Журнальный мир

Восемь октав

В настоящем моменте жить, абсолютно жить.

Покупать еду, одежду, предметы, кошачий корм,

Отличать друг от друга цвета, ощущения, типажи,

Наблюдать, как течёт вода, становясь цветком.

И, вдыхая моменты в диапазоне восьми октав,

Выдыхая слова, выталкивать от ребра;

В настоящем моменте жить, целовать кота,

Представлять цвета колебаний его мембран.

Не орать троекратно ура, а пропеть многократно Ом,

И поймать, как поток, момент, и внутри летать.

Остаётся только вот этот – текущий – момент, и в нём

Существую я; существует не меньше восьми октав.

Взятие снежного городка

Взятие снежного городка – улови детали:

Невыносимый шум, собачка, морозный воздух;

Люди нагромождаются, люди тают

Воплями дуры бабы, упавшей с воза.

Дети стоят, им ли скакать и бегать.

Дети напоминают друг друга жутко.

Маленький Чехов с маленьким Цукербергом.

Маленький Мао. Маленький маршал Жуков.

Женщины, кутаясь в шубы во имя жизни,

Переговариваясь, держат в руках смартфоны.

В шапке-ушанке маленький Стивен, физик,

Веточкой извлекает стихи из формул.

Тем временем в системе Альфа-Центавра

Или в какой-то далёкой другой системе

Снежные городки никогда не тают

И никуда никуда никуда не уходит время.

Я наряжаю ёлку

Шары разноцветны, объёмны. Чувствую их объём.

Я наряжаю ёлку, вдыхая в себя её.

Румяны, надёжны, пузаты, губки как мармелад –

Дети пятидесятых – валенки из стекла.

Шары, искрясь, хулиганят, но не сойдут с орбит.

Ракета. А в ней – Гагарин. Поехали, – говорит.

Сосульки семидесятых. Дед. Его борода.

И розовые поросята – неведомо из когда.

Звезда воссияла сверху. Зайцы – её волхвы.

Ниже, на дальних ветках – солдаты сороковых.

Фосфор не стёрся. Фонарик. Мишка – хозяин льдин.

Ракета. А в ней Гагарин. Со сколом, ещё один.

Оранжевый колокольчик дружит с большой совой.

Рядом висит побольше. Купила вчера его.

Домик. Флажок бумажный. Бабочка. Сапожок.

Дед, улыбаясь важно, гирлянды уже зажёг.

Блистательные районы – снежок идёт по краям.

Я наряжаю ёлку. Её наряжаю я.

Отец и его София, и Сын, и загадочный Дух

Смотрят старые фильмы и Нового года ждут.

Девушка с веслом

Графемы, поутру не лёгшие прологом,

графемы, поутру забившие гортань,

крысятами бегут со всех подводных лодок;

орлята в скорлупе, но учатся летать.

О мире говорит Шри Шри Шанкар в Калькутте –

многообразный мир привычен, как абсурд,

а девушка с веслом игриво задом крутит,

идёт к себе домой и ест тирамису;

Она давно живёт вблизи лесоповала.

Ей надоело не оттаивать весной.

Тебе не стать, дружок, последним Че Геварой –

ищи святой Грааль и пациента ноль.

Она сама себе не слесарь и не спойлер;

тук-тук – кто там / кто там спасает мир?

Она берёт весло, она выходит в поле.

Приятный человек. Традиционно мил.

Графин. СССР. Вторая половина.

Граната в серебре. Опалы и топаз.

Тебе не стать, дружок, последним хунвейбином.

Тебе никем не стать, отважный свинопас.

* * *

Белый пушистый свет выпал к твоим ногам,

Выпал к твоим ногам весь удивлённый свет.

Иней, в его луче пляшущий, как цыган,

Поит портвейном ветвь и обнимает ветвь.

Во́ды волшебных рек катятся в небеса.

Лёд на твоей реке ровен, как половик.

Иней – медвежья шерсть. Будет цыган плясать,

Корни знакомых слов смешивая в крови.

Входишь в волшебный лес, видишь волшебный дом,

Ходит волшебный волк, ловит волшебный снег.

Ты нагребаешь снег тёплой рукой в подол

И в подоле́ в своём маме приносишь всех.

* * *

И пыль в луче летает в полдень, и закружились серпантином

И лес, и час, и то, что поле давным-давно перекатило.

Свистки и бе́лки – ты – на кой им? Играть в тебя в порывах чувства?

Разведка бред. Она не входит в задачи Матиаса Руста.

А ты? Тебе не перепало? Опять копать и лезть на пальмы?

Нормальных нет, а психопаты не высокофункцональны;

Стоять среди многоэтажек, считать своих фруктовых мушек?

Ты – человек. И ты не важен. А почему? Да потому что.

Переставляя хромосомы, не получая результата,

Смотреть, как тени вслед за солнцем уходят медленно на запад,

Свернувшись в плоские полоски, в тебе просачиваясь лавой,

На мир взирая с превосходством не убиенного Вараввы,

Который ничего не понял, увязнув розово в рутину,

И в лес, и в час, и в то, что поле давным-давно перекатило,

В сугроб, в песок, в болото, в сажу, в огонь, в шеренгу по команде…

Ты человек. И ты не важен.

