Вера
Вера
«…Его на первый взгляд незамысловатая проза цепляет душу. Всё время не перестаю удивляться: откуда и что берётся у этого автора?! А берётся всё из жизненного опыта.
Ничего надуманного, ничего фальшивого, ничего искусственного».
Виктор Арнаутов,
член редколлегии журнала «Огни Кузбасса»,
член Союза писателей России с 2001 года.
А
лександра Кудряшова хоронили в конце марта, когда по абагурским улицам вовсю текли мутные ручьи, радостно тренькали синицы, снующие срёди ветвей черемуховых кустов в палисадниках, и с крьпп домов рачительные хозяева уже скинули толстые снежные пласты.
Влажные комья глины, буграми возвышавшиеся по краям могильной ямы, липли к подошвам, гирями висли на обуви и было невозможно избавиться от их клейкой тяжести. Народу на похоронах было много, особенно сверстников Александра, возраст которых не превышал тридцати лет.
Вера билась в истерике, задыхаясь от рыданий и спазм, сдавливающих горло. Женщины, удерживая содрогающееся тело несчастной под руки, почти беспрерывно терли ватками, смоченными нашатырным спиртом, ей виски и пытались хоть как-то успокоить молодую вдову.
– Верочка, милая, ты убиваешь себя! У тебя же двое маленьких детей – не забывай о них. Куда они без тебя? Тебе надо растить и поднимать их на ноги. Сашу не вернёшь. Не рви, Верочка, не рви своё сердце, ты должна жить… ты должна жить…
Я смотрел на Веру, и у меня самого болью заходилось сердце, щипало глаза и за пеленой размывались окружающие лица.
В
ера когда-то была моей одноклассницей. По-моему, мы учились вместе с четвертого по седьмой класс. Потом продолжили учебу в вечерней школе, работая в соседних цехах: я – фрезеровщиком в механическом, она – полировщицей в мебельном на ЛПБ.
Я рос безотцовщиной и поэтому вынужден был малолеткой идти на производство: матери с её слабым здоровьем уже тяжело давались затраты на мою учебу и возросшие запросы выглядеть не хуже других. А вот почему Верка Полякова, воспитываясь в полноценной семье, так рано пошла работать, я не знал и не знаю до сих пор. Скорее всего, были какие-то семейные нелады.
Работая на лесоперевалочной базе, нас, молодежь, частенько гоняли на общественные работы: то на уборку картошки в соседний колхоз, то на зачистку сплава, которая заключалась в скатке в обмелевшее русло реки и отправке вниз по течению до запони разбросанных вешней водой по низинам и отмелям, по прибрежным кустам, брёвен, приплывших с верховьев, где лагпункты вели заготовку леса, его разделку и штабелёвку по берегам до весенней сплавной поры.
Тогда я был азартным и неугомонным внештатным корреспондентом областной газеты «На страже», которая охотно печатала мои очерки, репортажи с места событий и короткие рассказы. Очень вдохновенно и красочно я описывал такие поездки в своих зарисовках, чем вызывал ухмылки друзей и критику скептиков, не видевших ничего героического в серых буднях того застойного времени.
Помню, откликаясь на просьбу редакции написать о молодом комсомольском вожаке, я написал очерк о Вере – бригадире станочников и секретаре комсомольской организации мебельного цеха, весёлой и заводной девчонке, которая мне очень нравилась и с которой мы учились в вечерней школе. К тому времени она уже выскочила замуж за Сашку Кудряшова, была счастлива, и у них родился первенец – сынуля Валерик, крепыш, пухлые ручки и ножки которого, казалось, были перетянуты в суставах невидимой ниткой. Проморгал я свою Веру: Санька Кудряш увёл её у меня, влюбившись с первого взгляда, не раздумывая, не то что я – робкий и стеснительный в любви.
А через год у них родилась лапочка-дочка Иришка – копия мамы и любимица Александра.
