Во дает, фронтовик, во дает!

Во дает, фронтовик, во дает!

(Интервью с ветераном войны, танкистом В. И. Бирюлевым)

 

Володар Иванович, как началась ваша военная история?

 

Немцы наступали на Ленинград. Мать с трудом достала билеты, потому что все кинулись уезжать от фронта, поездов не хватало. И бабушка говорит мне: «Отвези меня в деревню».

Я думал, что ее отвезу на родину, вернусь в Ленинград и буду продолжать учиться (на тот момент я уже девять классов окончил). Сели мы в поезд, видим, бежит бабушкина племянница. У нее отец в армии и годовалая девчонка на руках. Просит она нас: «Отвезите ребенка к родне, некуда ее девать, работать надо!» Так и получилось, что поехали мы втроем: бабушка, девочка (ее Галочкой звали) и я.

Приехали мы в деревню, отнесли эту девочку к ее бабушке. А у той еще хуже положение: всех мужиков взяли в армию, трое детей на ней, малограмотной, и все запаршивленные, золотушные… А девочка, которую мы принесли, опрятная, вся в кружевцах.

Моя бабушка и говорит: «Не отдам Галочку! Сама с голоду помру, но ее прокормлю!»

В общем, забрали мы Галю к себе. Остался и я с ними жить. Сначала, устроив бабушку с Галочкой, хотел было домой вернуться. Пошел на вокзал в город Кашин Тверской губернии. Прихожу, а поезда не ходят, только военные эшелоны. Сказали мне прийти через недельку. Пошел я к бабушке обратно, а через недельку слушаем радио: мы отрезаны!

Ну, что тут делать? Семью кормить, да и самому кормиться надо. Пошел я в правление колхоза, попросил работу какую-нибудь мне дать. Спросили про образование, я ответил, что девять классов закончил. «Девять классов? Так это же можно сельсоветом командовать!»

А на тот момент остались в деревне только женщины малограмотные. Мужчины тогда уже в большинстве учились, но они все на фронт ушли. Я 1925 года рождения, мне было шестнадцать лет, и взяли меня счетоводом. Я, конечно, не знал ничего. Но кое-как стал работать. А что там счетоводу-то делать? Бригадиры приносят списки: кто сколько работал, сколько собрали урожая, сколько нужно отдать государству. Хозяйственная была работа, я к ней привык. Главное то, что я был убежденным комсомольцем. Когда пошел работать в сельсовет, мне сказали: «Ты самый образованный в деревне, ты комсомолец, поэтому будешь отвечать за моральное воспитание всех колхозников и своих сверстников».

Голодуха была страшная, все работали в колхозе, кормились только с огорода, мало у кого скот имелся. Но как-то жили — все же это было не хуже, чем блокада.

 

Как вас призвали на фронт?

 

Мне исполнилось восемнадцать, когда меня призвали в 1943 году. Ко мне уже и мать приехала после блокады, и брат вернулся с фронта после ранения. Семья уже из пяти человек состоит, а из работников — один я…

Помогали, конечно. Бабушка то молока, то яиц принесет, но основная нагрузка была на мне. И вот я их должен был оставить! Брата обучил счетоводческому делу, а сам пошел в армию.

Стал проходить медкомиссию, и оказалось, что у меня зрение ниже нормы: «минус пять» на оба глаза. Написали мне в бумажке: «Не годен к строевой службе, но годен к физтруду». Это работа не на фронте, а в тылу.

И я, значит, жду, пока команда какая-нибудь будет. Собирают нестроевиков и отправляют в Москву на распределительный узел. Приехал туда, а там ко мне подходит старичок и говорит: «Что хотите, что умеете?» Я рассказал, как работал счетоводом, и что я школьник, никакой специальности нет. А он говорит: «Не хотите пойти ко мне в охрану? Мы завод строим, нужны охранники. Мы вас накормим, оденем в солдатскую форму, и будете служить». Так я и стал у него агентом по снабжению. Туда отвезти бумажку, сюда привезти.

Прошло примерно полгода, а меня как будто совесть мучает: отец в Севастополе погиб, мать блокаду пережила, а я сижу в тылу, сытый и обутый, пока ребята кровь проливают. Захотелось поближе к фронту: хотя бы снаряды подвозить, но лишь бы во фронтовой обстановке. Я выучил четыре ряда таблицы «ШБМНК», которая в кабинете висит, где зрение проверяют. Показывают указкой, а я знаю, какая там буква: Ш, М и так далее. Мне говорят: «Ой, у вас зрение улучшилось! Пишем: ограниченно годен».

