Журнальный мир

ТОПОР КАК ДРУГ И БРАТ

Большим мастером топора я никогда не был, но ещё с детства этот инструмент вызывал у меня уважение.

Я вырос в большом городе, в благоустроенном доме, но так сложилась жизнь, что мне пришлось на практике научиться понимать универсальность сего орудия труда: от заготовки дров до использования его боевых качеств.

Но особое почтение к топору у меня появилось после знакомства со старым есаулом, с которым мы вдвоём рубили келью на скиту в тайге. До чего же филигранно он владел этим инструментом!

– Топор – это жисть, Сенька! – приговаривал он, и однажды вечером, у костра, поведал мне историю из своей лихой судьбины…

В Сибири советскую власть долго устанавливали, а вольнолюбивые казаки вообще отказывались признавать безбожных правителей. Когда в конце двадцатых годов вооруженное сопротивление стало уже невозможным, многие ушли со своими семьями за границу, в Китай.

Ерофей тогда был совсем малой, едва говорить начал… Вырос в Харбине. После Великой Отечественной войны, а особенно в начале пятидесятых, китайцы, которые к тому времени стали полностью контролировать Манчжурию, начали жёстко притеснять русских эмигрантов, репрессии вошли в норму.

К тому времени немало русских перебралось в Америку, в Австралию, кто-то добрался до Европы, но очень многие, преимущественно из казаков, рабочих и крестьян, оставались там, в Китае. Жизнь на чужбине была им в тягость, и тоска по родным краям с годами только усиливалась.

Советское правительство в те годы обратилось к русской диаспоре в Китае с предложением вернуться на родину – стране нужны были рабочие руки, чтобы восстанавливать разрушенное войной хозяйство. Всем бывшим белогвардейцам была обещана полная амнистия.

И вот тысячи людей разом поднялись и с великой радостью потянулись в Россию.

На границе с советской стороны их встречали заблаговременно подогнанные железнодорожные эшелоны. Семьи с детьми, с домашним скарбом грузили в столыпинские вагоны и под конвоем увозили в пересыльные тюрьмы и лагеря.

Срока получили почти все.

На пересылке, где оказалась семья Ерофея, объявили набор добровольцев для работы в малолюдных местах на Севере – расчищать от леса территории под посёлки и строить там жильё. То есть предлагали ссыльное поселение в виде альтернативы лагерному сроку.

Согласились те, кто понял, что это единственная возможность уберечься от разлуки с родными. Набралась группа из тридцати семей…

К месту везли их очень долго, почти месяц. Сначала на поездах, потом на закрытых автозаках, дальше, где уже не было дорог, – на санях по совершенно необжитым местам, кругом только леса и снега.

Наконец им сказали, что приехали. Конвой автоматчиков выстроился в шеренгу, и старший приказал вылезать из саней и выгружать на снег свои вещи. Люди недоумевали. Вокруг не было даже признаков какого-то жилья.

С того дня, как их пересадили в сани, они за всё время пути по здешней морозной глухомани не видели нигде человеческого присутствия.

Отец Ерофея первый поднял голос: «Креста на вас нет! У нас же дети малые! Казаки, мы все тут сгинем! А ну, вертай нас обратно, старшой!» И пошел на начальника конвоя. Взрослых мужиков было человек сорок пять, а конвойных – десятка полтора, не считая безоружных возничих.

Но старший конвоя выпустил очередь из автомата, и отец Ерофея упал замертво. К нему кинулась мать Ерофея, подняв над головой кулаки:

– Ироды большевицкие!

Но один из конвоиров ударил ей прикладом автомата в голову, и она рухнула на снег, рядом с мужем. В сознание она больше не приходила и вскоре умерла. А самого Ерофея от пули тогда уберегла беременная жена, повиснув на нём. Конвоиры дали ещё несколько очередей над головами, и все послушно повылазили из саней и выгрузили свои пожитки.

Солдаты из своих саней выложили на снег пилы, топоры, лопаты и несколько мешков с мукой и крупой; а начальник распорядился: казакам копать землянки и начинать валить лес вокруг, из него же и строить себе избы.

Через месяц обещал приехать и привезти продукты. Пригрозил, что бежать отсюда бесполезно.

Если пойдут на север, то там тайга переходит в голую тундру, а за ней – океан; справа и слева, на сотни верст – безлюдье и глухая тайга; а если кто сунется в южном направлении, откуда их привезли, то в первом же посёлке их арестуют и отправят в лагерь; да тут, кроме лагерей, и нет никаких населённых пунктов.

А еще проще: их пристрелят там сразу как беглецов… Солдаты расселись по освободившимся саням и укатили.

