадовала Рина, но его личные чувства всегда разбавляло желание стать именно тем, кто не прошел мимо случайного человека.

Там есть кто-то, Астрид, – сказал он. Дайон часто заморгал, сделал два шага и перенесся. Дожидаясь ее возвращения, Рин сидел на ступенях крыльца. Изредка над полем смерти повисал глухой одиночный звук – оседали прижатые друг к другу кости. Его внимание было устремлено вдаль, туда, где состоялась встреча дайона с неведомым строителем. Уже две фигурки зависли там над покатым склоном. Дувший с переменной силой ветер порой сносил их силуэты – или же глаза Рина утомленно слепли. Он присел, прислонился к холодной стене храма и надел шапку. Солнце опускалось к скалистой гряде, тень заполняла долину, и блеск костей сменялся серостью мягких сугробов, наваленных вперемежку с острыми льдинами. Звездочки, как сонные мухи, облепили почерневший зенитный желоб в небе. Рин задремал.

Его разбудила нервическая ходьба Астрид. Сложив на груди руки и обратившись взглядом на север, где горели костры на вершине горы, она бродила по крыльцу храма. Было почти темно, на западе оседал закат.

Боже, я опять все проспал, – пожаловался Рин. – Что же ты не разбудила меня?

Она засмеялась и развела руками.

Летим теперь, Рин, он нас ждет…

Кто?

Мой духовный собрат. Серафим с Нерона.

Неужели? Как он тут оказался?

Он возводит новый храм. Это его развлечение.

Разве может постройка храма быть развлечением?

Летим скорее, мне не терпится продолжить беседу!

В машине Рин думал о верности Астрид. Одно из ее упований свершилось – она отыскала собрата, который мог проводить ее на Нерон, в главный Храм Божий. Но она вернулась за ним. Это мучительно его тронуло, и он с благодарностью посадил вертолет на плоскую вершину горы, следуя указаниям дайона, подающего ему сигналы взмахами рук. Было что-то детское и игривое в жестикуляции Астрид. За ее спиной то появлялась, то исчезала высокая фигура в белом до пят балахоне, и ветер драл бороду неизвестного. Зачем-то опять повторялся вчерашний сценарий, и Рин опасался больших разочарований.

Вам неизвестно, сколько времени прошло в этом мире за мое отсутствие? – вместо приветствия сказал бородач. Рин с изумлением всмотрелся в черты его облика. Лицо не было человеческим – скорее имело те же пропорции, те же составные части: глаза, нос и рот, скрытый за свисающими светлыми усами. И эта вынужденность композиции создавала эффект впечатляющей тяжести, плотной массы, повисшей на слабых подтяжках. Казалось, неудержимая маска лица вот-вот отвалится от черепа, но не расхлещется вдребезги, а глубоко уйдет в землю. Лицо Аcтрид имело ту же природу, но то была принужденность легкости, увлекаемой в небо всяким дуновением ветерка.

Понятия не имею, – ответил Рин, – да и откуда?

В прошлое мое посещение все люди были мертвы, а нынче вы пугаете небо своей машиной. Вы из нового поколения – откуда бы ему взяться…

А-а, нет, я с другой планеты.

Вот в чем дело. Что же вас привело сюда, если уж космос больше не держит?

Икона. Мы ищем икону. Вам знаком художник Иелахим Нессмет?

Муж скривил лицо при этом имени, пальцы его правой руки сложились в спасительный жест.

Это предатель. Иначе его и не называют. Его же низвергли семьсот лет назад.

Это я слышал, – терпеливо произнес Рин, не удивляясь тому, что неизвестный знает его родной язык. – Но вот за что?..

Он способствовал рождению Бога.

Бога! – почти возопила Астрид.

Ложного Бога, который сделал Вселенную и всех нас смертными.

Так значит, – шепотом сказал дайон, заглядывая в тяжелое, мрачное и несчастное лицо строителя, – Бог недавно родился?

Родился! Он уже умер. Он недолго прожил, ведь он был человеком. К тому же больным, дебилом. Не беспокойтесь, мы бережем его окаменевшее тело в мавзолее размером с планету! Правда, есть опасение, что пространство предательски накренится, и эта глыба покатится куда-нибудь, уничтожая на пути все преграды. Почему-то год от года труп Бога, хоть и уподобившись праху, увеличивает весомость, а в недрах его происходят неведомые процессы, зарождение сверхтяжелых металлов. Это может быть опасно!

Я ничего не понял, – честно признался Рин.

Вы давеча так хорошо рассказывали мне о Нероне, – ласково проговорила Астрид. – И о божьем Храме. А сейчас ругаетесь…

Я говорил о другом Боге, подлинном. Он один и может спасти нас от разрушения. Его-то мы на самом деле и ждали, и до сих пор ждем.

А этот кто тогда? – с улыбкой сказал Рин.

Сын Денницы и этой… тьфу, не хочу называть имя…

Этот путаный разговор проходил при свете двух костров, резкими и живыми красками запечатленных на фоне вечернего, нерешительно повисшего неба. Белая высокая стена вставала за спиной отрывисто говорившего бородача. В низком корыте был разведен раствор, рядом лежали ведро и лопата. Поверх раствора уже появился воздушный, как полусфера мыльного пузыря, ледок.

Значит, вы серафим?

Да, мое имя Иаков. Так меня нарекли в Храме, но прежде я тысячи лет странствовал в одиночестве по Вселенной в образе дайона, безымянный и страждущий. За эти годы я пропустил великие битвы с булыжниками, и все, что мне осталось – лепить, строить, писать…

Великие битвы, но с кем?

Вы что, не читали Библии? Или вы атеист?

Но вы сами сказали, что подлинный Бог так и не появился.

Битвы с посланцами Ямы, Адской Ямы. Теперь они все мертвы, выброшены на поверхность. Есть подозрение, что они сознательно стали жертвами хитроумного плана…

А как они выглядят?

Как? Я однажды видел, в космосе. Булыжник из льда и камней, а в нем безобразная замурована статуя…

Статуя! – вскричал Рин. – Я говорил, Астрид, надо было разбить ее…

И вам попадались, значит. Да их много теперь по вселенной кружит.

Он не позвал их за собой, отвернулся и пошел вдоль стены. Рин глянул на Астрид и двинулся следом за серафимом. Тот был высок, на голову выше его. Бурление пламени ни единым штрихом не ложилось на складки светлого строгого облачения. Зато его полы были запятнаны множеством капель раствора. Вдруг Астрид, просительно улыбнувшись Рину, забежала вперед и преградила Иакову путь, знакомым жестом сцепив на груди руки.

Расскажите еще о Нероне, пожалуйста!

Да что я вам расскажу, юноша! Сами увидите, когда найдете дорогу.

А вы меня отведите!

Каждый дайон самостоятельно ищет путь на Нерон, в Храм Божий. Найти этот путь – пройти полдороги до Господа. Правда, пока никому не ведомо направление оставшегося пути…

А почему такое название? Звучит довольно сурово, – заметил Рин.