Приём! Приём! – Полёт нормальный.

Бабайка

А шпильку в розетку не надо – розетка укусит –

Пугается девочка, мальчик пугается рыжий.

Детей, как известно, находят в созревшей капусте,

Внутри, в сердцевинах её кочерыжек.

Капусту едят, а детей из неё извлекают,

Макают в купели, целуют в живот незаметно,

Потом нарекают и учат работать руками,

И учат читать, и заводят на них документы.

Не дремлет Бабайка, когда подсознание дремлет, –

Бабайка прикрикнет, рассердится, строго накажет.

Глазами розетки прицелился крошечный гремлин

На Машу, но Маша не спит и не кушает кашу.

Капуста хрустит и рыдает, заквасившись в банках,

Как кости людей на рисунках усталого Босха.

Глазами детей на родителей смотрит Бабайка.

А дети желают конфет. И осваивать космос.

Ваниль

На крышах пастила, суфле, зефир.

Мы греемся в хрущёвском тёплом пузе.

Идёт снаружи медленный, как финн,

Баби-Наташин сладкий котик Кузя,

Идёт по делу, важен и ленив,

Бубнит в усы: мороз необоснован;

И гармонична к яблоку ваниль…

О да, о да – я знаю это слово.

И тесто дышит, делаясь большим,

Теплеет, расстоявшись в полудрёме.

А в голове моей карандаши

Рисуют столбик и его термометр;

Рисуют столбик, движущийся вверх,

Но не кристаллы зонтичных метёлок,

И каждый проходящий человек

Стремится быть большим. Большим и тёплым.

На крышах пастила, суфле, зефир.

Мы греемся в своих хрущёвских чумах.

И по делам величественный сфинкс

Снаружи ходит в ожиданье чуда.

Чебурек

Эй, дама в элегантном пальто

Цвета переспелого яблока,

Давай, сильней выражай восторг –

Притопывает, танцует ярмарка;

Оттает дома изюм и рахат-лукум,

И ты не мёрзни – ламбаду танцуй плечами –

Разгонит грусть твою и тоску

Рахат-лукум к молоку и к чаю.

А вот платки. Цветные, смотри – платки.

Да, не из шёлка, но из Китая ведь, из Китая!

Да что ты врёшь – не видела ты таких –

Они электрические и летают.

Эй, дама, не стой, как фонарный столб, –

Танцуй хотя бы на запах.

Эй, дама, чего ты стоишь? Не стой.

Плетётся, как черепаха.

Подходит к палатке, чувствует чебурек,

Осторожно становится в очередь;

Чебурек зажарен и разогрет,

И каждый в очереди имярек

Чебурека хочет.

Дамочка в ярком элегантном пальто

Берёт чебурек, откусывает кусочек,

И жизнь идёт на другой виток.

Чебурек разогрет, чебурек сочен.

Кофе дымится. Давай же, ещё глоток!

Ламбада ведь – не иначе.

Чебурек раскрывается, как цветок.

Жирный такой. Горячий.

Деточка

Внутренним миром навыворот

В шапочке в пуховичке

С правом свободного выбора

С шариком в левой руке

Деточка едет по городу

Вызубрив множество схем

И улыбается голая

И улыбается всем

Быть ароматными гущами

В них извиваться змеёй

Чтобы другие идущие

Знали о чувствах её

Их заточить и запе́точить

В кокон в смиренье и стыд

Кто это деточка деточка

Ты это деточка ты

Королева лет

Выпей все сказки, стань королевой лет –

Впитай человека со скал и его быка.

Знай: отправляются бык и пещерный лев

Или в Каскад Медузы, или в другой каскад.

Если уж любишь – надо любить любых,

Но не показывай всем эрогенных зон.

Главный герой и его полюбивший бык

Выпиты предыдущими, как Эзоп.

Маленький мир окунает в свою купель

Алый цветущий снег и летящий мак.

Стань королевой лет, не стесняйся – пей.

Выпей все сказки, но не сойди с ума.

Мама

Мама, привет. Ты понимаешь, мама, –

Мир обустроен сегодня весьма двояко –

Этот, похожий на доброго Торквемаду,

Вряд ли в себе обнаружит черты маньяка.

Можно, конечно, на этом месте устроить драму –

Я научилась расчеловечить и обезличить,

Но, мама, я вижу – Ева даёт Адаму

«Яблоко» Нины Риччи.

Мама, я не хочу на большую сцену.

Я одинока, мама, как в келье инок.

Мама, не торопись поедать плаценту.

Не перекусывай пуповину.

Мама, они вовлекали меня в брейкдансинг,

Мама, они о тебе говорили всуе.

Мама, ты знаешь – я им живой не дамся.

Что же до них – друг с другом пускай танцуют.

Мама, они хохотали, они орали,

Так бесновались в поиске виноватых…

Мама, ты понимаешь, я в полном праве

Встроить себя в любой расщеплённый атом.

Если оставить немного противоречий –

Всем очевидно: в итоге любовь согреет.

Мама, пойми: я вряд ли сейчас замечу,

Если Гондвана сойдётся опять с Пангеей.

Мама, да всё нормально. А если в целом –

Я в Антарктиду – жить и считать пингвинов.

Мама, не торопись поедать плаценту.

Не перекусывай пуповину.

Красноярск