Ури Цви Гринберг (1896–1981)
Ури Цви Гринберг (1896–1981)
МОЛИТВА ПЕРЕД ЗАКАТОМ
Тот, кем я от огня и от смерти спасён,
укрепивший меня, чтобы мчать колесницу времён
мимо молний-мечей,
что блестят, вылетая из ножен, в руках палачей,
мне готовивших плаху, –
Тот, Кто вывел меня из теснин и избавил от страха,
Кто наполнил колодцы мои родниковой водой,
Кто омыл мою душу росой луговой
и ласкал моё тело своей синевой, –
обрати на меня свой Божественный взгляд
в это время, когда эпигоны шумят.
Как пусты рукава одноруких – зияют отверстья пустот
там, где страсть не доходит до мира высот:
в поколенье распада, в котором
скука даже в служенье перед Баал Пеором.
На меня посмотри, ибо в сердце моём
дом, куда я ходил на молитву, – о нём
я с тоской вспоминаю – там лес-исполин
свои тени на кровлю, как руки, тянул из глубин.
Канифоль там для скрипок берут из смолы,
что течёт, золотясь, по сосновой коре.
Жду я всё, что однажды повозку волы
с бородатым возницей ко мне приведут на заре.
И когда те волы, свою важность храня,
до реки довезут в этой старой повозке меня,
замычат они, встав у моста,
возвещая о том, что я прибыл в родные места.
И когда, чтоб скорей возвратиться,
без меня их обратно погонит возница,
и растают они, и мычанье во тьме растворится,
в белом домике будет в окне
лунный свет – и моя колыбель при луне.
ПАСХАЛЬНЫЕ СТИХИ ДЛЯ СЫНА
Завитки золотые твои я целую, мой сын,
что росою наполнены, как на рассвете долина.
Уведу тебя, правнук Давида, в край снежных равнин,
в час, когда приближается Песах, и в доме – Шехина,1
и распахнуты окна, покрашены стены, и мил
синеватый оттенок белил.
В край, где льдины ломает и плавит весенний нагрев,
и река их несёт в ледоходе великом,
и съедает снега ослепительный солнечный лев,
словно львиц призывающий рыком.
Под ногами чужбина, а там, за холмами –
Царство наших стремлений – там берег, изрытый волнами,
и в одеждах льняных там, на Песах – свободные в Храме.
Ты не ведаешь, сын, как в краю, где кружатся метели,
бьётся трепетно сердце – как будто навстречу весне
перед Песахом стаями птицы взлетели
на чужбине, в покрытой снегами стране.
Ты не знаешь ту жизнь, что бывала полна
молодою любовью со вкусом мацы и вина.
И как брачная ночь – царский Седер! Как запертый сад!
А в родительском доме прозрачные окна блестят,
и слегка синевата стена!
А у нас Песах – праздник обычный,
не отмечен надеждой, что в сердце войдёт, как бальзам.
Ибо надо, мой сын, устремиться мечтой безграничной
и увидеть свободных, на Песах явившихся в Храм.
Ибо без устремленья, подобного валу морскому,
не дождаться нам этой великой поры.
И увянем тогда, как деревья у ветхого дома,
и увязнем в болоте, где будут жужжать комары.
Не печалься, мой сын! Не всегда, как сегодня, уныло,
словно в горле бутылки, мы станем сидеть взаперти.
Нам ещё предстоит обратиться к Евфрату и Нилу,
в день грядущий всей плотью своею войти.
Поведу я тебя к винограднику, где, опьяняя
хмелем древности, бродит вино Бар Йохая,
и когда в твоих в жилах быстрей
потечёт кровь героев и кровь бунтарей,
золотую корону примеришь – корону царей.
1 Шхина́ – присутствие Божье, благодать (совр.иврит)
СТИХ, В КОТОРОМ ЕСТЬ ТАЙНА
Разорвались, излившись дождём, в человеческом теле
облака, как в полях, по которым прошёл человек
в своей жизни, и пеной кипели
на крутых перекатах волны пройденных рек.
