Журнальный мир

* * *

Я полночи любуюсь полотном,

Разбрызганные звезды, будто кляксы,

Вселенную поставили вверх дном

И силуэты «вымазали ваксой».

Плывет, как недоеденный сырок,

И задевает тучи месяц старый…

Не помню кто, но помню что изрек:

Мол, загремим однажды под фанфары.

Мне не хватает меди в кулаке,

Чтоб и сыграть, и заплатить за чистку —

Лицом торговки в утреннем ларьке

Мелькает жизнь, бросая мелочь в миску.

И я сгребаю сдачу из окна,

Протянутую мне далеким миром.

И вновь осиротевшая луна

Поманит молча вверх, к астральным мирам.

Я запрокину голову, и вдруг

Мне подмигнет созвездье Скорпиона,

Чтоб дать понять: у каждого есть друг,

Что бдит с тобой, а не зевает сонно.

Связала нас космическая даль,

В уме моем твой образ изваяла,

И я, запомнив каждую деталь,

Ныряю с головой под одеяло.

* * *

Смог бы краю изменить родному? —

Сам себе я вторю невпопад:

Здесь и солнце светит по-иному,

По-иному листья шелестят.

Здесь за убегающей тропинкой

Вдаль меня манящею легко,

Небо озаряет яркой льдинкой,

Словно машет-машет мне рукой.

Здесь в глаза бездонные озера

Молча и доверчиво глядят,

Ночь осенняя крадется слишком скоро,

Затеняя выверенность дат.

И неуловимый запах дыма

От зажженных где-то вдруг костров…

Ты мила мне, Родина, любима,

За тебя я жизнь отдать готов.

* * *

Если негодяи — в патриотах,

Значит, близко всем нам до сумы,

Ведь у них всегда одна забота:

Правильно ли дышим с вами мы?

Нагло прикрываясь синеокой

И торгуя ею, как цыган,

Все распродадут, потом хоть охай,

Ахай хоть, растаскан чистоган.

Распирает зоб от возмущенья,

Печень разъедает желчи яд,

А душа алкает лишь отмщенья,

Тело прямиком толкая в ад.

Я, служа в Туркмении, взаправду

В снах мечтал о милой стороне,

Видя право здесь, а не браваду

Лжи, что не привидится во сне.

Не хвататься за котомку чтобы,

Стен тюремных сор не собирать,

Бдите, земляки, глядите в оба

И готовьте непокорных рать.

* * *

У судьбы моей дни-виражи

Колесницей, с подскоком, несутся,

Только правду мне наворожи,

Чтоб, ожегшись, не дул я на блюдца.

Чтобы воду, как загнанный конь,

Не хлестал и, не чувствуя брода,

Не стремился ослабить супонь

С тридцать третьего ли оборота.

Норовя напроказить опять,

Ржал, чужие сжимая коленки,

Но хотелось ли искренне спать

Или просто трепаться на сленге,

Не уверен, а значит не прав

И не лев, но сжимая удила,

Увозил королеву, собрав

Все улики, что жизнь наследила.

Мчусь вперед, мир сминая вокруг,

Куролешу, и снова не спится

Мне, вознице, боюсь, чтобы вдруг

Не рассталась со мной колесница.

* * *

Колоний в достатке: снуем между делом

И тащим на дачу, и пыжимся — в дом,

И молимся не о душе, но над телом,

А старость нагрянет — пришествия ждем.

Вчерашнему времени рады, как сказке,

Салат оливье заменяет уют,

И принципы снова меняем на маски,

Боясь, что за правду и вправду убьют.

Как пчелы, все в соты таскаем пожитки,

Этаж на шестой или может седьмой,

Оправдываясь: убеждения жидки,

А Бог промолчит, он, похоже, немой.

И он промолчит, только годы судачат,

События выпадут, но невпопад:

Жилье обокрали, обуглилась дача,

Разбито авто, а в висках — снегопад.

Когда же причалит ладья, и Харона

Послышится возглас, охватит хандра,

Что вновь не успел дотянуться до трона

И перекреститься не вспомнил вчера.

* * *

Вперед, за скомканной бумажкой,

Искать и рифму, и размер.

Не уличайте в доли тяжкой

Поэта, он — миллионер.

Его замашки не подвластны

Ни патриарху, ни царю,

Ведь мир всегда настолько разный,

Что не подгонишь к алтарю.

И к трону тоже не приладить,

Лишь рифме поддается он:

А строфы, будто на параде,

Весь глобус кажут из окон.

Дерзая мыслью по бумаге,

Переворачивая лист,

К поэзии, как будто к фляге,

Приник поэт: к трубе — горнист.

Звучит проникновенно, тонко,

Призывно каждая строка,

Как глас рожденного ребенка,

Как хрип предсмертный старика.

Но сложно изменить натуру,

И автор, стих вкусив, как мед,

Вдруг миллионную купюру

Опять в своих строках найдет.

* * *

Мне что-то шепчет ветер по утрам,

И колыбельной на закате шорох,

Что в шуме этом: эхо чьих-то драм

Или людских надежд нещадный морок?