Это не наше название, а ваше, человеческое. Так назывался корабль, на котором впервые прибыли эрраонейцы на нашу планету. Это имя какого-то древнего бога. Мы же и вовсе никак не называем Нерон между собой. Это безымянное место – уголок Бога, где возвели первый во вселенной Храм, прообраз всех остальных храмов. Мы начали миссионерскую деятельность, и копии Храма, с незначительными вариациями, появились на многих мирах. Один из них вы видите в долине. Ему два миллиона лет. Даже в эпоху гонений на веру его не решились снести. Храм – материальность устремленности к Богу, попытка представить и воплотить душу самого Господа… И прошу вас не путать! Произнося «Бог», я имею в виду грядущее наше спасение, но отнюдь не то окаменевшее тело, что по стечению обстоятельств подмяло вселенную под себя, а теперь медленно рассыпается в пыль…

А чем вы занимаетесь там, на Нероне? – сказал Рин.

В Храме постоянно находятся небольшое число моих братьев – ведь мы привыкли странствовать и творить. Лишь глава Храма, Аггей, не покидал его со дня основания. Дайоны, нашедшие Храм во Вселенной, проходят обряд инициации и познают свою сущность. Дух разделен на мужское и женское начала, на серафимов и ангелов. Серафимы воюют с врагами мира, ангелы залечивают раны… Но все это условно. Среди нас немало ангелов, охотно сжимающих меч и копье, и серафимов, изливавших целебное снадобье на души противников. И нет серафима могущественнее Аггея – но душа его женская, много слез пролившая у тел ложного Бога и Денницы. Между ангелами и серафимами случаются браки, основанные исключительно на духовной связи. Разумеется, эти отношения не являются половыми.

Не спросив позволения, эрраонейцы устроили под стенами Храма поселение, куда со временем стали ссылать всевозможных преступников. Пожалуй, они надеялись на благотворное влияние святости, на покаяние и выздоровление этого люда. Но ошиблись. В то время, как серафимы бились в космосе с отбросами Ада, а в Храме служили вселенские литургии, злодеи плодились, грешили… Это ведь настолько человечно, правда? – обратился Иаков к Рину, стремительно обернувшись.

Наверное, – смущенно сказал тот.

Они подняли мятеж и освободились от эрраонейского надзора. Эрраонейцы умоляли серафимов о помощи в обуздании преступных масс, но те не вмешались. Это стало первым конфликтом Человека и Храма. На Нероне по сей день нет порядка, несмотря на усилия власти… В этих людей генетически заложены агрессия, смута души… К счастью, они вымирают… Вымерли.

Вам нелегко терпеть человеческое присутствие?

До людей мне почти нет дела. Моя стихия – космос, моя сущность – энергия, мое время – до финала Вселенной… Впрочем, Человек способен помочь нам. Пророки писали о последнем человеческом поколении, которое откажется от животных инстинктов и посвятит жизнь искупительной Молитве. Она-то, как говорится, и призовет Бога-спасителя. И Бог придет, но Человек уже не застанет его. Пока среди людей не замечено стремления к покаянию, к забвению голода, страстей воспроизводства и прочего. Мы возлагали надежду на эрраонейцев, но их последнее одряхлевшее поколение окончило свои дни в развлекательных небоскребах, накачавшись наркотиками, ослабляющими отторжение полов. Сама природа призывала их на монашеский путь… они предпочли иное.

Многие из них умерли в библиотеках, – заметил Рин.

Меньшинство.

Почему их тела нетленны?

Это их наказание: плен в том облике, что более всего непригляден Вселенной.

Моя жена тоже нетленна, но она не эрраонейка…

Мне трудно ответить… Возможно, она мыслила, как они…

Нет… нет!..

Астрид с легким испугом и замешательством замедлила шаг и протянула к Рину руку.

Я не могу знать доподлинно, – примирительно сказал серафим, – и никто не может…

Вы говорите о людях с презрением, – сказал Рин, – но забываете, что и сами были некогда человеком…

Это правда. Но есть и иная версия, согласно которой многим из нас, серафимам и ангелам, созданным божьим промыслом, еще предстоит стать людьми. С высот духа пасть так низко… Да, но были и люди, достойные восхищения, и не мало. Они стали прообразом последнего поколения. Природа нередко развлекается творением прообразов, и внимательный, вдумчивый взгляд уловит нарастание величин событий…

О каких людях, Иаков, вы говорите?

Они давно вымерли, но отойдите подальше и присмотритесь к стене…

Кости! Вот что служит вам материалом!

Отвлеченный от тяжелых и безответных дум, Рин свежим взглядом прошелся вдоль длинной стены, и отчетливо увидел ряды черепов, реберных, бедренных и других костей, поднимавшихся ввысь скрепленными раствором рядами. Пламя костров, зажженных для него Астрид – о чем он не знал, – как в искажающем зеркале истончалось и расплывалось на белом листе стены.

Эти существа снились мне, когда я был маленьким, – сказал Рин. – Они были безумны, и мне их ужасно жалко… Но не святотатство ли это?

Нет, и они были бы счастливы бессмертию своих тел, составивших новый храм, – спокойно сказал серафим. – Я только вступил в свой сан, когда до Храма дошла весть об их великом паломничестве. Вместе с несколькими товарищами мы прибыли на Эрраонейю. Миллионы немых существ собрались в долине и коротали последние дни у стен малого храма, постясь. Они не умели молиться, просто сидели, лежали и умирали одно за другим. Ин шаа Аллах – вот что порой выговаривали они. Мы читали им проповедь, став на крыльце храма, но не думаю, чтобы они ее восприняли. И все же они молились – инстинктивно, в душе. Надеюсь, мне доведется узреть еще что-то подобное. Мы были не в силах накормить их, и они умирали и умирали… Два года спустя я застал долину до краев заполненной костями, тогда же подумал о возведении нового храма – могилы и вместе с тем благодарности за человечность.

Астрид заворожено слушала. За все время долгих речей Иакова она ни секунды не стояла на месте и ходила вокруг него, словно не в силах налюбоваться. Его, видимо, забавляло это, и говорил он, в основном обращаясь к Рину, но иногда, застыв в пышной позе, тяжело и почти величественно смотрел на дайона.

А паутина не задержала вас? – опомнилась Астрид.

Вы о той слабой защите, что установили от нас эрраонейцы? Нет, я не придал ей значения, – с неприятным бахвальством сказал Иаков. – Мне нужно продолжить работу.

С этими словами он подошел к корыту, взял лопату и принялся, расколов ледок, перемешивать густой и тяжелый раствор. Преодолев всю ширину стены и завернув за угол, Рин чуть не свалился на пирамиду из черепов с огромными вместилищами для мозга и сглаженными, примитивными чертами лиц. В каждом из них им узнавался облик отца.

По ту сторону Астрид задавала Иакову новые и новые вопросы: через нее будто лился какой-то поток. Рин почти не вслушивался в их разговор, прерываемый звуками хлюпающего раствора. Ему сделалось грустно, голова кружилась и чудилось отчего-то, что выйди он сейчас к ним, никого не застанет. Серафим, судя по всему, перешел на личное и описывал века странствий, труда, молитвы и «одиночества».

Проводите меня все-таки на ваш Нерон, – настаивала Астрид. – Я никому не расскажу о вашей помощи.

Нет, юноша…

Но я же могу попросту проследить ваш путь…

Нет, за мной тебе никогда не угнаться!

