Я никуда не…
Я никуда не…
Я шёл по знакомым улицам, где никто меня не узнавал, магия Тэрэля работала безотказно.
Я оставался собой и собой же больше никогда не был – теперь у меня другое имя, другое гражданство и совсем же другое, если повезёт, будущее.
Моя собственная родина отвергла меня, выбросила, похоронила, позабыла, как мертворожденного ребёнка, после того как я сделал всё, что был должен, – я три года прожил в Арсте, я стал там своим, я отсылал копии всех бумаг, составлял досье на каждого, бывшего мне мнимым «другом», «коллегой», «командиром». Родина отторгла меня, будто я был виновен во всех грехах, будто я был предателем и лжецом, – так было нужно, так было лучше, так страдал я один, а все-все были счастливы. Без меня.
Магия Тэрэля работала безотказно.
Значит, Эльзе не расставалась со мной, не теряла меня, её звонкий крик не пронзал стылую синь, когда она смотрела на алое пятно на снегу…
Война не началась, нашли предателя, двойного агента, и наказали его, всё разрешилось благополучно.
В Кольн приходил праздник, вешали на двери душистые венки из еловых ветвей и сушёных кистей рябиновых ягод, перевивали пёстрыми лентами ручки дверей, вывески домов, развешивали между фонарями колдовские гирлянды, сиявшие тёплым, летне-звёздным огнём, в храмах пели хоралы и гимны, магазины считали бешеную прибыль, даже в «Лавке диковин Ибрама Джека», где всегда продавался старый хлам, бывший по душе и по сердцу одному лишь мне: расползшиеся от времени книги, старые, запыленные миниатюры, остановившиеся навечно часы, заржавленное оружие, пришедшее в негодность пару десятилетий назад, исписанные почтовые карточки и прочие вещи, не нашедшие себе ни хозяев, ни применения, – становились желанными подарками. В воздухе пахло детством, в воздухе пахло праздником, красным воском масляных свечей с сандаловым эфиром, воздух искрился и пел. Я же медленно шёл вперёд, просто прямо и никуда, минуя витрины магазинов и кафе, дома, где раньше меня были бы рады видеть, минуя всё, что было мне дорого.
Я не стал заходить домой, знал, что не вынесу того, что моя мать, так любившая меня, своего младшего сына, открыв дверь, холодно обронит:
– Светлого вечера, благослови вас боги, молодой человек. Я не узнаю вас, не ошиблись ли вы дверью?
Я шёл по улицам. Медленно падал снег, превращая синие сумерки в лиловое молоко, меня никто не узнавал, меня никто не помнил, меня будто и никогда здесь не было. Я никого не ранил, я никого не терял – сейчас…
И тут меня ослепило мыслью: если на этих улицах меня никто не узнаёт, если пекарь в булочной за углом не улыбнётся мне, без всяких вопросов заворачивая в шуршащую бумагу тонкого теста хрустящие булочки с маком и корицей. Если те, с кем я был знаком или дружен, не улыбнутся мне, проходя мимо, если в библиотеке мне не дадут книг, сказав «…только для граждан…». Если моя собственная невеста, не выждав и месяца после помолвки, вышла за другого, если собственная мать не распахнёт предо мной двери дома и не прижмёт к груди – то это не тот Кольн, в котором я родился.
Если у меня нет больше ни родного города, ни родной страны, ни даже близких, знакомых мне людей, если родине хорошо без меня и ценой меня, –
Если я здесь совсем чужой,
Значит, я никуда не вернулся.