Закончив вечернюю школу и поступив в институт, я стал журналистом, был приглашён литсотрудником в многотиражную газету. И разошлись наши жизненные пути-дорожки.
Александр ушёл на ферросплавный: подрастали дети, а с ними росли и семейные расходы, зарплата же автослесаря не покрывала их. Конечно, поездки на работу из Абагура в Старокузнецк отнимали много времени и были сопряжены с рядом неудобств, частенько приходилось возвращаться домой далеко за полночь через аглофабрику по железнодорожному мосту пешком
Вера очень боялась за мужа, когда он работал во вторую смену, всегда переживала и не спала дожидаясь его возвращения до глубокой ночи. Неоднократно заводила разговор об уходе его с ферросплавного или переходе на односменную работу и даже о возвращении в автобазу. Она будто предчувствовала грядущую беду…
Э
то случилось в конце декабря. Александр работал в первую смену и домой приезжал вечером, когда ребятишки еще не ложились спать, и он успевал с ними пообщаться: проверить дневник старшего, уже перешедшего во второй класс, выслушать подробный рассказ Иришки, что она делала днём, как помогала мамке убираться в доме, и как они ходили к бабушке в гости, и чем та их угощала…
…Была пятница. Александр должен был получить зарплату, и назавтра, в субботний выходной день, они планировали, оставив детей с матерью, съездить в город, походить по магазинам и присмотреть что-нибудь из подарков ребятишкам к Новому году, да и себе приобрести кое-какие обновки к празднику.
Но приближалась полночь, дети давно угомонились, спали в своих кроватках, а мужа всё не было.
Вера еще накануне почувствовала странное ноющее беспокойство, а к полуночи уже не находила себе места. Они жили в родительском доме (старики, купив и отремонтировав соседский домик, уступили им свой пятистенок), кухонное окно которого выходило во двор, и Вера изметалась из комнаты на кухню, где, прильнув к проталине в узоре на замерзшем стекле, старалась разглядеть входную калитку и расчищенную дорожку к крыльцу – не идёт ли припозднившийся муж? Затем на цыпочках возвращалась в спальню и, присев на краешек их полутораспалки, настороженно прислушивалась – не заскрипит ли снег на ступенях крыльца под подошвами Александра?..
Через какое-то время вскакивала и всё так же на цыпочках устремлялась на кухню, дыханием расширяла проталинку и приникала к ней в надежде увидеть наконец-то у калитки долгожданную фигуру любимого человека.
Но слабо освещённый уличным фонарём заснеженный двор был по-прежнему пуст. Эта пустота приводила её в ещё более гнетущее состояние.
В страхе она начинала, бессвязно и плохо соображая, шептать отрывки из молитв, слышанных когда-то от матери:
– Господи, спаси и сохрани его! Не допусти беды, огради от всякой напасти, от лихих людей: хулиганов, грабителей, бандитов и убийц…
О том, что Сашка мог подзагулять с друзьями, остаться у кого-то ночевать или, того хуже, нашёл себе любовницу – она и мысли не допускала. За десять лет совместной жизни с его стороны даже повода не было для таких подозрений.
Друзья были, встречи случались, но чтобы ради них Санька забыл про ребятишек и семью?.. Такого не случалось. Норму выпивки знал и никогда не злоупотреблял; как ни уговаривали, решительно распрощавшись, спешил домой, где под воздействием лёгких паров алкоголя становился на удивленье ребячливо веселым, затевал шумную возню с ребятишками на полу, придумав какую-нибудь азартную спортивную игру подобно телепередаче «Папа, мама, я – спортивная семья». И Вера зачастую заражалась их весельем, ввязывалась в игру, и тогда дом наполнялся визгом и хохотом, всё сваливалось в кучу – пыль до потолка и сплошной тар-тарарам… А потом, утихомирившись и отдышавшись, все принимались за уборку и наведение порядка.
А тут… наверняка, что-то случилось. Скоро рассвет, а Сашки всё нет.