Способны ли эти создания, энергетические сгустки, чувствовать человеческие эмоции, задался вопросом Рин. Так было похоже, что серафим нарочно задорит дайона, нарочно разжигает его интерес. Отложив с некоторым сомнением череп, Рин сделал обратный шаг и обратился к Иакову:

Что за история вышла с Богом? Я, честно сказать, мало что понял…

Ох, – вздохнул серафим, – с этой болтовней я никогда не начну работу.

У вас впереди века и века до финала истории, – вы, вроде бы, так выразились.

Хорошо, – кивнул Иаков и отбросил лопату, с которой стекали тяжелые густые капли. – Хорошо, я буду краток, потому что это не лучшая повесть. Она позорит Храм. Просвещать взыскующих, конечно, святой долг серафима, но истово следовали ему наши предшественники, представители прошлого поколения духов – ныне, жестоко разочарованные, они удалились в кельи. На смену им пришло новое поколение, которое по-своему смотрит на вещи. Никто не обязывает нас быть снисходительными. Но я снизойду…

Он встал в угрожающей позе, уперев руки в бока. Цвет его лица и борода потемнели. Рину была непонятна такая реакции, эти мгновенно возникшие ожесточенность и раздражение – уже потому, что он ожидал чего-то невиданного доселе, более изощренного, чем логика и почти человеческие эмоции. Он прислонился спиной к стене, считая расстояние до Иакова относительно безопасным. Астрид стояла между ними с растерянным видом – локон черных волос опять выбился из-под платка.

У высших существ, как вы знаете, не бывает детей. Между ангелами и серафимами невозможна телесная связь. Мы принимаем человекоподобную форму лишь потому, что она позволяет нам в некоторых ситуациях максимально сосредоточить свои энергетические возможности, направить их на тонкое дело. Но это здесь, во Вселенной. Иное дело в яме Ада, где доминирует закон материальности. Самые светлые духи обрастают в Аду грубой шкурой и заражаются проказой, от которой разлагаются и умирают. Но Денница изобрел способ обойти эту долю: эволюция. Уместнее назвать этот процесс деградацией. Заменив духовную плоть доспехами Ада – защитой от вечного зноя Ямы, Денница и его преследователи прельщали Вселенную миражами свободы и беззакония. Многие – увы, к позору нашему! – поддались и отбыли в Ад. Среди них были Еремин и его жена… Дотоле ангелы не решались на этот поступок, они скрывались за спинами серафимов. Но она пошла следом за… даже и не за мужем. Еремин преподнес ее в дар Деннице, и впервые за все время Вселенной свершилось преступное, непотребное – высшие существа сочетались… Она умерла родами, Денницу, как считается, уничтожили его же прислужники… Но ребенка вынес из Ада дурак Нессмет. Он мнил себя величайшим героем!

Итогом союза падших серафима и ангела стал… – Иаков вновь глубоко вздохнул и презрительно покачал головой, – человек, причем слабоумный… Несмотря на это, храмовники встретили заболевшего Нессмета и приняли попечение о младенце. Никто не знал еще, что случилось нечто глобальное: Вселенная приняла облик новорожденного. Точно неведомо, отчего так случилось. Оттого, возможно, что он был единственным существом, появившимся вне ее. Расширение вселенной сменилось процессом сжатия, и теперь всякий дух мог покинуть ее пределы и со стороны видеть ее во всей полноте, что ранее было нам недоступно. К тому же, вслед за вынесенным из Ямы младенцем на поверхность были выброшены все обитатели Ада: их закаменевшие трупы, памятники предательству, до конца времен будут кружить в космосе!

Но человеческие глаза, смотря в небо, всегда видят прошлое. Вселенная будет рассыпаться, как завядший бутон цветка, а человеческое ничтожное сознание, привыкшее к обманчивым схемам своего восприятия, продолжит любоваться миражам давно минувшего.

Умершую шлюху все прославляли еще долгие годы. Ребенка лелеяли. С ним и впрямь, несмотря на безумие, обращались, как с Богом. Мы ожидали его выздоровления и дальнейших чудес. Мне довелось лицезреть Бога вскоре после инициации. Я пришел на планету, где стоял его дворец. Он сидел в кресле, заваленный подушками в целях предотвратить падение, мужчина лет сорока – на самом деле ему было сто сорок. Он что-то лопотал, пускал слюни, кашлял. Нянюшки, девы в белоснежных одеждах, утирали ему рот. Что-то порой его беспокоило, он принимался глухо скулить, взмахивал руками. Ему сшили очень красивое платье с узором в виде карты Вселенной, но все оно было заляпано. Это безобразное зрелище привело меня в дрожь. Думаю, как и многие, втайне, я отравил тогда душу сомнением в божественности этого… недоумка.

Ему кланялись, мудрецы говорили с ним, занимая место в изножье кресле. Идиот старел и ничем не проявлял себя, кроме слюней и бреда. В возрасте трехсот лет, ужасающе дряхлый, он умер. В тот же миг вселенную пронизала судорога и началось сжатие. Если бы не наши усилия, конец не заставил бы долго ждать. Тело лже-Бога, проклятого всем разумным, что наполняет вселенную, было забальзамировано и помещено в самый надежный, самый стерильный склеп. Но оно разрушается, хоть и в тысячу раз медленнее. Чешуйки пыли отделяются от него и взмывают ввысь, а в недрах заледеневшего мертвого организма происходят неведомые процессы. Сейчас все больше мыслителей храма предполагают, что все это было нарочно устроено злодеями Ада во главе с Денницей. Они сознательно пожертвовали собой, чтобы уничтожить вселенную. Вот и все, что вкратце я могу рассказать вам. Я не многого был свидетелем, поздно достигнув сана.

Иаков придвинул к себе ведро и стал наполнять его раствором. Глаза Астрид блестели, пальцы тискали подол одеяния. Рин устало смотрел на догорающие костры. Наполнив два ведра, серафим легко подхватил их и взмыл на вершину лесов, укрепленных вплотную к стене. Задрав голову, плохо различая впотьмах его прямую вытянутую фигуру, Рин сказал, что вынужден продолжить прерванный путь.

Пустое, – ответил Иаков сверху. – Сомневаюсь, чтобы поделки Иелахима стоили вынесения в мир из забвения. Но куда лежит ваш путь?

К Сладкому озеру.

Неподалеку отсюда есть озеро.

Что ж, спасибо за интересный рассказ. Идем, Астрид?

С явным сомнением даймон качнул головой, но последовал за Рином. Он оборачивался и ловил отрывистый звук, издаваемый инструментами строителя. Достигнув машины в молчании, Астрид неожиданно страстно взмолилась не торопиться с отправкой.

Чего же ждать? И так потрачено время… Аррим ждет нас…

Рин, нет смысла сейчас спешить. Впереди долгая ночь. Приляг, отдохни. Я хочу попытаться выведать у него место нахождения Храма.

Зачем тебе это?

Зачем?! В этом мое будущее!

Да, прости… Но не обманет ли он тебя, не погубит ли? Я не очень-то доверяю ему и его словам. Он мне не нравится.

Он удручен и сердит, он желает большего влияния на события мира, чем строительство храма из останков… Но он не опасен.