Повезли в Ульяновское танковое училище. Там офицер узнал про мое ограничение по здоровью и говорит: «У нас в танковых войсках есть замечательная специальность — заряжающий. Там большой заряд, толкай его, и все».

Так я и попал в третий батальон, где готовят заряжающих. Нас хорошо подготовили, я получил звание сержанта. Отработал голос, мы пели: «Броня крепка, и танки наши быстры!»

Когда экипажи сформировались, всех отправили в часть. Я попал в 37-ую гвардейскую танковую бригаду. На фронт нас везли уже на готовых танках, к Дунаю — в Будапешт. Там стали воевать. Участвовал в боях, три танка подо мной сгорело, а я вовремя выпрыгивал, поэтому и живой остался. Много ребят, конечно, погибло, а я все-таки до конца войны дослужился.

А потом началась холодная война. Наши «друзья» — англичане, французы и американцы — решили, что слишком далеко русские прошли, надо их осаживать. Отправили меня в Румынию. Стрелять уже не хочется, а вот поводить танк — дело другое. Я сдал экзамен на механика-водителя, и вскоре занял первое место по вождению — все препятствия обходил на полном ходу. Про меня говорили: «Во дает, фронтовик, во дает!»

Потом командир взял меня к себе, так как я был образованным. Вот так и прослужил до 50-го года. Мать писала, чтобы я домой не торопился: у них там голодуха. А за границей хорошо кормили, и я жил себе спокойно.

Но потом чувствую: домой надо, учиться надо, война-то закончилась. Я опять медкомиссию прошел, врачи убедились, что зрение у меня все-таки плохое. И демобилизовали. Вернулся я в Ленинград, закончил десятый класс и начал работать в институте на Биржевой линии. Там я и кандидатом наук стал, и сорок лет отработал по военной специальности — и заодно женился.

Недавно отгуляли мы с женой бриллиантовую свадьбу. Она меня шестьдесят лет терпит — значит, я хороший!

 

Почему вам так хотелось на фронт?

 

Во-первых, я патриот. Хотелось внести реальный вклад в будущую победу, пусть даже и на «подхвате» (раненых вывозить, снаряды подносить). А по воле судьбы попал в танковый экипаж. Ну, что же, Слава Богу!

В бою я толком ничего не видел, только заряжал танковую пушку бронебойными или осколочными снарядами. К счастью, жив остался. Контужен был немного в первом бою, когда болванка мимо пролетела. Хотел из башни выбраться — не получается. Ребята меня за руки вытащили, а танк вспыхнул. Вечером было дело, немцы кругом, наших нет. Мы побежали, мины летят сверху… Время от времени приходилось падать. Когда осколки разлетались по сторонам, мы вскакивали и бежали дальше. В темноте я потерял своих. Попал к минометчикам, утром нашел свою часть. Писарь мне говорит: «О, ты живой! А я на тебя уже похоронку написал, думал, остался там, на нейтральной полосе». Ребята мои тоже выжили. Так вот, мы с тех пор 22 ноября отмечаем, как второй день рождения.

 

Не было ли чувства, что смерть не страшна?

 

Все под Богом ходим, и от судьбы не уйдешь. Кому суждено сгореть, тот не потонет, кому суждено потонуть, тот не сгорит. Твои сверстники идут на войну, а ты что, прятаться будешь? Конечно, надо идти. Тем более, наступил уже завершающий этап — воевать стало легче.

Я вот читаю книги о начале войны, про Севастополь. Знаю, что первые годы было очень тяжело. И были большие потери, потому что — немец прет, а у нас ничего нет. Немцы с автоматами наступают, а наши — с трехлинейками. У них все было продумано, все отработано: авиация, артиллерия, танки. А наши пешочком отступали, отступали…пока не уперлись в Сталинград. Конечно, потери были огромные, но я этого не осознавал, так как попал на фронт, когда у нас уже было преимущество в технике, и чувствовали мы себя более или менее уверенно.

Всякое, конечно, было в армии. Когда я писал об этом книгу, то старался описывать и грустные моменты, и веселые.