И овалы дневного и ночного светил
вместе с каменным сердцем Господь в человеке разбил.
То был плач от разрыва в душе, и нельзя разъяснить
это даже в стихах, предназначенных соединить
вечным сплавом в одно
всё, что было разрезано, разделено
и чеканом Творца – поцелуем его скреплено.
И пришло сожаленье о том, что исполнились годы,
и закончились силы, бурлившие в теле, как воды,
и что он – человек, вознесённый своим поколеньем,
на пороге стоит, листопадом увенчан осенним.
То был плач о потере и неискуплённых грехах,
и об этом нельзя исповедаться даже в стихах.
ПРОРОЧЕСКИЕ ЗНАМЕНИЯ
Я слышу в стихе моём звуки: напротив стены, озарённой
рассветом, напевы исходят из русла Кедрона,
подобно напевам органа, и все благовония мира –
в парче бирюзового неба, прозрачной, как грани сапфира.
И может душа устремиться с рычанием льва молодого
в тот край, где, как арфа левита, играет без устали лира,
и речи поэта звучат, как первосвященника слово:
Тот разум, стихии подобный, переданный нам в Аврааме,
– в скрижалях Синая отлитый,
хранимый под сводами в Храме,
он кровью струится по жилам.
Четыре порога воды у отчизны, омытой морями,
двумя: Средиземным и Красным, омытой Евфратом и Нилом.
Блажен, кто увидит, как сердце раскроет Иерусалим,
и словно посланник Господний, крылами взмахнув,
орёл воспарит, озирая все стороны света, над ним,
в слепящее солнце вонзит, не сгорая, свой клюв,
и будет кружиться над градом святым.
Возвратитесь к Владыке Земли: Он скрижали закона,
держит в длани своей, львиной гривой лучей обрамлённый,
и сияньем Своим охраняет ваш дом,
засевает страну, орошая росой и дождём –
благодатью небесного лона.
А если к Отцу не вернётесь – в краю запустелом
иссохнут колодцы: вода, затвердев, станет мелом.
И жаждой объято, умрёт всё живое:
и люди, и стадо, и древо сгорит полевое.
Останется только пустыня, песками сверкая,
и до горизонта – солёная влага морская.
И это знаменья для вас: Машиах готов появиться,
но вашей судьбы скрипит тяжело колесница.
Ибо вы уподобились гоям без пейсов, бород,
без праздников Бога – с истуканами вместо суббот.
И вас презирают народы, почувствовав ложь,
в лицо вам колючие взгляды вонзают, как нож,
и яда сильнее, чем ненависть их, не найдёшь.
Сокровище ваших отцов – золотую корону Синая
отбросили вы, хлам чужой на себя примеряя,
который в базарных рядах подобрали.
Взамен янтаря вы дешёвым стеклом украшали
своих сыновей, и не только Евфрата
достичь не смогли – в Иордан не вошли мелковатый,
прибрежье оставив себе с полосою морского заката.
Уйдя от границ, установленных Богом во дни Авраама,
ломоть бедняка выбираете вы вместо Царства упрямо.
И сами вы нищие, ибо ручьями
стекает в низину величье, забытое вами.
Врагами отмерены вам рубежи.
Сидите вы в горле бутылки: оно – от межи до межи.
Глашатаи ваши о мире твердят постоянно,
и даже во сне вы не видите двух берегов Иордана.
Поэтому силе течения крови у вас служит мерой
вес капель росы на песке, и мощь не измерена верой.
В тумане, но с жезлом в руке и мечом вы блуждаете ныне,
и черпая воду из лужи, её вы храните в кувшине.
Есть всё для величья, лишь нету стремленья к вершине.
Вы плащ эпигонов надели легко,
но разум высокий блуждает от вас далеко.