Астрид быстро провела пальцами по его щеке и поспешила обратно. Рину вспомнилось, что он хотел попросить ее проведать Аррим, но сейчас для этого потребовалось бы повысить голос – а он не желал, чтобы Иакову стало известно о его дочери. Для серафима, когда-то разочаровавшегося в человечестве, Рин невольно стал воплощением объекта презрения. Нет, рассуждал Рин, занимая место внутри аппарата, прорезавшееся под конец истории раздражение было направлено уже не против далекого и ненужного Иакову человечества, а против него лично. С человеком и его низостью серафим еще способен был сжиться, но вынести человека, тянущегося к высокому и духовному…

Его мысли крутились вокруг Аррим и отца. Как они проводили ночь? Рин лежал и смотрел сквозь прозрачный купол кабины на звезды. Ему не верилось, что все это уничтожится, сжавшись – лишь потому, что умер какой-то глупец, которого другие глупцы ошибочно почитали богом. Он задремал, и первый поверхностный сон странно искажал и растягивал его мысли.

Рин проснулся от боли в шее, приподнял голову и прислушался.

Астрид? – позвал он. Ее не было рядом. Рин сверил время: он проспал чуть дольше часа. Покинув кабину, он споткнулся о неожиданную густую, близкую темень, сделал два шага, вернулся и взял фонарик. Вскоре он разглядел стену, она поблескивала фиолетовым длинным телом. Леса были передвинуты, на земле валялись ведра с вытекшим замерзшим раствором и мастерок. Рин испуганно открыл рот и хотел в голос позвать Астрид, но расслышал тихий диалог по ту сторону строения. Судя по звуку, они перебирали кости и забавлялись тем, что давали черепам имена. Они мило беседовали, и у Рина от обиды потемнело в глазах. Он погасил фонарик и затаил дыхание, вслушиваясь. Первым его побуждением и вовсе было уйти, завести машину и улететь, оставив дайона-предателя. Но он сдержался, потому что не смел снизойти до мальчишества.

В храме нет ничего интересного, – говорил Иаков. – Богослужения, медитации… Все, кто хоть сколько-нибудь расположены к творчеству, бегут и находят другое занятие. Но их удел горек. Мы редко способны делить результаты трудов, изысканий с собратьями. Нам, в сущности, наплевать на творения их духа. В работе мы эгоисты. И все же так замечательно, если рядом есть друг.

Я могу быть твоим другом, – ответила Астрид. – Могу навещать тебя.

Ты не совершенна, многого неспособна понять. Ты – дайон, ограниченный дух, слишком зависимый от прошлого. Путей к Богу он узреть не способен, а потому устремлен к утраченной памяти о человеческой жизни.

Да, это так. Я постоянно пытаюсь вспомнить.

Но этот путь ложен. В момент смерти тела ты не случайно был выброшен в космос, юноша. И это случится вновь, найди ты свое прошедшее. Нет-нет, только вперед, по направлению к Храму, даже окольной дорогой!

Я никогда его не отыщу.

Отыщешь. Обязательно.

И там стану полноценной?

Да, пройдешь инициацию. Но вот… этого можно достигнуть и раньше…

Что? Как?

Обряд очень прост, во Вселенной есть области, созданные для того, чтобы меняться и понимать себя. Мне ведомо, где они расположены, я отведу тебя. Там ты расстанешься с этим тленным облачением, пахнущим пылью прошлого, приговоришь назойливые полу-воспоминания к вечному забвению!

Так просто? – засмеялась Астрид. – Но что изменится во мне?

Все изменится! Исчезнет зависимость от прошлого, непонимание, неуверенность… Тебе не придется уже от безысходности странствовать с человеком. Ты и видеть его не захочешь.

Рин мой друг, у него есть дочь…

Зачем они тебе, юноша? Пускай занимаются своим делом. Забудь. Ну же, обнажи душу, а я взмолюсь, чтобы ты вышла из испытания ангелом. Я возьму тебя в жены. Ведь ты согласишься?

Я?

Скрючившись под стеной, у самой земли, Рин захлебывался холодным воздухом, застревавшим в судорожно стиснутом горле.

Я приведу тебя в Храм и скажу, что повстречал ангела в космосе. Не бойся, я не обманываю тебя.

Два абсолютно разных создания, два разума дожидались решения Астрид.

Всему свой срок, – сказала она. – Я сама найду Храм. А пока я должна сопровождать Рина.

Кому должна? Человечишке? Нет, не должна!

Отпусти, я ухожу!

Что-то ударило в стену неподалеку от Рина, яркая вспышка выбила несколько черепков из кладки. В отверстие хлынул синий электрический свет и резко погас. Над головой Рина, на вершине стены происходила борьба. Окрестности пронизывались бешеными, паническими рывками свечения. Астрид и ее противник исчезали и вновь появлялись.

Отстань от нее, ты! – закричал Рин. Сплетенные тела упали к его ногам. Астрид удалось высвободиться и отскочить за спину Рина, который едва успевал следить за событиями.

Вот, значит, за что тебе хочется держаться – за локоть человека, – сказал, поднимаясь, Иаков. Фонарный луч снизу касался его взъерошенной бороды. – Уходите, улетайте! Тебе, дайон, я желаю встретиться с трупом того хилого человечка, которым ты был когда-то. Храма ты не достигнешь. Пока не исчезнет вселенная, ты вечно будешь возвращаться в могилу прошлого и умирать… Это научит тебя ценить добро… Прочь! – заревел он. Серафим шагнул прямо в стену и растворился в ней. Рин нащупал холодные пальцы дайона и обхватил их.

Идем! Идем скорее!

Она плелась за ним, и временами Рин переставал чувствовать ее пальцы в своей руке. Его ноги разболтанно подгибались, и слабость влачилась следом. Усадив Астрид в кресло, Рин оживил винты единственным точным прикосновением и включил прожектор. Вертолет взлетел, но не прошел и сотни метров, как налетел на невидимый удар. Обшивка кабины выдержала.

Это он? – сказал Рин. Астрид не ответила, и Рин схватил турель управления пулеметом. Расстреляв на воздух все патроны, он успокоился и напряженно прислушался.

Его нет, – произнесла Астрид. Мгновение она была налетом прозрачной пыли на спинке кресла. – Его нет, он улетел. Не знаю куда. Не могу проследить его путь.

И черт с ним!

Я никогда не найду Храм.

Рин угодил в паутину этих слов, хотя в них не прозвучало упрека. Возобновив прежний курс машины, он сидел на краешке кресла, не решаясь откинуться, и, наклонив голову, робко посматривал на Астрид. Она сжалась в линию, сложила на коленях тонкие руки, и уныло опустила глаза. Жалеет ли она об отвергнутой участи? И почему отвергла ее? Зависимость от прошлого, страх перед будущим – какое бы благо оно ни обещало? И для нее Рин был всего лишь постскриптумом забытого прошлого? Если так… Для Аррим он являлся гидом у входа в музей абстрактного для нее человечества – строгим цензором, избирательно открывающим перед ней экспонаты. Если это было единственным объяснением того, что они не бросили Рина, то и себя ему стоило спросить, для чего он живет, куда движется, почему до сих пор терпит себя – даже краткие периоды бодрствования последних лет? И вновь за ответом его отсылали в прошлое. Ради прошлого жил он – чтобы таскать в себе воспоминания, воскрешая исчезнувшие для прочих минуты, и ради прошлого прибыл на эту планету: чтобы найти затерянное в далеком прошлом.

