Встречи с художником

Встречи с художником

Сейчас не вспомнить, кто предложил пригласить Ивана Егоровича Селиванова к нам на занятие киноклуба «Диалог». Я думала, что его вполне радует пребывание в доме престарелых в келейке-мастерской. Но звоню и, когда Иван Егорович почти сразу же соглашается, очень удивляюсь.

Погрузились в машину и благополучно доехали до Новокузнецка, сразу же отравились заселяться в гостиницу «Новокузнецкая», где приняли нас хорошо. Здесь художника уже знали благодаря телесюжетам и публикациям. Впервые 79-летний отшельник решился подняться на лифте. Очень волновался – остановиться ли? Наконец – в номере на седьмом этаже. Всё ему очень нравится…

 

Библиотека им. Н.В.Гоголя рядом с гостиницей. Идём вдвоём, встречные разглядывают нас с большим интересом. Маленький, чуть за полтора метра, утонувший в седой бороде человек, на голове невообразимая шапка, надетая косо, из-под шапки торчат невиданно густющие волосы, подстриженные под горшок. Обут Иван Егорович в столь любимые им кирзовые сапоги.

И вот мы в библиотеке. 22 апреля 1986 год. Встреча началась. Вопросы и мгновенные, по существу, ответы, с большим чувством юмора. Порою же пространные разъяснения, в которые нам, суетным людям, очень трудно вслушиваться, а в них очень много смысла. В зале уважительная тишина.

Вопрос к художнику: «Как долго пишете работу?» Отвечает вдумчиво, обстоятельно, сыплет сочными, колоритными словечками: «Так ить считай: один глаз пишу три дня, другой – ещё три дня…». Усердно вместе с мастером считает весь зал, и вот уже все смеются. Так по-детски добро звучит ответ.

Пришло время смотреть фильм «Серафим Полубес и другие жители Земли» (реж. В. Прохоров, «Мосфильм», 1984 г.). Как интересны были кадры с изображением работ И.Е. Селиванова! Последние секунды фильма – и вдруг зал зааплодировал маленькому седобородому человеку…

Эту встречу художник назвал «факелом своей жизни», так и написал в большой книге отзывов «Диалога». К концу встречи разыскали Ивану Егоровичу монографию о Соломаткине – русском живописце ХIХ века. Это была первая просьба к библиотечным сотрудникам. Сразу как только вошёл в библиотеку, так и спросил: «А есть ли у вас книга о Соломаткине?».

 

Очень памятен мне день 24 апреля. Я пришла к Ивану Егоровичу часов в одиннадцать. Он начал меня рисовать. Потрясенная, смотрела я, как тяжёло ведёт он линию, бесконечно её подтирая, совершенствуя. Привыкнув к мгновенным, порой на глазах завершающимся, графическим работам художников-профессионалов, я наблюдала совершенно иное процесс мучительный, трудный. Линия задыхалась, пульсировала, спотыкалась и всё-таки выбиралась, становясь свободной. Селиванов схватывал нечто большее, чем внешнее сходство. «С натуры, – объяснил художник,– рисую первый раз. Ну, как это я могу усадить человека, да и время у него отнимать. Так, всё по памяти, да по фотографиям рисую…»

За работой много и охотно говорил, и, похоже, это ему не мешало рисовать.

И вдруг Иван Егорович произнёс: «Будешь работать, а о тебе никто не знает. Это настоящая печаль». И столько одиночества, заброшенности было в его словах! И через минуту произнёс о своём проживании в доме ветеранов: «Попал я в тюрьму по своей воле. Ведь для меня это тюрьма. Был бы покрепче, поздоровее – разве бы я переехал».

Так и сидели. Я, позируя, слушая и записывая, а Иван Егорович рисуя и делясь своими жизненными наблюдениями: «Я думаю, хорошо живётся тем, кто ничего не знает»…

Хочется рассказать о лексике Ивана Егоровича. Он говорил так: «Я произношу свои картины на фоне неба. Позировщик. Мозговая система моей головы. Выражение волос. Фигура лица. Губы – не важная часть тела»…

В тот приезд художник впервые в своей жизни побывал в мастерской художника, был гостем новокузнецкого живописца Виталия Карманова. Его потрясли размеры мастерской. Довольно скромная, в то время меблированная лишь самым необходимым, эта обитель живописца показалась после его личной скудости дворцовыми покоями. Всё с интересом разглядывал: пучки кистей, обилие тюбиков и баночек с красками, конечно же, картины. На мои вопросы о творчестве В.Карманова Селиванов отвечал так: «Он не плохой художник, но или спешит, или у него есть недостатки внутреннего свойства. Не закончит одну картину, берётся за другую. Я думаю, он сам это поймёт. Или не поймёт. Я не скажу, что у него работы плохие, но недостатков много…». Правда, Виталий Карманов ему понравился как человек. Очень долго ускользая от оценки творчества Карманова, Иван Егорович так и сказал: «Так ить человек-то важнее, чем художник».

 

И.Е. Селиванова много снимали на киноплёнку Владимир Шкода и Сергей Шакуро.

У нас в Новокузнецке Иван Егорович впервые увидел «Вечный огонь» и сказал, что раньше думал, что «Вечный огонь» – это когда лампочка горит…

Приближался день отъезда, а уезжать художнику не хотелось. Нас торопили отправить Селиванова обратно в дом престарелых, напоминая о том, что он является национальным достоянием и мало ли что с ним может случиться, стар ведь уже. В транспорте «народному достоянию» тем не менее отказали.

Иван Егорович всё понимал и мудро молчал. Дорогу в общественном транспорте перенёс прекрасно. Торжественно шагал, беседуя о Екатерине Второй и Емельяне Пугачеве. У него, неутомимого познавателя жизни, молодо сияли глаза. Вошли на территорию дома престарелых, где чуть в стороне от ворот уже шло строительство жилья для Ивана Егоровича. Все вместе потоптались на стройке, можно даже сказать, что Селиванов провёл для нас экскурсию по своему будущему дому. И вот последние минуты с ним: отвели в комнату, всё разложили и оставили одного…

 

Больше я с художником не говорила. Хотя видела его ещё однажды на открытии персональной выставки в Новокузнецком художественном музее искусств. Его чествовали, для него пели дети, произносились речи. А я стояла и вспоминала его слова: «Я ведь знаю, когда и с кем нужно разговаривать…» Не любил, когда его надолго отвлекали: «Кто знает, сколько мне осталось жить – день, два, год. А может, я завтра умру, ведь никто же не знает, а мне ещё очень много нужно картин написать».

Вслух всегда сомневался: а не баловство ли это – писать картины, а нужны ли они кому-нибудь? Но не писать не мог.

 

Галина Иванова,

искусствовед.

(Источник публикации:

«Благовест». Кемерово, Август 1991 г.)