Маячат, словно ветка впереди,

Стучат по крыше — раненая птица, —

И сердце разрывается в груди,

И разум не желает подчиниться.

Но вслушиваясь в стрекоты цикад,

Но вглядываясь в меркнущие блики,

Я уношусь мгновенно вдаль за МКАД,

Я покидаю город многоликий.

Блуждаю мыслью там, где воспарил

Эфир, где он опять рождает звуки,

Где мне как будто кто-то пару крыл

Приделал, где созвездия упруги.

Пружинят эхом призрачную мглу,

Рождая сонм шумов и междометий,

Фантазии мои опять в углу

Забились, словно чьи-то птицы в клети.

* * *

К 25-ЛЕТИЮ ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ КАТАСТРОФЫ

Не знали мы, что призрачною смерть

Бывает, убивая безвозвратно,

И всасывает земли круговерть,

Что радиации покрыли «пятна».

От рака щитовидной железы,

От всех других, с ней связанных болезней,

Десятки тысяч умерли. Грозы

Не пережив той ранней, страшной, бесьей.

Что измеряют зиверт, грэй и рад

Наш белорус прочувствовал всем телом,

Но этому не оказался рад

Чернобылец, что в ад бросался смело.

Десятки, даже сотни Херосим

Рванули рядом с городишком Припять,

И до сих пор огонь неугасим,

И чашу горя до сих пор не выпить…

Преследовали стронций, цезий, йод,

Безмолвно, методично убивая,

И слезы не одна семья прольет,

Узнав, что есть в тылу передовая.

Лес омертвел, река, земля и луг,

Страдают люди, звери, рыбы, птицы,

Хочу я крикнуть, что есть мочи, вслух:

«Чернобыль пусть вовек не повторится!».

* * *

Отмеряв жизни тоненький лоскут,

Примерив все победы, неудачи,

Всевышнему я бытие свое на суд

Представлю. Только небо не заплачет.

А громко зарыдает в три ручья,

И, тучами гонимый, как скитальцы,

Вновь всматриваться буду: доля чья

Намотана на роковые пяльцы?

Все прошлое суконным полотном

Накроет с головой, и будет сниться,

Что где-то позабыл в краю родном

Мечты, что променял на чьи-то лица.

Мелькают взгляды, вереницы глаз,

Рождая монологи и тирады,

Но меркнет свет, закат уже погас,

И небеса приблудному не рады.

Трещит по швам и разрывает ткань

Судеб людских, как вызревшие почки,

Ты, небо, сильно грешного не рань,

Заплатой станут пусть мои отсрочки.

* * *

Прервав завесу ранних снов,

Ворвался и узнал причину:

Ты осквернила наш альков,

Чужого приведя мужчину.

Металась птицей по углам

Ты и заламывала пальцы,

Но ревность с болью пополам

Во мне бродили, как скитальцы.

Свои кусала губы в кровь,

И нервно дергалась ресница,

Казалось, мне не прекословь —

И заново бы смог влюбиться.

Суровый, дерзкий диалог

Накрыл обоих, как цунами:

Ужели был тебе я плох,

Померкли чувства между нами?

Ужели ты в своей душе

Мне больше не отыщешь места?..

Он был с тобою неглиже,

А ты была моя невеста.

«Не верю, нет, не лги, да ну!

Кто изменил мне хоть однажды…».

В твоих слезах топлюсь, тону,

Хоть туш сыграй, и тушь размажь ты.

* * *

Сжимается время шагреневой кожей,

И тонет в пространстве небес календарь.

Дела и поступки сжимаются тоже,

И то, что сегодня, не то же, что встарь.

Хули циферблат и откручивай стрелки,

Но дважды в тот самый поток не войти.

Мечты обмельчали, и мысли так мелки,

Что с ними — осознанно не по пути.

Бегущее время следы заметает,

Как в поле пороша, морочит мой взор.

Но жизни глотков все равно не хватает,

Чтоб ровным судьбы получился узор.

А кожа одна, и сроднились к тому же:

Куда подеваться от этих времен —

Спираль бытия ужимая потуже,

Постигнуть спешу то, в чем был неумен.

«В уме ли? в уме ли?» — звучит беспрестанно,

Как звук камертона, как эхо струны…

Жизнь проковыляет, прошествует странно

И выйдет, по-тихому, с той стороны.

* * *

Скуп, не скуп, а отдал я немало

Не себе — другим.

И ладонь купюр не зажимала

Скрягой городским.

И когда выпытывали други:

В чем твой интерес?

Только молча разводил я руки

«Нету!» — наотрез.

И пока завистники шептали,

Мол, не просто так,

Я дарил подарки и медали,

Деньги, как пустяк.

Помогал тому печатным словом,

Кто талант имел.

Нес, как мог, не злобу и не зло вам,—

Зерна без плевел.

Раздавая душу по крупицам,

Сердце по частям,

Часто сам не успевал напиться,

Отдых дать костям.

«От добра…»,— я слышал не однажды,

Впрочем, и не жду.

Перед Богом сам ответит каждый,

Кто плодит вражду.