Мысли, приходящие к нам, не всегда внятны для нас. И Рину была не доступна глубина собственной мысли. Она скорее служила фоном для привычного мелкого самоедства, уже не справлявшегося с функцией совести. Рин осуждал себя, что невольно связал еще одну душу привязанностью, зависимостью. В книжках, читанных в детстве, подобные ситуации разрешались всегда радикально, насильственно. И он мог бы прогнать Астрид, заставить ее вернуться в долину и дождаться прибытия серафима. Ждать для нее не в новинку, она привыкла к этому в их сонном соседстве. Но выбор ее был сделан. И Рин встрепенулся от необходимости действия, способного выразить его благодарность и не напрасность жертвы. Астрид вздрогнула от оживившихся движений Рина, трогательно подняла испуганные, совсем человеческие в тот миг глаза, и сама отдала Рину слабые сжатые кисти, за которыми тот тянулся. Рин приложил их к щеке и тихо сказал:

Спасибо, мой лучший друг.

Дайон улыбнулся, и оба они обратились взглядом за купол кабины, где прожекторный луч сглаживал холмы и долины. Оба дожидались солнца, но большая часть долгой ночи была впереди.

 

Гл. 6. НЕВИДИМЫЙ СТРАЖ

 

Не замечая хода часов, они проговорили всю ночь – так долго, как никогда прежде.

Он был жестоко прав, – говорила Астрид. – Дайон убогое и неполноценное создание. И хотя серафим сулил мне какое-то сверкающее бытие, у меня не хватило бы духу устремиться к нему, оставив позади пустоту. Должна же быть связь с прошлым, правда?

Иногда она слишком прочна, – со вздохом сказал Рин. – Да и сказал же кто-то: все лучшее, что способно случится в жизни, уже произошло в прошлом…

Память у меня есть, это я знаю, но заполнена она не переживаниями, не образами, а картинами…

Картинами?

Да, изображениями пейзажей – вроде тех, что ты мне показывал. Я настолько отчетливо помню их, что имей способности, обязательно написала бы…

Как странно… Но что это значит? Ты была художником в человеческой жизни?

Понятия не имею. – Астрид пожала плечами.

«Не Камнилл ли сидит рядом со мной? – думал Рин. – Не его ли душа? Не могло совпасть… А может сам Нессмет ведет меня к своему кладу? И в это с трудом верится. Он был серафимом, затем человеком, умер… и стал дайоном, моим спутником поневоле?.. Возможно ли?»

Опиши мне свои идеи… Как бы ты изобразила их на холсте?

Хорошо. Вот площадь, и на ней много-много народу, куда-то бегут, спешат. На всех деловые костюмы скупых расцветок… Но лица смеются – это дети, наряженные взрослыми. Между ними кружит стая белых голубей – таких белых, что кажутся клочьями разорвавшегося облака…

Сжав подбородок пальцами, Рин мотнул головой.

Что, что такое? – с испугом подалась к нему Астрид.

Нет, ничего. Еще, Астрид… опиши мне другие картины!

Вершина горы… и взгляд почему-то жаждет найти там наблюдателя, зрителя, обращенного вдаль, к синеватым холмам – колыбели всходящего солнца. Но зрителя нет.

Печально…

Нет, ведь осталось время, и оно ощущает само себя, паря над холмами этого мира!

Мне не доводилось встретить таких полотен, и я не могу представить, кому из известных художников они могли бы принадлежать… А из пережитого тобой, Астрид, что-то вызывало в тебе желание взяться за кисть?

Нет, ничего. Во мне нет тяги к искусствам, даже зачатков, и описанные картины навеки останутся только воспоминанием кого-то другого… не меня.

Рин помолчал.

Скажи, Астрид, почему Иаков называл тебя юношей?

А почему ты считаешь меня женщиной и зовешь женским именем?

Но ты, сама… кем считаешь себя?

Никем. У меня нет пола. Я не могу отыскать в себе ни мужского, ни женского начал…

Но ты… ведешь себя женственно…

Это твое чувство, Рин. Твоя потребность облегчить его выражение… а я просто есть.

Прости.

Разговор прервался, но Рин продолжал его про себя, и губы беззвучно проговаривали бешено бегущие мысли.

Я знаю, Рин, о чем ты пытаешься спросить меня последние два часа, – сказал дайон. – Об Аррим.

Да, и…

И напрасно боишься. Ты боишься, что я подумаю, будто нужна тебя только для помощи… Я знаю, что это не так. Ты меня любишь.

Люблю!

Хорошо, что ты владеешь и этим чувством – не важно, чем оно вызвано и к кому обращено. Твоя дочь в порядке, она скоро нагонит нас…

Нагонит?

Она перемещается на машине вроде этой.

Но откуда умеет?

Не забывай, она прожила на год дольше, чем ты планировал. Мы многому научились. Ты встретишься с Аррим возле озера.

Как странно она говорила, какое всесилие заключалось в ее словах. Он смотрел на нее точно от самой земли, задавленный тяжестью собственной ничтожности. Но и остальные его товарищи внезапно выросли перед взором Рина до ужасающих величин. Он так долго считал себя предводителем, так привык принимать решения – и они разбили его самомнение… Они с ходу приступили к строительству собственных судеб – не за его спиной, а открыто. Старик, со своим больным мозгом, вздумал обуздать древний корабль, дочь находила себе кумиров, ничуть не похожих на Рина, своевольничала с такими отвагой и вызовом, что выставляла его опасливым неуверенным человеком, напрасно считавшимся среди них первым. Они предстали ему иными вселенными, бесконечно чужими, вселенными со своим временем, чувствами… А теперь и Астрид, венчавшая эту троицу исполинов, понимавшая ощущения Рина куда глубже его самого. Рин был раздавлен и сжался в том же положении, которое принимала не столь давно Астрид.

Однако это был самый интимный и откровенный разговор, состоявшийся между ними, и Рин молча переставлял в уме новые впечатления. Все слишком быстро менялось за эти дни. А может ему так казалось… Это были третьи… нет, пятые… не удавалось вспомнить какие сутки непривычного бодрствования, когда он засыпал урывками, и перепутались день и ночь. Потерянные годы жизни давили из прошлого, все спешило кругом, все проявлялось на грани предела. Рин едва поспевал следом.

Он забывался в эти часы, открывал глаза и то видел, то не находил дайона рядом с собой. Сил удивляться не было. А потом легкий звон взбодрил Рина и заставил напрячься. По-прежнему стояла ночь, но снизу что-то тускло подсвечивало, размывало ее.

Мы добрались, это озеро, – громко сказал он. Усилив мощность прожектора и опустив машину, он завис над поверхностью водоема. Работа винтов пробила в спокойной озерной глади воронку и окрутила ее водоворотом.

Когда же утро наступит? – слезно сказал Рин. – Проклятые бесконечные ночи…

Он устремил вертолет вверх, опасаясь удара или столкновения. Мучаясь неуверенностью в отсутствие Астрид, Рин поднимал машину все выше, но не мог высмотреть ни очертания берегов, ни размеров озера. Зависнув на высоте в три сотни метров, Рин потянулся за сумкой, где лежали карты и справочники, зажег в кабине освещение и спешно листал страницы. Бессмысленность поисков, нереальность затеи вновь встали перед глазами, застя точные и развернутые чертежи озерных окрестностей. Он снова наткнулся на описание побережья: обилие холмов с отвесными склонами и долин, по которым в озеро стекали множество рек. Как найти здесь обитель Иелахима?