Но начальник конвоя сказал не всё про юг. Это выяснилось много позже, когда сошел снег.

Через месяц никто не приехал. Продукты кончились. Начались голод и мор. Ели кору с деревьев, копали какие-то коренья, пытались охотиться: мастерили луки, силки, капканы. Но люди слабели, болели и умирали.

Первыми – маленькие дети.

При родах умерла жена Ерофея. Весной из сотни людей в живых осталось лишь треть, половина из которых была малопригодна к тяжелому труду. И оставшийся народ решил: лучше лагерь с казенной пайкой и какой-то надеждой на будущее, чем медленная мучительная смерть под таежным кустом в полном забвении.

Однако далеко уйти от своих землянок казакам не удалось. Примерно в километре на юг от их обиталища начинались непроходимые болота, обойти которые оказалось делом непосильным. Попробовали пройти по трясине, но потеряв двоих и едва вытащив ещё нескольких, провалившихся в засасывающую жижу, оставили эти попытки и вернулись обратно.

Дорога отсюда на «материк» была только по зимнику…

Надо было жить дальше.

Летом тайга стала кормить щедрее: появились ягоды, съедобные травы, невдалеке обнаружился орешник, собирали яйца из птичьих гнезд, в нескольких километрах набрели на маленькую речку, в которой водилась рыба; ловился кой-какой зверь, а однажды, еще в начале лета, удалось завалить медведя, который забрёл в их деревеньку.

Мужики окрепли, и казачья хозяйская жилка взяла своё – решили строиться. Первым делом срубили маленькую часовню, а к осени все перебрались из землянок в четыре просторные избы. Жизнь налаживалась: сделали заготовки грибов и ягод на зиму, выкопали колодец, соорудили ледник.

Все поверили, что «краснопёрые» забыли о них: решили, что лютые зимние морозы и голод похоронили их в тайге.

Однажды зимой Ерофей сладил широкие лыжи-снегоступы и решил опробовать их по глубокому снегу.

Обежав все свои капканы, он обнаружил в одном зайца. Приторочив к поясу добычу, он радостно побежал домой, предвкушая сытный ужин.

Уже приближаясь к деревне, он услышал выстрел, а вслед за ним – несколько автоматных очередей.

Крадучись за кустами, он подошёл как можно ближе к домам и замер, вжавшись в сугроб…

На снегу перед домами лежало несколько окровавленных тел, а человек двенадцать солдат стояли спиной к Ерофею и, нацелив стволы на избы, орали, чтобы все выходили наружу. В ответ была тишина.

Вдруг раздался короткий резкий свист, и в шею одного из солдат вонзилась стрела. Солдаты перепугались и открыли яростный огонь из оружия по всем окнам, в особенности в то, из которого вылетела стрела.

Их командир остановил стрельбу, и распределив солдат между домами, приказал ворваться внутрь и перестрелять всех.

Ерофей увидел: один солдат рванул дверь его дома и, пригнувшись, шагнул за порог, но тут же вывалился обратно с раскроенным черепом; в дверном проёме появилась фигура его дядьки – родного брата отца. Его тут же прошила автоматная очередь. Изо всех остальных домов, куда ворвались солдаты, также слышались крики и стрельба.

Казаки дали свой последний бой топорами. Командир всё это время оставался снаружи, и до тех пор, пока не стихла стрельба в домах, опасливо озирался вокруг.

Наконец солдаты вышли наружу и доложили, что все, кто был в домах, в том числе женщины с подростками, убиты.

Старый есаул, когда рассказывал эту часть истории, заскрипел зубами и некоторое время молча пожевал желваками.

Он говорил, что тогда он неоднократно порывался подняться и броситься на помощь своим, но какая-то могучая сила будто вдавила его в сугроб, и он до сих пор помнит голос, непонятно откуда повелевающий ему: «Лежи. Ты ничем не поможешь. Смотри. Ты должен выжить, чтобы рассказать об этом людям».

Когда командир и солдаты снова пошли по домам, чтобы вытащить наружу трупы, Ерофей отполз к чаще и побежал к речке, где у него была маленькая заимка: её срубили для того, чтобы было где переночевать и укрыться в непогоду, когда приходили сюда рыбачить.

Там долго молился об упокоении душ своих сородичей. А на следующий день он вновь отправился в деревню, чтобы похоронить тела, – он думал, что солдаты уже ушли. Но те остались, не было лишь одних саней. Колея от полозьев указывала, что кого-то отправили в посёлок – доложить о здешнем происшествии; остальные расквартировались тут, похоже, надолго.

Невдалеке от домов чернела одна невысокая холмина свежевыкопанной земли: казаков уже закопали.