У Веры начало покалывать сердце, пришлось накапать валокордина и сунуть таблетку валидола под язык. Не выдержав и кое-как одевшись, кинулась к свёкрам, расплакалась с порога, чем всполошила стариков.
Свёкор Степан Никонорович – седовласый, красивый и слегка сутулый высокий старик, в прошлом учитель истории, стараясь скрыть свою тревогу, изо всех сил пытался успокоить ревущих женщин:
– Ну почему вы думаете, что случилась какая-то беда? Может, авария на заводе, и их бросили на её устранение? Или на сверхурочные остался?.. А вы сразу в слёзы. Прекратите сырость разводить!
И ещё более ссутулившись, ушёл убирать свежевыпавший снег от крылечка до калитки.
Ждать дальше было невмоготу, и Вера, оставив детей на попечение свекрови, поехала на ферросплавный. Там на проходной ей сообщили, что Александр Кудряшов вчера в пятом часу дня после окончания рабочей смены вышел с завода и больше на территории предприятия не появлялся, о чём свидетельствовал висящий на доске учёта его табельный номерок.
Тогда она объехала все городские больницы и райотделы милиции, и нигде фамилия Кудряшова зарегистрирована не была.
Содрогаясь от ужаса, побывала даже в морге, но…
А
лександр, передав приборы и аппаратуру сменщику, принял душ и уже собирался покидать раздевалку, как подошли ребята, Серега с Михаилом – напарники по работе, и предложили:
– Ну, что, Сань, по сто грамм, кружке пива – и по домам?
– В общем-то, я не против. Но в моём запасе только полчаса, иначе опоздаю на рейс автобуса и придётся добираться до Абагура на электричке, – не с особой охотой согласился Александр.
– Управимся. Поехали в кафе «Тайга», что рядом с Дворцом алюминщиков, там пивко всегда свежее…
…Допив пиво, Сашка поднялся из-за столика.
– Всё, ребята, я побежал. Вы можете ещё посидеть, а у меня времени в обрез. Я сейчас на трамвае до Левого берега, а там на наш автобус. Пока!
– Пока.
Переходя улицу и направляясь к трамвайной остановке, Александр поскользнулся и, не удержавшись, упал на колено.
Рядом тормознул УАЗик с мигалкой. Хлопнув дверцами, вылезли сержант с ефрейтором, подхватили Саньку под руки.
– В чём дело? – попытался освободиться от цепких ментовских рук Кудряшов.
– Не дёргайся, хуже будет. Нажрался, на ногах не стоит и возмущается ещё…
– Да вы что?! Я поскользнулся… Да и выпил-то всего кружку пива.
–Во-во, все вы трезвенники. Ничего, в вытрезвителе переночуешь – нам же спасибо скажешь. Поехали…
– Никуда я не поеду. Мне домой надо, меня семья – жена, дети ждут. Отпустите, я на абагурский автобус опаздываю…
И Александр рванулся к трамваю, подошедшему к остановке.
– Ах, ты, сволочь! Он еще и сопротивляется…
Ему молниеносно заломили руки, да так, что он вскрикнул от боли, и в несколько секунд затолкали в УАЗик.
Вскоре Сашку, не обращая внимания на его возмущение, просьбы и даже мольбу отпустить домой, втолкнули в медвытрезвитель, грубо усадили на лавку у стены рядом со столом дежурного.
Александр, всё более распаляясь, почти кричал:
– На каком основании вы забрали меня в медвытрезвитель? Вы же видите – я трезвый! Какое вы имеете право хватать невинных людей?!
Сашка вскочил c лавки.
– Сидеть! – рявкнул сержант.
– Я добьюсь, чтобы…
Александр договорить не успел.
Сержант саданул его приёмом по печени и отбросил к стене. Будучи нехилого телосложения, парень, скрючившись, ударился головой об отопительную батарею и сполз на пол, неловко подвернув под себя левую руку.