Определив свое положение, Рин направил машину к западному берегу озера и нашел среди острых скалистых вершин место для приземления. Остановив винты, он вышел и надел куртку. Застыв на кромке бегущего в воду спуска, Рин долго смотрел вдаль, и в призрачном свете первых лучей, далеко обогнавших светило, несмело скользивших над планетой, озеро предстало перед ним серым дымчатым телом. Дул ветер, было холодно, и торчавшие кругом обломки скальной породы казались липкими. Голые деревья закрывали от взгляда Рина песчаный берег. Он вернулся в машину, гадая, где Астрид, и решил дожидаться утра, когда и начнет поиски.

Он так привык, пробуждаясь, видеть мир изменившимся, что даже не удивился, что у края холма, лицом к озеру, стояла Астрид, и ветер водил мелкую рябь по ее темному одеянию. Он еще не вполне понял, что это дайон, но какая-то ледяная складка в его душе заполнилась теплым спокойствием, и Рин зажмурил глаза. Мокрый солнечный свет, пронизанный испарениями, обливал тонкую фигуру дайона подобием пленки. Этот свет не способен был вызвать теней – только ощущение скользкой плотности, пропитавшей скалы и землю. Рин не спешил присоединиться к дайону, он думал о недавнем описании картины из ее прошлой жизни: Астрид невольно стала частью полотна, не предполагавшего действующих лиц.

Но скоро Рин вспомнил о дочери, об отце, и покой оставил его. Ища спасения от этих мыслей, он выпрыгнул из машины и подбежал к Астрид. Полуобернувшись к нему, она улыбнулась.

Аррим уже близко, – сказал дайон.

А Эран? Ты не была у него?.. Хотя прости, ты не обязана…

Его не узнать. Он окружил себя уймой помощников, и намерен сегодня же вылететь…

Сумасшедший.

Нет, он смотрится очень счастливым. Он одержим работой. Но куда лететь, Рин, зачем… если все вот-вот завершится?

Серафим тебе не встретился? Не верь его словам. Я думаю, что вселенная – душа Бога, а душа бессмертна, это всем известно. Иаков болен, раз предрекает миру гибель, которую мы все застанем. Если душа Бога и погибнет, то в одиночестве… в абсолютном одиночестве, подавившем весь прочий разум… большой и малый… наш с тобой. Не стоит об этом печалиться, Астрид. Как найти икону?..

Я чувствую присутствие энергии искусственного происхождения на той стороне озера.

Значит, отправляемся? Свершим все, и покинем этот пустой мир.

Да, покинем, – печально произнесла Астрид.

Вертолет взмыл по направлению к солнцу. Рин морщил лицо и нагибал голову, спасаясь от ледяного, бегущего навстречу света. Астрид смотрела, не отводя глаз, и на полу тех загадочных тихих комнаток, что были преддверием ее духа, блестели дивные мозаики, сотканные пляской расщепляющихся лучей. Этот свет, не являвшийся для нее средством питания или источником бодрости, не мог ни согреть, ни испугать Астрид своей яркостью, но она не просто пропускала его сквозь себя: она принимала послание каждой частицы, не слышимые другими. Рину вспомнился рассказ Астрид о полете сквозь космос. Там, где взгляд человека упирался в отталкивающую тьму, ее окружали океаны узоров и символов – письменность миллионов светил, алфавиты вселенной.

Небольшое, с полумесяцем глубокого залива на северном побережье, озеро перекатывало на гладких ладонях обильное крошево солнечных огоньков. Над уступами скал крутились птицы. Восточный берег, над которым нависли поросшие лесом холмы, стремительно приближался. Усталость давно победила в Рине художника, и его сознание равнодушно отбрасывало озерные виды, что непременно привлекли бы в состоянии благодушия. Наконец на фоне скал и песка маленькой бухты они увидели аппарат наподобие вертолета, переглянулись, Рин начал снижение… И что-то ударило в днище их аппарата, подбросив машину.

Что это? – хрипло вскричал Рин. Последовал повторный удар, чуть замедливший ход винтов. Рин дернул ручку и взмыл вверх и в сторону. – Что это, Астрид? Снова Иаков?

Нет. Он живой… по-нашему живой… А это искусственная сила, какой-то поток…

Зависнув, Рин ожидал, что из кабины чужой машины вылезет летчик. Неизвестный вертолет отхватил приличный кусок пляжа загрубевшей тенью. Рин навел на него бинокль. Ни единого следа не пятнало поверхности песка. Подав аппарату еще один сигнал оповещения, Рин возобновил попытку снижения, и вновь их машина была атакована невидимой силой. Радар фиксировал наличие мощных энергопроцессов, но Рин был слишком далек от физики и математики, чтобы разобраться во множестве данных, о чем пожалел в ту минуту.

Я иду на разведку, – сказал дайон, но Рин удержал ее, схватив за рукав.

Мы пойдем вместе. Да и эта машина, возможно, не то, что мы ищем.

Рин отвел вертолет за пределы бухты и посадил на вершине скалы, у подножия холма.

Мне абсолютно нечего взять с собой, – пожаловался Рин. – Никакого оружия, кроме пушки. – Он указал на крыло вертолета, из-под которого выставлялось пулеметное дуло. – Знаешь, я очень плохой делец. Стоило мне привыкнуть к мысли, что все население мира – трупы и чудаки вроде того парня из водоема, я перестал ожидать подвоха. Пожалуй, стоит слетать на корабль за оружием… Не приложу ума, с чем мы имеем дело?

Рассмешив самого себя, Рин притащил из леса дубину, и они украдкой пошли к бухте. Рин постоянно сдерживал готовую ринуться Астрид, и когда до аппарата оставалось не более двухсот метров, она пресекла его возражения взмахом руки и исчезла, проткнув спицей теплеющий воздух. Громко хлопнуло и разорвалось совсем рядом, и возникшее из ничего тело Астрид было отброшено. Рин сразу же кинулся к ней. Что-то змеилось и рассекало безветренную тишину, и Рин – если он не ошибся – заметил полу темного балахона, мелькавшего на краю бешеного кружения.

Рин помог Астрид подняться на ноги.

Не ходи, – прошептала она.

Пойду, – твердо ответил он, но теперь уже дайон удержал Рина, обхватив ледяными пальцами его запястье. Отойдя на десяток шагов, Рин пожал плечами и со всей силой запустил во врага палкой. Вновь тот же вихрь сбил ее на лету и откинул.

Да что же это такое? Астрид, признайся: Иаков?

Нет, это не он. Но, пожалуй, он бы совладал с этим… неприятелем. Я отыщу его, Рин, попрошу о помощи…

Не согласится.

Согласится, если я пообещаю ему… союз…

Нет, Астрид. Ради достижения моей цели – нет, ни за что!

Тогда еще попытка…

Нет, поищем в другом месте. Облетим все побережье. Но, Астрид… ты заметила полу черного скомканного одеяния? И этот запах, принесенный вихрем – запах сырого мусора…

Они пошли наверх, к вертолету.