Каждый день Ерофей приходил и подолгу наблюдал из-за кустов за происходящим в его деревне, убегая лишь на ночь – отогреться, что-нибудь съесть и поспать на заимке у реки.

Недели через две из посёлка пришел большой обоз из десятков саней и этап зэков, которые сразу же принялись валить лес. Ерофей понял, что на месте их селения решили основать лагерный пункт.

Почти три года он прожил один на заимке, кормясь лесом и рекой, а потом оставаться там стало небезопасно. Вырубка приближалась всё ближе и ближе к его жилищу.

Лагпункт разросся в огромную зону, огороженную по периметру колючей проволокой, с вышками, с усиленной охраной.

Рядом с зоной образовался посёлок вертухаев, штат которых постоянно увеличивался.

И тогда Ерофей, не в силах уйти от родных могил, пришёл в лагерную администрацию и рассказал им всю правду про себя и про казаков, на костях которых построен этот лагерь.

Попросил дать ему срок и возможность отбывать его тут, чтобы быть рядом со своими.

Начальник зоны вошел в положение: съездил в район, поднял дело о расстрелянных казаках – имя Ерофея там было, но в списках убитых он не числился – и выхлопотал ему «червонец»…

Отсидев свои законные десять лет, Ерофей ещё некоторое время жил при лагере как бесконвойник, до тех пор, пока этот лагпункт не расформировали.

Всех вывезли в ближайший сибирский областной центр.

Ерофей хотел остаться, но перед общим этапом зэки его основательно напоили, и когда прозвучала команда грузиться, его, мертвецки пьяного, закинули на подводу, потом перенесли в автозак, потом, влив ещё кружку самогона, – в вагон. Когда он окончательно протрезвел, то уже совершенно не понимал, где он находится. Знал только одно – он в России.

– Вот ить оно как быват, Сенькя… Топор-то мне был как друг и брат. Ить он жисть мою сберёг тады, в лесах-то ентих… – глубоко вздохнув, старый казак ласково провёл натруженной рукой по ухватистой рукояти топора.

Я тоже так делаю всегда, взяв в руки топор, когда начинаю и заканчиваю работу.

КЕРУБИНО И ХЕКТОР

Из рассказов об интерзоне^*

Колумбийцы семейничали^** с кубинцами. Вместе готовили еду и проводили время. Приглядевшись к этой «семейке» повнимательней, можно было отчетливо заметить, насколько Керубино и Хектор отличаются от других латиносов^***. Они были вежливы и сдержанно приветливы со всеми, но на редкость немногословны. Если к ним не обратиться, то они никогда ни с кем не заговорят первыми, ни о чем не попросят, кроме случаев, когда общаться заставляет какая-нибудь бытовая или рабочая неизбежность. И всегда конкретны и кратки в выражениях. Русским языком владели слабо. Хектора выручал английский, на котором он говорил свободно. Керубино был немного проще. В наркокартеле он поднялся из босяков…

Никогда ничего они не рассказывали о себе, а когда кто-то пытался интересоваться их жизнью на воле, то после ответной реакции на свое любопытство у того навсегда отпадала охота задавать им вопросы. Керубино и Хектор молча, мрачно, долго, не мигая, смотрели на этого человека застывшим взглядом, до тех пор, пока тому не становилось неуютно, жутковато, и он терялся.

Однажды я в непосредственной близости наблюдал подобную сцену. Признаться, у меня даже мурашки пробежали по телу от этого их тяжелого взгляда, в котором смертный приговор собеседнику был уже как бы решенным, а дело только за местом и временем. Потом, когда тот, кто отважился задать лишний вопрос, запуганно удалился, я услышал, как Керубино с Хектором вполголоса перекинулись несколькими словами по-испански. Последнее я запомнил: «El firma contrato con muerto». Позже я поинтересовался у Монкеды, что это значит, и когда он мне перевел, то я убедился, что мои ощущения меня не обманули. Дословно эта фраза означает: «Он подписал контракт со смертью». Очень поэтично…

Когда моя слава удачливого «адвоката» докатилась и до колумбийцев, то они, прихватив с собой Моралеса в качестве переводчика, обратились ко мне с просьбой написать надзорную жалобу на приговор: может быть, удастся хоть немного сократить срок. У Хектора было тринадцать, а у Керубино – одиннадцать лет.

Вот тогда-то я узнал о приключениях колумбийцев в России. Даже с учетом сомнения в нагромождениях доказательной базы – это добросовестный пот следователей вперемешку с их домыслами, приведенными в приговоре, – деятельность этих ребят впечатляла.