Как-то раз было экипажу скучно, и решили мы в «города» поиграть. Играли так: если я говорю загадку, а товарищ не сможет ее отгадать, то мы берем у него банку консервов и съедаем. Если я не отгадываю, то достаю свой «НЗ». Загадали мне город: первая буква — шипящая, а вторая — часть тела еврейской женщины. Я подумал: «А что, у еврейской женщины есть части, отличные от частей остальных женщин, что ли?» Так и не смог ответить. А ответ был — Чебоксары!

Потом пришло мое время загадывать. Есть, говорю, такой город, первая часть — самый умный человек, а вторая — небесное явление. Был у нас один командир, начал он перечислять: «Менделеев, Ломоносов, Пушкин?»

Я спрашиваю:

Вы, наверно, коммунист?

Коммунист!

Кто самый умный человек?

Ленин.

Вот! А небесное явление — это град.

Ленинград? — догадался командир.

Конечно! В этом городе произошло два великих события. Во-первых, там произошла Великая Октябрьская революция.

А второе событие какое?

31 января 1925 года — я родился!

А-а-а!

Вот так поднимали мы себе настроение во фронтовые будни.

 

Что для вас значит патриотизм?

 

Патриотизм — все равно, что любовь к матери. Родину и мать нужно любить одинаково.

 

Расскажите, пожалуйста, про ваши изобретательские достижения.

 

Еще в армии я изобретал — точнее, пытался.

Однажды заняли мы одно село. Смотрим, сгоревшие немецкие танки стоят на шоссе. Куда делись танкисты, которые из них выскочили, нас не интересовало. Мы замаскировались. Немцы, видимо, доложили своему командованию, что это село занято русскими. И вот летят «юнкерсы». Летчики сверху видят горелые танки на шоссе и думают, что это наши, пытаются поджечь. Отбомбились, улетели, и у меня тогда возникла идея: надо делать муляжи из фанеры, из старого грузовика. Как только возникает опасность бомбежки, мы эти муляжи оставляем на шоссе, а сами прячемся.

Но как эту идею донести до начальства? Простой сержант к генералу не попадет. И я сначала командиру танка изложил идею, чтобы тот предложил ее ротному. Ротный подумает, добавит что-нибудь, глядишь, и до начальства дойдет…

Ну, конечно, тогда ничего с моей идеей не получилось. Так вот, через сорок лет читаю, что наши придумали надувные макеты пусковых установок и танков для отвлечения воздушного противника. Через сорок лет! А я додумался до этого еще на фронте!

Потом, когда я уже работал, мы делали такое устройство — тепловизор, который по тепловому излучению определяет температуру земли. Если пожароопасный район, костер непотушенный, сверху все можно увидеть с помощью этого прибора. Сделали тепловизор, а как поставить его, не знаем. Пробовали приспособить к самолету, но у аэропланов слишком большая скорость, тепловизор многое пропускает. Вертолеты тоже не годятся.

Я тогда читал про Циолковского, поэтому предложил использовать дирижабль. Меня отправили подальше со словами: «Раз такой умный, то поезжай в Долгопрудненское Бюро авиации, возьми для испытаний дирижабль, и мы подтвердим чистоту нашего прибора». Я туда приехал, а у них ничего нет, только пузырь, наполненный гелием, а под него что хочешь, то и вешай. Делать нечего: написали решение, что рекомендуем использовать для переноски тепловизора этот дирижабль, когда он будет доработан.

Вот так я начал свою изобретательскую деятельность. Пытался найти себе заказчиков. Бегал по учреждениям, выяснял, кому моя идея может быть нужна и полезна. Все без толку: мне говорили, что дирижабли — прошлый век! И никто ничего так и не предпринял.

А вот на Западе сейчас развивают это направление, потому что поняли: дирижабли способны решить те проблемы, которые не под силу решить даже современным самолетам и вертолетам.

 

Скажите, пожалуйста, несколько слов в напутствие молодому поколению.

 

Ребята, во-первых, самое главное — это знания! Они просто необходимы, особенно — знания в области современной техники и иностранных языков.

Во-вторых, нужно выбрать какую-то область, к которой у вас есть интерес, и заниматься своим делом с полной отдачей, постоянно повышая свой уровень. И думать о том, как выполнить работу проще, эффективнее и безопаснее.

Эти три требования применимы в любой области человеческой деятельности. Вот пример. Чтобы каблуки не снашивались, я придумал простое устройство: проволочку сгибаешь и в каблук вставляешь. Ходишь, из-под ног искры летят, но каблук целый!

Так что в любой области есть место изобретениям. Неважно, маленьким или большим — главное, чтобы они облегчали жизнь!