Глянь, Астрид, этот враг вырвал клок из твоего платья!

Дайон потянул повисшие края, стягивая прореху в своем одеянии.

Вспарывая заблиставшую на солнце дымку, вертолет взял первый виток над озером. День прошел в бесцельном кружении. Были осмотрены несколько объектов, издали показавшиеся Рину строениями, была распечатана тысячелетняя тишина пещер.

Отчаяние крадущимися шагами подбиралось к Рину. И разом, всеохватным броском заключило под свой колпак. Астрид тоже была печальна и молчалива. Намотав десятки кругов над озером, уставшие от неизменной панорамы, они подверглись схожему давлению извне. И втайне наблюдали уже друг за другом – за тем, как влияют посылы отчаяния на их восприятие.

Астрид не способна была представить физическую усталость Рина, но она видела его душу, раздавленную неудачей. Душа барахталась под гнетом печали, тужилась приподнять ее крышку – и рассыпалась, рассеивалась, упрощалась. Печаль переходила в тоску, к первобытному раболепию перед всем неявным и скрытым. Тоска заставляла душу искать опору там, где она обошлась бы своими силами, и та творила для себя карманных убогих божков, кланялась им и просила подмоги. Рин оживал на минуту, веки, моргнув, сбрасывали наросшую шелуху усталости, он закидывал взгляд в беспредметную глубину, уравнявшую камни и воду… Тщетно! И, прежде чем сникнуть обратно в дебри невежества и усталости, он находил глазами недоступный зачарованный берег.

Астрид и сама тосковала. Но для нее тоска не была схождением к примитиву. Ее тоска увиливала от притяжений апатии и обретала свободу и передышку в просторах Вселенной. Ее миниатюрную копию Астрид носила в себе. И там тоже был утешитель Бог, и Астрид смирилась с его смертностью. Напитавшись разреженной легкости, Астрид одевалась в наряды плоти и вновь утомляла разум напрасным бдением.

Астрид, – опомнился Рин и резко повернул к ней лицо, – ты предупредила Аррим? Знает она, что к тому берегу приближаться опасно?

Да.

Странно, я не заметил твоего отсутствия.

С тобой пребывала моя душа, а мысль унеслась к ней…

Забавно. Ты говоришь, душа… Душа духа. Это парадокс, в своем роде.

Астрид не поняла его тяжелой, академическим, постаревшим голосом сказанной шутки. Рин утвердил аппарат на месте минувшей ночевки, и отошел к обрыву. Солнце жгло и хотелось сорвать с головы шапку, но ветер, сверливший воздух сквозными порывами, расплескивал тепло вечера. Рин дожидался прибытия дочери. Он переводил взгляд от вод к южному небосводу. А Астрид развлечения ради разгуливала по поверхности озера, забредала на мелкие островки… Издали она смотрелась зыбкой, как отражение.

Слабый и долгожданный звук взрыхлил задумчивую апатию Рина. Он приложил кисти ко лбу, хотя солнце ничуть не мешало ему смотреть, и упивался ростом подвижной точки на горизонте. Он взметнул руки, все-таки смахнул шапку и замахал уже ею. Прибывающий аппарат отвечал едва видимым при дневном свете огоньком прожектора. Рин с гордостью следил за его полетом, ведомым волей и знанием дочери.

Но потом аппарат пересек условную линию посадки, но не начал снижения и не сбавил скорости, и Рин встревожено побежал вдоль берега. Он выкрикивал имя дочери, но голос его накрыл гул двигателей летящего вертолета. И лишь когда машина его миновала, Рин вспомнил – нет, не поступок Аррим, не ее слова – вспомнил своевольно очерченные грани ее характера, который так хорошо изучил, и помчался к своему аппарату. Но он опоздал, и продлевал свое опоздание, дожидаясь запуска и разгона двигателей.

Астрид, останови ее! – закричал он, высунув из кабины голову, но дайон исчез. Рин обронил шапку, и она полетела с обрыва в воду. А близ враждебного берега уже разворачивалось сражение. Неведомый злобный дух сбивал вертолет Аррим с курса, винт машины все надсаднее молол воздух. Возможно, сыграло воображение Рина, но он увидел тощую вытянутую фигуру в балахоне, свисавшем до самой воды. Безголовая, похожая на мусорный пыльный вихрь, фигура отталкивала машину Аррим. Рин с радостью расстрелял бы ее, но патронов совсем не осталось.

Вертолет Аррим, увлекаемый упрямой силой, заваливался на правый бок. Свой аппарат Рин направил в брюхо неведомой твари. Но из кабины гибнущего летуна, брошенный точной рукой, в сторону берега и неведомого запретного вертолета, полетел снаряд, а за ним второй. Два взрыва взметнули на берегу тучи покрасневшего в свете огня песка, и серое облако заслонило от Рина картину сражения. Но он пронесся сквозь пыльный занос, разбросал его и завис над северным побережьем, над догорающим остовом чужой машины. Аппарат Аррим, наклонившись, стоял в пяти метрах от берега, и девушка, выбравшись из кабины, не решалась ступить в воду, а сверху на дно оседал разгоряченный песок.

Рин приземлил машину, выпрыгнул и закричал, обращаясь к Аррим:

Не мочи ноги, я тебя вынесу!

Девушка засмеялась и помахала ему рукой.

Тебе смешно? А мне нет, совсем нет!

Папа, прекрати! Это был единственный выход. Астрид мне все растолковала…

Конечно, без нее тут не обошлось.

Я никого не призывала к риску, – донесся голос дайон, и Рин, обернувшись, застал ее стоящей на валуне.

Но откуда взялись эти бомбы?

У меня полный вертолет оружия, папа!

И с кем ты собралась воевать?

Аррим пожала плечами. Рин по колена вошел в воду, обнял дочь и велел ей забраться к нему на спину. Она противилась и хохотала.

Папа, ты же совсем старичок, я тебя раздавлю!

Я что, постарел?

Да и я выросла, если ты не заметил. А где, кстати, дед?

Он нас покинул. Астрид тебе не сказала?

Нет. Астрид?.. Как покинул?

Он стал слишком умным и выбрал другую стезю. Он хочет исправить корабль и лететь на нашу родную планету…

Да где он?.. А-а, он говорил мне об этом. Много раз. Он даже планировал твое убийство, с тем, чтобы овладеть кораблем и изменить курс…

Рин стоял, опустив руки, и мокрая тяжесть, обвившая ноги, тянула его к жесткому мерзлому дно.

Приятные подробности узнаю об отце… Мы встретим его на обратном пути. Если успеем.

Рин доставил дочь до сухого места и полез в кабину переодеваться. И пока он, волнуясь и торопясь, искал запасные штаны, Аррим и Астрид что-то внимательно изучали.

Что там у вас?

В прибрежной воде перекатывались обрывки ткани, птичьи перья и кости, обрывки водорослей – разнородный мусор, подхваченный ураганом и брошенный в миг затишья.

Кто не давал нам прохода?

Вот, это, – сказала Астрид.

Это был сторож, папа. Я о таких читала.

Я отыскала пещеру. Последнюю в окрестностях этого озера.

Наш решающий шанс обрести Икону, – сказал Рин, подходя к ним. – Но не плохо бы и вооружиться…

Об этом мы не подумали, – улыбнулась Аррим. – Оружие осталось в вертолете.