Из судебных бумаг я узнал, что Хектор имел крупный автосалон в столице Колумбии и сеть магазинов автозапчастей, являясь полномочным дилером корпорации Ford в Колумбии, и по нескольку раз в год мотался в Штаты. А Керубино владел обширным ранчо в центре страны, с весьма доходным животноводческим хозяйством и выращивал на мясо крупнорогатый скот и свиней. Но этот официальный род деятельности был для обоих ширмой, прикрытием участия в наркобизнесе.

У картеля, к которому они принадлежали, что-то не заладилось с поставками кокаина в Штаты – там им перекрыли каналы, – и шел поиск новых рынков сбыта. Переориентировались на Европу, а потом замаячила и Россия. Несколько подобных партий прошли удачно. Главы наркокартеля решили разрабатывать этот трафик… Однако несколько курьеров были уже под колпаком ФСБ. Когда тех накрыли в Москве, то предложили им в обмен на свободу сотрудничать и помочь раскрыть всю цепочку наркотрафика из Латинской Америки в Россию. На эту оперативную работу были выделены немалые средства.

Несколько сотрудников ФСБ и завербованный наркокурьер вылетели в Колумбию и пару месяцев провели там, с целью заинтересовать крупных наркодельцов выгодным предложением с большой партией кокаина в Россию. Наконец, благодаря завербованному еще в Москве наркокурьеру, фээсбэшникам удалось выйти на заинтересованное лицо. При этом ни одной живой встречи не было. Все переговоры велись по телефону и через интернет.

Русским партнерам была предложена следующая схема: они должны найти в России предприятие и оптовую фирму, которые будут готовы закупать высококачественный клей из Латинской Америки, на регулярной основе. Клей будет поставляться в бочках. Бочки имеют двойные стенки. Пространство между стенками в некоторых будет заполнено жидкостью с растворенным в ней кокаином. После того, как товар прибудет в Россию и пройдет таможню, необходимо, перед передачей клея заказчику, на несколько дней придержать его на своем складе, где должны быть обеспечены условия для работы специалиста, который извлечет из межстенной жидкости чистый кокаин. Для этой цели, в определенное время, из Колумбии прилетит химик-технолог соответствующей квалификации. Вместе с ним в Россию прибудет человек, который примет расчет за весь готовый объем чистого кокаина. Первую партию определили в двадцать килограммов.

Российским фээсбэшникам, после согласования с руководством, пришлось принять все условия колумбийцев. О каком-либо сотрудничестве с колумбийской полицией, в плане оперативно-розыскных мероприятий по установлению лиц, причастных к изготовлению и транспортировке наркотиков, не могло быть и речи. Русские опера быстро поняли, какой вес и власть в Колумбии имеют наркокартели, и насколько ничтожна цена жизни человека, пытающегося хоть в чем-то помешать этому национальному бизнесу.

Фээсбэшников вполне удовлетворила перспектива взять с поличным в России тех, кто будет присутствовать при финальной части всей операции. Обнаружение контрабанды и сбыта наркотиков в особо крупном размере, да еще и пресечение канала международного наркотрафика – все это обеспечивало звезды на погонах на всех уровнях; плюс повышение рейтинга российских спецслужб. А те, кого арестуют, узнав, какие длительные срока их ждут в России за эти деяния, сами запоют про своих боссов, чтобы уменьшить срок, – так надеялись фээсбэшники…

В России назначили «заказчика», и по прибытии груза, отправленного из Венесуэлы, тот должен был находиться в помещении одного московского научно-производственного предприятия. Колумбийцев уведомили, что ждут специалистов. В этот же день по электронной почте пришла информация, какими рейсами прилетают в Москву «технолог» и «финансист», и их имена.

Первым прилетел Керубино. Именно он и был тем самым «химиком». Собственно, эту технологию – растворение в воде и последующее выпаривание из нее чистого кокаина – в Колумбии знал любой подросток… Для Керубино оборудовали жилье и помещение для работы непосредственно рядом с товаром. Все, что ему требовалось, – это открытый огонь, типа газовой горелки, и несколько емкостей. Через два-три дня химическая операция была уже завершена. Из-за того, что одна стеклянная емкость с раствором лопнула при нагревании, небольшая часть кокаина была потеряна, и до двадцати килограммов не хватило около ста пятидесяти граммов.

По предварительной договоренности, сумма сделки должна была составить два миллиона долларов. Вывезти эти деньги из России, скорее всего, собирались через дипломатическое представительство одного из латиноамериканских государств. У серьезного наркокартеля есть свои связи на самых различных уровнях.