– Ловко ты его срезал, – хмыкнул дежурный по медвытрезвителю, открывая журнал регистрации задержанных, и кивнул ефрейтору. – Обыщи его, будем оформлять.
Тот, сопя, начал шарить по карманам распростёртого Александра.
Достал из внутреннего кармана полупальто пропуск, раскрыл и прочитал:
– Кудряшов Александр Степанович – оператор обогатительного цеха ферросплавного завода. Та-ак… А вот ещё одно удостоверение. О! А он ещё и дружинник. Ты смотри – наш помощничек… К тому же, и поддать любит. Ребята, а вот и деньги во внутренном пиджака. Видать, получку получил – толстенькая пачечка…
– Дай сюда, – протянул руку дежурный. – Все равно вытащили бы ханыги, не довёз бы домой…
Ефрейтор, вдруг вглядевшись в посеревшее лицо лежащего, привстал.
– Мужики, а он вроде того…
– Чего, того? – не понял сержант.
– Он того… по-моему, кони отбросил…
Дежурный выскочил из-за стола, наклонился над задержанным, схватил холодеющее запястье безвольной руки и попытался нащупать пульс. Затем приподнял веки полуприкрытых глаз парня, вгляделся в неподвижные зрачки.
– …твою мать! Действительно окочурился… Ты же его, урод, грохнул, – повернулся он к сержанту. – Боксёр хренов! Смотри: от твоего удара он виском о ребро батареи звезданулся – и каюк! Что делать будем?!
В дежурке медвьггрезвителя повисла зловещая тишина.
Но через несколько секунд дежурный встрепенулся.
– Есть выход. Тащите его в машину… Стой! Чуть не забыл: пропуск, удостоверение, ключи – на место, по карманам…
– А деньги? – попробовал заикнуться ефрейтор.
– Они ему уже не потребуются. Поделим… Сейчас десятый час. Помотайтесь с ним на машине по улицам или загаситесь в каком-нибудь глухом переулке до часу ночи. Как движение транспорта сойдет на нет, катите в Топольники. Там есть свороток вглубь, не вправо – к профилакторию, а влево – через трамвайную линию. Этот свороток ещё зовут «аллеей любви»: частники на своих машинах туда любовниц возят для утех. Там и закопаете в снег.
И дай вам Бог, чтобы никто вас не увидел! Молитесь, чтобы всё прошло тихо… О случившемся молчок навек, лишнее слово затянет петлю на шее каждого из нас.
Сержант с ефрейтором подхватили под руки бездвижное тело Александра и поволокли к выходу, в морозную декабрьскую ночь.
Н
овогодний праздник для Веры и стариков-родителей превратился в кошмар. Все сидели за праздничными столами, пили под бой курантов шампанское, а для Кудряшовых этот бой часов был, как похоронный набат, и сплошные слёзы.
Неожиданно для всех с виду ещё крепкий старик Степан Никонорович буквально через неделю после исчезновения младшего Александра слёг в постель и на глазах начал чахнуть, превращаясь в развалину с потухшим взглядом. В двадцатых числах января его не стало. По заключению врачей, он умер от истощения организма, выработавшего жизненный ресурс до последней капли…
Свекровь Светлана Прокопьевна, давно мучавшаяся высоким давлением, после случившейся беды перенесла микроинсульт, и почти ежедневно приходилось вызывать скорую помощь, сбивая уколами сумасшедшие скачки давления и ужасные головные боли. Вера забрала её к себе и устроилась на прежнее место работы – полировщицей мебельного цеха, откуда уволилась с рождением первенца, Валерки.
В пособии за мужа Вере отказали.
В соцзащите райисполкома заявили:
– Пособия на детей при живом муже не выдаём. А свидетельство о смерти мужа вы представить, естественно, не можете.