Ты предлагаешь мне намочить вторые штаны? Я итак лишился замечательной шапки… Я отчитаю тебя после – обязательно…

В пещере опасности нет, – сказала Астрид. – Оружие там без надобности.

А икона? Она там есть?

Я икон никогда не видела. Но там есть мертвецы.

Они шли по еще неостывшему песку, и Рин задался вопросом, чей вертолет был разрушен Аррим и как долго он простоял здесь. Вечернее небо, оцарапанное острыми облаками, словно покрылось ледком. Как бывает весной, чудилось, что вдыхаешь не просто воздух, но и частицу этой плывущей голубизны. Рин был благодарен случаю, приведшему их на Эрраонейю именно весной.

Астрид, ты снова не оставляешь следов, – сказал он, посмотрев вспять. Кончики белых ступней изредка показывались из-под плотного облачения. Далеко-далеко на юге в небо, пропитанное весенней влажность, взлетала ракета.

Попрощайся с дедом, Аррим.

Они провожали несущийся в небо огонь.

Видела бы ты его под конец, Аррим. Меня берет гордость, что мой старик стал таким.

Она плакала, будто видела в небе горящий венок.

Вход в пещеру был низким, скрывался под выступом в виде портика. В узкой нише стояла старинная лампа, но масло в ней давно испарилось. Аррим и Рин зажгли фонари и вступили в пещеру. После тесного коридора перед ними был зал, и две мумии лежали на полу.

Вот они, – сказала Астрид. – Трупы умершего времени. Ни к кому из них я не относилась при жизни.

Им не сразу сделалось ясно, что эти скорченные сухие огрызки – людские тела. Облегавшая их одежда выцвела, но сохранилась лучше, чем ее обладатели.

Взгляните, один зарезал другого, – сказал Аррим. – А затем они рухнули.

И второй разбил череп о камень. Они похожи на резиновых кукол, из которых вытек воздух… Только одну проткнул нож, а вторую – камень. Сколько же лет они тут лежат, эти неопрятные мумии?

Глиняные кувшины и чашки занимали каменные естественные полочки на стенах пещеры. Многие из них выделялись искусным исполнением, но никто не протянул руки, чтобы приблизить их к глазам. Давнее преступление, свершившееся здесь без свидетелей, не нашло другого выхода для своей гнусности, как осесть на глиняных стенах посуды серой колючей пылью. Глазам было больно смотреть на те отвердевшие скопления пыли, что проницали пещерный мрак, как звезды из дальних галактик.– Идемте дальше, – позвала Аррим.

Нет ли среди них Нессмета?

Никто не мог ему ответить. Они прошли еще одним коридором и вступили в тупиковую камеру с низким потолком. Ее надвое разделяла ширма из белой пыльной материи. Крадучись они подошли к ней и заглянули внутрь. Там, в закутке, на низком ложе покоился вытянутый камень.

И все? – вырвалось у Рина. – Лететь сквозь космос тысячи или миллионы лет, пока гибли миры и человечества, чтобы найти камень?

Бородатый камень, – поправила его Аррим.

Бородатый? Где?

Это одно из нетленных тел, – весомо сказала Астрид.

Ороговевшая борода, панцирем покрывавшая грудь, высохшая голова, с которой свалилась шапка, оплывшие черты лица, характерные для больных проказой.

Значит, он? Иелахим Нессмет?

Мертвец не откликнулся. Рин обратил внимание на то, что ложе было шире его тела. Обхватив окаменевшее тело, он попытался свалить его на пол пещеры. Направляемый нетвердой рукой Аррим, блуждающий луч фонаря скакал вдоль неподъемной фигуры покойника.

Помогите! – вскричал Рин. Втроем они перевернули мощное тело, и Рин раскидал укрывавшие ложе тряпки. Под ними лежала тетрадь и написанная на доске Икона. Она была около двух метров высотой и страшно тяжелая, но Рин поднял ее и потащил к выходу, ничего не видя. За его спиной что-то кричали дайон и девушка, но он перебирал ногами, натыкался на стены, падал грудью на Икону. И вдруг удар всех возможных и представимых цветов отбросил Рина. Икона пылала красками. Он закрыл глаза руками, закричал, но на сетчатке его глаз навсегда отпечатался образ сверкающих крыльев ангела, стоящего посреди чертога великого эрраонейского императора.

Уже не нужны были фонари, чтобы осветить пещеру. Ее буйные краски утихли, не били в глаза радостью воскрешения, но плыли в едва движимом воздухе грота разноцветными волнами. Отталкивались от стен, и тысячью отражений, тысячами вариаций сюжета иконы мерещились под смутно очерченным сводом. Рин лежал на холодных камнях. Под правый бок кем-то были подложены липкие тряпки. Аррим и Астрид тихонько переговаривались, стоя у дальней стены. Рин позвал их и медленно сел.

Отец пришел в себя, – громко сказала Аррим и обняла его.

А что я?..

Ты был, видно, в обмороке. Ты споткнулся, упал и ударился. Ты меня хорошо слышишь?

Да, вроде. И долго?

Около часа. Астрид могла бы привести тебя в память, она предлагала… Ты сильно ушибся?

Я не ушибся. Но у меня что-то с глазами. В них запечатлелась икона и я все вижу сквозь нее.

Это пройдет. Это ожог роговицы. Икона так неожиданно засияла. А мы читаем тетрадь. Представь, в ней рукопись художника, все о его жизни. Астрид надеется встретить в ней указание о верной дороге к Храму.

Давай, Рин, мы поможем тебе перебраться в вертолет, – сказал дайон, бережно взяв Рина под руку.

Икону нужно забрать. И улетать отсюда.

Но не сейчас, папа. Ты чуть живой. Тебе надо прийти в себя, отдохнуть. Не вредничай, идем.

Икона…

Утром перенесем ее в вертолет.

Они вышли под звезды. Рин цеплялся за рукава своих провожатых. Усталость последних дней, которую он отгонял вновь и вновь, развилась в недуг, отнявший все силы. Его уложили в кабине. Аррим и дайон хотели вернуться в пещеру с намерением продолжить прерванное чтение. Рин прошептал, что его это тоже интересует, и попросил остаться и кратко пересказать уже известное им. Аррим зажгла слабый свет и начала читать вслух. Так и прошла ночь, в разговорах и чтении. Рин засыпал, просыпался, но утром на удивление хорошо помнил историю Иелахима Нессмета.

Из пещеры выливался разноцветный иконный свет. Он плыл по песку, заострял едва видимые обломки сгоревшего вертолета противника, превращал их в скелет динозавра. Рин думал, что это лучшая ночь в его жизни. Все было совершено. Дочери, у которой он отнял обычное существование, он дал взамен и этот мир, и эту возможность открытия чужой жизни. Дайону он дал поддержку, и сполна получил ее в ответ. Эрраонейя заваливалась под звездами в черную яму, а Рин думал о времени. Не о своей личной судьбе, разделенной тысячелетиями холодных снов, но о вселенском времени, вместившем в себя и человека, и ангелов, и войны с метафизическим адом – вместившем все за один затянувшийся день творения.

 

Продолжние романа Амина Ильдина «Тела прошлого»

Читайте в осеннем номере №46 «Огни над Бией» – 2018