К тому времени, когда кокаин обрел готовую к употреблению кондицию, в Россию прибыл Хектор. В номере одного из московских отелей и должна была произойти завершающая фаза операции: передача покупателям товара и расчет.

Со склада фээсбэшники отвезли Керубино с товаром в гостиницу, где находился Хектор. Все это время Керубино и Хектор ни сном ни духом не ведали, что всё находится под контролем спецслужб. При Керубино всегда был переводчик – выходец из Боливии, артистично изображавший человека, который «в деле». А Хектора встретил в московском аэропорту и затем всюду сопровождал тот самый завербованный колумбийский посредник, через которого шли все согласования. Ничто не вызывало подозрений.

Опытные колумбийские мафиози заранее продумали, чтобы все, исполняющие отведенные им роли на различных стадиях операции, не были знакомы друг с другом. Так что Керубино, передавая в гостинице сумки с кокаином Хектору, там и познакомился с ним впервые. При сделке присутствовать ему не полагалось; передав товар Хектору, Керубино должен был сразу позаботиться об отъезде из России. Он вышел в сопровождении русских «коллег» из отеля и сел с ними в машину, намереваясь отправиться в ближайшее авиа-агентство; но в машине на него надели наручники и объявили, за что он арестован.

А в это время разыгрывалась сцена товар-деньги в гостиничном номере. Хектор, курьер-посредник и двое фээсбэшников, под видом воротил российского наркобизнеса, за бутылочкой виски обсуждали перспективы дальнейшего сотрудничества. Хектор, чрезвычайно довольный успехом сделки, разравнивал на стеклянной столешнице своей банковской кредитной карточкой две дорожки, предлагая оценить качество первоклассного колумбийского кокаина. Он уже объяснился по поводу недостающих до нужного веса ста пятидесяти граммов и предложил вычесть из общей суммы стоимость недостачи; а в следующей партии гарантировал компенсацию за эту неловкость «химика». Разговор шел уже о нескольких поставках, по пятьдесят и сто килограммов в каждой. Русские «партнеры» выказали благородство, согласившись выплатить оговоренную еще в Колумбии сумму за двадцать килограммов; а потерянное количество великодушно списали.

Скрытая видео- и аудиоаппаратура фиксировала все детали сделки: наркотик, деньги, преступные замыслы. Наконец, опера подали условный сигнал группе захвата, а сами предъявили свои удостоверения ФСБ России, и Хектор был арестован.

Представляю состояние Хектора и Керубино в этой ситуации!

Два года до суда их обрабатывали в Лефортовском следственном изоляторе. Но всё это время они молчали. Они лишь признали свою роль в известных следствию обстоятельствах, то есть Керубино признал, что он «простой химик» и приехал сюда с целью извлечь кокаин, растворенный в воде; а Хектор сказал, что приехал получить деньги за кокаин. О том же, кто отправлял кокаин в бочках с клеем из Венесуэлы, кто их послал с поручениями в Россию, Хектор и Керубино не проронили ни слова и просто ждали приговора суда – сколько-то лет неизбежной тюрьмы.

Забавно было читать в приговоре, что Хектор и Керубино «в составе преступной группы с неустановленными лицами из неустановленного следствием места в Колумбии переправили кокаин в соседнюю Венесуэлу, где при неустановленных обстоятельствах изготовили бочки с двойными стенками, заполнили контейнеры разведенным в воде кокаином и под видом экспорта промышленного клея отправили особо крупную партию наркотиков в Россию, после чего сами приехали в Россию…», и т.д.

Следователи отступились от Керубино и Хектора, когда поняли причину их молчания. Если бы из их уст вырвалось хотя бы одно из имен или что-то о деятельности наркокартеля, то им бы оставалось только смотреть на календарь: сколько лет они просидят в русской тюрьме, столько и проживут; и то не факт… Но больше всего они думали о своих семьях, оставшихся на родине. Мафия рубит предателей под корень. У Керубино – пятеро детей..

В интерзону колумбийцы заехали раньше меня. Керубино почти сразу определился в свинари. А Хектора подтянул к себе Яша Хостель, еще когда был завстоловой. Яша потом ушел завхозом на «общий» отряд, а Хектор так и остался пекарем и при Дамсуре, и при Зере. Местечко нехлопотное. Думаю, что Зере ему приходилось приплачивать за свое место. У Яши с Хектором было много общего: оба успешные бизнесмены, любители путешествовать по миру, к тому же «коллеги» по статьям. Яшина транспортная компания в Амстердамском морском порту продолжала функционировать и в его отсутствие. Это отдельная история – о том, как в арендованных через Яшину фирму контейнерах шла по морю в Россию отборная карибская марихуана…