Журнальный мир

* * *

Мы никогда с отцом не рвали глотки

И тельники носили на двоих.

Когда я уходил из мореходки,

То папа был ещё среди живых.

Позднее, под хмельными парусами,

Рванулся он к незримым берегам –

Туда, где люди сходятся сердцами,

Не отвлекаются на миг по мелочам.

Он где-то там, а я хожу по суше,

И век считает скорости узлы.

Но говорят ночами наши души,

И мысли наши – двух миров послы.

Осталась от него одна тельняшка,

И годы разделились меж полос,

И нашей встречи долгая оттяжка

Нам не страшна – матроса ждёт матрос.

* * *

По пыльной стороне среди канав,

По улице, лежащей меж домами,

Я молча шёл, доверив руку маме –

Я был тогда задумчив и кудряв

А солнца свет катился прямо с крыш,

И в блеске золотом сияла Волга,

Намокла красно-белая футболка –

И был тогда я пухлощёк и рыж.

Я сам с собой играл в короткий пас,

Себе сквозь годы делал передачу,

И в белый свет бил, словно на удачу,

Я был наивен, смел и сероглаз.

Бежало время, жил я на износ,

Увидев мир обоих полушарий,

Во веки вечные я стал темноволос,

И взгляд мой ныне неизменно – карий.

* * *

За церковью, от проездной харчевни

Несло углями, пивом, шашлыком,

И на крыльце курил с проводником

Приезжий, говорящий о деревне.

Виднелся за его спиной мешок,

Он сжал в руках баулы и коробки,

И запах от него последней стопки

Понёс вдоль Волги встречный ветерок,

Вбирая вонь костров и салотопки.

Я шёл домой и видел: за лабазом,

Обнявшись, мама говорила с ним,

Казалось, он ей был таким родным –

Чужой мой дед под облетевшим вязом

С лицом продолговатым, земляным.

И горечью светились две слезы.

Мой пришлый дед, мой сын врага народа,

Тебя, как брата, скрыла непогода,

Рассеяв запах скорби и кирзы.

* * *

Помню, под вечер у книжной палатки

Дерзкий мальчишка, постарше меня,

В голубя метил из чёрной рогатки,

Что-то под нос для острастки бубня.

Выстрел – и пала подбитая птица.

Хохот стрелка породил во мне дрожь.

Трусость связала, все спрятали лица,

Жизнь почтаря не поставив ни в грош.

Не донесёт он счастливые вести,

Дивный полёт превратился в расстрел.

Мне было стыдно, я плакал в подъезде,

Если б не струсил, голубчик был цел.

Годы прошли, вспоминаю нередко

Выстрел того разбитного стрелка,

Может, сейчас хладнокровно и метко

Целят мне в спину исподтишка.

* * *

Он приходил и брал взаймы у мамы,

Сосед, широкоплечий здоровяк,

Стоявший опираясь на косяк,

Под тихий оклик радиопрограммы,

В того пришельца всматривался долго,

На кисти у него был грубый знак…

Что означала давняя наколка –

Чернильный след житейских передряг?

Казалось мне: под знаком скрыты тайны

Судьбины отставного речника.

И думалось, что тайны те – бескрайни,

И глубоки, как Волга глубока.

Что значила его татуировка,

Мне было не понять, ведь я был мал,

Но жизнь его спасала трёхрублёвка, –

Он возвращать не думал, только брал.

* * *

Была хороша плоскодонка,

Что сделал премудрый сосед.

Он пел одиноко и звонко

О силе волшебных примет.

Пропел он, что волны не тронут –

Рыбак он и сын рыбака,

И знает и мели, и омут,

И тайны стального крючка.

Знаток он ловильной науки

И сплёл чародейную снасть,

И карпы, и сомы, и щуки,

Должны на приманку попасть.

Шло время ни шатко, ни валко,

Исчез колдовской многослов,

Забыта, как басня, рыбалка,

И лодка, и снасти, и клёв.

* * *

Артуру Коняхину

Кто справа был, а кто был слева –

Сейчас уже не вспомнить мне –

Когда в окопной тишине

В лесах, израненных у Ржева,

Мы тосковали о войне.

Себя в атаках представляя,

Земли вскрывая бурый пласт,

Мы верили: нас не предаст

Погибших слава фронтовая,

Войны и мира в ней контраст.

Мы собиратели мощей,

Искатели нетленной плоти,

В обратном временном отсчёте,

По росной глубине полей,

Идём вослед бессмертной роте.

* * *

Я слушаю огонь –

Один – в чужом краю.

Прошу, меня не тронь,

Не предавай зверью!

Теперь в руках твоих

И жизнь, и смерть моя.

Молю, чтоб ты не стих,

Ты для меня – семья.

И вверх летит искра,

И слышится ответ,

И близится кура,

Которой я отпет.

И вмиг вокруг меня

Звериный весь приплод,

Но лития огня,

Я верую, спасёт.

* * *

Когда в снегах рождается весна

Природа пробуждается от спячки,

Она ко всем вокруг обращена,

Подобна моложавой в белом прачке,

Которая с постиранным бельём,

Не замечая холода придирки,

Идёт надменно в богомольный дом,

Где ждут её в притворе монастырки.

И кажется, весь сумрак зимних рек

Ей перестиран в липовом корыте.

Её придумал Богочеловек,

Вы вслед ей вдохновенно посмотрите.

ЛОВЦЫ

Где берег и обрывист, и пещерист

От паводков, разливов, и дождей,

И где вода становится теплей,

И рыбы собираются на нерест –

Петра с отцом ждёт рыболов Андрей.

К воде не смеет подойти ловила,

Он знает, что в глубинах тёплых рек,

В которых утонул последний снег,

Пора любви подводной наступила,

Уйдя от зимних сказочных опек.

И кажется, что глубь воды готова

Принять в объятья каждого из нас

И вылечить от жизненных проказ,

И тихо подступает время лова

И мир надводный вновь голубоглаз.

Но там, на глубине, на самом дне,

Ерши и щуки, судаки и сомы,

Забыв о холоде, восстав из полудрёмы,

Размножились в семейной западне

И кинулись с потомством в водоёмы.

Все знают, скоро постным дням конец,

Андрей и Пётр закинут ловко снасти.

Страстные дни, удачу их не сглазьте! –

Ведь каждый небом призванный ловец

Живёт не по своей, а высшей власти.

г. Москва