Ещё категоричнее, если не цинично, ответили в отделе кадров ферросплавного:
– Куда исчез ваш муж, мы не знаем. Может, сбежал к другой и прячется от алиментов? А вы просите пособие. Какое пособие?.. Пусть милиция ищет вашего мужа, и суд взыскивает с него алименты.
Наревевшись, Вера прекратила ходить по инстанциям.
Изболелась душа у Веры по Александру: и верила, и не верила, что мужа убили бандиты. Оставаясь наедине, она часто размышляла: «Был бы жив, давно объявился бы, из последних сил приполз бы. Скорее всего, нет Саши в живых… Хотя бы тело его нашли, похоронила бы по-человечески…»
И при случае прибегала к услугам ворожей. Одни утверждали, что жив Александр, только где-то в другом городе и не может приехать к ней, но обязательно приедет, надо набраться терпения и ждать. Другие уверяли (их было большинство) – Саши нет в живых.
Особенно запомнилась ей знаменитая предсказательница из Белова, к которой она ездила специально.
Посмотрела баба Фрося на фотографию Александра, растопила в кружке воск, вылила его в тарелку с водой и долго-долго изучала узоры на застывшей восковой пластине.
Тяжко вздохнув, прошептала:
– Горе у тебя тяжкое, и нести тебе этот крест до конца дней своих, милая. Нет в живых твоего суженого. Находился он в каком- то казённом доме среди недобрых казённых людей, скорее всего, военных. Ссора у них там случилась. Вижу: в тёмном лесу у какой-то реки он закопан, но ты проводишь его в последний путь…
Т
ело Александра вытаяло из-под снега в двадцатых числах марта. Изуродованное мышами лицо было неузнаваемо. Только документы в карманах помогли определить в «подснежнике», кто он и откуда. Вера опознала мужа по наколке на плече – якорю и спасательному кругу, да шраму на колене – в молодости удаляли мениск.
В милиции её ознакомили с протоколами вскрытия и уголовного дела, из которых она узнала, что Александр погиб от удара тупым предметом в висок – видимо, грабители, убив, отвезли свою жертву в Топольники и там закопали в снег….
Ворожея, баба Фрося из Белова, оказалась права. Вот только о каком казенном доме она говорила?..
В
скоре после похорон Александра я уехал на север, в Архангельскую область, где прослужил почти двадцать лет. Выйдя на пенсию, вернулся на малую родину – в Новокузнецк.
И вот случайная встреча на трамвайной остановке.
Долго вглядываемся друг в друга. Узнаём и не узнаём знакомые черты: годы здорово потрудились над моей и её внешностью. Постарели, пополнели. В волосах – сплошная седина. Цвет лица уже не тот, а сколько морщинок появилось…
– Вера?
Утвердительно кивает головой.
Непроизвольно потянулись друг к другу. Приобнялись.
В глазах – набежавшая влага и грустинка во взгляде.
– Как ты?
– Живу…
– Замужем?
– Нет. Несу свой крест…
– Как дети?
Оживилась, улыбнулась – в глазах появилась теплота.
– Самостоятельные уже. Давно своими семьями живут.
У Валерия своя фирма и двое сыновей: младший школу заканчивает, старший в Московском университете учится. Не бедствуют. Две личных машины, шикарная квартира, каждый год ездят всей семьёй отдыхать за рубеж…
Иринка вместе с мужем преподаёт в педагогическом университете. Тоже живут неплохо: ростят сына, мечтают о дочке. Вот возвращаюсь от них к себе в Абагур, была в гостях. Так что род Кудряшовых продолжается… – споткнулась, по лицу пробежала тень. – Сашкина кровь во внуках…
Долго молчим.
– Что-нибудь прояснилось с гибелью Александра?
– Нет, – вздохнула тяжко. – Валерий, повзрослев, пытался докопаться до истины – не удалось. Ни одной, хотя бы маломальской, зацепки. Да и столько лет прошло…
Отвернулась, чтобы скрыть боль и слёзы в глазах.