Всё станет ясным на просвет…

Всё станет ясным на просвет…

* * *

 

Заводь тихая, осока,

отражения в воде,

серебристой и глубокой.

Невод рыбий ход задел.

 

Это солнце, расставляя

сети с горней высоты,

шевелит сомовьи стаи.

Запах трав за полверсты.

 

Так духмяным пахнет летом

чистый луг в протоке рек…

Ах, запомнить всё бы это,

продлевая беглый век!

 

Сохранить густую дымку,

повечерие, закат

и косматый мох в обнимку

с деревами, что стоят

 

молчаливо, где сиротский

обретя печной уют,

из котла мучные клёцки

руцы божии дают.

 

Май месяц

 

Май месяц.

Выбеленных стен

в себе уже не обнаружишь.

Юродив, пристален, блажен

смотрящий вдаль.

 

Ствол старой груши кривится.

Рядом с домом скарб

под солнцем греется. Извечен

вопрос воинствующих царств.

 

Готов к пиликанью кузнечик –

пищалка божия, свирель,

бубенчик, вёрткая козявка.

 

Над головой – облатка-гжель

небес качающихся. Лавка

кренится на бок от времён,

для всех давно ветхозаветных…

 

Где человек приговорён

к скворцу, поющему на ветке.

 

* * *

 

…всё о любви, всё о тебе,

бросаю взгляд в тяжёлый омут,

столы древесные в избе,

молитвы облику святому.

ходьба по кругу,

за предел

уже не вырваться,

зимовье.

снег от бессилия седел,

но шёл и шёл у изголовья.

где фраз таёжная нуга

и можжевеловые тропы

пыл обладания угас,

альковный край небес заштопан;

луны наперсток,

мулине,

февральских звёзд песок и галька.

мне – потеряться в глубине

твоей байкальской…

 

* * *

 

Пройти дворами торопливо

так, словно ты судьбой ведом.

где только изредка – крапива,

да подорожник под углом

 

каким-то чудом притулился

среди колодезных Помпей…

Туманный морок расступился,

сквозных достигнув плоскостей,

 

и сгинул напрочь, вместе с дымом,

вдали забрезжил тусклый свет.

И стало явственно и зримо

виденье прожитое лет!

 

И одиночество, и страхи –

боязнь ступить не с той ноги,

но ты, одернув край рубахи,

себя напутствуешь:

Беги!

 

* * *

 

Во избавление остуд

и дней холодного прилива

валы морей ополоснут

песчаный берег молчаливый.

 

Вот здесь бы рядышком стоять

и наблюдать печальный выплеск

воды голодной, длится пядь

земли от леса, где охрипли

 

птенцы безродные, где гул,

сбив с волн высоких малахаи,

ход облаков охолонул,

вспугнув с деревьев птичьи стаи.

 

* * *

 

…ультрамарин, мольберт, гуашь,

густая взвесь и птичий кашель.

прошу тебя, обескуражь

колечком, россыпью ромашек.

 

сквозь карандашный абрис (пусть!)

увижу даль морских просторов,

у нас вдвоём – короткий путь,

но много долгих разговоров.

 

нам шепелявит пена вслед,

песок шуршит, и ветер вторит:

всё станет ясным на просвет.

 

границы ближних акваторий

перенесённые на лист,

и подпись августа левее.

 

обрыв над морем каменист,

но я об этом не жалею.

 

мне захотелось, спрыгнув, плыть

по воле волн, и чтобы пелось,

и наконец-то полюбить,

поняв, что есть на это смелость…

 

Вербное

 

Вербы да ивы, и прочие пальмы,

Господи Отче, чего же ты ждёшь?

В путь собираешься – долгий и дальний,

только до сердца никак не дойдёшь.

 

Или за каменной кладкой не слышно:

горлица бьётся, поранив крыло!

Небо пунцовое, морок гречишный –

стало быть горькое время пришло.

 

Тихо вздохнешь, и по-птичьи акафист

скороговоркой прочтёшь на бегу…

Нет, я не верю, что ты нас оставил,

словно чужих на весеннем снегу.